Праздник ингри хоть и казался бесконечным, однако наконец угас, как костер, в котором прогорели все поленья и остались лишь подернутые пеплом, едва рдеющие угли. Над берегом витал запах браги и разносился храп тех гуляк, которые не смогли добрести до своего ложа и заснули в траве или прямо под длинными столами.

Хаста тоже пытался спать рядом со своим алтарем, закутавшись с головой в одеяло и обняв для тепла гадательную собаку. Он бы и рад был уснуть, но ему не давали это сделать комары. Они противно пищали в темноте и больно кусались; главное же, что с реки их налетела целая свора, которая все увеличивалась. Такое ощущение, что комары ингри тоже решили устроить себе праздничный пир.

– Отродясь не встречал таких кровожадных и свирепых тварей, – раздраженно бормотал жрец, вертясь на своем ложе и шлепая по себе ладонями. – Это какие-то дикари, убийцы! То ли дело комары Аратты – скромные, воспитанные, миролюбивые существа! Если и укусят, то предупредительно остаются на месте, чтобы ты мог их прихлопнуть. Эти же мигом напьются крови и улепетывают, освобождая место для родни…

Из-за высокого шатра царевича донесся громкий хохот. Хаста приподнялся и прислушался. Похоже, еще кто-то неугомонный не спал. Жрец встал и, завернувшись в одеяло, побрел на голоса. За шатром у догорающего костра он обнаружил группу ловчих. На углях лежала сырая ветка и дымила, отпугивая комаров. Ловчие обсуждали предстоящую охоту.

– Что за зверя будем брать, слыхивали?

– Ингри говорят – секач. Только страх какой большущий.

– Мы что, за секачом в этакую даль тащились? – разочарованно протянул кто-то из ловчих. – Что их, в Аратте мало?

– Но этот вроде как куда поболее наших. Я с их охотниками беседовал, они мне в березовый срез тычут, показывают, что, мол, следы в толщину этой самой колоды.

– Может, они тебе говорили, чтобы ты ее в огонь подбросил? – беззлобно пошутил кто-то.

– У страха-то глаза велики, – проговорил Дакша, который полулежа дремал у огня. – Он бы тебе и в пень ткнул, если бы тот поблизости оказался. Их послушать, так завтрашняя тварь чуть меньше мамонта.

– А кто его знает? – возразил первый. – На Змеином Языке, помните, как жрец царевичу в дыму зверя показывал? Как потом царевич с лица сбледнул…

– Да его небось от дыма замутило.

Над поляной пролетели смешки, потом кто-то возразил:

– Секач – добыча славная, и взять его не так-то просто. Помню, гнали мы такого, а у него шкура – как броня. Стрелы отскакивают! Копьем его в бок ударил – так словно в ворота палкой стукнул. А он только обернулся – и на меня!

– И что ты?

– Да что я? Ничего. Убил он меня.

– И съел, – добавил кто-то.

Вокруг раздался радостный хохот.

– А если вправду, я на дерево взобрался, да так шустро, что и по лестнице бы так быстро не взбежал. Благо не один охотился – другие секача дальше погнали. Ну, в конце концов загнали, как иначе? Но до того он нам трех собак пропорол…

– Хорошо, что секач был, а не медведь, – добавил еще один из сидевших у костра ловчих. – Иной медведь еще и сам на дерево за тобой взберется без всякого труда. А ежели нет, то и свалить дерево может или так раскачать, что стряхнет тебя, словно еловую шишку, и шлепнешься наземь аккурат ему в лапы.

– Это да, – вторил ему третий ловчий. – Медведь – тот поопаснее будет. И на рану он крепок. Иного зверя подранишь да по кровавому следу за ним и идешь. А этот ежели со стрелой или копьем ушел, то лучше прочь бежать. Скроется – не найдешь. А потом сам к тебе придет. Когда ты не ждешь его…

– Ишь ты, прочь бежать! – хмыкнул кто-то. – Да ты с медведем-то побегай. Это он только с виду косолап, а если припустит, то и на коне не ускачешь.

