Глава 7

Институт военных священников в России возродили еще в двадцать первом веке. Поначалу дело шло туго. Полковых батюшек катастрофически не хватало. Из десяти вакансий хорошо, если заполняли одну. Военные требовали, чтобы капеллан был здоров и послужил в армии. Среди выпускников семинарий таких было мало. К тому же они не рвались в армию. И служба тяжелая, и контингент сложный. Бабушек в приходах окормлять проще. Так продолжалось долго, пока в чью-то светлую голову не пришла мысль объединить должности капеллана и заместителя командира по воспитательной работе. Идея, впрочем, лежала на поверхности: в армиях западных стран такое практиковалось давно. Но в России пошли дальше — в Петербурге открыли военно-духовную академию.

Злые языки после утверждали, что Министерство обороны и Священный синод пришли к соглашению вследствие перепроизводства священников. Все большее число выпускников семинарий не находили себе применения. Как бы то ни было, но к начинанию подошли серьезно. Преподавателей отобрали лучших. Вкупе со стремлением курсантов учиться это дало хороший результат. Выпускников академии армия расхватывала, как горячие пирожки. Отменная теологическая и общегуманитарная подготовка, которой славились духовные вузы, в сочетании с военными знаниями превращала капелланов в специалистов редкого профиля. Они с равным успехом могли сочетать обязанности командира мирного времени, воспитателя и священника.

Конкурс в академию был огромный. Оно и понятно. Капелланам присваивали офицерские звания. Это гарантировало высокий оклад, бесплатное жилье и достойную пенсию. Имелись у капелланов карьерные перспективы. Главный военный священник Российской армии носил генеральский чин и занимал должность заместителя министра обороны. Капелланов рукополагали в сан независимо от семейного состояния. А вот для выпускников семинарий это была проблемой. Трудно найти матушку, с которой пройдешь через всю жизнь. Требования к ней специфические, а жизнь — штука извилистая. Развод влечет лишение сана и, следовательно, служения. Принять постриг? Не каждый готов стать монахом. Получить сан в целибате? Его дозволяли только с 30 лет. Для капелланов ограничений не существовало. Он мог отказаться от целибата и жениться, как, впрочем, и принять постриг. Последнее случалось редко. В военно-духовную академию принимали с определенными данными. Приятная внешность, высокий рост, умение говорить. Плюс гарантированный оклад, жилье, запрет разводиться… Невесты, особенно из числа поповн, курсантов пасли. Их находили в сетях, записывались в друзья и приглашали в гости. У ворот академии дежурили девицы. Выходившие увольнение курсанты, попадали под обстрел их глаз. На шеи девушки не вешались — упаси Бог! Они ведь приличные барышни, а не какие там б… Но стоило с ними заговорить… С курсантом знакомились и тащили гулять. Затем следовало приглашение в гости и знакомство с родителями. «Редкая птица долетит до середины Днепра, а курсант — холостым к выпуску», — шутили наши преподаватели. Мне удалось.

Мы носили обычную форму. От других курсантов отличались только серебряными крестиками в уголках воротников. Но и этого хватало. Девушки заговаривали с нами на улицах и стремились познакомиться. Из-за этого нас не любили курсанты других вузов, особенно мореманы. Их уязвляло, что девочки предпочитают «попов». Нас регулярно пытались бить. Но рукопашку в академии преподавали отменные спецы. В драках «попы» выносили мореманов на раз, даже уступая им численно. Начальство на это закрывало глаза. Капеллан, конечно, священник, но он еще и офицер. Какой из него командир, если не может дать сдачи? Единственное, чего требовали от нас, так это не попадаться «комендачам». Разбитая рожа и порванный мундир карались епитимьей. Их раздавали щедро. Священнику не пристало ходить с битой мордой! Подтекст: драться нужно уметь. Ты будущий капеллан или чмо?

