Ох, и тяжелой штукой оказалась эта материнская растерянность – хуже и не придумаешь. Ася согласилась бы скорее на депрессию – на это безразличное, абсолютно равнодушное отношение к жизни, когда ничего тебе уже не нужно и не интересно – только бы не эта постоянная, изводящая душу тревога за сына: где он, как он, что с ним… И еще: принять все случившееся таким, как оно есть, тоже болезненно не могла, терзалась оттого, что бездействует. Асе все время казалось, что можно еще что-то исправить, что-то предпринять срочное, спасти ситуацию, вернув все на круги своя, чтобы было, как раньше, удобно и правильно: у сына – институт, у дочери – приличный и модно-дорогой вид, у нее – Жанночка с Левушкой и их шикарная дача по выходным… Эх, Пашка, Пашка! И что наделал, глупый ты сын…

Все валилось у Аси из рук, все разбивалось и рассыпалось прямо на глазах, как рассыпалась ее трудная, конечно, без мужа, но относительно налаженная, казалось бы, жизнь. Слава богу, начальница ее новоявленная куда-то исчезла в последнее время и не стояла над душой. Разное говорили о причинах этого отсутствия. Одни утверждали, что учиться поехала на какие-то рекламные курсы. Любознательная, черт побери… Другие шепотком доверительно сообщали, что она на недельку в Питер махнула, чтоб с Валеркой там отношения выяснить да детей у него забрать, которые после свершившегося скоропалительного развода пожелали жить с отцом, а не с матерью. В общем, что ни говори, но начальница их новоиспеченная отсутствовала на рабочем месте уже вторую неделю. И не звонила даже. Народ в офисе по этому поводу страшно нервничал и изводился, потому как работать без плохонького, но все же руководителя никто и никогда не умеет. А когда человек нервничает и напрягается слишком много, на него обязательно в конце концов страшный «жор» нападает. Асе даже пришлось снова, пока отсутствует начальница, открыть свое «бистро». По настоятельным просьбам трудящихся, так сказать. И теперь, изголодавшись по привычным в течение рабочего дня перекусам, эти трудящиеся быстро и с остервенением опустошали полки холодильника – она не успевала в магазин бегать. Да и остальные Асины обязанности на работе и дома тоже никто не отменял… Надо было только собраться с силами, заставить себя, но по-прежнему все валилось из рук. Потому что Пашка так и не вернулся и не позвонил ни разу.

И Жанночка не звонила. Вот уже две недели не слышала Ася ее голоса, и это тоже было очень непривычно, выбивало из колеи. Без ежевечерних отчетов перед подругой было Асе одиноко и маетно, как в сиротском и неприютном детстве. И некому было на Пашку пожаловаться, и некому было ей совет дать или другие какие ценные указания… А субботним вечером так вдруг жалко себя стало, хоть плачь, – и слезы не заставили себя ждать. Наплакалась с удовольствием, от души: и горько, и долго, и громко, и сразу легче стало, будто отпустило внутри. И рука сама потянулась к телефону набрать заветный номер. До того часто набираемый, что даже цифры, его составляющие, были на наборной панели стерты больше других…

– Здравствуй, Жанночка… Это я… – осторожно проговорила Ася и замолчала, вся внутренне сжавшись. Трубку телефона она стиснула так сильно, будто та могла вот-вот выскользнуть и шарахнуть Асю по голове ожидаемым Жанночкиным презрением-недовольством. – Вот, решила тебе позвонить…

– Аська, ты, что ли? – полился ей бальзамом в ухо неожиданно веселый Жанночкин голос. – Привет! Ты где пропала? Хочешь приехать? У нас тут такое…

– А что случилось, Жанночка?

– Да вот, гости тут у нас… Такие забавные – прелесть…

Жанна вдруг, не предупредив, отложила телефонную трубку и звонко расхохоталась уже где-то в глубине комнаты, и захлопала в ладоши, и закричала кому-то очень веселым сюсюкающим голоском: «…ой, ой догоню сейчас…» Ася изо всех сил прислушивалась к происходившему: к визгливым детским голоскам, к счастливому Жанниному смеху и ничего не могла понять: откуда у них там дети-то взялись?

– Ой, Аська, я и забыла, что ты на проводе… – снова послышался в трубке запыхавшийся голос подруги. – Тут к нам Левушкин молодой сотрудник в гости пришел с женой и с детьми… Боже, ты бы видела, какая прелесть! Какое чудо! Давай приезжай, сама убедишься!