Хаста устроился поблизости, там, где гуще всего дымила сырая ветка. Прикрыв нос ладонью от дыма, он слушал разговоры охотников, старательно запоминая звериные повадки. Не то чтобы он сам полагал стать ловчим, но все, что касалось мира вокруг, интересовало его столь живо, что он мог позабыть о еде и сне, в надежде разузнать что-либо новое.

– Это верно, – подтвердил слова приятеля охотник, что недавно рассказывал о секаче. – И главное, ежели с медведем нос к носу столкнешься – спиной к нему не оборачиваться. Вмиг лапой махнет и с головы всю кожу снимет, да еще и шею поломает. Потом наземь завалит, руки-ноги обгрызет, брюхо выпотрошит…

Рыжий жрец, представив себе это зрелище, невольно пожалел о сытной трапезе. А ловчий продолжал:

– А вот ежели не побежать, стоять да орать на него что есть сил – или стучать по дереву, или еще как шуметь, – вернее получится спастись. Если повезет, конечно. Но медведь – зверь разумный. А потому если удивить его, то, может, и не сунется. Ну и собак, понятное дело, крепких иметь нужно – эти завсегда помогают. У меня вот была такая, – как выйдет медведь, как на задние лапы встанет, так она сразу с лаем на него бросается. Бесстрашная!

– И что ж, где теперь твой пес?

– Задрал его медведь, – грустно поведал ловчий. – Только он на хозяина лесного бросился, тот его лапой под брюхо поймал, а когтищи-то ого! Ну и все – будто пятью ножами распорол…

– Да, медведь – зверь знатный, – зевая, заметил Дакша. – Даром что в Аратте их не водится. Но в Накхаране, в горах, эта тварь нередкая.

– Там вообще столько всяких тварей… – как бы себе под нос заметил другой ловчий.

Его слова встретили дружными негромкими смешками.

– Тебя послушать, так все зло из Накхарана.

– А разве добрый человек змеей себя кликать будет? – запальчиво возразил ловчий. – Вон у нашего видел, какая за спиной косища? И вся изукрашена словно чешуей – ни дать ни взять гадина ползучая свисает… Раньше, мне дед рассказывал, еще и лицо раскрашивали – на лбу змеиные морды рисовали. Со стороны – как будто из человека змей глядит…

– И нынче, говорят, красят, – добавил кто-то, – только в городах им это запретили, чтобы детей и женщин не пугать.

– Ага. Чтобы на них, случаем, никто не поохотился, – пошутил кто-то.

Шутка имела успех, однако, отсмеявшись, ловчие начали опасливо кидать взгляды через плечо.

– Ладно, – махнул рукой Дакша. – Спать надо идти.

Один за другим охотники вставали, потягиваясь и зевая, и расходились по своим шатрам.

– Когда выходим-то? – спросил кто-то старшего ловчего. – Не завтра, надеюсь?

– Нет, говорили же. Сперва дикари жертвы принесут, в этой их лесной избе. Иначе на неведомого зверя идти боятся.

– Что за лесная изба?

– Да ты все прослушал! Вождь их, Толмай, нынче за столом рассказывал. Есть, говорит, в старице реки каменное яйцо, а на том яйце стоит большая изба, вся черепами увешанная, – дом лесной нечисти. В ней ингри богу леса жертвы приносят за благополучную охоту. Еще он запретил туда ходить нашему царевичу – дескать, мал еще…

– Хе-хе… А мы туда пойдем?

– Вроде нас не звали. Вождь сказал – они завтра поколдуют, потом поведут нас за зверем.

– Ну и ладно. Хоть дух переведем, отоспимся…

«Кто отоспится, а кому на заре возжигать огни и петь приветствие солнцу», – угрюмо подумал Хаста, устраиваясь у костра и вновь заворачиваясь с головой в пропахшее дымом одеяло.

На этот раз ему даже удалось заснуть и проспать какое-то время, пока его не разбудили вопли.

– Джериш! – орал где-то у дальней стены частокола Ширам. – Твои воины спят на посту!

Хаста услышал, как злобно огрызнулся глава жезлоносцев, и ругань пошла с удвоенной силой.

«Да что же это такое! – чуть не взвыл жрец. – Опять Ширам поцапался с ариями! В последнее время уже ни дня нет без свары! Хоть бы один из них уже прибил другого поскорее и ушел спать!»

