Их разбудил Поссум, который, негодуя, упрекал белку за то, что она не хочет спуститься с дерева и попасть к нему в зубы. Белка в свою очередь болтала такой вздор, что Поссум в бешенстве пытался вскочить на дерево. Билл и Саксон неудержимо хохотали, глядя на ярость терьера.

— Если этот участок достанется нам, то никто здесь белок трогать не будет, — сказал Билл.

Саксон пожала ему руку и села. С луга донеслось пение жаворонка.

— Здесь все есть, и желать больше нечего, — с радостным вздохом сказала она.

— Кроме самой покупки, — поправил ее Билл.

Позавтракав на скорую руку, Саксон и Билл отправились на разведку. Они обошли весь участок, который имел неправильную форму, несколько раз пересекли его от изгороди до речки и обратно. У подножия террасы они насчитали семь родников.

— Воды достаточный запас, — сказал Билл. — Выроем канавы, вспашем землю, и при помощи удобрений и всей этой воды можно будет круглый год собирать урожай, один за другим. Тут всего акров пять, но я бы не променял их на весь участок миссис Мортимер.

Они стояли на террасе, в прежнем фруктовом саду.

Здесь было двадцать семь деревьев, неухоженных, но необыкновенно крепких и полных жизни.

— Ас той стороны, за домом, мы посадим ягодные кусты.

Саксон умолкла, ей пришла в голову новая мысль:

— Вот если бы миссис Мортимер согласилась приехать и помочь нам своими советами! Как ты думаешь, Билл, она приедет?

— Конечно, приедет. Ведь отсюда не больше четырех часов до Сан-Хосе. Но сначала надо зацепиться за этот участок, а тогда уж и написать можно.

Границами маленькой фермы служила с одной, самой длинной, стороны река Сонома, с двух других — изгороди, а с четвертой — река Дикарка.

— Как хорошо, что нашими соседями будут эти милые люди, — сказала Саксон, вспомнив вчерашнюю встречу. — Их участок отделен от нашего только речкой.

— Но ведь ферма-то пока еще не наша, — заметил Билл. — Давай зайдем к ним. Они, наверно, расскажут нам все насчет участка.

— Да он все равно что наш, — заявила Саксон. — Главное было найти его. А кто владелец — не важно. Здесь давно уже не живут. Ты, Билл, скажи мне, тебе-то участок по душе?

— Да, мне все здесь нравится, — ответил он чистосердечно. — Беда только в том, что тут не развернешься.

Но, увидев ее огорченное лицо, он сейчас же решил отказаться от своей любимой мечты.

— Решено, мы его покупаем! — сказал он. — Правда, за лугом начинаются леса, и пасти скот негде — места хватит всего на парочку лошадей и на корову, — да не беда! Всего сразу иметь нельзя, а то, что есть, очень хорошо, и от добра добра не ищут.

— Будем считать, что это только начало, — утешала его Саксон. — Потом нам, может быть, удастся прикупить земли; хотя бы тот участок, который мы видели вчера. Помнишь, от Дикарки до трех холмов?

— Где я мечтал пасти моих лошадей? — вспомнил он, и глаза его блеснули. — А почему бы и нет? Столько наших желаний уже сбылось, с тех пор как мы пустились в путь, что может сбыться и это.

— Мы будем работать, Билл, и оно сбудется.

— Мы будем работать как черти, — решительно сказал он.

Они открыли калитку и пошли по тропинке, извивавшейся среди девственного леса. Издали не было видно дома, они увидели его вдруг, когда чуть не наткнулись на него. Он был восьмиугольный и так пропорционально построен, что, несмотря на свои два этажа, не казался высоким. Дом настолько подходил к окружающему пейзажу, что казалось — вырос из этой почвы, как выросли обступившие его деревья. Перед домом ни палисадника, ни лужайки, лесная чаща подступала прямо к дверям. Крыльцо главного входа чуть возвышалось над землей, к нему вела всего одна ступенька. Над дверью они прочли вырезанную причудливыми буквами надпись «Тихий приют».

— Идите, милые, прямо наверх, — послышался голос, когда Саксон постучала.

Отступив назад и подняв глаза, они увидели маленькую женщину, улыбавшуюся им из окна. В легком розовом домашнем платье, она снова напомнила Саксон цветок.