В академию я поступил под фамилией матери. Так посоветовал отец. В академии учились парни из небогатых семей, а тут сын миллионера… Головатый — фамилия обычная. А вот имя редкое, но в святцах и не такое встречается. Капитон происходило от латинского capito, что означает «голова». Добавьте фамилию и поймете, почему меня звали «Кап-два».

Академию я окончил с отличием. Назначение получил в военно-космические войска. На международную базу Реджина прибыл в радужном настроении. У меня будет своя церковь, где я буду служить. А потом… Мне грезились дальние походы, открытие новых миров. В мечтах виделось, как мы высаживаемся среди туземцев, и я проповедую им Слово Божье… Обломали меня сходу.

— Пойдешь в роту! — просветил меня капеллан группировки, владыка Павел.

— Роту? — удивился я. Низшей должностью капеллана был заместитель командира батальона.

— Это не обычная рота, — хмыкнул полковник. — Конвойная. Сопровождает космические грузовики с рудным концентратом. Они лакомая добыча для пиратов, поэтому приходится охранять. То же делают и американцы. У них здесь полк, поэтому мы в соответствии с соглашением не имеем права держать бригаду, хотя грузовиков у нас больше. Поэтому придумали усиленные конвойные роты. Сокращенно УКР, в просторечии — «укурки», — владыка усмехнулся. — По численному составу рота равна батальону. Ты назначен в шестую. Предупреждаю: контингент трудный. По боевым качествам рота лучшая в полку, но вот что касается моральных… — полковник вздохнул. — Дерутся, как черти, прости Господи! — он обмахнул себя крестом. — Но и гуляют также. Пьют, задирают американцев. Драки с ними — обычное дело. А амеры пишут жалобы, — владыка вздохнул во второй раз. — Сам понимаешь, насколько это приятно. Беда в том, что в роте этим гордятся. Напились — молодцы! Начистили рожи амерам — герои! Придумали себе неуставной знак — окурок в зубах черепа, и носят его напоказ. Дескать, знай наших! Твой предшественник не справился. Потакал нарушителям, проводил общие исповеди…

Я кивнул. В академии нас учили: общая исповедь таинством не является. Она не ведет к сердечному сокрушению и не служит путем исправления грешника. В армии общая исповедь дозволяется лишь перед боем. Когда времени нет, а причастить нужно каждого.

— Думаю, ты справишься, — заключил напутствие владыка. — Я посмотрел твое личное дело. Драться умеешь, — он вновь усмехнулся и сделал знак. Я встал и сложил руки для благословения.

Конвойный полк дислоцировался у космопорта. Туда я добрался к вечеру. Личному составу меня представили на утреннем построении. Я ловил на себе иронические взгляды контрактников. Перед ними стоял пацан в лейтенантском мундире с наперсным крестом. Годами моложе многих из них. «Воспитатель, млять!» — читалось в их взглядах.

— Литургия состоится в воскресенье в девять часов утра, — сказал я, когда командир роты завершил представление. — Желающих исповедаться жду ежедневно в клубе после восемнадцати часов.

Как таковой церкви в роте не было. Ею служил клуб, где в будние дни шли занятия, а в выходные проводили торжественные мероприятия. В воскресенье стулья вытаскивали, и разворачивали иконостас. Священник ставил походный алтарь. Исповедь принимали здесь же.

Я понапрасну просидел в клубе три вечера. Никто исповедоваться не пришел. Воскресную службу я начал без смирения в душе. Этому способствовал и тот факт, что вел я ее один. Предшественник не озаботился созданием в роте хотя бы малого причта. Не было даже пономаря. И это при таком количестве верующих! Из личных дел следовало, что православных у нас три сотни. Сейчас они стояли передо мной, наблюдая, как священник корячится.

Приготовив Святые Дары, я вознес молитву и обратился к пастве.

— Есть здесь исповедники?

Ответом мне было молчание.

— В таком случае причащать некого.

