Глава 10
Не может быть

– Охраняете оружие и дрезину! Валькирия и вы двое, за мной! – нетерпеливо пролаял фюрер. Полыхающий внутри огонь азарта и неутоленная жажда мщения гнали его на поиски обидчика.

Гончая дано уже не видела своего «любовника» в таком взволнованном состоянии. С того момента, как он ворвался к ней в палату, фюрер не мог усидеть на месте.

Это случилось на четвертый день ее пребывания в госпитале Рейха. Док как раз заканчивал перевязку – большинство царапин, оставленных когтями панцирного волка, как про себя называла Гончая напавшего на нее мутанта, уже затянулись, но парочка время от времени еще кровоточила. Из-за этих ран, будь они неладны, ей пришлось задержаться в Рейхе дольше, чем она планировала.

Пребывание в госпитале под опекой доктора было связано с определенным риском. Тот наверняка не оставил намерений избавиться от единственного свидетеля своих преступлений. Но Гончая приняла защитные меры – при первом же удобном случае рассказала доку, что если вдруг внезапно умрет от полученных ран или приема «не того» лекарства, то к фюреру попадет ее письмо, из которого ему станет известно о некоторых «любопытных проделках» своего лечащего врача.

Хотя никакого письма не существовало – это был чистый блеф, доктор поверил ее словам, так как не раз убеждался в реальности предупреждений и угроз Валькирии, и стал максимально заботлив и предупредителен. Он ежедневно менял повязки, смазывал синяки какой-то остро пахнущей мазью, собственноручно массировал ушибленную ногу и искренне радовался процессу выздоровления.

Если бы не растущее день ото дня беспокойство за Майку, Гончая осталась в госпитале до полного восстановления. Но Майке было страшно и одиноко без своей защитницы. Гончая не представляла и даже не рискнула предполагать, чего боялась запертая в подземном бункере девочка, но порой, особенно по ночам, когда закрывала глаза, физически ощущала ее страх, словно они с Майкой были одним целым.

Гончая решила, что отправится к Майке, как только почувствует в себе достаточно сил, чтобы самостоятельно преодолеть три перегона, отделяющие Рейх от Таганской. В противном случае такое путешествие грозило неминуемой гибелью. Но прежде всего требовалось заручиться одобрением фюрера. Статус фаворитки не позволял Валькирии покинуть Рейх без личного разрешения вождя, а тот после схватки с монстрами на Пролетарской как назло проникся заботой о ее здоровье!

Наблюдая за суетящимся вокруг нее доктором, Гончая размышляла о том, как убедить фюрера в том, что она уже достаточно окрепла. Ее собственным словам фюрер может и не поверить. А вот если док подыграет ей…

Закончить мысль Гончая не успела. С грохотом распахнулась входная дверь, и в палату вбежал взволнованный фюрер.

– Этот урод жив! Его видели! – объявил он, уставившись на «любовницу» лихорадочно горящими глазами.

– Кого? – не удержался от вопроса доктор.

Гончая промолчала. Она знала только одно существо, которое могло привести фюрера в такое возбужденное состояние. И не ошиблась.

– Дикаря, который оставил мне эту отметину! – фюрер указал на свой забинтованный лоб. Накануне в присутствии Гончей доктор проговорился, что повязку уже можно снять, и предложил заклеить ссадину пластырем, но фюрер запретил ему это делать. Видимо, решил, что с забинтованной головой выглядит более мужественным. – Разведка только что сообщила: егеря заметили его в туннеле между Пролетарской и Таганской, пытались поймать, но этот прыткий выродок сбежал от них.

– Куда? – быстро спросила Гончая.

Из названного туннеля можно было попасть в секретный ход, ведущий к бункеру, где Стратег держал Майку, поэтому ответ на этот вопрос крайне интересовал ее.

– Куда-то! Егеря не заметили. Там полно всяких ответвлений. Но я обыщу каждое из них! Никуда этот мутант от меня не денется!

Большей глупости Гончей слышать еще не приходилось. Только в безумном бреду можно решиться лазить по необжитым туннелям, в которых запросто нарвешься на неведомых чудовищ, метановые или другие смертельно опасные ловушки, ради того, чтобы найти и пристрелить какого-то дикаря, засветившего камнем в лоб. Но это был полезный бред, потому что открывал путь к бункеру, где Стратег спрятал Майку, а Гончая никогда не упускала подобные шансы.

– Я с вами, мой фюрер! – воскликнула она, вскакивая на ноги. Правая стопа отозвалась резкой болью, но Гончая была к этому готова и даже не поморщилась. Фюрер должен видеть, что она полностью здорова.

Вождь Рейха на какое-то время задумался. Он увидел не только стремительность движений и бравую улыбку на лице «любовницы», которые продемонстрировала ему Гончая, но и ее забинтованную грудь и живот, а бинты никак не соответствовали представлению о безупречном здоровье. Однако он помнил, что именно благодаря этой женщине остался жив, и желание иметь во время рискованного предприятия надежного, проверенного телохранителя рядом с собой, в конце концов, победило.

– Тогда собирайся. Через пару часов выезжаем.

В путь отправились на той же моторизованной дрезине, на которой фюрер выезжал на охоту, и в том же составе: он сам, четверо его охранников, управляющий дрезиной машинист и Валькирия. На этот раз все вооружились автоматами, включая Гончую и самого фюрера, сменившего свой роскошный карабин на простой и грубый, но практически безотказный многозарядный «калаш». Он вновь переоделся в гражданское, как делал почти всегда, выезжая за пределы Рейха. Гончей тоже пришлось сменить гардероб, так как после знакомства с когтями панцирного волка ее прежняя одежда превратилась в лохмотья.