— Толкните дверь, она не заперта, и вы увидите, куда идти, — продолжала хозяйка.

Саксон шла впереди, Билл следовал за ней. Они оказались в залитой светом комнате; целый ствол какого-то дерева тлел в камине из неотесанного камня. На каминной полке стоял большой мексиканский кувшин с осенними ветками и вьющимися усатыми лозами. Стены были обшиты мореным деревом, но неотполированным, воздух пропитан чистыми запахами леса. В этом восьмиугольном доме все углы были тупые. В одном из углов комнаты стояла фисгармония орехового дерева. В другом высились полки с множеством книг. В окна, под которыми стояла низенькая кушетка, была видна мирная картина осенних деревьев и желтеющей травы с протоптанными на ней дорожками, которые вели в разные концы этой крошечной усадьбы. Легкая витая лесенка поднималась во второй этаж. Там их встретила маленькая хозяйка и ввела в свою комнату, — Саксон сразу поняла, что это был ее уголок. Две наружные стены этой комнаты были целиком заняты окнами. От высоких подоконников до самого пола шли полки с книгами. Книги лежали всюду — на рабочем столике, на кушетке, на письменном столе, — в том беспорядке, который показывает, что их постоянно читают. На открытом окне стоял кувшин с осенними листьями, дополняя очарование прелестной смуглой женщины, усевшейся в крошечную, выкрашенную красной краской бамбуковую качалку, в каких любят качаться дети.

— Странный дом, правда? — засмеялась довольным девичьим смехом миссис Хэйл. — Но мы его очень любим. Эдмунд построил его собственными руками — все, вплоть до водопровода, хотя ему здорово пришлось поработать, пока, наконец, удалось навести окончательный порядок.

— Как, неужели и паркет внизу?.. И камин? — допытывался Билл.

— Все, решительно все! — с гордостью ответила она. — И чуть не половину мебели. Вон видите тот столик кедрового дерева и тот стол — все сделано его руками.

— Такие прекрасные руки… — невольно промолвила Саксон.

Миссис Хэйл бросила на нее быстрый взгляд, и ее оживленное лицо озарилось благодарностью.

— О да, они удивительные, я более прекрасных рук не видела, — мягко сказала она. — А какая вы милая, что заметили это, вы ведь их только мельком видели вчера.

— Они мне сразу бросились в глаза, — просто ответила Саксон.

Ее взгляд невольно скользнул мимо миссис Хэйл, привлеченный удивительно красивым рисунком на обоях, изображавшим соты, усеянные золотыми пчелами. На стенах висело всего несколько картин в рамках.

— У вас одни портреты, — заметила Саксон, вспоминая чудесные картины в бунгало Марка Холла.

— Мои окна — вот рамки для моих пейзажей, — отозвалась миссис Хэйл, указывая на осенний лес за окном. — У себя в комнате я хочу иметь только тех, кто мне близок и с кем я не могу быть постоянно вместе. Некоторые мои друзья вечно где-то странствуют.

— О! — воскликнула Саксон, подбегая к одной из фотографий. — Вы знаете Клару Хастингс!

— Еще бы! Я только что не выкормила Клару, но я ее воспитала. Ее мать была моей сестрой. А вы знаете, как удивительно вы на нее похожи? Я уже вчера говорила об этом Эдмунду. Он и сам заметил сходство. Немудрено, что вы оба так понравились ему, когда проезжали мимо нас на ваших чудесных лошадках.

Итак, миссис Хэйл оказалась теткой Клары, — она была из того же племени пионеров, которые в свое время совершили переход через прерии. Теперь Саксон поняла, почему она так напомнила ей мать.

Билл только прислушивался к разговору обеих женщин, любуясь тщательной отделкой кедрового столика. Саксон рассказала о встрече с Кларой и Джеком Хастингсом, об их яхте и о поездке в Орегон. По словам миссис Хэйл, они опять путешествуют, отправили лошадей из Ванкувера домой, а сами сели на пароход, идущий в Англию. Миссис Хэйл знавала мать Саксон, вернее — ее стихи. Кроме сборника «Из архивов прошлого», у нее хранился еще объемистый альбом, где Саксон нашла много до сих пор ей неизвестных стихотворений своей матери.

