Легким галопом лошади выехали за ворота, грохоча копытами, промчались по мосту мимо ранчо Хэйлов и свернули к ущелью Дикарки: Саксон решила навестить «свою» луговину на уступе горы Сономы.

— Знаешь, Саксон, когда я сегодня ездил за Рамоной, мне сообщили интересную новость, — сказал Билл, решив на время забыть о неприятностях с глиной. — Дело идет о тех ста сорока акрах. Я по дороге встретил Шэвона-сына и, сам не знаю почему, — вернее всего, в шутку, — спросил его, не сдаст ли мне старик тот участок в аренду. И что же ты думаешь? Оказывается, эти сто сорок акров вовсе не принадлежат его отцу, он сам арендует их. Потому-то мы и видим там постоянно его скот. Этот участок вклинивается в землю старика, а вокруг вся земля принадлежит ему.

— А потом я встретил Пинга, и он сказал, что участок принадлежит Хильярду и что Хильярд хочет продать его, но старик Шэвон не дает настоящей цены. На обратном пути я заглянул к Пэйну. Он бросил кузницу: его лягнула лошадь, у него спина болит; и он решил заняться перепродажей недвижимости. Он тоже подтвердил, что Хильярд действительно намерен продать эту землю и даже занес ее в списки. Шэвон истощает пастбища, и Хильярд решил арендного договора с ним не возобновлять.

Они выбрались из ущелья Дикарки, повернули лошадей, остановились у его края и стали смотреть на три поросшие лесом холма в середине желанного участка.

— И все-таки мы его получим, — сказала Саксон.

— Конечно, получим, — согласился Билл с небрежной уверенностью. — Я еще раз осмотрел большую глинобитную конюшню: там можно поставить целый табун, а новая крыша обойдется дешевле, чем я предполагал. Хотя теперь, после этой истории с глиной, ни Шэвон, ни я не сможем купить этот участок.

Доехав до «луговины Саксон», — теперь им было известно, что она принадлежит старожилу Томсону, — они привязали лошадей и пошли дальше пешком.

Томсон был на лугу и громко приветствовал их. Траву только что скосили, и Томсон сгребал ее. День был ясный, безветренный, и они в поисках тени углубились в лес по ту сторону луговины. Вскоре они набрели на едва приметную тропку.

— Это коровья тропа, — заметил Билл. — Пари держу, что где-нибудь здесь за деревьями скрыто маленькое пастбище. Пойдем по следу.

Пройдя несколько сот футов вверх по склону, они минут через пятнадцать увидели перед собой на обнаженном склоне горы поросшую травой поляну. Почти весь участок в сто сорок акров лежал под ними, в каких-нибудь двух милях от склона. А сами они находились на уровне трех холмов. Билл остановился, чтобы полюбоваться желанным участком. Саксон подошла к нему.

— Что это такое? — спросила она, указывая вдаль. — Видишь, в маленьком ущелье, слева, у самого отдаленного холма, как раз под склоненной елью?

Билл увидел на стене ущелья какую-то белую полосу.

— Вот так штука, — сказал он, вглядываясь. — Мне казалось, что я тут все наизусть знаю, но этой полосы я ни разу не видел. Я побывал в этих местах в начале зимы. Там непроходимые заросли, склоны ущелья отвесные, как стена.

— Что же это такое? — спросила она. — Оползень, что ли?

— Может быть… после сильных дождей. Если меня глаза не обманывают… — Билл смолк, напряженно рассматривая белую полосу.

— Хильярд продает по тридцати за акр, — продолжал он, как будто без всякой связи. — И хорошую землю и плохую — по тридцати на круг. Всего выходит четыре тысячи двести. Пэйн насчет недвижимости еще новичок, я предложу ему поделить со мной комиссионные и получу участок на самых льготных условиях. Мы опять займем четыреста долларов у Гоу Юма, и я еще достану денег под лошадей и повозки.

— Ты что, уже сегодня покупаешь эту землю? — засмеялась Саксон.

Билл едва расслышал ее слова. Он поглядел на жену, точно хотел ответить, и тут же позабыл о ней.

— Шевелить мозгами, — бормотал он, — шевелить мозгами… Ковать железо, пока горячо…

Вдруг он бросился вниз по тропе, потом вспомнил о Саксон и крикнул ей через плечо:

— Беги вниз! Скорее. Я хочу проехать туда и взглянуть, что это такое!

