Глава 28
Фотографии были плохого качества, но опознать фигуру Сашки мне не составило труда. Она была блондинкой. Вот они у машины, вот он открывает ей переднюю дверь. На этой обнимает и целует в щеку.
– Мне жарко, – я не могла больше смотреть на улыбающиеся лица. Щеки пылали огнем.
– Ей лет восемнадцать, – предположил он.
– Дай воды.
Женька секунду пристально на меня смотрел, потом выполнил просьбу.
Я расплакалась. Меня понесло.
Признания сыпались как из малахитовой шкатулки: я люблю его, мне с ним хорошо, великолепно, непередаваемо чудесно. Мы понимаем друг друга без слов, дышим в унисон. И как он мог? Мы обсуждаем книги, фильмы, делимся впечатлениями прожитого дня. Я познакомила его с родителями! Я доверяла ему! И как он мог? Мы пережили вместе разные этапы, мы планировали будущее, мы создали семью! Мы ездили отдыхать вместе, никогда не расставались и старались каждую свободную минутку подарить друг другу. И когда он успевал? Я гладила его рубашки и готовила завтраки. Он восхищался моим творчеством, вдохновлялся успехами и бесконечно был счастлив. Это он придумал такое определение своего ощущения: бесконечно счастлив…
И кто он после этого?
Женька, как и полагается другу, терпеливо выслушал, дал мне остыть. А потом, когда мой внутренний шарик сдулся, возмущения и эмоции выплеснулись, он попытался что-то сказать. Слова действовали как бальзам на израненную душу. Я слушала и наполнялась верой вновь.
– Это могла быть знакомая, – осторожно предположил он.
Я молчала.
– Или приятельница, или девушка друга, или сотрудница, секретарша? Да мало ли кто?
Я молчала.
– Ведь поцелуй в щечку изменой не считается, – лечил он меня успокоительными пилюлями.
– Саша мне ничего не говорил про блондинку-секретаршу, – прохрипела я в ответ.
– Не считал важным. Ты сама обо всех поклонниках, кастинг-менеджерах, администраторах, директорах, продюсерах ему рассказываешь, которые тебе встречаются в течение дня?
Я молчала.
– Как ты узнал?
Внезапно пришедшая мысль взорвала мозг.
– Я знаю о тебе все.
– Как ты узнал?
– Повторяю, малыш, я знаю о тебе всё.
Женька ласково потрепал меня за ухо, взъерошил волосы и прижал к груди.
– Эх ты, малыш, малыш…
Мне стало так спокойно и уютно у него на груди! Никогда я не чувствовала себя такой защищенной. Ни с одним мужчиной так, как рядом с другом. Ни один мужчина не мог мне подарить такое блаженное состояние покоя и уверенности в том, что все будет хорошо. А если что-то пойдет не так, то этот мужчина меня обязательно защитит. Я вдыхала Женькин запах, запах дорогого одеколона, зажмуривала глаза от удовольствия, и для полной идиллии не хватало только добавить: «мур-мур».
Я достигла такого масштаба популярности, о котором мечтала с детства. Куда пошла, с кем пришла, что купила, во что оделась – вся моя жизнь сейчас была под прицелом. Позволить себе появиться перед вездесущими репортерами не в духе, или того хуже – с заплаканными глазами – я не могла. Слишком много сил и времени положено на становление меня сегодняшней. В то время, когда Саша меня расстраивал, Женька помогал настроиться на мажорный лад. Чувство благодарности лечило израненное сердце и заставляло жить дальше.
Каждый вечер, возвращаясь с работы, Сашка подвергался тщательному подпольному осмотру. Мобильный и карманы я просматривала, когда он был в ванной, прислушивалась теперь ко всем телефонным переговорам, принюхивалась к одежде. Но ничего не находила.
«Значит, ценит мои чувства», – сделала вывод, исходя из дебатов какого-то ток-шоу. Свои чувства я перестала демонстрировать, зажималась при слове «люблю», принимала все приглашения выступить на корпоративах, хотя ранее игнорировала напрочь. Я надевала провокационные наряды, смело оголяясь. В приступах мести нарушила главное правило модниц: оголяй что-то одно – либо грудь, либо ноги. Мои наряды состояли из сплошных декольте, разрезов и коротких юбок. Я вела себя развязно, как Бритни Спирс на концертах. И даже позволяла себе принять горячительного «для голосовых связок» перед концертом. Это была чужая я, непривычная линия поведения, вульгарные ответы журналистам, заигрывания с поклонниками. Но я ступила на эту скользкую дорожку сама и твердо верила, что сейчас это нужная мне колея.
Сашка пытался поговорить, волновался, заезжал за мной в те клубы, где я выступала. Но я нарочно вела себя дерзко, позволяя поклонникам дотрагиваться до звездного тела, хотя подобных вольностей раньше терпеть не могла. Саша нервничал, изводил расспросами, демонстративно молчал, в общем, перепробовал все тактики налаживания прежних отношений. Ничего не помогало. В меня как бес вселился! Я вела себя просто отвратительно. Дразнила, но ничего не говорила. Однажды разыграла целый спектакль. Правду говорят, когда женщине плюют в душу, она метит в самое сердце. Мстит, не разбирая методов и не задумываясь о последствиях.
После двухнедельного карантина позвонила Сашке сама:
– Родной мой, я хочу тебя видеть.
Бархатный голос, льющийся из трубки, казалось, способен растопить платиновый корпус телефона.
– С чего бы это? – настороженно спросил Сашка.
– Соскучилась.