Я взял потир и осушил его до дна, после чего смачно закусил просфорой.

— Ни х…я себе! — воскликнул сержант в первом ряду.

Командир роты метнул на него взгляд, и сержант вжал голову в плечи. Я притворился, что не расслышал. После службы контрактники отправились в город, где растеклись по злачным местам. Накануне они получили денежное содержание, так что гулеванили от души. О чем мне сообщил утром владыка.

— Опять твои отличились! — сказал сердито. — Трех амеров отмутузили. Один из них — в госпитале. А ты в это время пьешь вино и просфорой закусываешь. В храме!

— Оставшиеся от причастников Святые Дары священник обязан употребить сам, — сообщил я.

— А то я не знаю! — рассердился полковник. — Но где сказано, что он должен делать это на виду у всех, да еще демонстративно? Гляди, Кап, допрыгаешься! На Куру сошлю.

Я мысленно перекрестился. Кура — пустынная планета на краю галактики считалась последней дырой. Туда ссылали залетчиков. Служить там было тоскливо, народ деградировал и спивался. После Куры попасть в нормальную часть было нереально.

Утро началось с физической подготовки. Контрактники выстроились у полосы препятствий помятые. Их лица их несли следы вчерашнего удовольствия. Некоторые обзавелись фингалами. Командиры взводов развели бойцов по стартовым позициям. Пары пошли. Мы с командиром роты наблюдали, как они нехотя бегут по мосткам, лезут по лестницам, прыгают в отверстия в щитах — словом, изображают штурм космического корабля.

— Ползают, как сонные мухи! — буркнул командир роты.

Я был точно такого же мнения. Внезапно заметил у стартовой позиции сержанта-матерщинника. В паре с другим контрактником он ждал своей очереди. Колебался я недолго. На мне была такая же, как и на контрактниках, полевая форма, а наперсный крест я оставил в штабе. Устав позволял не носить его на тренировках. Я подошел и дал знак партнеру сержанта отойти в сторону. Сам встал на его место.

— Вы это чего, батюшка? — удивился матерщинник.

— Собираюсь надрать тебе задницу, сын мой.

За спиной раздали смешки.

— Я не из этих, батюшка! — насупился сержант.

— Вот мы и проверим!

Ход занятий сбился. Все, включая командиров других взводов, теперь стояли и смотрели на нас. Рота предвкушала развлечение. Я кивнул взводному.

— Пошли! — скомандовал он.

Полоса препятствий конвойной роты считалась сложной. Ну, это как сказать. В академии мы бегали и не такие. Гоняли нас как сидоровых коз. Хотя неизвестный мне Сидор, будь у него коза, животное бы пожалел. Какое после этого у нее молоко?

Матерщинника я опередил сразу. За спиной закричали и заулюкали. Соперник наддал. Лестницу мы преодолели почти разом, но у дыры в щите он замешкался — подвела нарушенная возлияниями координация. Я прыгнул, перекатился, уклоняясь от рванувшегося мне навстречу бревна, соскользнул по шесту, протиснулся в щель, и по натянутому канату пополз к финишу. Когда спрыгнул на пол, матерщинник только брался за канат. Крики в зале стихли — болели не за меня.

— Ну? — спросил я сержанта, когда тот встал рядом. — Что насчет задницы?

Контрактники заржали. Они симпатизировали сержанту, но почему бы не посмеяться? Армейская жизнь бедна на развлечения. Матерщинник метнул на меня злобный взгляд, и я понял, что позор мне припомнят.

— Неплохо! — сказал командир роты, когда я вернулся к нему. — Честно говоря, не ожидал. Прохоров у нас в числе лучших.

— Много пил вчера! — сказал я.