Распугивая боязливо разбегающихся с путей и вскидывающих руки челноков, ощетинившаяся автоматами дрезина промчалась по туннелю через три станции и въехала на Пролетарскую. На охотничьем полигоне бригада строителей восстанавливала обрушившуюся галерею, но о скрывающемся в туннелях дикаре строители ничего не знали. Охранники фюрера отыскали одного из контролирующих строительные работы егерей, но и разговор с ним тоже ничего не дал.

– Нет, это не мы, – заявил зверолов, узнав, чем интересуются прибывшие гости. – Парни, которые Меченого видели, сейчас на Таганской. У них и спрашивайте.

– Почему Меченого? – уточнила Гончая.

– Так у него метка на лбу, – пояснил зверолов. Он хотел ткнуть женщину пальцем в лоб, но, перехватив ее взгляд, сообразил, что этого лучше не делать, и показал на себе. – Вот здесь. Натуральный меченый.

Если бы не нетерпение «любовника», Гончая расспросила егеря более подробно. Например, о том, куда ведут боковые ответвления из туннеля метро. Но фюрер так спешил встретиться с теми, кто видел сбежавшего с полигона дикаря, что ей пришлось поневоле закончить разговор.

На Таганской все говорили только о недавнем землетрясении на Пролетарской и разбежавшихся с охотничьего полигона мутантах. Известные немногим очевидцам реальные факты после пересказа дополнялись собственными выдумками очередного рассказчика и, будучи многократно повторенными, обрастали совершенно невероятными подробностями.

– Народу набилось видимо-невидимо, вот трибуны и не выдержали, – услышала Гончая, когда вместе с фюрером и двумя его телохранителями поднялась на платформу.

– В этот раз егеря здоровенного зверя поймали, да еще в панцире. Про объявленный сюрприз-то слышали? Он решетку выломал, из клетки вырвался, потом на полигон выбежал, да все опоры своим панцирем и посшибал, – неслось из-за запертой двери какой-то каморки.

– Народу порвали тьму! Вся платформа была в крови. А зверье по туннелям разбежалось. Так на Ганзе теперь все караваны солдаты с оружием охраняют, – шептала одна из двух проходящих навстречу женщин.

– А те, кого на стройку набрали, без всякой охраны ходят, – вторила ей другая.

Но фюрера не интересовали ни реальные, ни выдуманные подробности недавней трагедии. Не задерживаясь на платформе, он сразу направился к переходу, соединяющему радиальную и кольцевую станции. На Таганской-кольцевой располагалась главная егерская контора, однако это вовсе не означало, что видевшие дикаря звероловы сейчас находятся там.

– Мой фюрер, – остановила его Гончая. – Если позволите, я осмотрюсь пока.

– Здесь? – Вождь Рейха недоуменно уставился на свою «любовницу», но, вспомнив основной род ее занятий, утвердительно кивнул: – Хорошо, осмотрись, а я загляну к главному егерю. Встречаемся у перехода.

Валькирия смиренно улыбнулась и исчезла в толпе.

Ночью Майка почти не спала, зато нарисовала не два, не три, а целых восемь рисунков! Такого с ней еще не бывало. Она немного отдышалась, но едва взглянула на свои творения, с криком вскочила из-за стола и отчаянно заколотила в запертую дверь.

Она просто не могла находиться в своей комнате в одиночестве. После того, что увидела, не могла. Страх душил ее, и чтобы вырваться из его когтей, нужно было рассказать о своих видениях, кому угодно рассказать. Лучше всего женщине-кошке, она одна понимала Майку. Но женщина-кошка была далеко, и Майка принялась выкрикивать имя Стратега.

Она в кровь разбила свои кулачки, когда в двери наконец щелкнул замок, и на пороге возникла монументальная фигура Стратега.

– Что за шум? – недовольно спросил он. – Опять кошмар приснился? С кем на этот раз?

Вместо ответа Майка сгребла со стола рисунки и торопливо, чтобы не надышаться веющим от них ужасом, сунула в руки Стратега.

Он небрежно перебрал их, нахмурился, попытался расположиться за Майкиным столом, но там ему показалось тесно – колени уперлись в столешницу, а спинка низкого стульчика врезалась в поясницу, и он пересел на кровать, а рисунки разложил перед собой на полу. Майка молча наблюдала за ним – ждала.

Стратег тоже молчал, потом выбрал из восьми разложенных перед ним листов тот, на котором Майка изобразила беседу двух людей, и щелкнул ногтем по портрету молодого мужчины слева.

– Это ведь тот тип, который проводил вас с Краснопресненской на Баррикадную?

Майка кивнула.

– Его зовут Шериф. Вы потом ругали его за то, что он нас отпустил.

– Запомни, девочка, – поморщился Стратег. – Я никого не ругаю. Мне это не нужно. Но те, кто меня огорчает, потом очень сильно жалеют об этом. Поэтому постарайся меня не огорчать.

Майка не поняла, как он может говорить о какой-то ерунде после того, что только что увидел, но на всякий случай снова кивнула.

– Кто второй? – отполированный ноготь Стратега переместился на портрет другого мужчины.

– Я не знаю, как его зовут, но у него вот здесь нарисована раскрытая книга, – ответила Майка, дотронувшись пальцем до своего виска.

– Понятно, брамин из Полиса. И о чем они говорят?

– Об этом. – Майка указала взглядом на лежащие на полу рисунки, которые заставили ее в ужасе сорваться с места и изо всех сил колотить в дверь.

Хотя они отличались в деталях, на всех было изображено одно и то же – рушащиеся станции и гибнущие люди. Десятки, сотни людей, падающих в пропасть, на дне которой их заглатывала гигантская воронка, образовавшаяся из клубов черного дыма.

– И об этом. – Майка протянула Стратегу папку с предыдущими набросками и рисунком, где сквозь дым проглядывало что-то, похожее на суставчатую лапу.