– Хорошо, хорошо, Жанночка! Я сейчас!

Ася резво вскочила с дивана и начала лихорадочно собираться, натягивая на себя первое, что попадалось под руку, будто опаздывала куда-то. И билась при этом в ее голове только одна, противная и жалкая, но все-таки такая приятная мысль – слава, слава богу, Жанночка больше не сердится…

Добралась она до их дома на удивление быстро, словно маршрутка специально для нее и подоспела. И пробок никаких на ее пути не оказалось, и светофоров красных. И получаса не прошло, как Ася, запыхавшись от быстрого подъема по лестнице, уже звонила в дверь квартиры друзей, переступая от нетерпения с ноги на ногу. Дверь ей открыл улыбающийся Левушка, но Ася, лишь взглянув на него, поняла, что улыбка эта предназначалась явно не ей. Она сразу это увидела – по глазам Левушкиным: равнодушными и раздосадованными были его глаза, а улыбку он просто забыл с лица стереть, пока к двери шел. Бросив Асе на ходу быстрое «а, это ты, заходи», Левушка тут же развернулся и ушел в угловую комнату, то бишь в свой «кабинет», в открытую дверь которого Ася краем глаза увидела молодого красивого парня с рюмкой коньяка в руке и с такой же почти, как у Левушки, улыбкой на лице – улыбкой довольного жизнью и собой человека. Больно и неприятно кольнуло Асю в сердце, обожгла мысль: на этом месте в кабинете у Левушки, именно с такой улыбкой и с этой рюмкой дорогого коньяка должен был по всем законам жизни сидеть вовсе не этот самодовольный парень, а ее сын, ее Пашка. Это он должен был вот так расслабленно откинуться в мягком кожаном кресле, это на нем должен быть такой вот элегантный строгий костюм и стильно-модный галстук. Это его, его место… Пашкино…

А из гостиной ей в руки уже летело, хохоча, очаровательное малолетнее создание, состоящее из одних умилительных прелестей: светлых кудряшек, веселых голубых глазок, ручек-ножек в нежных пухлых перевязочках, одетое в кокетливое платьице с многочисленными пышными оборочками и крошечные туфельки с розовыми бантами; Ася едва успела руки раскрыть, чтобы подхватить девчонку на лету, опасаясь, чтобы та не шлепнулась с размаху на твердые плиты прихожей, и она тут же забилась-задрыгалась у нее в объятиях, требуя отпустить на волю.

– Дашка! Прекрати баловаться! Смотри, совсем тетю перепугала! – выскочила из гостиной в прихожую молодая симпатичная женщина, девчонка почти, и протянула к ребенку руки. – Иди сюда, успокойся…

– Леночка, да пусть она балуется на здоровье! Я ей разрешаю! – услышала Ася радостный Жанночкин голос. – Ася, это ты там пришла? Иди сюда, я вас познакомлю…

Она оживленно представила Асе свою молодую гостью Леночку и двух ее детей – трехлетнюю Дашеньку и пятилетнего Максимку, самозабвенно упражняющегося с кнопками телевизионного пульта. Он переключал их с такой бешеной скоростью, что несчастный телевизор, в изнеможении наверещавшись поочередно всевозможными разговорно-песенными голосами, казалось, должен был вот-вот взорваться от праведного негодования. Ася, присев рядом, ласково попыталась забрать из рук мальчишки пульт, да не тут-то было – он резво оттолкнул ее руку и, отсев подальше, самозабвенно продолжил свое иезуитское занятие. Лена, обратив на это внимание, тоже собралась было отнять у сына неподобающую игрушку, но была остановлена веселым, не допускающим возражений Жанниным приказом:

– Лена, оставь его! Пусть делает, что хочет! Мужчину именно так и надо воспитывать – пусть он и по жизни делает только то, что хочет! Давай, Максимка, жги! И пусть им тут всем мало не покажется!

– Так громко же очень, Жанна Аркадьевна… Уже голова болит… – застенчиво улыбнувшись, возразила ей Лена.

– Это что еще за Аркадьевна? – наигранно возмутилась Жанна. – Чтоб я этого от тебя больше не слышала, поняла? Или, может, я на старуху похожа?

– Нет, что вы… – стесняясь, пожала плечами Лена. – Просто неудобно как-то…

– Ничего-ничего, скоро ты у меня про свою деревенскую застенчивость напрочь забудешь! – стараясь перекричать какофонию звуков, махнула в ее сторону Жанна. – Вот завтра поедем с тобой по магазинам, приодену тебя, как модель, сразу себя по-другому почувствуешь!