Он так быстро спустился по тропе и пересек луговину, что Саксон не успела ни о чем спросить. Она едва переводила дух, стараясь не отставать от него.

— Ну, что же это оказалось? — спросила она, когда он подсаживал ее в седло.

— Наверно, вздор. Я тебе потом скажу, — уклонился он от ответа.

Там, где дорога была ровной, они мчались галопом, по отлогим склонам горы спускались рысью и, только добравшись до крутого спуска в ущелье Дикарки, наконец поехали шагом. Билл как будто успокоился, и Саксон воспользовалась случаем, чтобы заговорить о предмете, занимавшем с некоторых пор ее мысли.

— Клара Хастингс говорила мне вчера, что к ним приезжают гости. Будут Хэзарды, Холлы и Рой Бланшар…

Она опасливо взглянула на Билла. При имени Бланшара он поднял голову, точно боевой конь при сигнале горниста. Постепенно сквозь туманную синеву в его глазах вспыхнули коварные искорки.

— Ты уде давно никому не говорил: «Проваливай, я тебя не держу…»

— осторожно начала она.

Билл ухмыльнулся.

— Ну что ж, пожалуйста, — сказал он с насмешливой снисходительностью. — Пусть Рой Бланшар приезжает. Я не возражаю. Все это быльем поросло. Да я и слишком занят, чтобы тратить время на такие пустяки.

Он заставил лошадь прибавить шагу и, как только дорога стала менее крутой, пустил ее рысью. Мимо усадьбы Хэйлов они опять промчались галопом.

— Заезжай домой пообедать, — сказала Саксон, когда они приближались к воротам ранчо «Мадроньо».

— Ты обедай, а я не стану.

— Но мне хочется побыть с тобой, — жалобно сказала она. — Скажи, в чем дело?

— А вот не скажу. Отправляйся домой и обедай без меня.

— Ну уж нет, — возмутилась она. — Я теперь непременно поеду с тобой.

Они проскакали по шоссе с полмили, потом свернули, миновали поставленные Биллом ворота, пересекли поля и пустились по дороге, покрытой густым слоем белой пыли. Эта дорога вела к забою Шэвона. Участок в сто сорок акров лежал к западу. В густом облаке пыли двигались навстречу две телеги.

— Смотри, твои лошади! — воскликнула Саксон. — Как удивительно! Стоило тебе хорошенько подумать — и вот они зарабатывают для тебя деньги, пока ты разъезжаешь со мной.

— Даже неловко вспомнить, сколько каждая из этих упряжек мне приносит в день, — признался он.

Они уже свернули с дороги к шлагбауму, преграждавшему въезд на участок в сто сорок акров, но тут возчик с передней телеги окликнул их и помахал рукой. Они осадили лошадей.

— Чалый чего-то испугался и понес, — заявил, поравнявшись с ними, возчик. — Совсем взбесился — кусает, визжит, брыкается. Упряжь разлетелась, как бумажная. Вырвал зубами у Болди клок мяса с целое блюдечко! А кончил тем, что сломал себе заднюю ногу. Я в жизни не видел, чтобы лошадь за пятнадцать минут натворила таких дел.

— А нога действительно сломана? — резко спросил Билл.

— Это уж точно.

— Ладно, выгружайтесь, затем поедете к другой конюшне и найдете Бена. Он в загоне. Скажите Мэтьюзу, пусть обращается с ним помягче. И достаньте винтовку; возьмите у Сэмми, у него есть. Придется вам присмотреть за чалым. Мне сейчас некогда. Почему Мэтьюз сам не поехал с вами за Беном? Вы бы этим сберегли немало времени.

— Он остался там и ждет меня, — отвечал возчик, — решил, что я и один найду Бена.

— А пока что сидит без дела? Ну, поторапливайтесь.

— Вот как они работают, — сердито пробормотал Билл, когда он и Саксон поехали дальше, — Никакой смекалки. Никакого соображения. Один сидит сложа руки и ждет, а другой едет вместо него туда, куда он должен был ехать. Вот чем плохи люди, которые получают два доллара в день.

— У них и головы двухдолларовые, — подхватила Саксон. — Что же ты рассчитывал получить за два доллара?

— И это правильно, — покорно согласился Билл. — Если бы головы у них были лучше, они жили бы в городе, как другие, более сообразительные люди. Но эти сообразительные люди тоже ужасные дураки: они и не догадываются, какие возможности есть в деревне, иначе их ничто не удержало бы в городе.