— Талантливая поэтесса, — сказала миссис Хэйл, — но сколько было поэтов, воспевавших то золотое время, а теперь забыты и они и их песни. Ведь тогда не выходило такого множества журналов, как теперь, и отдельные стихотворения, напечатанные в местных газетах, утеряны.

— Джек Хастингс сначала влюбился в Клару, — продолжала свой рассказ миссис Хэйл, — а потом, когда приехал к нам сюда, влюбился в долину Сономы и купил здесь великолепное ранчо. Правда, он пользуется им очень мало, так как большую часть года скитается по свету.

Миссис Хэйл рассказала, что и она маленькой девочкой, в конце пятидесятых годов, переходила через прерии; как и миссис Мортимер, она знала все подробности битвы при Литтл Мэдоу, а также историю уничтожения той партии переселенцев, от которой в живых остался только отец Билла.

— Итак, — час спустя сказала в заключение Саксон, — мы три года искали нашу лунную долину — и вот нашли ее.

— Лунную долину? — удивилась миссис Хэйл. — Разве вы знали о ней и раньше? Чего же вы так долго мешкали?

— Нет, мы ничего не знали. Мы отправились искать ее наудачу. Марк Холл называл это паломничеством и в шутку советовал нам взять в руки длинные посохи. Он говорил: когда мы найдем лунную долину, то сразу узнаем ее, так как наши посохи зацветут. Он все смеялся над тем, сколько требований мы к ней предъявляем. Однажды вечером повел меня на балкон и показал луну в телескоп: «Только на луне, — заявил он, — можно найти такую волшебную долину». Он-то считал, что это фантазия, но нам понравилось название «лунная долина», и мы пошли на поиски.

— Какое поразительное совпадение! — воскликнула миссис Хэйл. — А ведь это и есть Лунная долина.

— Я знаю, — сказала Саксон со спокойной уверенностью. — Здесь мы нашли все, о чем мечтали.

— Вы меня не поняли, дорогая. Это действительно Лунная долина — долина Сономы. Сонома — индейское слово, и оно значит: Лунная долина. Так называли ее индейцы с незапамятных времен, еще задолго до того, как здесь появился белый человек. И мы и те, кто любит это место, всегда называем его так.

Тут Саксон вспомнила таинственные намеки Джека Хастингса и его жены, и разговор продолжался, пока Билл не стал обнаруживать признаков нетерпения. Он многозначительно откашлялся и прервал беседу:

— Нам бы хотелось узнать насчет того участка у речки: кто владелец, согласится ли он продать его, где найти хозяина и прочее.

Миссис Хэйл встала.

— Пойдемте к Эдмунду, — сказала она и, взяв Саксон за руку, пошла вперед.

— Господи! — воскликнул Билл, глядя на нее с высоты своего роста.

— Я считал, что Саксон маленькая, а она, оказывается, вдвое выше вас.

— Это вы великан, — улыбнулась маленькая хозяйка. — Но Эдмунд все-таки выше вас и шире в плечах.

Они прошли большие светлые сени и увидели ее красавца мужа; он читал, сидя в огромной старинной качалке. Рядом с этой качалкой стояло еще одно крошечное детское бамбуковое креслице; на коленях хозяина растянулась, мордочкой к тлеющему в камине стволу, невероятно крупная полосатая кошка, — вслед за хозяином, приветствовавшим гостей, и она повернула голову. Саксон снова почувствовала ту особую благостную доброту, которая исходила от его лица, глаз и рук, на которые она невольно опять посмотрела. И она была вновь поражена красотой этих рук. Они как бы выражали любовь. Это были руки человека, принадлежавшего к какой-то еще неведомой породе людей. Ни один из членов веселой кармелской компании не походил на него. То были люди искусства. Здесь же перед ней был ученый, философ. Взамен страстей и безрассудной мятежности, присущей тем, кто молод, она видела благородную мудрость. Эти прекрасные руки много горького зачерпнули в жизни, а удержали только ее радость. При всей своей любви к друзьям-кармелитам Саксон содрогнулась, представив себе, как будут выглядеть некоторые из них, достигнув таких же преклонных лет, как этот старец, — особенно театральный критик и Железный Человек.