– Так завтра, вы говорили, на дачу…

– Ах, да… Ну, ничего, найдем время для этого! Я думаю, на тебя одежду подбирать – одно удовольствие! Ты такая худенькая и сложена просто идеально…

Ася смотрела на Жанну и не верила глазам своим. Она будто знакомилась с ней заново – Жанна была другой, совершенно другой. Асю даже не столько удивило то, как быстро заменили кандидатуру ее дочери в предстоящих Жанниных шопингах на эту скромную молодую мамашу, сколько изумила разительная в подруге перемена. Жанна говорила другим голосом, обладала иными жестами, новым выражением лица и мимикой – все, все было непривычно другим. Даже глаза ее сверкали как-то по-особенному, совсем незнакомо… Словно прежняя Жанна умерла, а эта родилась заново и ее, Асю, почти не помнит теперь и о проблемах ее тоже не ведает. И смотрела Жанна в ее сторону тоже по-другому. Ну, вроде пришла и пришла, и сиди теперь вот так, в уголке дивана, и наблюдай наше новое семейное счастье…

– Девочки, вы чего тут, с ума сходите? Почему так телевизор орет? – заглянул в гостиную улыбающийся и довольный Левушка. – У нас с Артемом, между прочим, важный разговор, а вы нас отвлекаете…

– А почему это важные разговоры проходят без нашего участия, а? – игриво спросила у мужа Жанна и так же игриво подмигнула засмущавшейся Лене, по-прежнему тихонько и безуспешно пытающейся отнять у Максимки пульт. – Ну-ка, мальчики, выкладывайте, чего вы там придумали…

– Ну, что придумали… – вздохнул удовлетворенно Левушка и посмотрел долгим взглядом на присевшего рядом с Леной Артема. – В общем, квартиру я вам, ребята, за счет фирмы куплю. Мне свои люди ой как нужны! Артем, я думаю, с годами ее отработает… Вы же сейчас где-то снимаете жилье, да?

– Ага… В жуткой коммуналке живем, с мышами и тараканами дружбу водим, – весело закивал головой Артем и так любяще и преданно посмотрел в довольные Левушкины глаза, что Асе даже неловко за парня стало, будто сама она никогда раньше в эти глаза точно так же не заглядывала. Но одно дело – сама, себя-то со стороны не видишь. А тут все как на ладони…

– Ничего себе! Такие очаровательные деточки – и с мышами! И с тараканами! – возмутилась совершенно искренне Жанночка, сажая к себе на колени Дашеньку и обнимая ее ласково. – Какая сплошная жизненная несправедливость… Да, милая? Ты ведь не хочешь жить вместе с мышками, правда?

– Я думаю, трехкомнатная в новом доме в самый раз для вас будет, а? – деловито сдвинул брови Левушка. – Тут в пяти минутах ходьбы от нас как раз дом сдают, и квартиры там свободные есть в наличии, я узнавал… Дом-то дорогой, поэтому желающих туда въехать пока немного. А что? Уж брать, так первичное жилье, правда, Артем? На фига нам еще одни чьи-то тараканы?

– Ага… – счастливо мотнул головой обалдевший от такого разговора Артем и слегка, Ася видела, толкнул коленкой жену – чего молчишь, мол, дура…

– Ой, я даже не знаю… – словно повинуясь его команде, вздрогнула и подняла на Левушку испуганные глаза Лена. – Наверное, нам не нужно, что вы… Наверное, это дорого очень… Нам же не рассчитаться никогда…

Лицо Артема вмиг из счастливо-обалдевшего превратилось в испуганно-недовольное, и весь он будто напрягся корпусом и перевел встревоженный и осторожно-виноватый взгляд с молодой жены на своего шефа, и успокоился тут же, увидев его снисходительную, добрейшую улыбку.

– Леночка, а кто тебе сказал, что за это надо рассчитываться? – хохотнул Левушка довольно. – Я же говорю – за счет фирмы! А потом разберемся, что да как. Мне для своих людей ничего не жалко! Я думаю, твой муж парень не глупый, а? Отслужит, отработает… Да и Жанночка, смотрю, с тобой подружилась…

– Ой, да наша Леночка – прелесть! – вставила свое слово и Жанночка. – Этого просто не видно пока как следует. Вот погодите, я ее приодену, к стилисту да косметологу отведу – и не узнаете! Засияет, как бриллиант! Я даже знаю, как мы тебе волосы подстрижем… Ты ведь моему вкусу доверишься, да, дорогая?