Билл слез с лошади, снял перекладины, закрывавшие вход на участок, провел лошадей и снова наложил перекладины.

— Когда я получу этот участок, я поставлю здесь ворота, — заявил он. — Они сразу окупят себя. Это, конечно, мелочь, но из тысячи таких мелочей и складывается настоящее хозяйство. — Он самодовольно вздохнул. — Я прежде и не думал о таких вещах, но с тех пор, как мы удрали из Окленда, я поумнел. Португальцы в Сан-Леандро первые открыли мне глаза на многое. А до того я спал.

Они объезжали нижнее из трех полей, где трава стояла еще не скошенная. Билл выразительно указал на кое-как залатанную ограду и на помятое скотом поле.

— В том-то все и дело, — насмешливо сказал он. — Старозаветный уклад! Погляди, какой жалкий урожай и какая плохая вспашка. Непородный скот, несортовые семена, плохое хозяйство. Шэвон обрабатывает это поле вот уже восемь лет, и ни разу он не оставил его под паром, ничем не возмещал того, что брал от земли, если не считать, что он пускает сюда скот после уборки урожая.

Проехав дальше, они увидели пасущееся на поляне стадо.

— Взгляни вон на этого быка, Саксон. Сказать, что это шваль, — мало. Надо бы законом запретить держать таких животных. Немудрено, что Шэвон никак не вылезет из бедности и все, что он зарабатывает на глине, уходит у него на проценты по закладным. Он не может заставить свою землю приносить доход. Возьми, к примеру, этот участок: человек со смекалкой лопатой загребал бы серебряные доллары… Вот я им покажу, как надо вести хозяйство.

Проезжая мимо, они увидели вдали огромную глинобитную конюшню.

— Если бы он вовремя не пожалел нескольких долларов на крышу, то сберег бы несколько сотен, — заметил Билл. — Ну да ладно, по крайней мере, при покупке мне не придется платить ни за какие ремонты. И скажу тебе еще одно: это ранчо очень богато водой; значит, если Глен-Эллен разрастется и городу понадобится вода — им придется обратиться ко мне.

Билл знал этот участок вдоль и поперек и, сокращая дорогу, ехал через лес по вытоптанным скотом тропам. Вдруг он натянул поводья, и оба остановились. Прямо против них, шагах в двенадцати, стояла молодая лиса. С полминуты хищный зверек рассматривал их своими глазами-бусинками и шевелил чуткими ноздрями, вдыхая запах незнакомых существ, затем он беззвучно метнулся в сторону и исчез между деревьями.

— Ах ты разбойница! — воскликнул Билл.

Приближаясь к Дикарке, они выехали на длинную узкую поляну, посреди которой блестел пруд.

— Естественное водохранилище, когда Глен-Эллен начнет интересоваться водой, — заметил Билл. — Посмотри на дальний конец пруда — ничего не стоит поставить там плотину. Можно будет провести воду куда угодно. Не за горами то время, когда вода в этой долине будет цениться на вес золота. А все эти идиоты, разини, олухи и сони оглохли, ослепли и ничего не понимают. Ты знаешь, сейчас инженеры исследуют эту долину, чтобы начать прокладку электрички из Сосалито, с веткой в долину Напа.

Билл и Саксон подъехали к краю ущелья Дикарки. Откинувшись в седле, они пустили лошадей вниз по крутому склону и через густой хвойный лес добрались до забытой, почти заросшей тропы.

— Эта тропа была проложена еще в пятидесятых годах, — сказал Билл.

— Я на нее наткнулся случайно. А вчера спросил Поппа, — он ведь родился здесь, в долине. Он сказал, что тропу проложили золотоискатели из Петалумы, когда сюда понаехали. На бирже пустили слух о новых месторождениях, и сюда устремились тысячи одураченных людей. Видишь, вон расчищенная площадка и старые пни. Здесь был их лагерь. Они ставили лотки под деревьями. Площадка в свое время была больше, но речка размыла ее. Попп уверяет, что тут произошло несколько убийств и даже кого-то линчевали.

Пригнувшись к шеям лошадей, они узенькой обрывистой тропинкой выбрались из ущелья и начали продираться через чащу, держа путь к холмам.

— Ты всегда ищешь красивые виды, Саксон. А я тебе такую штуку покажу, что ты с ума сойдешь… Подожди, вот выберемся из этой рощи.