Голоса однако не затихали. Мимо костра кто-то пробежал. Во встревоженном гомоне все чаще слышалось имя Аюра.

Хаста высунул голову из-под одеяла как раз вовремя: оба воина, забыв о ссоре, спешили к шатру царевича.

Жезлоносец, охранявший ворота, хмуро глянул на приближающегося Ширама и пробормотал ругательство, намекающее на близкое родство с накхом. Сейчас, дорвавшись до власти, этот недомерок рад поглумиться над славными воинами личной стражи государя! Это ведь его сородичам положено охранять дворец в ту пору, когда добрые люди спят, а бодрствуют только разбойники да крысы.

Вот для чего, спрашивается, сейчас нужна стража у ворот? Может, он опасается, что за ночь ингри разберут ворота на дрова?

Эта мысль неожиданно развеселила стража, и он с улыбкой поднял оружие, приветствуя обходящего посты накха.

– Все спокойно?

– А чему тут беспокоиться? – чуть насмешливо, с вызовом спросил арий. – Бревна ограды все на месте!

Он кивнул на сбитые в ряд заостренные древесные стволы в два человеческих роста, вкопанные вокруг стана.

– Вот пусть и дальше там остаются, – не вдаваясь в лишние разговоры, буркнул накх и отправился дальше.

Сейчас он особенно жалел, что рядом нет хотя бы пары его сородичей. Насколько спокойнее была бы его жизнь! Этих надменных арьев, сколько ни учи, не научишь, что война в чистом поле – слишком большая роскошь, а могильники полны тех, кто искал в битве честной схватки. Конечно, ингри кажутся народом мирным и доброжелательным. Возможно, теперь они станут не просто дикарями, которых давным-давно обложили податью да и забыли, – теперь с них начнется покорение этого отдаленного, но весьма богатого края.

Но все это только видимость – а как все обстоит на самом деле? Никто не знает. Даже этот рыжий ловкач Хаста не прочтет в своем волшебном дыму потаенных мыслей ингри. Оно и понятно – как можно доверять людям, если они не одной с тобой крови?

Он дошел до следующего поста и едва не задохнулся от негодования. Два ария, которым полагалось беспрестанно обходить свою часть стены, дремали, прислонившись спиной к бревнам частокола.

Ширам едва удержался от того, чтобы не пнуть ближайшего часового сапогом, лишь заорал:

– Джериш! Иди сюда!

– Жену свою так звать будешь, – донеслось из шатра главы Полуденных Жезлоносцев. – Чего надо?

Хмурый великан не спеша вылез наружу, накинув на плечи шерстяной походный плащ.

– Твои люди спят на посту!

– Послушай, Ширам, – нависая над накхом, процедил тот. – Мои люди за день устали и должны отдохнуть. Вон, бери охотников. Пусть они тебя развлекают сколько заблагорассудится.

– Напоминаю, мы в походе, – внешне спокойно заговорил Ширам, еле сдерживая ярость, – а значит наша крепость должна охраняться наилучшим образом…

– Да пошел ты! Эй, парни, всем спать!

– Ты соображаешь, что делаешь? – перешел на шипение накх и, обернувшись, рявкнул: – Всем стоять на месте! Кто двинется, убью!

Он вдруг осекся. Весь гнев его мгновенно пропал, сменившись нарастающей тревогой.

– Где Аюр?

Джериш взглянул на него озадаченно:

– Где-где? У себя в шатре.

– Мы тут орем как резаные. Царевич наверняка должен был услышать и выскочить!

– Я говорю – он спит! – уже не так уверенно ответил Джериш. – Вон, караульный стоит…

У большого расписного шатра и впрямь переминался с ноги на ногу молодой воин. Не говоря ни слова, Ширам развернулся и направился к временному обиталищу Аюра. Джериш последовал за ним.

– Солнцеликий спит, – попытался было сказать страж, преграждая ему путь. Но Ширам слегка качнулся и обтек его, слово пустое место. Сердце его колотилось, как бубен колдуна в день весеннего обновления, когда Великий Отец-Змей меняет кожу. Тонкий слух, воспитанный годами обучения, уловил то, что заставило его побледнеть. Из шатра не было слышно ни звука дыхания, ни биения сердца.

