Моя теория состоит в том, что девяносто процентов людей безотносительно пола, возраста и вероисповедания – мерзавцы и идиоты. Так легче жить, когда видишь перед собой человека, недостойного сочувствия. Вы можете сказать, что жестокая реальность этого мира меня исковеркала, и это будет неправдой. Реальность любого мира жестока. Просто эта жестокость рядится в разные, и порой не настолько явные, как здесь, одежды.

К несчастью, попадаются на пути люди, которые не являются ни мерзавцами, ни идиотами, и тогда я испытываю растерянность, потому что атрофированная совесть начинает шевелиться и проситься наружу, как тухлое вино.

Люди типа Нэйты или мудреца Франнога, малость блаженного, однако при этом очень неглупого старикашки, именно таковы. И какой бы циничной сволочью я ни был, при взгляде на них во мне пробуждается… человек.

Впрочем, я быстро заталкиваю его обратно, в темные глубины своего «я».

С безоблачного неба ухмылялось оранжевое, как спелый апельсин, яркое, жаркое солнце. Я подумал, что обрадовался бы сейчас самому страшному урагану. Тот хоть оставляет надежду уцелеть.

Галера настигала… Истошные вопли пиратов перекрывали надсадное «Дум! Дум! Дум! Дум!» барабана, задававшего ритм гребцам. В руках многих пиратов были дальнобойные луки – опасная игрушка в штиль.

– Быстрей, сучьи морды, живее! – надрывался боцман Зенко, щедро раздавая тумаки матросам. Те ковырялись в груде ржавого лома, вытряхнутого на палубу из сундуков капитана. Окинув глазом эту внушительную коллекцию антиквариата, я присвистнул: чего только Зарраг в нее не сволок, похоже, в каждом порту шастал по барахолкам, а может, купил эту дрянь сразу, оптом. Пробитые кирасы, помятые шлемы, драные кольчуги, ржавые клинки всех форм и размеров – от сирленского прямого меча до зандарийского ятагана. Несколько топоров, которыми только дрова рубить, пара тесаков, старинная секира… Сам боцман, лысый, с внешностью вышибалы портового борделя, уже экипировался, проявив недюжинную сноровку. У пояса короткий тяжелый меч, на теле – кожаная рубаха с железными бляхами. Похоже, по части абордажных боев он был дока.

– Там этих шарку – плюнуть негде! – крикнул он, наматывая на голову ярко-красный тюрбан, который спасал от рубящих ударов не хуже шлема. – Жарко будет!.. – Подумал и добавил: – Жарче, чем в постели одной красотки, которую я подцепил в Тирене!

– А сам ты от нее ничего не подцепил? – поинтересовался я скучным тоном.

Зенко беззлобно оскалился и наградил подзатыльником прыснувшего матроса.

– Подцепил! Мне передалось ее отвращение к солдатне! Она мне шепнула, что в постели они распускают нюни и выкладывают хилого в трех случаях из пяти. Ну а в тех двух случаях их все равно надолго не хватает!

За моей спиной смущенно кашлянул Франног – старый, как говорят в земном мире, моралфаг, ревнитель морали, другими словами.

– Ну, там! – раздался зычный бас капитана Заррага. Он появился из своей каюты на носу, лязгая и дребезжа, – эдакая шестифутовая гора железа. Он был в блестящей, надраенной кирасе, наручах и поножах; юбка из стальных пластин закрывала ноги до самых колен. Ниже колен ноги были голые, волосатые пальцы сердито скребли по палубе. На голове – ржавый шлем, увенчанный плюмажем. В руках капитан Зарраг нес внушительного вида топор.

Разглядывая капитанское облачение, я внезапно обнаружил, что подсчитываю, с какой скоростью Зарраг пойдет ко дну, буде упадет за борт. На протяжении плавания капитан часто разглагольствовал о своей воинской доблести, любил помянуть старые времена, когда служил в наемниках («А тут я его – хрясь! Голова пополам, мозги брызгами!»), и, честно говоря, производил впечатление пустого бахвала. Однако теперешний его грозный вид… В искрящихся доспехах Зарраг казался шагнувшим с небес богом войны. Вот только убрать бы со шлема этот грязно-белый растрепанный плюмаж да чуток обкорнать бороду, лежащую на кирасе пучком пакли. Ну и ноги… Нет, ясней ясного, что босиком на голых досках палубы биться сподручнее, но вот… эстетика… Люблю при случае подколоть разных умников, которые видят во мне необразованного дурака. Помню, как я ввернул это словечко, когда Франног предупредил меня, чтобы я не отрыгивал в присутствии Нэйты. Я тогда заявил с умным видом: да уж, мол, эстет так не сделает. Франног в удивлении распахнул рот.