Никогда за все время их странствований Саксон не встречала такого чудесного уголка, какой представился им, едва они выехали из мансанитных зарослей. Чуть приметная тропка казалась трепещущей красной тенью, отброшенной на мягкую лесную землю гигантскими секвойями и дубами. Все эти местные породы деревьев и ползучих растений точно сговорились между собой и, сцепившись, образовали воздушный свод; клены, мадроньо, лавры, величественные смуглые дубы — все было увито и оплетено диким виноградом и лианами, которые перебрасывали свои извивающиеся стебли с дерева на дерево. Саксон обратила внимание Билла на мшистый берег ручейка, поросший громадными папоротниками. Можно было подумать, что склоны нарочно сдвинулись, чтобы создать это убежище, эту огромную беседку в глубине леса. Под ногами хлюпала вода. Между широколиственными папоротниками звенел невидимый родник. Со всех сторон виднелись очаровательные уголки. Молодые секвойи безмолвно и стройно толпились вокруг упавших гигантов, их поросшие мохом, рассыпающиеся в прах стволы достигали лошадям до шеи.

Еще через четверть часа они, наконец, привязали лошадей у края узкого ущелья, которое вело к трем лесистым холмам. Сквозь ветви деревьев Билл указал Саксон на верхушку склоненной ели.

— Это как раз под ней, — сказал он. — Нам придется подняться по руслу ручья. Здесь никаких троп нет, хотя ты увидишь множество оленьих следов, ведущих через ручей. Боюсь только, что ты промочишь ноги.

Саксон радостно рассмеялась. Стараясь держаться ближе к Биллу, она шлепала по лужам, руками и ногами цеплялась за скользкую поверхность влажных скал и проползала под стволами упавших деревьев.

— Здесь ты по всей горе не найдешь скалистого русла, — сказал Билл, — поэтому река уходит все глубже, а берега непрерывно оползают. Они совершенно отвесны, еще немного — и они обрушатся. Подальше ущелье уже не шире трещины, но страшно глубокое. Ты можешь шутя переплюнуть его, но и легко сломать себе шею.

Карабкаться вверх становилось все труднее. Когда они добрались до узкой расселины, им пришлось остановиться.

— Подожди меня здесь, — сказал Билл и уполз в кусты.

Саксон ждала, покамест вверху не замер треск ветвей, потом подождала еще десять минут и последовала за Биллом. Там, где уже невозможно было идти по руслу ручья, Саксон взбиралась по тропе, тянувшейся вдоль крутого склона, под зеленым сводом ветвей; она была уверена, что это оленья тропа. Над головой она увидела склоненную ель, росшую на противоположной стороне ущелья, и выбралась к глинистому водоему с прозрачной водой. Он, видимо, образовался недавно, при сползании земли и деревьев. Над ним возвышалась крутая белая стена. Саксон сразу поняла, что это и есть та белая полоса, и стала озираться, ища Билла. Он свистнул, и она подняла голову. Билл стоял на самом краю отвесной белой стены, футов на двести выше Саксон, и держался за ствол дерева. Склоненная ель была рядом.

— Отсюда видно маленькое пастбище на твоей луговине, — крикнул он.

— Неудивительно, что сюда до сих пор никто не забирался. Эту стену можно увидеть только оттуда. И ты первая увидела ее. Постой, я сейчас спущусь и все тебе расскажу. Раньше я не решался.

Не требовалось особой проницательности, чтобы отгадать истину. Саксон поняла, что это и есть та драгоценная глина, которая необходима кирпичному заводу. Билл обошел оползень и стал спускаться по стене ущелья, с дерева на дерево, как по ступеням лестницы.

— Разве это не чудо? — восторженно заявил он, спрыгнув к ней. — Подумай только! Сокровище было скрыто под слоем земли в четыре фута, где его никому не найти, и ждало, пока мы с тобой придем в Лунную долину. Тогда оно сбросило кусочек своей кожи, чтобы мы могли его увидеть.

— И это та самая глина? — робко спросила Саксон.

— Ручаюсь головой. Я так много возился с ней последнее время, что и в темноте узнаю. Возьми разотри кусочек пальцами… вот так. Я бы ее отличил даже по вкусу, — достаточно я наглотался пыли от повозок. Ничего, и на нашей улице будет праздник. С тех пор как мы в Лунной долине, мы только и думали, как бы извернуться. А теперь нам можно и передохнуть.