Ширам отвернул полог шатра и замер. Несколько мгновений он стоял так, замерев, подобно одному из бревен частокола.

– Джериш!

На этот раз предводитель жезлоносцев, должно быть понимая, что дело скверное, метнулся к накху так быстро, что смог бы опередить пущенную им же стрелу. Он заглянул в освещенный слабым огоньком глиняной светильни шатер и громко выругался – царевича внутри не было.

Ширам уже рыскал по шатру в поисках следов.

– Лука и колчана нет… И пояса с кинжалом тоже.

– И сапог, – хрипло добавил Джериш. – Должно быть, сам ушел…

– Джериш, убей этого недоноска! – Накх ткнул пальцем в побелевшего от ужаса юного воина.

Без лишних разговоров глава жезлоносцев с размаху двинул подчиненному в челюсть так, что тот рухнул без чувств, уже не услышав обещания в случае неудачных поисков снять с него шкуру и натянуть на барабан.

– Царевич наверняка где-то в крепости, – произнес Джериш. – Вокруг стража, ворота закрыты – он не мог уйти. Он ведь сам ушел, его не похитили – раз лук с ним…

– Такой лук, как у Аюра, могли и похитить, – мрачно возразил Ширам. – Не говоря уже о сапогах, поясе и кинжале из небесного железа. Возьми своих людей и обыщи стан.

– А ты?

– А я буду искать царевича, – съязвил накх, удаляясь в сторону ворот.

«Пусть хоть все перероет – я уверен, что Аюра здесь нет. Но в лесу от этих горластых ариев никакого толку. А вот от пары-тройки ловчих, пожалуй, будет польза…»

Ему вдруг припомнилась волчья стая, замеченная им в предутреннем тумане недалеко от подножия холма, и сердце его сжалось от тревоги. Только бы царевича понесло в деревню. Только бы не в чащу!

Наверняка все объяснится самым простым образом: какая-нибудь местная девица состроила блистательному красавчику глазки, он и рад. А бранил их давеча небось для отвода глаз… Ширам попытался вспомнить момент, когда кто-то из девиц успел поворковать с Аюром и договориться о тайной встрече. Нет, кажется, такого не было. Неужели пропустил? Но как?

Ширам бросил взгляд на стражей у ворот. Мог ли царевич попросту выйти и отправиться через ворота по тропинке? Вряд ли. Арии, конечно, плохие сторожа, но не настолько же! Они бы не выпустили Аюра одного. Да и мимо стоянки мохначей незаметно не проскользнешь. Мамонты учуяли бы чужака, подняли рев… Раз так, значит он перелез через частокол. Летать по небу арии, даже царского рода, пока вроде не научились… Где он мог перелезть? Конечно, не на виду у дозорного…

Ширам подошел к воротам.

– Не проходил, – не дожидаясь вопроса, замотал головой жезлоносец. – Солнцем клянусь!

Не ответив ему, накх повернулся спиной к воротам и начал внимательно осматривать частокол. Мог ли царевич перелезть возле спящих стражей? Тоже вряд ли – а если бы проснулись? Он еще раз оглядел ту часть стены, которая была видна от ворот…

– Шатер разрезан! – послышался издалека голос Джериша. – Вот здесь!

Предводитель жезлоносцев появился из-за шатра.

«Да, именно там – эта часть от ворот не видна, – подумал накх. – Похоже, юнец хорошо усвоил мои наставления в высоком искусстве оставаться невидимым…»

Не говоря ни слова, он направился к стене, взошел на дощатый настил и поглядел через зубцы на ночной лес.

«Просто уцепиться за край стены и перемахнуть через нее у Аюра бы не получилось – слишком высоко. Что-то подставил? Тогда где оно? А что, если мальчишка умудрился освоить ходьбу по деревьям? Я ведь и показал ему всего раза два…»

Ширам взмахнул рукой, и из рукава появилась недлинная веревка с множеством узлов и петлями с обоих концов. Бросок – и она обвилась вокруг одного из заостренных бревен. Еще миг – и накх легко взлетел на стену. Деревья обтесывали недавно – значит древесина еще не высохла и должна сохранить след от веревки…

Он оглядел заточенные колья – один, другой, третий… Ну вот, так и есть. Вот она, отметина!