— Вот эти милые дети, Эдмунд, — начала миссис Хэйл. — Можешь себе представить, они хотят купить ранчо «Мадроньо». Три года они искали его. Я забыла сказать им, что мы искали наш «Тихий уголок» десять лет! Расскажи им все об этом ранчо. Мистер Нейсмит, наверное, еще не раздумал продавать его.

Они уселись в простые массивные кресла, а миссис Хэйл придвинула свое крошечное бамбуковое креслице к качалке мужа, и ее маленькая ручка доверчиво приютилась в его руке. Прислушиваясь к разговору, Саксон рассматривала строгую комнату и полки с бесчисленными книгами. Она начинала понимать, как простой дом из дерева и камня может передать дух человека, задумавшего и построившего его. «Эти прекрасные руки создали все тут, даже мебель», — решила она, переводя взгляд с рабочего стола на кресло и с письменного стола на стоящий в другой комнате пюпитр у кровати, где виднелась лампа с зеленым абажуром и лежали сложенные аккуратными стопками журналы и книги.

Что касается ранчо «Мадроньо», то, по словам мистера Хэйла, дело обстояло весьма просто. Нейсмит охотно продаст его. Он уже пять лет продает свой участок — с тех пор как вошел компаньоном в предприятие по эксплуатации минерального источника, который находится ниже в долине. Им повезло, что владелец этого ранчо именно он, ибо все остальное здесь принадлежит французу, одному из первых поселенцев. Тот и пяди земли не отдаст. Он крестьянин, с характерной для крестьян любовью к земле, причем у него она стала болезнью, манией. Он дрожит над каждым клочком, но он не деловой человек; он стар и упрям, а земля у него скудная, и вопрос только в том, что постигнет его раньше — смерть или банкротство.

Что же касается ранчо «Мадроньо», то оно принадлежит Нейсмиту, и он просит по пятидесяти долларов за акр. Это составит всего тысячу долларов, так как земли там двадцать акров. При старых способах обработки земли эта ферма себя не окупит. Но с точки зрения деловой, приобрести ее очень выгодно: красоты долины приобретают все более широкую известность, и лучшее место для дачи трудно себе представить. Если же принять во внимание пейзаж и климат, то земля эта стоит в тысячу раз больше назначенной цены. Мистер Хэйл был, кроме того, уверен, что Нейсмит охотно согласится на рассрочку платежа. Он посоветовал взять участок на два года в аренду с правом купить его в любой момент и зачислением арендных денег в счет уплаты долга. Нейсмит как-то уже сдавал ранчо в аренду одному швейцарцу, вносившему ежемесячно по десять долларов. Жена швейцарца умерла, и он уехал.

Эдмунд скоро понял, что Билл отказывается от какой-то своей заветной мечты, но не мог понять, в чем тут дело, однако несколько умело поставленных вопросов открыли ему, что Билл во власти той самой давней мечты об обширных пространствах, которая владела первыми поселенцами: о стадах, пасущихся на десятках холмов, об участке по меньшей мере в сто шестьдесят акров…

— Вам совсем не нужно столько земли, милый мальчик, — мягко заметил Хэйл. — Я вижу, вы понимаете, что такое интенсивное земледелие. А вы не думали об интенсивном коневодстве?

Пораженный новизной этой мысли, Билл невольно открыл рот. Он всячески напрягал свой мозг, но не мог уловить никакого сходства между этими двумя отраслями хозяйства. В его глазах отразилось сомнение.

— Объясните, в чем тут соль? — воскликнул он.

Старик мягко улыбнулся.

— А вот смотрите: во-первых, вам эти двадцать акров не нужны, разве что для красоты. Луг занимает пять акров. Чтобы развести огород и жить за счет продажи овощей, вам вполне хватит и двух акров. А на деле, даже если вы и ваша жена будете трудиться от зари до зари, вам не обработать как следует и эти два акра. Остаются еще три акра. Ваши родники дадут вам воду в избытке. Не довольствуйтесь одним урожаем в год, как наши старозаветные фермеры здесь, в долине, обрабатывайте ваш луг так же, как ваш огород, засевайте его весь год кормовыми травами, орошайте, не жалейте удобрений и соблюдайте правильный севооборот. И тогда ваши три акра прокормят столько же лошадей, сколько огромная площадь незасеянного и неудобренного пастбища. Обдумайте это хорошенько. Я дам вам книги. Не знаю, какой вы соберете урожай и сколько съедает лошадь, — это уже ваше дело, — но я уверен, что если вы наймете работника, чтобы он освободил вас от работы на огороде, и всецело займетесь лугом, то за кормами дело не станет: три акра с успехом прокормят столько лошадей, сколько вы на первых порах сможете купить. А уж затем вы подумаете о том, чтобы подкупить еще земли и еще лошадей, и вообще начнете богатеть, — если только вы в этом находите свое счастье.

