Глиняные шары, оставленные Ширамом на ночь в костре, достаточно затвердели и вполне годились для задуманного им испытания. Он сам вылепил их – довольно кривобокие, ну да он и не гончар. Так даже лучше, будут стоять и не скатываться.

Саарсан вытащил их из золы и понес к возам, сопровождаемый недоуменным взглядом стража. Впрочем, следить, что там задумал маханвир, воин не стал. Всякому было известно, что накхи в своих занятиях сторонятся чужих глаз. А сейчас, когда Ширам еще был слаб, и вовсе не стоило любопытствовать. Накхи злопамятны, это каждый знает.

Между тем саарсан добрел до распряженных возов. Круторогие быки, мерно жующие траву в огороженном загоне, удивленно поглядели на человека и вернулись к своему занятию. Между тем накх огляделся и стал один за другим расставлять шары – где на край воза, где на дышло, то высоко, то низко, так что вскоре оказался окружен ими. Он прикрыл глаза, выдохнул… Закрепленные за его спиной клинки сверкнули в рассветном солнце и начали свой танец. Один шар разлетелся пополам, второй…третий… пятый… Ширам почувствовал, что на развороте теряет равновесие и земля неотвратимо приближается. Он съежился и выставил плечо, чтобы не врезаться лбом в предательски возникший перед ним край возка.

Вдруг чья-то сильная рука подхватила его, не давая рухнуть.

«Плохо, совсем плохо», – пронеслось в голове Ширама. Он медленно и осторожно приоткрыл глаза и увидел над собой расплывшееся в улыбке лицо Аоранга.

– Что это за игра, накх?

Ширам молча попытался высвободиться, но пальцы воспитанника святейшего Тулума держали не хуже медвежьего капкана.

– Тебе рано ходить, а ты мечами машешь, – не обращая внимания на попытки накха освободиться, заботливо объявил Аоранг. – Давай я отнесу тебя на место.

– Я сам пойду, – сквозь зубы прошипел Ширам. – Я просто оступился!

– У тебя голова кружится. Такое бывает после сильного удара. Это скоро пройдет. Мне Хаста рассказал…

– Я сам пойду.

Саарсан вырвался наконец из лап мохнача и тут же от слабости облокотился на передок стоящего рядом воза.

– Кто ведет отряд? – переведя дыхание, спросил он. – Ты сообщил ему, что, кроме спасенного царевича Аюра, здесь саарсан Ширам? Почему он до сих пор не представился мне?

– Кто?

– Дикарь, я спрашиваю очевидные вещи. Ты что, не понимаешь человеческую речь? Кто… – накх сделал паузу, давая время собеседнику понять его, – у вас тут главный?

– Я… – начал Аоранг.

– Я не спрашиваю о тебе, – перебил накх.

– Я – глава следопытов, – как ни в чем не бывало закончил любимец Тулума. – Я привел отряд на поиски пропавшей Охоты Силы. И я знаю, что ты здесь.

Ширам глядел на широкоплечего собеседника, не зная, что сказать. Неужели же и вправду могло статься, что государь Ардван послал на поиски наследника какого-то мохнача? Конечно, против истины не попрешь, и даже среди людей низкого происхождения изредка встречаются светлые головы – тому пример Хаста. Но это существо…

– Ты, верно, шутишь надо мной? – недобро щуря глаза, процедил накх.

– Вовсе нет!

– Но почему мохнач? – вырвалось у Ширама.

– А кто еще? – удивился Аоранг. – Кто лучше меня сможет найти потерявшихся в этой земле? Кто лучше знает, как правильно снарядиться? Я привел сюда следопытов. Хвала Солнцу, мы отыскали вас. И теперь я поведу отряд обратно…

– Нет – теперь я твой маханвир, и ты будешь выполнять мои приказы!