Тут саарсан заметил посреди двора взволнованного Хасту, который тоже явно кого-то искал, и семенящую за ним собаку.

– Эй, жрец, – крикнул он с частокола, – твоя пустолайка умеет брать след?

– Моя собака посвящена богам. Она не для выслеживания, а для прорицания, – несколько обиженно ответил Хаста.

– Да? Тогда пусть проречет, куда наш славный царевич собрался среди ночи?

– Этого она не сможет.

– Вот же бесполезная тварь! – бросил Ширам, намереваясь спрыгнуть со стены. – Скажи ловчим, чтобы выходили за ограду и искали под ней следы. Пусть смотрят внимательно – Аюр не мог улететь…

– Собака не может тебе сказать, – между тем продолжал рыжий жрец, – зато я могу.

– Что?!

– Нынче ночью, после деревенского пира, ловчие у костра вели беседы о прежних и грядущих охотах. Также они вспоминали некое лесное святилище, в котором, по словам местных жителей, хранятся останки невиданных зверей, что забредают порой в этот край прямиком из Бездны…

Ширам тут же вспомнил рассказ вождя о чудовище, прилетевшем некогда на берега Вержи.

– А еще, – подтверждая его мысли, продолжал Хаста, – они говорили о том, что вождь запретил Аюру это святилище посещать, ибо тот пока еще не зрелый муж, а несмышленый отрок. Вот я и подумал: а ведь ловчие сидели прямо у шатра Аюра и ему было все прекрасно слышно…

Волосы Ширама зашевелились на затылке от этих слов. Запретное капище лесного бога! Каких угодно ловушек местные дикари могли понаставить, чтобы уберечь его от чужаков! Бог весть как поведут себя духи свирепых тварей, нашедших там свой последний дом, когда туда войдет непосвященный!

– Молись, Хаста, и приноси жертвы, – глухим голосом велел Ширам, – чтобы твои молитвы звучали громче, чем голоса лесных духов!

Он спрыгнул наружу, перекатился кувырком по склону и встал на ноги.

Да, вот здесь неподалеку – примятый мох. Значит, и Аюр спускался тем же способом.

Лес непроглядной, молчаливой стеной стоял перед ним, отпугивая чужаков одним своим видом. Что за нелегкая понесла туда Аюра! Неужели любопытство его оказалось так велико, что пересилило и усталость, и здравый смысл? Или сам он не понимает, как неуместно и опасно нарушать обычаи местных дикарей, когда они только-только наладили с ними добрые отношения?

Издалека послышались голоса ловчих, замелькали огни факелов. Ширам решил их не дожидаться. К чему? Тем не составит труда отыскать его след. Сейчас главное – как можно скорее догнать царевича и перехватить его, пока тот не добрался до капища.

Дни, проведенные когда-то в пещере, подарили глазам накха способность видеть в темноте. Теперь все предметы становились для него еще более выпуклыми, чем при свете. Все полутона стирались, оставляя лишь черный и белый цвета. Наклоняясь к земле, подобно собаке-ищейке, Ширам двинулся по следу.

Слабые отпечатки на земле говорили, что сперва Аюр явно шел осторожно, ставя ногу на носок, предварительно ощупывая им землю и уж потом опуская ступню. Должно быть, опасался, что хруст веток разбудит дремлющих сторожей и выдаст его. Но когда ограда острожка окончательно скрылась из виду, след стал вполне отчетливым. Утратив опаску, царевич беззаботно устремился вперед – и тут же поставил ногу на прикрытую мхом и листьями гнилушку. Та проломилась под его ступней, и, чтобы удержать равновесие, он опустил вторую ногу сразу на подошву. «Так-так, – хищно ухмыльнулся Ширам. – Значит, раньше он крался пригнувшись, смотрел под ноги, а потом выпрямился и пошел напролом…»

Накх вполне понимал, почему Аюр действовал именно так, поскольку сам же его обучал. Треск в ночном лесу – признак силы. Лань, на рассвете спешащая к водопою, идет бесшумно. А секач, на которого и волчья стая решается броситься лишь с большой голодухи, не разбирает пути.