Люблю выносить мозги, короче говоря. Во всех смыслах.

– Всеблагой Уреш, хватит лаяться! – Зарраг взмахнул топором и грозно встопорщил бороду. – Зенко, мастер Ков, займитесь своими делами! Шарку атакуют нас самое позднее через двадцать минут. Эй, там, загородите кормчего щитами! Вы что, хотите пойти на корм рыбам раньше срока, мелкота? У-у-у! – С лязгом впечатывая в палубу ступни, Зарраг устремился к корме.

Очень хороший и правильный человек.

– Надевай свои железки, – шепнул он, поравнявшись со мной. – На этом корыте мы с тобою – единственные стоящие бойцы!

Мне нравится, когда у людей здоровое, в меру раздутое чувство собственного величия, чего уж там, сам такой.

– С вашего позволения, капитан… – высунулся из-за моей спины Франног. – Я немного колдун и мог бы…

– Драхл! Что тут делает старикашка? – Зарраг скосил глаза на плешивый затылок мудреца и притопнул ногой. – Ветер можешь вызвать? А? Я уже спрашивал…

– Я… – заикнулся Франног. – Видите ли, капитан, я вам пояснял уже час назад: чтобы вызвать ветер, необходим договор с элементалами воздуха, а они в Срединном море совершенно не желают договариваться, так как чародеи Меркхара замкнули все магические потоки на себя…

– У-у-у-у! Ахарр! То есть толку от тебя, как от козла в курятнике! Проваливай, плешивец, обратно в каюту и молись своим богам, чтобы пронесло! Мне только немощного старикашки в бою не хватало!

Я молча ухватил Франнога за пояс халата и повлек – почти поволок – за собой.

– Но я таки умею колдовать! – упирался мудрец. – Умею насылать сонные чары, чары любви… Могу попытаться отводить стрелы от одного, даже от двух воинов!

Я хмыкнул.

– А от вас кто стрелы отведет?

– У меня есть договор с демоном! Я совсем забыл!.. Я могу его вызвать, это потребует не более получаса, и подселить в корпус корабля! И тогда корабль сможет двигаться в нужную нам сторону!

Сказочно! И почему он не сказал этого раньше? Это, конечно, не трах-тибидох, но уже кое-что.

– Насколько быстро?

– Может быть, две или три мили в час… Демон у меня слабенький.

Тьфу ты!

– Крокодилы летают, но низенько-низенько…

– Чего? – опешил мудрец.

– Ничего, две-три мили нас не спасут. Пираты на веслах, и скорость у них намного выше двух-трех миль.

Недалеко от борта, рядом с челноком, в котором плескалась дождевая вода, приткнулся люк в мою каморку. Торжествующий аскетизм каюты не очень-то меня заботил – я обживал и худшие места. Не так уж и сложно провести в этой каморке несколько недель. По крайней мере, отдохну от шума и гама казарм, почти ежедневной муштры своих людей и придирок расфранченного капитана. Вернее так: я собирался отдохнуть, а по прибытии в Фалгонар слинять и начать новую жизнь. И надо же было случиться на моей морской дорожке этим пиратам!

– Охо-хо… – Я отвалил тяжелую крышку люка и по узкой деревянной лесенке спустился вниз. Мудрец последовал за мной, бубня что-то о магии и заклятиях.

В каморке было не развернуться – метра полтора на два, тем не менее, сюда каждый день умудрялись набиваться гвардейцы для игры в карты. Потолок низко нависал над головой. Махонькое окно со скрипучей ставенкой воздуха, конечно, пропускало немного, и тяжелые винные пары, с ночи витавшие в каюте, заставили трезвенника Франнога закашляться.

– В питье важна умеренность! – провещал мудрец и чуть не рухнул на ступеньки, наступив на порожнюю бутылку (она перекатывалась из угла в угол, временами сталкиваясь с пятью своими сестренками). – Ох! Разве можно оставлять на полу пустые бутылки?