– Ты сильно ударился, Ширам, – покачал головой Аоранг. – Тебе надо много лежать и мало злиться. Не сомневайся – до того дня, как мы вернемся в столицу, я излечу тебя, и ты сможешь дальше играть в свои глупые накхские игры.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и неспешно пошел к загону, возле которого уже ожидали погонщики.

Целый день, от одного привала до другого, невзирая на просьбы Хасты, Ширам спускался с запряженного быками возка и шел рядом, держась за его край. Порой, когда головокружение становилось нестерпимым, он со скорбным лицом отлеживался на волчьих шкурах, устилавших дно возка. Затем вновь спускался и снова шел.

– Хоть мечи сними, – уговаривал его рыжий жрец. – Спина же еще не затянулась, рубец на рубце…

Накх, казалось, и не слышал его. Обращать внимание на боль, как и на причитания лекарей, он считал ниже своего достоинства.

К вечеру, когда отряд вновь остановился, Ширам почти без сознания рухнул на лежанку, заботливо сложенную для него возле костра. Он лежал, закрыв глаза, и мир ходил ходуном в его голове так, что хотелось ухватиться руками за землю.

– Ты спишь? – раздался у него над головой голос Аюра.

Саарсан открыл глаза:

– Нет. Думаю.

– Я принес тебе поесть. Погляди, какие клубни! Они только выглядят как комья грязи, но на самом деле очень вкусны. Аоранг отыскал их здесь неподалеку…

Накх приоткрыл глаза и увидел в руках царевича миску с чем-то темным, покрытым наростами. Он хотел было сказать, что не будет есть то, чем у него на родине кормят свиней, но сдержался, понимая, что тем самым оскорбит Аюра, который наверняка уже их попробовал.

– Если тебе не хочется, я велю поварам приготовить что-нибудь другое, – поспешно сказал Аюр. – Тут можно выбирать. Есть мясо, есть и вино… Как хорошо! Кажется, и во дворце не было такого выбора. И уж точно еда не была такой вкусной… – закончил он с невольным вздохом.

Конечно, он радовался избавлению от тягот пути и скорому возвращению домой. Но с тех пор как они встретили следопытов и путешествие вновь стало безопасным и предсказуемым, царевич порой испытывал странное разочарование. Он уже привык жить иначе и теперь чувствовал себя так, как будто настоящая, яркая, подлинная жизнь осталась там, позади, в диких землях…

– Ты, главное, выздоравливай, – заговорил он. – Вернемся в столицу – я попрошу отца назначить тебя маханвиром отряда моей личной стражи. И это только начало! Хаста со временем станет моим первым советником, а ты возглавишь войско…

– Я лишь верно служу… – привычно начал Ширам, но вдруг осекся. Он понял, что слукавит, заученно повторив, будто лишь выполняет долг. Неужели он и впрямь привязался к этому вздорному мальчишке? Впрочем, такому ли уж вздорному?

– Так что, попробуешь клубней?

– Благодарю тебя, солнцеликий. Однако сейчас мне кусок в горло не полезет, – отозвался Ширам, радуясь, что нашел подходящие, не обидные слова для отказа. – Как подумаю о том, что во главе следопытов поставили это обритое домашнее животное верховного жреца…

– Тебя никто не учил сдерживать язык? – раздался низкий голос поблизости.

Из темноты появился Аоранг. Он встал, уперев руки в бока, и посмотрел на Ширама сверху вниз:

– А я слышал, что накхи славятся вежливостью! Стало быть, слухи наврали?

Аюр хихикнул было, но посмотрел на Ширама и быстро сказал:

– Брат, не принимай его слова близко к сердцу. Аоранг воспитан жрецами, а те считают себя особыми людьми, которым дано право говорить с богами. Он не воин!

– Упаси меня от этого Исварха! – пылко добавил Аоранг.

Ширам поморщился.

– Кем бы ты ни был, жрецом, дикарем или животным, – холодно сказал он, – со мной веди себя почтительно.

И он, закинув руки за голову, уставился в небо, давая понять, что разговор с мохначом окончен.