– Уже еду, – коротко ответил и отключился.
Сашка приехал через час. Не знаю, сколько там от моего дома до его работы, не замеряла никогда. Но за это время я успела перегореть. Азарт поутих, осталась сухая холодная месть. Он протянул букет, я скептически посмотрела на цветы.
– Это что за веник?
– Цветы, – пожал плечами Сашка.
Стоит в прихожей, ждет, когда приглашу войти. Но это и его квартира в некотором роде, он здесь живет. В шкафу его вещи, а на полке в ванной зубная щетка и бритва.
Почему ведет себя, как нашкодивший пес? Почему не заходит? Может, его мучает совесть? Может, он приехал не с работы, а от той блондинки?
– Ладно, проходи.
Делаю вид, что не ждала его вовсе, и не я ему звонила.
– Кофе? Чай?
– Я тебя хочу.
Смотрит удивленно. Я тоже закатываю от удивления глаза.
Он начинает смущаться и нервничать. Да, дорогой, это любимая женская игра. Позвала – передумала, захотела – перегорела. Мысли об измене пронзили мозг, нервы сковали тело. Мне хотелось вцепиться ему в горло и с силой выдавить признание. Есть она или нет, эта блондинка с фото? А пока я не решу этот вопрос, можешь рассчитывать только на совместный кофе.
Сашка замечает на тумбе в прихожей чужие мужские перчатки. Я вижу, как он меняется в лице. Кровь стынет в жилах, злится. И мне это нравится. Я их специально туда подложила. Купила вчера случайно вязаные мужские перчатки из коричневой пряжи. Не нужны они мне, просто пожалела бабульку. Сидит такая одинокая в подземном переходе, свой хэнд-мэйд продает. Думала сразу выкинуть, но вдруг пришла такая чудесная мысль позлить Сашку. Пусть помучается, ощутит себя в моей шкуре.
У него не получается контролировать нервное напряжение, он начинает повышать голос. Я спокойна, как Анжелика де Пейрак перед Людовиком.
– Это что такое?!
Он тычет пальцем на перчатки.
– Ты чего? Это просто мужские перчатки, – улыбаюсь в ответ.
– Чьи они?
– Саш, у тебя со слухом проблемы? Я ведь говорю – мужские. Значит, принадлежат мужчине.
– Какому мужчине, я тебя спрашиваю?
– Моя личная жизнь тебя не касается, – лукаво подмигиваю я.
– Ты моя женщина! У тебя не может быть личной жизни!
– Да?
Мы с вызовом смотрим друг другу в глаза.
– Ты взял меня в аренду? Купил?
– Что ты начинаешь… – он злится.
– Я? Я начинаю?
Он устало вздыхает, скидывает электрическое напряжение. Сдается первый.
– Вика, такое чувство, что ты меня не ждала и это не ты мне звонила.
– И ждала, и звонила.
– Тогда к чему этот фарс?
– Какой?
Опять искреннее, ненаигранное удивление. Я, оказывается, еще та актриса.
– Чужие перчатки в твоей квартире. Это специально, чтобы я увидел и начал ревновать?
– А ты ревнуешь?
– Ты не ответила.
– Ты тоже.
– Да! Черт возьми, да!
– Да! – передразниваю его тон. – Да, чужие.
Он сжимает меня в объятиях, готовый задушить собственными руками.
– Сантехника вызывала, кран чинил. Наверное, забыл свое барахло.
Хватка слабеет, он переводит дух. Мне становится страшно. Еще немного, и эмоции взяли бы верх. Что тогда? Он бы смог меня убить? А я бы смогла? За измену, например?
– Почему не сказала сразу?
Его голос охрип от пережитого напряжения.
– Вместо «привет»?
– Почему мне не сказала о своих проблемах?
– А я давно тебе не говорю о своих проблемах, ты не заметил.
Отстраняюсь и иду на кухню, включаю чайник, нарезаю сыр, распечатываю пастилу. Он смотрит на все мои действия и уже не знает, чего ждать дальше.
– Ты для этого меня позвала? – неуверенно спрашивает он.
– Ну да, – ехидно улыбаюсь, – выпить чаю.
– Ты позвонила мне в разгар рабочего дня, чтоб я приехал домой выпить с собой чаю?
Он смотрит непонимающе и пытается найти логику в моих поступках. Но ее нет. Она умерла в тот день, когда я узнала о блондинке.
– Да, – говорю спокойно, – ты не рад? Я купила свежую пастилу. Попробуй, тебе понравится.
Он еще пару минут сверлит меня взглядом. Потом переспрашивает:
– И ты не собиралась мириться или что-то мне объяснять?
– Что объяснять?
Я вспыхиваю как спичка. С ножом в руке, пахнущим сыром, я опасна.
– Что с тобой происходит в последнее время?
Он взволнован и ждет пояснений, но я уже завелась и колесницу не остановить. Ору всякий бред, адресованный козлам-мужчинам, проклинаю день, когда мы встретились вновь, и хочу предсказать его дальнейшую никчемную жизнь без меня. Но он не дослушивает монолог бешеной самки, разворачивается, уходит, громко хлопнув дверью. Злюсь на него еще больше и швыряю нож в коридор.
Потом реву, проклиная жизнь, но этого он уже не видит.
Больше он не предпринимает попыток поговорить, что-то узнать или мне объяснить. Мы живем как соседи по квартире, молча киваем друг другу, пересекаясь в ванной, и спим в разных комнатах. Меня не устраивает эта жизнь, но изменить ее я сейчас не могу. Гастроли, корпоративы, выступления, съемки.