— Но ведь участок-то не наш, — возразила Саксон.

— Ладно, ты не успеешь дожить до ста лет, как я куплю его. Прямо отсюда я лечу к Пэйну и заключаю договор на право покупки. Пока они составят купчую, я поищу денег. Мы опять займем четыреста долларов у Гоу Юма, да я возьму денег под лошадей и повозки, под Хазл и Хатти и под все, что стоит хоть цент. Потом получу купчую и закладную под нее и рассчитаюсь с Хильярдом. А тогда это уже легче легкого, — я заключу договор с кирпичным заводом по двадцати центов за ярд; может быть, удастся получить и больше: они с ума сойдут от радости, когда увидят глину. Здесь, где обвал, и бурить не придется. Глина вся на поверхности — двести футов. Рой себе — и все. Эти холмы — сплошная глина, только сверху тонкий пласт земли.

— Но ведь когда вы начнете добывать глину, что станет с этим красивым ущельем, — с ужасом воскликнула Саксон.

— Ничего, пострадает только холм. Дорога пройдет с той стороны. Отсюда до забоя Шэвона не больше полумили. Я проложу дорогу и надбавлю цену за перевозку; или пусть завод сам строит дорогу, а я буду возить им глину за те же деньги, что и теперь. И с первой же минуты буду получать двадцать центов чистого дохода за ярд. Но придется подкупить еще лошадей, — этих не хватит.

Взявшись за руки, они уселись у водоема и принялись обсуждать все подробности своего открытия.

— Знаешь что, Саксон, — сказал Билл после недолгого молчания, — спой-ка мне «Когда кончится жатва», ладно?

Прослушав песню до конца, он сказал:

— Первый раз ты ее спела мне в поезде, когда мы возвращались домой после гулянья.

— Да, это было в день нашего знакомства, — вставила она. — А какое я на тебя тогда произвела впечатление?

— Да такое же, как и теперь, — что ты создана для меня. Я это решил сразу, с первого же вальса. А ты?

— А я все старалась отгадать — еще до первого вальса, с той минуты, как нас познакомили и ты пожал мне руку, — я все спрашивала себя: неужели это он? Этими самыми словами: неужели это он?

— Выходит, я тебе понравился? — спросил он.

— Да, понравился, а мои глаза меня никогда не обманывают.

— Слушай, — Билл перевел разговор на другую тему, — зимой, когда у нас все будет налажено и пущено в ход, отчего бы нам не махнуть в Кармел? С овощами зимой тихо, а вместо себя я могу оставить помощника.

Но Саксон не пришла в восторг; и это удивило его.

— Ты не хочешь? — поспешно спросил он.

Опустив глаза и запинаясь, Саксон ответила:

— Вчера я сделала одну вещь, не спросив твоего согласия, Билл.

Он молча ждал.

— Я написала Тому, — добавила она виновато.

Он ждал, сам не зная чего.

— Я просила его прислать мой старый комод — помнишь, комод моей матери, мы его поставили к ним перед уходом из Окленда.

— Уф! — вздохнул с облегчением Билл. — Что же тут особенного? Комод нам всегда пригодится, верно? А расходы по доставке нас не разорят, верно ведь?

— Ты мой дорогой дуралей, Билл, — вот что! Разве ты не помнишь, что было в комоде?

Он покачал головой; и она прибавила чуть слышно, будто вздохнув:

— Все, что нужно… ребенку…

— Правда? — воскликнул он.

— Да.

— Ты уверена? Она кивнула, и щеки ее вспыхнули.

— Я так желал этого, Саксон! Больше всего на свете! Я много думал об этом с тех пор, как мы попали сюда, — продолжал он срывающимся голосом; и она впервые увидела слезы на его глазах. — Но после всех безобразий, которые я натворил, и всех неприятностей, я… я не смел просить тебя или хоть словом обмолвиться на этот счет… Но я хотел… я так хотел этого!.. Как я люблю тебя сейчас!..

Он крепко обнял ее, и у водоема, в глубине ущелья, наступила тишина.

Вдруг Саксон почувствовала, что Билл предостерегающе коснулся пальцем ее губ. Послушная движению его руки, она повернула голову, — и оба увидели далеко вверху, на склоне холма, лань и пятнистого оленя, которые смотрели на них сквозь густую листву.