– Ой, я не знаю… Да мне и детей не с кем оставить…

– Господи, нашла проблему! – весело махнула рукой Жанна, вставая с дивана и осторожно спуская с колен Дашеньку. – Пойдемте лучше чай пить! А то у нас гости, а мы тут сидим, семейные проблемы свои решаем… Леночка, помоги мне!

«Вот так вот… – горько усмехнулась про себя Ася. – Уже я и гостьей стала. Понизили, значит, в должности… А может, и вообще вычеркнули из своей жизни, а? Скорее всего, что так оно и есть…»

Выпив свою честную, положенную ей по гостевому статусу чашку чая, Ася засобиралась домой. Ее никто и не удерживал. Жанна попрощалась с ней вежливо и даже чмокнула весело в щечку, и уговорила сидящую на ее руках Дашеньку «помахать тете ручкой», умилившись чуть ли не до слез от трогательного процесса этого «махания». И быстро закрыла за ней дверь…

Ася решила пройтись до дома пешком. На душе у нее было странно – она и сама не могла понять толком своих чувств. Так, например, бывает после просмотра хорошей, трогательной мелодрамы, когда вроде и осознаешь, что так, как в кино, в обычной, реальной жизни вообще-то не случается, но в то же время в душе остается чувство, что все это когда-то уже происходило – именно так и именно с тобой… Или просто хочется, чтобы так оно было… И еще – все время, как будто заданным заранее барабанным ритмом, звучал в голове Пашкин голос, одной и тоже фразой: «Нельзя. Быть. Витамином! Нельзя. Быть. Витамином!» Она сама не заметила, что и шаг свой подстроила под этот ритм и двигалась под него, как солдат – раз, два, три! Нельзя! Быть! Витамином! Нельзя! Быть! Витамином!

Что ж, может, и нельзя. А что тогда можно?.. Спокойно смотреть, как твой собственный сын остается ни с чем, а его теплое место занимает кто-то другой? Как бледная скромная мышка Леночка из коммуналки с тараканами превращается в элегантную леди, глубоко наплевав при этом на всякие там в нее Жанночкины переселения? Эх, дети, дети… Что вы натворили, и сами не понимаете…

И в то же время Ася чувствовала, как перевернулось что-то в ее душе. Как будто местечко там образовалось свободное. Вот только знать бы, для чего… Может, для этих красивых сентябрьских теплых сумерек? Или для этих о чем-то интимно шуршащих под ногами листьев? Может, для легкого вкусного запаха их прощальной осенней прелости? Какие давно забытые запахи и звуки… Будто налетевшие из той еще жизни, когда они вместе с Павликом возвращались этой же дорогой от друзей к себе домой… Подумалось вдруг: интересно, а как бы муж ее отнесся к этому сыновнему протесту? Скорее всего, нормально бы отнесся… Впрочем, и до протеста бы дело не дошло, наверное. Павлик сына всегда старался понимать, внимательно прислушивался к его мнению. А Ася только возмущалась слегка да пофыркивала. И всегда рукой махала – делайте, мол, что хотите… Вот так же махнула она рукой и тогда, когда Павлик отвел сына в музыкальную школу, хотя она категорически настаивала на дзюдо и шахматном кружке. Хотела, чтоб парень рос умным и сильным. А они вцепились руками и ногами в эту музыкальную школу, и что? Что из этого вышло-то? Песенки какие-то, стишата с музычкой…

– Ася! – вдруг услышала она за спиной свое имя и удивленно обернулась. На бульварной скамейке, осыпанной сухими желтыми листьями, сидела Татьяна и улыбалась ей грустно и приветливо – Здравствуйте, Ася… Ничего, что я вас окликнула? Вы так сильно задумались…

– Ой, здравствуйте! – подходя к ней поближе и тоже приветливо улыбаясь, проговорила Ася. – Вот, из гостей пешком иду – прогуляться решила. Дома совсем не сидится, знаете ли…

– И мне! И мне не сидится! Тоже вышла свежим воздухом немного подышать. Да вы садитесь! Вы ведь не торопитесь, как я поняла?

– Нет… – помотала головой Ася и уселась рядом на скамейку, смахнув с нее листья. И тут же спросила торопливо: – Татьяна, а Рита вам звонила? Где они, что с ними?

– Звонила… Все хорошо, говорит. Комнату они где-то на окраине снимают…

– А адрес? Адрес она вам не сказала?