Со стороны накха это и так была большая уступка, однако Аоранг не унялся.

– С чего ты призываешь меня быть с тобой почтительным? – спросил он, садясь у костра рядом с ним. – Пожалеть, как раненого, – еще могу…

– Пожалеть? – Шираму кровь бросилась в лицо от такого оскорбления. – Поосторожнее со словами! Я тебя и жалкий убью, моргнуть не успеешь!

– Ну вот чего бы хорошего сказал. Я тебе помощь предлагаю, а ты говоришь, что убьешь меня, – укоризненно сказал Аоранг.

Другой на его месте при виде выражения лица накха постарался бы незаметно уйти, но мохнач, наоборот, пересел к нему поближе и протянул руку. Ширам напрягся, но Аоранг, хвала богам, не коснулся его. С отсутствующим видом глядя перед собой, он провел рукой по воздуху над раненым. На саарсана как будто пахнуло холодным ветром, но что удивительно – одновременно по его коже пробежала волна жара…

– У тебя сильно болит спина – здесь и здесь. Давай полечу! Могу нажевать кореньев, замешать с мочой быка и натереть, будет очень хорошо, – предложил Аоранг с самым дружелюбным и ласковым видом.

Аюр отвернулся, давясь хохотом. Даже Ширам чуть не улыбнулся.

– Отойди, полоумный дикарь, – буркнул он, закрывая глаза.

– Ну как хочешь.

Слегка обидевшись, Аоранг отошел от накха и устроился поблизости, возле костра. Посидев там в задумчивости, он вдруг встрепенулся.

– Я понял, почему ты так мрачен! Я бы на твоем месте тоже жестоко страдал от тоски и мук совести. Если бы из-за меня погибли несколько десятков человек… – Он содрогнулся. – Страшно даже подумать! А ведь у них остались семьи, дети…

Ширам удивленно повернул к нему голову:

– Ты о чем?

– Я о тех, кто не вернется домой. Если бы я потерял весь отряд, как ты…

Ширам пожал бы плечами, не будь ему так больно ими двигать.

– Они ушли с оружием. Кто взял в руки оружие, должен быть всегда готов к смерти. Когда я поправлюсь, то вернусь в земли ингри с отрядом, дабы совершить возмездие. Так из-за чего же я должен жестоко страдать?

Аоранг долго смотрел на него.

– Что уставился?

– Ты очень груб, как и все вы, убийцы. А хочешь войти в семью солнцеликого государя Ардвана, живого бога ариев. Чем ты заслужил такую честь?

Даже Аюр онемел от такой невероятной наглости, а мохнач продолжал стыдить саарсана:

– Что о тебе известно? Что ты непревзойденный убийца? И что с того? Волки и саблезубцы тоже умеют убивать.

– Что ты понимаешь в воинском деле, дикарь? – презрительно бросил Ширам. – Слыхал ли ты вообще о чести и воинском долге?

– Ты о государевой службе? Не вижу, чем дрессированный саблезубец лучше, чем дикий. Дикий хоть свободен, а ты бегаешь на цепи и убиваешь по приказу хозяина, – рассуждал мохнач. – Что ты умеешь еще? Землепашцы, те хоть поля вскапывают, кидают в них какие-то семена, хотя этого я тоже не могу понять…

Ширам был так поражен, что и сам не заметил, как позволил втянуть себя в спор. И с кем?!

– Даже свинья может копаться в кореньях, – произнес он, приподнимаясь на локте. – А взять оружие и прямо посмотреть в глаза противнику может не каждый.

– Эка невидаль! – фыркнул Аоранг. – Все живущие смотрят в глаза смерти. Только они понимают, как хороша жизнь, – а вы, накхи, не дорожите жизнью ни своей, ни чужой. Зачем вам вообще жизнь, если вы ее цените, как прошлогодний снег?