Он был немного похож на актера Маккелена в роли Гэндальфа, только плюгавей ровно в два раза. Ну и ориентация его у меня не вызывала сомнений. Она была нулевая. Если вы сейчас удивленно спросите, что же такое нулевая ориентация, я охотно отвечу – это воздержание от любых актов с любым живым существом, а проще – аскеза.

– Пустые можно, – сказал я. – А вот полные – преступление. Ты ее раздавишь, и вино выльется; а за такое лично я даю в морду.

– Фу! Ты на корабле, везущем чистую и непорочную деву!

Я рассмеялся:

– При госпоже Нэйте я стараюсь выражаться культурно!

– Не выражался ты сегодня культурно!

– Вы еще скажите, что это от моих слов ее регулярно подташнивает!

– Фу, мастер Ков!

– Сегодня – особый случай! Сегодня все можно! Гусей, правда, нельзя… Но гусей-то как раз на корабле и нет, а кур мы всех съели в первые недели пути.

– И все равно тебя нельзя было допускать на корабль!

– Это почему еще?

– Ты пагубно влияешь на солдат! – Бичующий взгляд мудреца прошелся по пустым бутылкам, разбросанным по лежанке картам и замер на надписи, ножом вырезанной на стенке каюты: «Джулианна – лучшая шлюха в Селистии!» – Вот! Вот! Как это назвать?

Я сделал вид, что смущен. Эту душераздирающую надпись мои руки исполнили сами по себе, в приступе острой тоски по женской ласке. А что вы хотите? Три недели воздержания для мужчины в расцвете сил – это не шутка!

– Сказочно! – хмыкнул я. Потом решительно взглянул на Франнога: – Хотите верьте, хотите нет, но эта, э-э, гадость на стенке уже была, когда я сюда вселился. Матросы баловались. А что с них взять? Месяцами пропадают в море, а какие тут женщины? Разве что русалки…

– Русалки предпочитают пресную воду. В море обитают сирены, – с оттенком высокомерия поправил Франног.

– Ага! Это я запомню, спасибо за науку! Не думаю, правда, что с сиреной можно завести шуры-муры… Ну а что до гвардейцев… Надо же их чем-то занимать по вечерам? Кулачные бои устраивать нельзя, вообще шуметь нельзя, чтобы не тревожить сон леди Нэйты. А у меня в каюте, если сверху опустить люк… так очень даже тихо.

– Вы играете на деньги, вы…

– Да на какие деньги? Они мне все жалованье просадили на месяц вперед. Вчера вот играли на одежду…

– Ай! Ай! Ай-ай-ай!..

– Ого! – Я нагнулся к окну, из которого видна была галера. – Драхл! Парни у них на веслах, похоже, из железа! Ахарр! Они уже начали стрелять!

– Не поминай темного бога всуе! – слезно взмолился Франног.

– Да ну! Почему это? Сегодня его день. При любом раскладе сегодня мы окажемся в его раскаленном брюхе! – Я ухмыльнулся и выволок из-под лежанки тяжелый мешок. Франног лип ко мне с разной болтовней с начала странствия и, признаться, надоел неимоверно. Сейчас мне хотелось выбросить эту помесь Гэндальфа с Хоттабычем в окошко, врезав напоследок сапогом по его тощему заду.

– Присядь на ступеньки, досточтимый, – обронил я. – А то, не ровен час, зацеплю.

Франног, кряхтя и бормоча, усадил себя на ступеньку, выставив острые коленки.

Вслед за мешком я выудил узкий восточный меч, слегка изогнутый, с круглой ажурной гардой и длинной рукояткой. Местная разновидность катаны из хорошо прокованного железа, способная перерубить шею с одного удара. И – да: я умею рубить шеи врагам. И друзьям – при случае. Но, замечу я вам, после того случая друзей в этом мире у меня больше нет.

Бросив меч на лежанку, я достал из мешка пластинчатую кольчугу – не новую, в шрамах, и траченную молью безрукавку из войлока, которую полагалось надевать под кольчугу. Сухая лаванда от моли помогала мало, а нафталин в этом мире еще не изобрели. Чихая и кашляя, я сунул безрукавку за окно и начал вытряхивать. И надо же было такому случиться, чтобы Франног – этот болтливый, выживший из ума старичина – вдруг сказал:

– А правду говорят, что ты решил срочно бежать из Селистии, ибо тебя за дела, связанные с неверностью его супруги, разыскивает герцог Иво Трок?