– Что это? Что ты здесь нарисовала? – недоуменно спросил он, заглянув в папку.

– Я не знаю, – призналась Майка. – Но вот он, – она показала на портрет человека, которого Стратег назвал брамином, – знает.

Несмотря на ганзейскую прописку, бригады звероловов кочевали по всему метро, совершая вылазки на поверхность с разных станций. Поэтому на Таганской-радиальной их могли интересовать только три вещи: во-первых, оружие, патроны и охотничье снаряжение; во-вторых, еда и выпивка; в-третьих, шлюхи. И Гончая прекрасно знала, где все это можно найти.

Свои поиски она начала с оружейки, но скудость оружейных развалов удивила. В продаже имелось лишь несколько моделей пистолетов, включая примитивную самоделку, у которой нужно было через специальную прорезь поджигать засыпанный в ствол порох, чтобы произвести выстрел. Автоматы были представлены единственным ржавым «калашом», возможно, вовсе не пригодным для стрельбы. Дробовиков не оказалось совсем. Либо жители станции, напуганные слухами о разбежавшихся с охотничьего полигона монстрах, раскупили самое убойное оружие, либо торговцы-оружейники по той же причине опасались везти на Таганскую свой товар. На всякий случай, Гончая поинтересовалась у продавца, не заходили ли к нему недавно ганзейские егеря, и, получив отрицательный ответ, отправилась дальше.

Следующим пунктом в ее воображаемом списке значился местный бар. Чтобы попасть туда, Гончей пришлось пробираться сквозь небольшую, но довольно шумную толпу молодых людей, обступивших солидного мужчину начальственного вида.

– Еще раз повторяю: ни грузчики, ни разнорабочие больше не нужны! – слегка охрипшим голосом громко объявил он. – Нужны плотники, перекрытия делать!

– А каменщики?! – раздался в ответ звонкий голос из толпы.

Вопрос задал щуплый паренек отнюдь не богатырского телосложения, одетый в старый, протертый на локтях свитер и широкие, безразмерные штаны с заплатами. Скорее всего, он врал насчет своей профессии, но его самоуверенное заявление и то, как он держался, заинтересовали Гончую. Она даже остановилась.

– А ты что, каменщик? – недоверчиво спросил чиновник, разглядывая задавшего вопрос паренька.

– Каменщик, – не моргнув глазом ответил тот.

– Где работал?

– Да везде! – выпятил грудь паренек. – В Китай-городе, здесь. Даже на Ганзе! Я и кладку могу ложить, и раствор…

– Ложить, – передразнил самозванца чиновник. – Ладно, топай сюда.

Назвавшийся каменщиком парень принялся выбираться из толпы, расталкивая локтями менее удачливых соседей, а чиновник подошел к большой, явно служебной палатке и, приоткрыв полог, распорядился:

– Запиши еще одного. Каменщик.

Гончая усмехнулась настойчивости самозванца и хотела продолжить путь, когда почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. В девяти случаях из десяти чужое внимание означало опасность. Мышцы мгновенно напряглись, а правая рука коснулась рукоятки пистолета. Но в этот момент в палатку пригласили назвавшегося каменщиком парня, и когда он откинул полог, Гончая увидела внутри пожилого брамина, по заданию которого разыскивала свидетелей гибели Полежаевской. У брамина оказалась хорошая память, он сразу узнал женщину, с которой разговаривал в Китай-городе, хотя она и сменила одежду, извинился перед своим собеседником и вышел наружу.

– Здравствуйте, Катана. Рад вас видеть.

– А я вас – нет! – огрызнулась Гончая. – Продолжаете самостоятельные поиски? Не доверяете мне?

– Нет… то есть да. В общем, мой приезд никак не связан с нашим поручением. Хотя, как сказать… – брамин окончательно запутался в оправданиях и неожиданно выдал: – Вам удалось найти тех людей?

– Удалось.

– Правда? Где же они?

– Мертвы.

– Мертвы? – в отчаянии повторил брамин, и его вспыхнувший надеждой взгляд сразу потух.

– Последний погиб вскоре после нашего разговора. Он был на Пролетарской, когда там случился обвал, и его растерзали вырвавшиеся из клеток монстры.

– Еще одна трагедия. – Брамин печально покачал головой, но быстро сообразил, о чем умолчала собеседница, и поднял на нее глаза. – Вы тоже там были?!

– Мне повезло больше.

– Значит, вы все видели?! – обрадовался брамин. – Прошу вас, расскажите! Это крайне важно!

Гончая задумалась. Почему-то этот пожилой человек вызывал у нее симпатию. Через секунду она поняла почему – он не лгал! Ему действительно важно было это знать.

– Я мало что помню, – призналась она. – Когда обрушилась стрелковая галерея, я сорвалась вниз и потеряла сознание.

Вряд ли брамина интересовала ее схватка с панцирным волком. Так и оказалось.

– Но почему обрушилась галерея? Из-за чего это произошло, вы помните?

– Я помню, как настил под ногами начал раскачиваться. Сначала слабо, почти незаметно, потом сильнее. Помню, как падали люди. Потом последовал сильный толчок, и все рухнуло.

– Толчок? По-вашему, это было землетрясение? – уточнил брамин, и, когда Гончая кивнула, по его лицу пробежала тень. – Неужели?

Его руки затряслись, но это была не старческая немощь. Волнение, страх, но только не слабость. Брамин судорожно зашарил по карманам, потом поднял на собеседницу виноватый взгляд.

– Простите, Катана, вы не курите? Я вот бросил, но никак не могу отделаться от этой привычки. Иногда становится просто невыносимо.

– Что вас напугало?

Он надолго замолчал, но хотя бы перестал хлопать себя по карманам.

– Знаете, в двух словах это не объяснить. Да я никогда и не был силен в изложении. Я ведь больше практик, чем теоретик. К тому же могу ошибаться. Как бы я хотел ошибаться!