– Жизнь только и бывает дорога, когда всякий миг ее возможно потерять, – возразил саарсан. – На самом деле это мы по настоящему ее ценим, а не вы – те, кто проживает день за днем тупо, как те мохнатые быки… А ваша хваленая любовь к жизни – не что иное, как обычный страх смерти.

– Страх смерти? Он мне неведом… – Аоранг подумал. – Но жизнь я люблю. Ведь она дана нам богами для творения. А использовать ее для того, чтобы прервать как можно больше других жизней, – значит извращать волю богов.

Он торжественно обвел рукой вокруг себя:

– Посмотри на звездное небо и подумай о том, кто все это создал! Единственная цель человека – попытаться стать ему подобным!

«Спорю о смысле жизни с мохначом!» – поразился безумию происходящего Ширам. Но ответил вполне серьезно:

– Единственная цель смертного – выполнять свой долг, данный ему свыше. Если ты делал что должно, то будешь вознагражден лучшим перерождением. Если нет – будешь наказан.

– Похоже, в прошлой жизни ты был удачливым саблезубцем, – хмыкнул Аоранг. – Пролил столько крови, что твои боги сделали тебя лучшим из племени убийц.

Ширам самодовольно улыбнулся:

– Верно, так оно и было. Таков закон. Ты – колос, я – коса.

Это соображение показалось Аорангу очень забавным. Он весело рассмеялся.

– Почему я должен уважать косу? Может, мне еще грабли уважать предложишь?

– Коса стоит уважения, поверь…

– Отродясь наш народ обходился без кос и не страдал.

– Ваш народ, может, и с мамонтами спал.

Аоранг помрачнел и нахмурился:

– А вот мамонтов не трогай…

– Будешь мне указывать, дикарь?

Лицо мохнача мгновенно переменилось, став совершенно звероподобным. В ладонь Ширама как-то сам скользнул метательный нож. Аюр, с увлечением слушавший их беседу, испуганно привстал…

Но тут из темноты появился Хаста и как ни в чем не бывало уселся рядом с ними.

– Послушайте сказку о четырех обезьянах, – начал он без всяких предисловий. – Есть на свете четыре обезьяны, от которых в мире всякое беззаконие и раздор.

Первая обезьяна считает себя сильнее всех прочих и полагает, что это дает ей право принуждать других, а кто не хочет покориться, тот должен умереть.

Вторая считает себя умнее всех прочих и учит жизни всех остальных, а тех, кто не хочет думать как она, и за обезьян-то не считает.

Третья обезьяна считает себя добродетельнее всех, а потому судит всех прочих – заслуги же их определяет сама, ибо остальные погрязли в темноте порока, а потому их мнение не имеет значения…

Ширам бросил на жреца косой взгляд и убрал нож в рукав.

Аоранг, мгновенно забыв о ссоре, с любопытством спросил:

– А четвертая обезьяна?

– А это я вам расскажу в следующий раз… – Хаста посмотрел на них выжидающе. – Если кто-нибудь из вас до него доживет.

Аоранг, обдумав услышанное, решительно повернулся к Шираму:

– Хаста мудр. А я был не прав. Даже такое нелепое и кровожадное существо, как ты, зачем-то создано богами. Кто я, чтобы идти против их воли?

И он с широкой улыбкой протянул ему руку.

– В одном притча права – ты и есть обезьяна, – ядовито отозвался накх. – А я с обезьянами не спорю. Уйди прочь, не зли меня…

Аоранг пожал плечами, встал и ушел. Ширам лег, завернулся в плащ, закрыл глаза и сделал вид, что спит. А может, и в самом деле заснул.

Хаста остался у костра вдвоем с Аюром.

– Так что четвертая-то обезьяна? – спросил царевич.

– Это самая худшая из обезьян, – помолчав, ответил жрец. – Она полагает, что исполняет волю богов на земле. И все, кто считает иначе, должны быть уничтожены во имя торжества Истины.