Внезапно! От этих слов я выпустил безрукавку, и она камнем упала в воду.

– Ой… – ойкнул Франног. Суча ногами и рискуя порвать на заду халат, он попытался взобраться на палубу.

– Ну… – Я круто развернулся к мудрецу, верхняя часть которого уже исчезла в люке. – Ну… Ну как же… Ну шею вам свернуть за это мало! Вы меня слышите, нет?

И почему я упорно называю его на «вы»? Уважение к седым мудинам, что ли? Видимо, так.

– Угу! – донеслось с палубы, и красные, с загнутыми носами туфли мудреца, мелькнув перед моим носом смазанными пятнами, убрались с лесенки. – Виноват, виноват!

– Да будь вам на тридцать годков меньше… – взревел я, но тут Франног с воплями скатился в каюту и так ударил меня головой между ног, что потемнело в глазах.

– Стреляют! – завопил мудрец с пола. – Метко садят! Не жалеют стрел, оборзевшие негодники!.. Ох, сын мой, у тебя что, скрутило живот?

– И-и-и… Ой… Ой… О-о-ой…

– Я мигом принесу лекарство! Заодно прихвачу и кофты для тебя; я же за ними и побежал! У меня их три – красная, зеленая и та, разноцветная, с бисерным узором! Напялишь все три… Нет, боюсь, на тебя они маловаты… При твоем массивном телосложении. Да нет, если на спине распороть, так натянешь!

Франног вскочил, едва не задев затылком мою физиономию:

– Я мигом…

Но я цепко ухватил мудреца за пояс халата.

– С-стойте! Клянусь Урешем! Ахарр! Не суйтесь на палубу! Хфу-уу… все, отпустило. Сядьте на ступеньки, Франног!.. Не знаю, что вам и сказать!

– Сын мой, судя по твоему лицу, у тебя накипело…

– Франног! Просто сидите и молчите, лады?

– Ну да, ну да…

Франног с кряхтеньем опустился на ступеньку.

Я мельком глянул в окошко – ох, близко галера! Близко… – и сорвал с крюка над лежанкой вторую свою рубашку (вообще-то в дорогу я захватил четыре рубашки, но две успел проиграть Энцо) и натянул через голову. Конечно, даже две сорочки не заменят войлочную безрукавку, но это лучше, чем ничего. Принеси мудрец свои кофты, я и их бы надел… если бы налезли. Но не посылать же старика под стрелами в каюту? К тому же дверь уже наверняка заперли, да еще подперли изнутри чем-нибудь тяжелым…

– У тебя развитые плечи, сын мой, – нарушил молчание Франног. – Ты, верно, с детства занимался тяжким физическим трудом? Судя по твоим лопаткам…

Хотя насчет стрел – мысль интересная… Очень соблазнительная мысль, насчет стрел. Цитируя Москву, которая не верит слезам, скажу: по жизни у меня принцип – детей и стариков не обижать, однако иной старик может довести до белого каления.

– Я с детства тягал железо, Франног. Вот и вырос – сбитым.

– Э-э… сбитым? Это как?

– Крепышом!

– А-а-а…

Вот тебе и «а»! Но даже если бы я не качался, я все равно здоровенный тип для этого мира, погрязшего в магическом средневековье. Акселерация не обошла меня стороной. Так что, ударом кулака я спокойно могу спровадить на тот свет человека, и в бою на мечах мне нет равных среди местных виртуозов – я беру мощью, нахрапом и ускоренной реакцией.

Короче, я мелкий такой супермен, король песочницы. Вот только ума, чтобы продвинуться выше, чем офицер армии местного королька, не хватило.

Я влез в кольчугу. Затем из мешка появился шлем, похожий на половинку арбуза.

– Фалгонарская работа, – немедленно определил Франног. – Не удивляйся, сын мой, я хорошо разбираюсь в оружии… Послушай, мы, возможно, больше не свидимся…

– Ахарр! Уреш! Шахнар!