– Нет. Не сказала. Я спрашивала, но она отмолчалась.

– Да? Жаль. А мне Пашка так и не позвонил… – вздохнула грустно Ася.

– Ну, что делать? – успокаивающе произнесла Татьяна и тоже вздохнула. – Решили наши дети самостоятельными стать, сами хотят всего добиваться. Господи, глупые какие… Ну что ж, пусть будет так. Может, так оно и правильно. Не знаю я. У меня последние полгода вообще каша в голове сплошная: то обвинять себя во всем начинаю, то, наоборот, злиться…

– И все-таки это как-то нехорошо, согласитесь, – с досадой проговорила Ася. – Ну какие могут быть съемные комнаты? Зачем? Глупый какой-то юношеский протест…

– Так и я о том же! – живо повернулась к ней Татьяна. – И я ей говорю: живите у нас тогда, раз такое дело! Я уже и не против! А она мне опять…

– Что? Что опять?

– Да долго рассказывать, знаете ли… Это давний у нас спор такой, разногласие мнений. Будто я подавляю их с отцом, будто существовать не могу без этого давления на них…

– Без витаминов, что ли? – усмехнулась грустно Ася.

– Без каких витаминов?

– Да это мой Пашка определение такое придумал. Человек, который искренне отдает себя во власть кому-то, кто начинает этой властью над ним пользоваться безгранично и безраздельно, является якобы лакомым витамином для черта. Не для самого человека, обожающего власть, а именно для черта, в нем сидящего. Будто бы без витаминов этому монстру хвостатому никак не прожить.

– Да? Интересно… Выходит, и во мне черт сидит? Господи, чушь какая… Хотя вот мой муж, взрослый и, казалось бы, уважаемый человек, твердит иногда приблизительно то же самое… И Ритка тоже… Знаете, и я грешным делом в последнее время задумываться начала: может, они и правы? И дочь, и муж? Он ведь тоже сбежал от меня, знаете…

Татьяна быстро отвернула от Аси лицо и смахнула торопливым жестом тут же выкатившуюся на щеку непрошеную слезу, и замолчала, пытаясь справиться с так некстати нахлынувшими волнением и обидой. Удалось ей это довольно быстро – она вообще была очень волевой женщиной и, если того хотела, могла отлично с собой совладать. И даже и рассмеяться слегка:

– Нет, и правда молодец ваш Павлик! Надо же – витамины для черта… Выходит, что я самыми близкими людьми столько лет своего черта кормила? Надо же…

– Ну да. Выходит, что так. Вы-то хоть – своего, а я вообще – чужого…

– Как это?

– Да так уж получилось. Сама не знаю, как…

Так они и просидели на бульварной скамеечке до самых поздних сумерек, щедро осыпаемые сухим золотом осени, и поговорили по-бабьи просто и задушевно, не напрягаясь от многозначительных, выматывающих душу пауз и осторожных взглядов. И расстались совершенно тепло и дружески, обещая делиться поступающей от детей информацией. Ася невольно улыбалась потом, шагая домой знакомыми дворами, и думала: как же она, оказывается, соскучилась по такому вот легкому общению…

Войдя в темную пустую квартиру, она медленно прошлась по всем комнатам и автоматически включила, где только можно, свет, будто боясь оставить в темноте и потерять таким образом новое свое настроение. А в спальне взгляд ее почему-то сразу наткнулся на красивый флакон духов, подаренный ей на прошлый день рождения Жанночкой. Вернее, там было полфлакона. А что – Жанночка ей так полфлакона и подарила. Протянула с милой улыбкой и сказала: «На, Аська. Это обалденные духи, японские. Тебе никогда такие не купить, они безумно, просто безумно дорогие! А мне они успели надоесть, пока я половину использовала…» Ася ее благодарила тогда просто очень, ну прямо-таки истерически-восторженно…

Не помня себя и не соображая, что творит, Ася вдруг одним прыжком подскочила к туалетному столику, схватила изящный, безумно дорогой флакон и что было силы шарахнула им об стену, едва успев увернуться от полетевших в нее рикошетом мелких и острых осколков. И сама испугалась своего порыва. Стояла, замерев, широко открыв глаза и стиснув зубы, пока не задохнулась от вязкого и пряного, довольно-таки тяжелого, заполнившего всю комнату запаха. Потом подошла к окну, распахнула его настежь, включила стоящий в углу вентилятор и пошла за пылесосом – надо было убрать разлетевшиеся по всем углам осколки…