Когда скалы и травы начали сменяться зеленеющими деревцами, а солнце уже не только светило, но и ласково пригревало – а скоро начнет припекать! – пришла пора Айхе с ее мамонтом отправляться восвояси. Мохначихе предстоял долгий и одинокий путь к своему племени, но не это ее печалило. Последние дни перед разлукой она не отходила от Хасты, то утирая слезы, то чему-то радуясь, снова и снова о чем-то спрашивала его. Рано утром последнего их дня на Змеином Языке она, к удивлению и даже обиде Аюра, отказалась от всех предложенных даров, забралась на холку Айхо и уехала, жалобно подвывая. Еще долго после того, как неторопливо бредущий белый мамонт исчез за скалами, издалека доносился ее горестный вой.

Аоранг, сострадая соплеменнице всей душой, тоже смахивал слезы.

– Как тяжело полюбить всем сердцем и расстаться с любимым, даже не зная, суждено ли увидеться снова! – вздыхая, заявил он, когда следопыты весело готовились к последнему переходу. Завтра уже они пересядут с быков на быстрых лошадей и по удобным дорогам помчатся на юг, в столицу.

– То ли дело ты, – с обычной бесцеремонностью обратился Аоранг к накху. – Вот тебе неслыханно повезло. Хоть я не понимаю, чем ты заслужил такое счастье.

– Что?! – Ширам изумленно взглянул на мохнача. Никогда нельзя было заранее предположить, что еще учудит этот дикарь!

– Ты обручен с царевной Аюной. Я знаю. И понимаю, как ваш союз важен для благополучия Аратты…

Аоранг тяжело вздохнул еще раз.

«Всю жизнь мечтал, чтобы ты меня похвалил, косматый!» – подумал Ширам. Но почему-то ему стало тревожно.

– Ты что, знаком с царевной? – спросил он.

– Да.

– Вот как! – Саарсан был неприятно поражен, будто само знакомство с мохначом бросало тень на его нареченную.

– Она прекрасна, умна и добра, как фраваши, – продолжал Аоранг.

– Как кто?

– Преждерожденная душа, созданная из чистого света Исвархи. Вся ее жизнь суть благо и свет. А смысл ее существования – избавлять души, страдающие в нашем ущербном мире, от зла и боли. Ты разве не знаешь?

– Откуда мне знать? Меня не воспитывали жрецы Исвархи!

Шираму отчасти даже забавно было наблюдать, как мохнач, положив на колени свои лапищи, с умным видом рассуждает о тонкостях богословия. Но его покоробило, что Аоранг, похоже, лучше знаком с его невестой, чем он сам.

«Наверно, видел ее в храме на каких-нибудь богослужениях», – успокоил он себя.

Пришел Хаста, тоже грустный и молчаливый, забрался на воз и лег там, уткнувшись лицом в волчьи шкуры.

– Никогда не делай как я, солнцеликий, – сказал он через некоторое время, обращаясь к хитро поглядывавшему на него Аюру. – Я желал Айхе только добра… Но я легкомысленно позволил ей к себе привязаться, полагая, что меня ее любовные страдания никак не касаются… И теперь за это расплачиваюсь. Такие дары нельзя принимать безнаказанно…

– Этот ваш тайный разговор на стоянке? – догадался Аюр. – Так о чем он был?

– Я пообещал, что если Айха повезет нас в Аратту, то я выполню ее заветное желание. После того как я передам тебя государю, я должен вернуться на Змеиный Язык и прожить с ней год.

Аюр широко распахнул глаза, не в силах вымолвить ни слова. Даже Ширам был потрясен. Он подошел к возу и торжественно склонил перед жрецом голову.

– Я не ошибся в тебе, Хаста. Ты заслуживаешь глубочайшего уважения. Подобное небывалое самопожертвование достойно войти в легенды! Год с мохначихой… – Его передернуло. – Расстаться с жизнью было бы куда проще!

– И ты что, собираешься так поступить? – в ужасе спросил Аюр.

– А куда мне деваться? Я дал слово.