– И все же скажи мне, то, что касается супруги Иво Трока…

– Правда! – Я сердито нахлобучил шлем. Злиться на мудреца просто не оставалось времени. – Я ее испортил, да так качественно и метко, что она от меня понесла. Если бы Трок не был в опале, Барнах выдал бы ему мою голову.

– Ух ты! Как жаль, что я не успею записать твой рассказ… Я собираю всякие правдивые истории…

– Ага, так я вам и рассказал!

– Понимаю, это личное… Но все же… если собеседник вызывает доверие…

– Франног, вы – аскет. Такими вещами аскеты не интересуются!

– Я без подробностей, сынок…

– Идите вы в задницу, Франног!

– Говорят, твою голову Барнах сберег не потому, что Трок в опале… Говорят, супруга Трока лично ездила к Барнаху просить за тебя, говорят, она в тебя без памяти влюблена!

– Заткнитесь, Франног!

– Понимаю, это не мое дело…

– Заткнитесь, и больше чтобы я не слышал про Трока и его б… б… бабу!

– Лейтенант! – В люк просунулась голова Энцо. – Они почти…

– Иду! – крикнул я, и голова Энцо убралась.

Я осмотрелся. Так, вроде все… А, черт, кошель! Приподняв матрас, я извлек туго набитый мешочек. Половина его содержимого еще недавно принадлежала гвардейцам. Ну а теперь… Черта с два мои деньги достанутся пиратам!

Я с сожалением выбросил мешочек за борт. В мешочке был и перстень Элины, троковской неверной супружницы. Я получил его перед отплытием вместе с запиской, в которой содержались обычные бабьи глупости: жду, люблю, сбежим, хочу, не забуду. Короче, вся та лабуда, что выводит любую мужскую шовинистическую свинью из равновесия.

Прощай, Элина, надеюсь, мы никогда не свидимся, если родится мальчик, назови Валерой.

– Я вот сижу и думаю, – вдруг глухо произнес Франног. – Правда ли то, о чем толкуют жрецы Шахнара?

– Это о чем вы?

– Будучи истинным богом, Шахнар неусыпно бдит, следит за каждым смертным, за его поступками и словами… Он помогает правым.

– Свистят твои жрецы! – отозвался я, вешая перевязь с мечом за спину. – Коли б было так, не творилось бы вокруг столько дерьма… Нет, без дерьма жизнь была бы скучной, но… но сейчас в мире его слишком много!.. Вот что, Франног… Вы посидите в каюте. Влезьте под лежанку, укройтесь плащом. Может, и не заметят эти… На случай чего – вот вам кинжал.

– Что ты, сын мой! – возмутился Франног. – Я должен быть там, наверху! Спрячусь от стрел за шлюпкой; мои заклятия пригодятся в бою! В общем, чем смогу – помогу! – бросил он через плечо, карабкаясь по лесенке.

– Драхл побери, каков сумасброд! – прорычал я, но не остановил мудреца. Коли тот к седым чреслам не нажил ума, что ж… Я в последний раз окинул свое обиталище взглядом. Так, кажется, ничего не… Погоди, а как же вино?

Я вытащил из-под лежанки пузатый бочонок с фигурным бронзовым краником.

Вино с южных склонов гор Абнего, самое лучшее!

– Нет, уж этого мы им точно не отдадим!

Жаль, выпить все не получится… Даже половина не влезет. В бочонке-то – больше трети. Это вино я вкушал в одиночестве, старался экономить, – когда еще доведется отведать подобное! Присев на лежанку, я поднял бочонок и сдвинул пальцем краник: тонкая рубиновая струя полилась в глотку. М-м-м…

Я выхлебал не менее кружки, затем решительно прикрыл источник всеблагой мудрости и попытался выкинуть бочонок в окно.

Не проходит, паскуда! Окошко-то – махонькое!

Не долго думая, я швырнул бочонок на пол и раздавил сапогом.

По просмоленным доскам растеклась терпко пахнущая, багровая лужа. Я издал звук, похожий на всхлип. Вот оно, преступление, о котором только что говорил Франногу! Дать самому себе в морду, что ли? Хотя, вообще-то, есть извинительные обстоятельства…

Галера была уже метрах в пятидесяти.

Я выругался и бросился к лестнице. Вскарабкался и тут же присел. Рядом с люком валялся матрос; стрела с черным древком вошла пониже кадыка почти до оперения; сизые перья набухли кровью…

Вот вам и обнаженный реализм, о котором так долго говорили разные писатели. Хиханьки кончились.