– Рассказывайте, – прервала Гончая его словесный поток.

– Да-да, конечно, – покачал головой брамин. – Наша каста не верит мне. Даже коллега, который был со мной в Китай-городе, ну, вы помните, отказался ехать сюда. И теперь мне не с кем поделиться своими подозрениями. Давайте присядем.

Гончая оглянулась в сторону заполненного бара, все места там оказались заняты. И вообще на станции было подозрительно много народа.

– Ганза набирает рабочих для восстановления разрушенного полигона, вот сюда и тянется народ с соседних станций, – сказал проследивший за ее взглядом брамин. – Укромного места нам все равно не найти. Давайте уж поговорим здесь.

Гончая пожала плечами. Здесь так здесь.

Собеседник провел ее в служебную палатку и по-хозяйски уселся за свободный стол. Гончую удивило, что никто не выставил его вон. Видимо, брамин успел заручиться поддержкой местной администрации.

– Остальные брамины, во всяком случае, те, от кого зависит принятие решений, больше не разделяют моих подозрений, – начал он свой рассказ, когда Гончая уселась напротив. – Это значит, что каста не станет оплачивать информацию о гибели Полежаевской. Я готов заплатить вам из своих личных средств, хотя это не так уж много. Решать вам, но мне было бы легче объяснить, что меня тревожит, если бы я знал, что случилось с жителями Полежаевской.

– Я поняла, – сказала Гончая. – Оставьте себе свои сбережения. Я расскажу, что мне удалось узнать. Но не бесплатно. Если мне понадобится ответная услуга, вы мне ее окажете.

– Все, что в моих силах.

Гончая усмехнулась.

– Знаете, сколько раз мне приходилось слышать подобные обещания? Их легко раздают, когда ничто не угрожает, а в случае опасности, как правило, тут же о них забывают.

– Поверьте мне, Катана, сейчас именно такой случай. – Брамин печально вздохнул. – Рассказывайте.

И она рассказала. Про затоптанных в давке детей и стариков, про разбитые головы, про выкрошившиеся зубы – все, что узнала от бывшего сталкера. Рассказала и то, с какой болью он говорил и как при этом выглядел.

Выслушав ее рассказ, брамин закрыл глаза и довольно долго сидел в таком состоянии. Гончая даже собралась напомнить о себе, когда он снова заговорил.

– Что-то подобное я и ожидал услышать, – признался он. – Как на «Марии Целесте».

Гончая поняла, что в окончании фразы брамин использовал слова из своего далекого прошлого, слова, которые утратили смысл и значение в рухнувшем мире. Но на этот раз ей не пришлось требовать от собеседника объяснений. Он сделал это сам.

– Так называлось торговое судно, которое обнаружили в конце девятнадцатого века в Атлантике. Оно оказалось неповрежденным, но на борту не было ни одного человека.

– И какое отношение эта история имеет к гибели жителей Полежаевской?

– Инфразвук, – ответил брамин, хотя яснее от этого не стало. – Мы, люди, слышим лишь небольшую часть всех звуков. Те, что ниже порога нашего восприятия, называются инфразвуком. Мы их не слышим, но они оказывают разрушительное воздействие на наш организм. Инфразвук определенного диапазона вызывает поистине безумную панику. В таком состоянии люди не способны контролировать свои действия. Охваченные ужасом, они прыгают за борт, бросаются в пропасть или, как это случилось на Полежаевской, разбивают головы об стены и грызут зубами железные решетки.

То, что Гончая сейчас услышала, на первый взгляд выглядело совершенно невероятным. Еще бы, неслышимые звуки, сводящие людей с ума! Но брамин ссылался на знания из Прошлого, когда мир еще не рухнул, а этим знаниям следовало доверять.

– Отчего же, по-вашему, обезумели жители Полежаевской? Что они услышали? – спросила Гончая.

Вышло коряво, ведь собеседник только что объяснил ей, что слишком низкий звук услышать невозможно. Но он отлично ее понял.

– Незадолго до трагедии, на Полежаевской ощущались подземные толчки. А землетрясения, даже слабые, могут вызвать разрушительные инфразвуковые волны.

– А могут и не вызвать? – ухватилась за последнюю фразу Гончая.

– Нет, – покачал головой брамин. – Инфразвуковые колебания в земной коре возникают при каждом землетрясении. Но разрушительное воздействие на психику людей оказывает не всякая волна.

Гончая недоверчиво взглянула на брамина.

– Откуда вы все это знаете?

– Как же иначе? – он даже удивился. – Я все-таки геофизик по образованию, младший научный сотрудник Института физики Земли. И потом, что я вам сейчас рассказал, проходят еще в средней школе… Вернее, проходили.

«Геофизик, младший научный сотрудник, Институт физики Земли», – мысленно повторила за собеседником Гончая. Наверное, она никогда не научится понимать людей из Прошлого. И не узнает их мира. Зато за двадцать лет она неплохо изучила обитателей метро.

– Только не говорите мне, что браминов Полиса озаботила судьба жителей Полежаевской.

– Не скажу, – ответил ученый, в очередной раз подтвердив свою искренность. – Дело в другом. За последний месяц по всему метро произошла целая серия локальных землетрясений, в том числе сопровождавшихся инфразвуковыми волнами, вызывающими панику у людей и домашних животных.

– И вы боитесь, что когда-нибудь эти землетрясения докатятся до Полиса?

– Я боюсь за людей, живущих в метро, – признался брамин. – Не только в Полисе, но и на других станциях. Я не понимаю, что происходит, но чувствую, нам всем угрожает смертельная опасность. Взгляните сюда…

С этими словами он достал из-за пазухи сложенный лист с большой схемой метро и развернул его на столе перед Гончей.