При мысли о волчьей стае у Ширама заныло под ложечкой. Одной из добродетелей и обязанностей накхских вождей было истреблять волков, посягающих на пастбища в родном Накхаране. Своего первого волка Ширам убил в неполные десять лет и с той поры прекрасно знал их повадки и на что они способны в бою. Будь здешние волки обычными зверями, Аюру нечего было бы опасаться – волки боятся людей и избегают их. Но здешние звери – огромные, подобные призракам – ничего не боялись и сами приходили на зов пастушьей дудки… Неизвестно, какое колдовство связывает их с ингри. Но вряд ли они примут Аюра за одного из дикарей, если, не приведи боги, встретят его…

«Зачем же тебя понесла нелегкая на это капище? – крутилось в голове Ширама. – Отчего не посоветовался со мной?» Ответ был очевиден – накх не пустил бы его. Конечно не пустил! Стал бы объяснять, что не следует без нужды попирать обычаи дикого племени, тем более если только что возвел их вождя в наместники. «Он мог тайком попросить Джериша, – не унимался внутренний голос. – Этот крикливый болтун с радостью бы согласился, лишь бы наследник престола обратил на него внимание…»

Но нет, Аюр пожелал идти один! Не хотел раздора в отряде? Это вряд ли, на такие мелочи царевич никогда не обращал внимания… Или же захотел испытать себя? Уж скорее второе – после того как вождь прямо в лицо сказал ему, что охотничье капище не для мальчишек. Похоже, понятие разумной осторожности у всех ариев не в чести, а у царевичей его и вовсе нет…

Ширам не сразу заметил, как мир постепенно начал обретать цвета. Темень между деревьев становилась уже не такой непроницаемой, в кронах послышались первые робкие голоса ранних пташек… Он шагал через лес – и вдруг под ногами у него возник край обрыва.

Любой другой на его месте точно сделал бы еще шаг – и сорвался прямо в глубокий овраг, невидимый за густой порослью можжевельника. Ширам наклонился, внимательно осматривая кромку. Так и есть: здесь нога Аюра соскользнула, вывернув скрытый палой листвой камень, он успел схватиться за ветку – вон она, надломленная, – и все же съехал вниз.

Ширам вгляделся во тьму оврага. В том, что царевич сейчас где-то там, у накха не было сомнений. На пиру, который Толмай устраивал в честь своего высокого гостя, один из не совсем трезвых охотников-ингри расписывал, что Лесная Изба срублена на каменном яйце, снесенном диво-птицей, и что яйцо это застряло в прежнем, сухом русле Вержи, после чего вода проложила себе новое русло – там, где река сейчас. Идти во тьме, придерживаясь верха оврага, невозможно – берег густо зарос и просто не виден. Значит, Аюр пошел дальше понизу, прямо по старице. Знал ли, куда идти? Несомненно, знал. Если этот овраг – то самое старое русло, то даже при совсем высохшем дне легко разобрать, в какую сторону прежде шло течение…

А вот и след. Ширам разглядел глубокие отметины от сапог на глинистом склоне и тут же спустился вниз сам. Надежда, что дно сухое, не оправдалась. Меж обкатанных камней струился скудный ручеек, вокруг которого, засасывая ногу по голень, чавкала непролазная грязь.

Накх выругался, выбираясь из глинистой жижи и стараясь держаться ближе к стенке оврага. Одно хорошо – следы царевича были в ней отчетливо видны.

«Клянусь, я принесу богатые подношения солнечному богу ариев, если хранимый им царевич притомился и отдыхает где-нибудь поблизости! А еще лучше, если, устыдившись своей глупой затеи, он возвращается в острожек…»

– Эй-эй! – послышалось сверху оврага. – Маханвир, ты там, внизу?

Ширам узнал голос Дакши. Стало быть, ловчие догнали его.

– Аюр шел здесь, – отозвался он. – Пусть один из вас переправится на другой берег. Идите по обе стороны и старайтесь не потерять друг друга. Перекликайтесь, ищите следы – вдруг царевич решит выбраться наверх…

– Мы видели здесь и другие следы, – с тревогой сообщил старший ловчий. – Это были следы волчьей стаи!

– Значит… – нахмурился Ширам, однако договорить не успел.

Где-то впереди послышался тоскливый, надрывающий душу волчий вой.