Матрос был еще жив, но разум уже улетучился из выпученных глаз. Бледные пальцы судорожно скребли по палубе, их движения замедлялись, замедлялись… Я отвернулся, чтобы наткнуться взглядом еще на двух покойников.

Матросы «Выстрела» скорчились за фальшбортом, уберегаясь от стрел. Среди них выделялись мои ребята в вороненых кольчугах. Как и было договорено, гвардейцы разбились по трое. У каждой тройки под началом несколько матросов с ржавым оружием и трухлявыми доспехами. В-вояки!

Зарраг возвышался на месте кормчего (того все же достала стрела); он был одним целым с кораблем и правил со всем – немалым – умением. Ноги прикрыты фальшбортом, а доспехи… доспехи пока держат; по крайней мере, я не разглядел торчащих из кирасы Заррага стрел.

– Сейчас начнется, Ков! – крикнул Энцо, потрясая широченным тесаком. – Ох-х, разъедрить-переедрить! Кстати, здесь у нас один к мамочке просится! – Он указал на Фродика, в огромной лапище которого совершенно терялся скромный ятаган из стали с голубоватым отливом.

– У меня-то мамочка что надо, – спокойно отозвался Фродик, поправив завязки под шлемом. – А вот тебя, говорят, лошадь от осла родила! Ты на себя в зеркало-то смотрел? Морда вытянутая, уши в шерсти, весь в отца!

Гвардейцы расхохотались. Засмеялись и матросы.

– Разъедрить-переедрить! – вскипел Энцо, не поднимаясь, впрочем, из-за борта. – Вот выберемся, я тебе так врежу, что голова провалится в брюхо!

– Ну врежь, врежь, – отозвался Фродик. – Только вначале я тебе животик-то проткну!

Над моим ухом свистнула стрела, и я проворно плюхнулся на четвереньки.

– Пс! Пс! Пс!.. – вдруг услышал странные звуки примерно на одном уровне со своей головой.

– А? – я оглянулся.

– Сюда, мастер Ков! – Это Франног странными звуками пытался привлечь мое внимание. Он укрылся в челноке, намок и сейчас, высунувшись из-за борта, напоминал бесноватого юродивого – волосенки дыбом, козлиная борода слиплась, в глазах пылает безумие.

– Клянусь Ахарром, что вы… – начал я, подползая на четвереньках, но мудрец прервал меня, горячечно прошептав:

– Ирчил! Ирчил! Ирчил арбшаакхрр! Ирчил алака мун! Ирчил алака мун! Коморр! Коморр! Коморр!

– Старый, ты когда рэп читаешь, так не напрягайся, инфаркт заработаешь. Вообще надо быть негром, чтобы вот так кричать «cummon! cummon!» – у других это получается хреново.

– Ирчил! Ирчил! Ирчил арбшаакхрр! Ирчил алака мун! Ирчил алака мун! Коморр! Коморр! Коморр!

Я икнул. Вот и свихнулся старикашка. Мама родная, как выпучил глаза! И покраснел! Уж не приступ ли падучей? Как не вовремя! Я на карачках продолжал ползти к челноку.

– С-старый с-сукин… Франног, вам плохо?

Мудрец нырнул в челнок. Затем – не прошло и мгновения – его голова вновь появилась над бортом. Он бросил на меня вполне осмысленный взгляд и тихим, таинственным шепотом возвестил:

– Ну вот, я прочел самое сильное заклятие из тех, что недавно освоил! Оно укрепит твою ауру, направит спонтанную энергию случая в позитивное для тебя русло и, надеюсь, убережет от ранений!

– Чего-о? – Ну да, верно я предположил – мудрец спятил! Видал я таких укрепителей ауры на Земле, с их гейсами (это не то, что вы подумали), эгрегорами и прочей заумной псевдомистической мутью. Укрепляли они в основном свой карман. В этом мире разнообразные «маги» были примерно такими же прохиндеями. Спору нет, кое-что они умели, и даже больше, но, например, ни один не смог отправить меня обратно на Землю, а ведь я платил золотом! Не хватало сил и знаний, а может, и желания, хотя последнему такому магу я пытался повысить мотивацию, приставил к его горлу кинжал.