Билл понял. В полном восторге он выпалил:

— Вы настоящий хозяин! Хэйл улыбнулся и бросил взгляд на жену.

— Скажи ему свое мнение на этот счет, Анетт.

Ее синие глаза блеснули:

— Да какой он хозяин! Он никогда в жизни не занимался сельским хозяйством, но он знает, — она показала рукой на стоявшие вдоль стен книжные полки, — он изучает все, что ему кажется дельным, правильным, он изучает все то хорошее, что создано в мире хорошими людьми. Ему доставляет радость только чтение да столярный станок.

— Ты забыла Дулси, — улыбаясь, запротестовал Хэйл.

— Да, конечно, и Дулси, — рассмеялась она. — Дулси — это наша корова. Джек Хастингс вечно шутит насчет того, кто кого больше любит: Эдмунд ли Дулси, или она его. Когда он уезжает в Сан-Франциско, Дулси грустит. И Эдмунд тоже грустит и торопится скорее вернуться домой. О, Дулси заставила меня испытать все муки ревности. Но я должна признаться: никто так не понимает Дулси, как он.

— Это единственная отрасль хозяйства, которую я изучил на практике, — подтвердил Хэйл. — Я теперь авторитет по уходу за джерсейскими коровами. Можете всегда обращаться ко мне за советом.

Он встал и подошел к книжным полкам; тут только они увидели, как он высок и как великолепно сложен. Держа книгу в руке, он отвлекся на миг, чтобы ответить на вопрос Саксон. Нет, москитов здесь нет, хотя было одно такое лето, когда южный ветер дул десять дней подряд, — небывалое в этих краях явление, — и занес к ним в долину немного москитов из бухты Сан-Пабло. Что касается туманов, то именно им долина и обязана своим плодородием. Там, где находятся их владения, защищенные горой Сономой, туман никогда не оседает особенно низко. Ветер приносит туманы с океанского побережья за сорок миль, а гора задерживает их и они плывут вверх. И важно еще вот что, добавил Эдмунд: его ранчо и ранчо «Мадроньо» удачно расположены на узкой полосе земли, где в морозные зимние утра температура всегда на несколько градусов выше, чем во всей долине. Да и вообще в этом поясе морозы большая редкость, это видно хотя бы из того, что здесь успешно произрастают некоторые сорта апельсинов и лимонов.

Хэйл продолжал читать заглавия и откладывать книги, их набралась уже порядочная груда. Он открыл лежавший сверху том «Три акра и свобода» Болтона Холла и прочел им о человеке, который в год делал пешком шестьсот пятьдесят миль, обрабатывая старозаветными способами свои двадцать акров и собирая с них три тысячи бушелей дрянного картофеля; и о другом, «современном» фермере, — этот обрабатывал всего пять акров, проходил в год лишь двести миль и выращивал три тысячи бушелей раннего отборного картофеля, который он продавал во много раз дороже, чем первый.

Саксон взяла у Хэйла книги и, передавая их одну за другой Биллу, читала названия. Здесь были: «Фрукты Калифорнии» Уиксона и «Овощи Калифорнии», «Удобрения» Брукса, «Домашняя птица» Уотсона, «Орошение и осушка» Кинга, «Поля, фабрики и мастерские» Кропоткина, и «Земледельческий бюллетень N 22», посвященный вопросам кормления домашних животных.

— Приходите за книгами, как только они вам понадобятся, — приглашал их Хэйл. — У меня сотни книг по земледелию и все отчеты… И вы непременно должны познакомиться с Дулси, когда у вас будет свободное время, — крикнул он им вслед.