– Я здесь в хронологическом порядке отметил места, где произошли землетрясения. Причем только те, о которых мне известно. Возможно, их было больше. Если судить по датам, все началось с Киевской. Там внезапно взбесились и погибли все куры. Потом то же самое произошло на Полежаевской, но уже с людьми. Затем, следите, Новослободская, там наблюдались подземные толчки. Перегон между Белорусской и Краснопресненской, где в результате обвала погиб мой коллега. И, наконец, землетрясение на охотничьем полигоне на Пролетарской.

– Про Новослободскую ничего не скажу – меня там не было. Но ни в перегоне, ни на Пролетарской эти толчки не вызвали безумной паники. Во всяком случае, я ничего подобного не почувствовала, – уточнила Гончая.

– Не каждое землетрясение генерирует разрушительные инфразвуковые колебания. Но в последнем случае вы ошибаетесь. Люди и животные по-разному реагируют на инфразвук. Частоты, безвредные для человека, могут вызвать панику или ярость и неконтролируемую агрессию у животных, как это случилось с курами на Киевской. Думаю, что на Пролетарской мутанты атаковали людей под действием инфразвука. Иначе, оказавшись на свободе, они попросту разбежались бы с охотничьего полигона.

«Пожалуй», – согласилась с брамином Гончая. На стрельбище, после падения с галереи, у нее не было времени раздумывать над поведением вырвавшихся на свободу монстров. Однако сейчас, после объяснений ученого, их нападения на людей действительно выглядели странно.

– Добавьте к своему списку Тверскую и Пушкинскую. Там сторожевые собаки едва не перегрызли друг друга.

– Значит, еще и Рейх. – Брамин тут же начал рисовать на своей карте новую отметку. – Когда это произошло?

– Около десяти дней назад.

Он записал на карте рядом со станциями Рейха названную дату и смотрел на Гончую в задумчивости. Она внезапно поняла, что сейчас услышит от него самое важное, что он приберег на конец разговора или, возможно, до последнего момента вообще не собирался ей говорить. И не ошиблась.

– Вы умеете слушать, Катана. Поэтому сейчас я скажу вам то, чего не говорил ни одному человеку. Все, кого я знаю, посчитали бы, что я сошел с ума. Но вы, я надеюсь, сможете меня понять. Вот этого, – он постучал указательным пальцем по карте с собственными пометками, – ни теоретически, ни практически не может быть. Землетрясения не происходят столь локально. Если бы в какой-то части Москвы случилось землетрясение, то толчки ощущались бы по всему метро. Однако мы имеем совершенно иную картину. Короткие, неповторяющиеся подземные толчки, генерирующие инфразвуковые волны разной степени интенсивности и порой приводящие к разрушениям на отдельной станции или на небольшом отрезке туннеля при полном отсутствии аналогичных проявлений в других местах. У меня нет ни одной гипотезы, которая бы хоть как-то объясняла это несоответствие. Вернее, есть одна, но даже мне она кажется безумной.

– И что же это?

Прежде чем ответить, брамин склонился над столом и воровато оглянулся. Все, кто находился в палатке: и ганзейские строители, и сотрудники станционной администрации, и только что нанятые рабочие, которых записывали бригадиры, были заняты своими делами. На расположившихся за отдельным столом пожилого мужчину и молодую женщину никто из них не обращал внимания. Тем не менее брамин понизил голос до шепота и еще ближе придвинулся к Гончей.

– Там внизу, под нами, но не в толще земной коры, а ближе к поверхности, движется огромный механизм, и его перемещения вызывают на станциях и в туннелях метро мелкоочаговые землетрясения.

– Вы серьезно? – не удержалась от вопроса Гончая, хотя прекрасно видела, что ее собеседник не шутит.

Он испуганно отшатнулся от нее.

– Нет, конечно. Забудьте. Это полный бред.

Гончая подумала о Майке. Вот кто смог бы сказать, бред это или нет.

– Но ведь вы так не думаете? – она попыталась заглянуть в глаза брамину.

– Знаете, после Войны мир очень сильно изменился. Но я все равно не могу представить, что где-то под землей работает гигантский механизм. А чтобы сотрясать земную кору, он должен быть просто невероятных размеров, – признался он.

Гончая посмотрела на него и покачала головой.

– Мир не просто изменился. Он рухнул.

Брамин задумчиво покачал головой.

– Вы очень верно сказали, Катана. Мир действительно рухнул. И я не знаю, что с этим делать.

– С этим уже ничего не сделать. Поздно. Осталось только выживать.

– Наверное, вы правы. Да, конечно, правы. Но жить без цели, да еще зная, что ты ничего не можешь изменить, что от тебя ничего не зависит…

– По-вашему, выжить и спасти от гибели близких – недостойная цель? – перебила его Гончая.

Брамин снова вздохнул.

– Завидую вам, Катана. Вам есть о ком заботиться, есть, для кого жить. Кто это: муж, ребенок?

– Дочь. – Ответ прозвучал с такой искренностью, что Гончая на миг и сама в это поверила.

– Берегите ее. Уверен, у вас получится. И вот, возьмите эту карту, – собеседник подвинул к Гончей схему метро. – Вдруг пригодится. Моим подозрениям все равно никто не поверит, даже если я представлю десяток этих карт.

– Знаете, – Гончая задумалась. – Возможно, найдется такой человек. Он полицейский, живет на Краснопресненской и отвечает за безопасность движения по Кольцу. Его зовут Шериф. Поговорите с ним, думаю, он вам поверит. Особенно, если покажете ему свои записи.

– Вы правда так думаете? – с надеждой спросил брамин. Его безразличие и апатия таяли на глазах.

Гончая улыбнулась.

– Правда. Я давно его знаю. Не обещаю, что он сможет вам помочь, но выслушает обязательно. А теперь дайте мне бумагу и карандаш.