– Но это же невозможно! Как ты мог такое пообещать?!

– Я обязан был тебя оттуда вытащить, – страдальчески улыбаясь, сказал Хаста.

– Но какой ценой?! Год прожить в стойбище? С мохначихой?!

– А что такого? – обиженно встрял Аоранг. – Айха прекрасная девушка, очень милая и добрая. Вот вы оплакиваете Хасту, будто его собираются отдать в жертву подземным аарам, а я считаю, что ему повезло.

– Так, может, сам проживешь с ней год вместо него? – съязвил Аюр.

– Я не могу, – серьезно сказал Аоранг. – Меня уже избрала прекраснейшая из женщин. И пусть она вольна предпочесть другого – пока этого не случилось, я принадлежу только ей.

Хаста давно приучил себя не грустить подолгу. На крутом изгибе дороги он соскочил с воза и встал на обочине, глядя вниз и полной грудью вдыхая теплый воздух Аратты, напоенный терпкими ароматами горных трав. Перед ним в утренней дымке простиралась огромная плодородная долина, исчерченная прямыми линиями дорог, похожая с высоты на пестрое лоскутное одеяло. Далеко внизу белели крыши маленькой пограничной крепости, где их, видимо, сегодня ожидал ночлег.

– Послушай, Хаста… – раздался позади голос Аюра.

Огнехранитель обернулся. Царевич смотрел мимо него в золотистые дали, но мыслями как будто был не здесь.

– Я хочу спросить тебя как жреца. В последнее время со мной происходят удивительные вещи. Самое диковинное, конечно, это. – Он вытянул перед собой раненую руку. – Кому рассказать – не поверят, ведь даже шрама не осталось!

– Все равно расскажи обязательно, – посоветовал Хаста. – А мы подтвердим. Ты – избранник Исвархи…

– Я в этом не уверен, – тихо заметил Аюр.

– Что такое?

– Я вдруг подумал – точно ли Господь Солнце исцелил меня?

Хаста изумленно взглянул на царевича:

– А кто?

– Вот послушай, – заговорил Аюр, глядя в сторону. – Когда я соскальзывал в трещину, хватаясь за что попало, знаешь, о чем я думал? Об отце. Нет, не в том смысле, что звал его на помощь, – усмехнулся он. – Я думал о том, что я сейчас разобьюсь и он останется один… И это заставило меня вцепиться в край трещины, как будто я обернулся ящерицей… Я словно прилип к стенке… А еще я думал о том, что если я сейчас сорвусь, то вся Аратта осиротеет. И когда Солнце заберет отца к себе, то, скорее всего, начнется война… Я должен был остановить падение любой ценой, мне нельзя было умирать! И тут…

Аюр посмотрел на Хасту так, что у того пробежали мурашки по спине.

– Я увидел себя со стороны – как я падаю в пропасть! Я протянул руку и поймал себя – и очень-очень осторожно поставил на дно… Скажи, Хаста, кто спас меня на этот раз? И что мне со всем этим делать?

– Не знаю, что тебе сказать, светозарный, – озадаченно протянул жрец. – В священных книгах я не встречал ничего подобного и никогда о таком не слышал…

Он подумал и добавил:

– Так что, если кто-то начнет объяснять и говорит тебе, что делать, – не слушай. Если ты в самом деле избран, ты должен будешь найти ответ сам, и никакие жрецы тебе не помогут. А сбить с толку, заморочить – запросто. Это твой вызов – вот и прими его.

Аюр смотрел перед собой, обдумывая его слова. Его лицо в этот миг показалось Хасте совсем взрослым.

– Эй, взбодрись, светозарный! Мы уже почти дома. Аоранг послал вперед гонцов. Скоро ты со славой вступишь в столицу!

Хаста, щурясь, поглядел на небо:

– Посмотри, какой яркий сегодня восход. Аратта посылает тебе свои приветствия!

– А по-моему, – пробормотал Аюр, – он больше похож на кровь.