Франног испустил тяжкий вздох.

– Ты вряд ли поймешь… Нет, нет, ты обычный необразованный солдат, тебе не дано… – Кровь отлила от его лица, на лбу выступили крупные капли пота; Франног стал выглядеть так, словно только что пережил страшное потрясение. – Это из старой селистианской магии. Если подобрать понятные тебе аналогии…

– Налоги? Сказочно! А при чем тут налоги? Или с заклятий тоже решили брать?

Ну, это я пошутил, как вы поняли. Люблю постебать местный народ, а на пороге возможной смерти мое чувство юмора начинает чудить особенно сильно. Обожаю разыгрывать из себя недалекого дурачка.

Мудрец презрительно фыркнул:

– Дикарь!.. Все мозги в штанах! Это заклятие повысит твою удачливость на короткий срок, так тебе ясно?

«Дум-дум-дум!»

Я привстал, окинул взглядом галеру и плюхнулся на карачки.

– Пираты рядом, это я понимаю!

Сдерживая стон, мудрец посмотрел на мой лоб, на тяжелые дуги надбровий: а ведь такой калган возьмет не всякая дубина!

Уверен, он думал именно это!

– Вот что, мастер Ков!.. Ох, этот наговор меня обессилил!.. Просто: сражайся доблестно! Прошу не за себя, за госпожу Нэйту! И все-таки… это хорошая магия!

Я пожал плечами. Удачливость? Не-а, не ощущаю каких-то подвижек. Вот если бы пиратская галера прямо сейчас затонула или с неба шлепнулась торба денег и две голые красотки… Магия, шмагия… Больше всего это «заклятие» напоминало бред старого идиота. Мудрец, проживший восемьдесят лет в покое и довольстве, очевидно, свихнулся, угодив в передрягу, из которой есть лишь один выход – смерть. Да, определенно – безумец.

– Я посижу тут, в куточке, – промямлил старик и истомленно прислонился к лодочному сиденью.

Я мотнул головой, закусив губу.

– Уреш… Где мой кинжал? Что ж вы его в карман, как… Держите! – Я всунул рукоять в расслабленные пальцы мудреца. – Держите и колите, если кто сунется! И молитесь вашему Шахнару, чтобы все закончилось хорошо! Тьфу, дерьмо! Да он уснул! – Я протянул руку, чтобы растормошить мудреца, но передумал. Может, если его убьют спящим – оно и к лучшему? По крайней мере, не увидит резни, которая сейчас разгорится.

«Дум! Дум! Дум!»

Я вскинул голову, чуть приподнялся: галера была совсем близко. Еще несколько взмахов весел… Я посмотрел в направлении апартаментов Нэйты: дверь заперта, маленькие окошки прикрыты ставнями. Что ж, Рик, метатель ножей, коли все сложится погано – а как еще оно может сложиться? – не подведи…

Где-то слева, перекрывая вопли пиратов, не переставая матерился боцман Зенко. На лица матросов легла печать обреченности. Никто, однако, не бросил оружия и не впал в истерику: капитан Зарраг подобрал себе неплохую команду. Сам он был изваянием на корме; изваянием не с кормилом в руках – крути не крути румпель, а пираты-то – вот они! – а с топором, заточенное лезвие которого отблескивало на солнце.

Шкипер поймал мой взгляд, важно кивнул – мол, сознаешь мрачную торжественность момента или нет, гад? – и, надвинув забрало, повернулся к галере.

Галера заходила с левого борта. Еще пара мгновений…

Я глянул на небо и покачал головой:

– Ну, дорогие мои бессмертные боги, наслаждайтесь зрелищем…

Барабан смолк.

– Сушить! – крикнули на галере, и весла втянули на палубу.

«Выстрел» тряхануло, раздался скрежет. Драконья башка галеры – пасть красная, зубы серебряные, буркалы как яблоки – поплыла вдоль левого борта. Абордажные крючья и багры начали втыкаться в отдраенную палубу «Выстрела», намертво скрепляя длинную галеру с пузатым «купцом».

– Помилуй нас, Всеблагой Уреш! – взревел Зарраг.

Рядом со мной придушенно всхлипнул какой-то матрос.

Я вскочил на ноги и тут же упал – споткнулся, со мной такое бывает.