– Оставьте себе на память. – Брамин с готовностью протянул собеседнице карандаш с небольшим отрывным блокнотом и, когда та, написав что-то на верхнем листе, спрятала блокнот и карандаш к себе в карман, удивленно спросил: – Разве вы не напишете записку для своего знакомого?

– Нет, – улыбнулась Гончая. – Просто сошлитесь на меня. Да, не нужно называть Шерифу мое имя, он его все равно не знает. Скажите, что вас направила к нему женщина с маленькой девочкой, которую он встретил в туннеле после обвала.

– Красивая женщина с маленькой девочкой. Я запомню.

Она поднялась из-за стола.

– Удачи.

– Вам тоже, Катана. И будьте осторожны.

Гончая уже хотела отойти, но замешкалась.

– Вообще-то меня зовут по-другому.

– Не важно, как нас называют. Важно, кто мы на самом деле.

Поднявшаяся на ноги женщина взглянула в глаза своему собеседнику, но ничего не сказала. Молча кивнула и так же молча вышла из палатки.

Записка предназначалась не Шерифу, а человеку, которого Гончая меньше всего хотела бы видеть, но было невозможно понять это из ее содержания.

«Вернулась с подарками. С нетерпением жду встречи».

«Подарки» в переписке со Стратегом означали любые заслуживающие внимания сведения. Гончая специально упомянула о новостях, чтобы заинтересовать своего нанимателя и ускорить встречу. Вряд ли информация о череде мелких землетрясений, равно как и рассуждения брамина об огромном подземном механизме, заинтересуют Стратега, но это не ее дело. Главное, чтобы позволил увидеться с Майкой, а до того она ему все равно ничего не расскажет.

Теперь оставалось передать сообщение Стратегу. На Таганской-радиальной для этой цели служила доска объявлений, установленная напротив перехода, соединяющего две одноименные станции. На ней всегда было полно разных записок, и рядом постоянно толпился народ. Сегодня людей оказалось особенно много. Гончая присоединилась к ним, сделав вид, что читает вывешенные там бумажки, и, улучив момент, приколола к ним и свою записку.

Кроме схематичного рисунка человеческого глаза в правом верхнем углу, ее послание ничем не отличалось от полутора десятков других на этой доске. По рисунку Стратег или тот, кого он пошлет, поймет, кому оно адресовано. Но имея дело со Стратегом, ни в чем нельзя быть уверенной. Он мог устроить встречу уже сегодня, а мог и через несколько дней. Оставалось лишь надеяться, что упоминание о «подарках» заставит его поторопиться.

– Чего там разглядываешь?

Гончая резко обернулась. Позади изучающей объявления толпы стоял фюрер, рядом монументально застыли двое его телохранителей, а возле них переминался с ноги на ногу какой-то небритый долговязый тип с притороченным к поясу обрезом охотничьей двустволки.

– Клещ, – представил его фюрер, когда Гончая выбралась из толпы. – Это он дикаря видел. Проводит нас.

Гончая смерила незнакомца настороженным взглядом. Где-то она его уже встречала. Где?

Гончая имела все основания гордиться собственной памятью. При ее роде занятий память, особенно зрительная, являлась одним из важнейших навыков. Однако сейчас при всем старании не могла вспомнить, где встречала долговязого. Прозвища Клещ среди известных Гончей имен тоже не попадалось. Единственное не вызывало сомнений: это точно не зверолов.

– Он такой же егерь, как я – жена Москвина.

– Да это разведка напутала, – поморщился фюрер. – Мутанта встретили не егеря, а охранники, которые на Пролетарской и в туннелях за нанятыми работягами присматривают. Клещ как раз один из них.

Гончая пожала плечами. Егерь или охранник, ей было все равно. А вот то, как Клещ зыркнул на нее, заслуживало внимания. Нехороший у него взгляд – гнилой. Такой может и горло перерезать, и при случае выстрелить в спину. Что это – обычная злоба или проснувшееся желание отомстить? Но тогда он сам должен помнить ее.

– Выходим прямо сейчас, – объявил фюрер. – Осмотрим место, где Клещ видел дикаря. Наверняка там остались его следы, а если нет… Короче, на месте решим.

– Сначала башли, – заявил Клещ. У него оказался сиплый неприятный голос. Сиплый!

Теперь Гончая его узнала. Перед ней стоял кидала с Китай-города, пытавшийся облапошить браминов своими обещаниями разыскать полежаевских сталкеров. И если он перебрался на соседнюю станцию, сменил погоняло, это еще не означало, что он поменял привычки. Скорее всего, он снова попытается кинуть заказчиков. Но в этот раз не на тех напал. Гончей даже стало жалко беднягу. Правда, совсем чуть-чуть.

– Вы башляете, я показываю место. Такой был уго…

Не закончив фразы, Клещ захрипел и согнулся пополам, потому что один из телохранителей фюрера саданул его кулаком в живот. Фюрер дождался, когда проводник перестанет пускать слюни и хрипеть, и спокойно сказал:

– Я-то помню. Главное, ты не забывай, с кем разговариваешь. Плохая память – это и больно, и неприятно. Уяснил?

– Уяснил, – прохрипел Клещ, глядя не на фюрера, а на Гончую. Его глаза выдавали жгучее желание вцепиться ей в горло. Очевидно, этот глупец вообразил, что именно женщина виновата во всех его бедах.

– Вот и хорошо, – усмехнулся фюрер и слегка похлопал согнувшегося проводника по шее. – Сейчас забираем моих людей, оружие – и на охоту.

Между шпал образовались глубокие лужи. Когда проезжали по туннелю на дрезине, никто, включая Гончую, не обратил на это внимания. Зато сейчас хлюпающая под ногами холодная вода стала для всех неприятным открытием. Небольшие лужи Гончая попросту перепрыгивала, а через широкие перебиралась, шагая по шпалам. Фюрер попытался последовать ее примеру, но с непривычки оступился и с шумом плюхнулся в воду, промочив свои охотничьи штаны, и теперь из-за этого злился.

Хотя он упрямо шагал вперед, ни намеком не обмолвившись о желании бросить охоту и вернуться в Рейх, Гончая не сомневалась, что эти мысли крутятся в его голове. Одно дело – расстреливать мечущуюся по полигону дичь, комфортно расположившись на специально выстроенной для этой цели стрелковой галерее, и совсем другое – выслеживать добычу в сырых и темных туннелях.

Терпения фюрера хватило на несколько минут. По опыту Гончей это было уже много.

– Долго еще? – крикнул он в спину шагающего впереди Клеща.

После полученного болезненного урока проводник вообще помалкивал, стараясь лишний раз не раскрывать рта. Он, наверное, уже тысячу раз пожалел, что согласился отвезти заезжих охотников к месту, где видел сбежавшего дикаря, и теперь гадал, как выпутаться из опасного положения.

– Я спросил: долго еще идти?! – повысил голос фюрер.

– Почти пришли, – отозвался Клещ. Ответ прозвучал не очень уверенно, хотя никто, кроме Гончей, этого не заметил.

После вопроса фюрера проводник, поначалу резво шагавший вперед, стал подолгу ощупывать лучом фонаря стены и дно туннеля, а когда со стороны Пролетарской послышался стук инструментов рабочих, вовсе остановился.

– Здесь это случилось, – сказал он.

– Где именно? Ты толком покажи! – рассердился фюрер.

Клещ принялся водить лучом по стенам, уперся в темную нишу, прикрытую ржавой решеткой, и обрадованно воскликнул:

– Вот! Сюда он нырнул!

– Осмотрите все! – приказал фюрер, устремившись к нише.

Двое телохранителей опередили своего хозяина. Один направил на решетку фонарь, а другой ухватился руками за прутья и потянул ее на себя. За решеткой что-то лопнуло, трос или туго натянутый провод. Гончая давно взяла себе за правило, что любой посторонний, особенно резкий, звук в туннеле – это сигнал опасности, и, услышав треск оборвавшегося троса, отпрянула в сторону. Вторым это осознал взявшийся за решетку штурмовик. Он выпустил прутья и неуклюже попятился назад, но слишком поздно. На третьем шаге он споткнулся и опрокинулся навзничь, разбросав в стороны руки. И остался лежать в таком положении.

– Что это еще за цирк? – выругался фюрер.

И только когда другой телохранитель направил на неподвижно лежащее тело свой фонарь, все увидели, что у того из живота торчит наполовину вонзившийся в плоть заточенный электрод.

– Что… – начал возмущаться фюрер, но его слова потонули в грохоте автоматных очередей, когда трое оставшихся телохранителей принялись поливать свинцом темную нишу.

Гончая дождалась, когда они прекратят огонь, и, осторожно приблизившись к проему, откуда вылетел электрод, заглянула внутрь. Несколько секунд она с фонарем в руках изучала пространство за решеткой, потом повернулась к фюреру:

– Самострел однократного использования.

– Черт! – выругался тот и тут же набросился на своих охранников. – Что застыли?! Помогите Тору подняться!

Один из них склонился над пронзенным электродом штурмовиком и изумленно пробормотал:

– Так он, это… готов.

Он протянул руку к электроду, видимо, собирался вытащить, но Гончая остановила его.

– Нет! Не трогай, отравлено. Видишь, у него пена на губах и лицо посинело.

– Мерзкий выродок! Он нам за это ответит! – взревел фюрер. – Смерть мутанту!

– Смерть!!! – дружно поддержали призыв вождя его телохранители и «любовница».

Только искренности в голосе «любовницы» явно не хватало, Гончая достаточно хорошо знала фюрера, чтобы понять – он вовсе не кипит праведным гневом. Иначе он сказал бы не нам, а мне. Условия охоты: грязь, промокшая одежда и особенно страшная смерть одного из телохранителей отрезвили его.

Как только на кону оказывалась собственная жизнь, а именно это сейчас и произошло, вождь Рейха проявлял трезвый расчет и завидную дальновидность. Сейчас он прекрасно понял, что вполне мог оказаться на месте погибшего Тора и вместо него лежать в грязной луже с отравленным электродом, торчащим из груди или из живота. Но вождь Рейха не может объявить во всеуслышание, что он боится за собственную жизнь. А вот его преданная любовница – вполне. Особенно когда это благоприятствует ее планам.

– Мой фюрер, на нашем пути могут встретиться и другие ловушки. Вы не должны подвергать себя опасности. Ваша жизнь принадлежит Рейху! – торжественным голосом объявила Гончая. – Поэтому вам необходимо вернуться. Позвольте мне самой найти и уничтожить дикаря.

Фюрер оглянулся на свою фаворитку, их взгляды встретились, и он едва заметно кивнул. Гончая знала, что слова благодарности последуют позже, когда они останутся наедине, а сейчас следовало доиграть спектакль до конца. И невольно сравнила фюрера со Стратегом. Они были во многом схожи. Наверное, потому что фюрер, не сознавая того, копировал манеру поведения Стратега. Даже в его демонстративной ненависти к мутантам угадывалось презрительное отношение Стратега к прочим жителям метро.

– Благодарю за подсказку, Валькирия, – объявил фюрер после намеренно выдержанной продолжительной паузы. – Жажда мести не должна отвлекать от выполнения главной цели, а моя главная цель – оградить всех полноценных людей от посягательств грязного мутантского отродья. Я возвращаюсь в Рейх. Тевтон и ты, Клещ, остаетесь с Валькирией. Добудьте мне голову этого выродка.

Названный телохранитель вытянулся по стойке «смирно», проводник повесил голову, Гончая понимающе улыбнулась.

– Я не подведу вас, мой фюрер.

Голова сбежавшего дикаря ее совершенно не интересовала, другое дело – бункер, где Стратег спрятал Майку. Ради этой цели она готова была залезть в любую щель и преодолеть любые ловушки.

– Не спешить, глядеть в оба, при обнаружении любых ответвлений от основного туннеля: ниш, коридоров, ям, нор, промоин сразу докладывать мне, – поставила задачу Гончая. – Вперед.

Фюрер с парой телохранителей около четверти часа назад отправился на Таганскую. Последние несли на руках тело погибшего Тора. Возможно, они уже погрузились на оставленную дрезину и сейчас неслись к Рейху или только подходили к станции. В метро ни о чем нельзя знать наверняка.

Первым делом Гончая с помощниками тщательно обследовала тупик с установленным там самострелом. Поначалу она решила, что это какой-то коридор, у нее даже мелькнула мысль, что он ведет к бункеру. Но уже через десяток шагов перед глазами возникла обросшая мхом бетонная стена, возведенная задолго до Последней войны. Никакого иного пути отсюда не было – только назад. Гончая самым внимательным образом осмотрела пол, стены и потолок, но ни прохода, ни лаза не обнаружила. Не совсем понятно, зачем дикарю вздумалось устанавливать в тупике свой самострел, но факт оставался фактом.

– Зря мы вообще сюда полезли, – мрачно заметил Тевтон, мускулистый детина под два метра ростом.

Клещ по-прежнему хранил молчание, но Гончая обратила внимание, что после ухода фюрера настроение проводника заметно улучшилось. Он расправил плечи, поднял голову, даже двигаться стал быстрее. Перемены явно произошли неспроста. У Клеща появился какой-то план, а поскольку проводник не поделился им со своими спутниками, с ним следовало быть настороже.

Беглый дикарь тоже заслуживал к себе самого серьезного отношения, так как всего за несколько дней научился изготавливать из подручных материалов хитроумные ловушки и как-то обзавелся ядом, вызывающим мгновенную смерть. Несмотря на данное фюреру обещание, Гончая не собиралась искать дикаря, однако их пути все же могли пересечься и самым неожиданным образом. Чтобы такая встреча не застала врасплох, требовались максимальная собранность, внимание и осторожность.

Поэтому, вернувшись в туннель, Гончая первым делом выключила свой фонарь, чтобы свет не выдал ее местоположение. Хрен пойми этого дикаря. Может, засел где-нибудь в укромном месте с камнем в руке и наблюдает за поисками из темноты. Впрочем, он наверняка уже нашел себе более серьезное оружие, чем какой-то камень.

– Не слышал, в последние дни люди в этом туннеле пропадали? – спросила у проводника Гончая.

– Чего я только не слышал, – нехотя отозвался тот.

– Рассказывай.

– Разное болтают. Всему же верить не будешь.

– Рассказывай! – потребовала Гончая.

Но выслушать рассказ проводника не пришлось.

– Вроде бы нора. Не пойму, – подал голос шагающий впереди Тевтон.

В боковой стене туннеля чернело отверстие неправильной формы, действительно напоминающее звериную нору. Гончая подошла ближе.

– Нет, это не нора, – она указала на деревянные подпорки, удерживающие земляной свод. – Подземный ход, человеческий.

– Надо проверить, – неожиданно подал голос Клещ. Гончая никак не ожидала от него подобной самоотверженности.

– Двигай вперед, – приказала она. – Мы за тобой.

Проводник вновь удивил. Пару раз глубоко вздохнул и беспрекословно полез в обнаруженный проход. Тевтону и Гончей оставалось только последовать за ним. Двигаться по проходу можно было только приседая к самому полу, а рослому Тевтону к тому же пришлось еще и согнуться. Клещ пробирался вперед довольно резво и вскоре оторвался от своих спутников настолько, что Гончей пришлось окликнуть его.

– Стой! Жди нас!

Луч его фонаря заплясал по стенам и остановился. Но когда Гончая и штурмовик подобрались ближе, то увидели только висящий на распорке фонарь. Самого Клеща рядом не было.

– Не понял, – изумленно пробормотал Тевтон и зачем-то потрогал подвешенный фонарь. – Это как?

Гончая промолчала. Ясно, что Клещ исчез. Оставалось выяснить – по собственному желанию или с чьей-то посторонней помощью. Через мгновение она получила ответ на свой вопрос.

Рядом оглушительно громыхнул ружейный обрез, и вылетевший неизвестно откуда заряд картечи швырнул Тевтона на распорку с болтающимся фонарем. Он еще сползал по подломившейся опоре, а Гончая уже распласталась на земле. Это и спасло ей жизнь. Темнота взорвалась новым грохотом и вспышкой пламени, но смертоносный свинец пронесся над головой, нашпиговав земляную стену, а полыхнувшее пламя на мгновение высветило скрывающуюся в темноте фигуру с зажатым в руках обрезом.

Гончей все стало окончательно ясно. Воспользовавшись ситуацией, Клещ решил убить и ограбить своих спутников, а их смерть списать на сбежавшего дикаря. Патроны, два автомата, экипировка штурмовика, армейский камуфляж и гражданская одежда – жирная добыча. Вот только поживиться всем этим убийце не удастся.

Гончей не требовалось зажигать фонарь, чтобы понять, где укрылся противник. Из темноты доносилось его сопение и щелчки судорожно перезаряжаемого обреза. Автомат тут же развернулся к невидимой цели, палец уже выбирал свободный ход спускового крючка, когда за спиной что-то хрустнуло и голова будто треснула от мощного удара. Откуда-то из небытия на нее обрушилась волна невыносимого жара.

«Все-таки камень», – подумала Гончая, прежде чем накрывшая волна утащила ее за собой.