Майор кивнул, соглашаясь. «Вот и сказал бы это ему сейчас! — подумалось мне. — Я для них никто, а тебя послушали бы». Однако майор промолчал. Он, как и личный состав роты, встретил меня прохладно. В беседе заявил, что прежний капеллан его вполне устраивал, толку в замене он не видит. Помогать мне воспитывать личный состав майор явно не собирался.

Мстя Прохорова сбылась скоро. Я по-прежнему ждал исповедников в клубе, и они к моему удивлению прибыли — с десяток контрактников во главе с Прохоровым. С ними была девушка. Я узнал ее. В роте служили женщины, но Анна выделялась из их среды. Ее щеку пересекал шрам от края глаза до подбородка. По-видимому, рана плохо заживала, и из-за этого рубец вышел толстый и багровый. Лицо он уродовал. В роте, как я знал, девушку звали «Анка-пулеметчица». Импульсной пушкой она орудовала, как кисточкой для макияжа.

— Мы, это… на исповедь, — сказал Прохоров. Я заметил, как другие контрактники заулыбались, и заподозрил подлянку. Прохоров подтолкнул Анну в спину, и она подошла ко мне.

— Грешна, батюшка! — произнесла, склонив голову.

В ее голосе не чувствовалось раскаяния, да и говорила она громко. Исповедники так себя не ведут.

— Слушаю! — сказал я.

— Я влюбилась в нашего ротного священника и мечтаю его соблазнить, — сообщила девушка.

Контрактники в стороне едва сдерживались от смеха. Все ясно: подстава. Мгновение я колебался. Прогнать Анну? Они этого и ждут. В полку будут обсуждать, как капеллан кричал и топал ногами на исповедника. Думал я недолго.

— Это тяжкий грех, чадо! — сказал громко. — Встань на колени!

Анна поколебалась, но подчинилась.

— Как говорят в миру: «Не согрешишь, не покаешься». Так что приступай! — я потянул молнию на брюках. — Нежно и с молитвой.

Контрактники на мгновение застыли, но затем, не удержавшись, заржали. Сгибаясь от хохота, они метнулись к выходу. Анна вскочила и, вся пунцовая, устремилась следом.

Владыка связался со мной в тот же вечер.

— Ты охренел, лейтенант? — набросился он на меня. Обращение по званию демонстрировало высшую степень его гнева. — Предлагать прихожанке совокупление в церкви?!

— В клубе, — сказал я. — Церковью он становится, когда заносят алтарь.

— Какой, хрен, разница? — рявкнул он. — Она пришла на исповедь.

— Совсем нет. Их целью было унизить меня. Обдуманная провокация.

— А ну-ка, ну-ка? — заинтересовался владыка.

Я рассказал.

— Совсем охренели! — сказал полковник после того как я смолк. — Надо же — священника провоцировать! Что там твой командир думает? Я его раком поставлю!

— Не нужно, — попросил я. — Сам разберусь.

— Смотри! — сказал владыка. — Но если что… Как, кстати, ты ей сказал? Нежно и с молитвой? — он ухмыльнулся и прервал связь.

Спустя день я понял, что родил мем. Я шел мимо проходной, где двое солдат из другой роты затаскивали в грузовик шкаф.

— Давай, давай! — понукал их сержант. — Не ленись! Нежно и с молитвой…

Мем мемом, но на исповедь ко мне по-прежнему не шли. По этой причине не было и причта. Допускать к службе пономаря, который не исповедуется и не причащается, я не мог. Так продолжалось, пока нас не послали на боевую операцию

На конвои пираты не нападали — боялись. Что русские, что американцы разносили бандитов в пыль. Грабили одиночек. Не все владельцы транспортных кораблей ходили в конвоях. Во-первых, требовалось ждать, пока тот сформируют, во-вторых — платить. Желающие сэкономить находились. Вот их-то и поджидали пираты. Они неплохо знали маршруты движения кораблей, или же кто-то сливал им информацию — скорее всего, что второе. Грузовики захватывали, выгружали концентрат, а заодно чистили экипаж от ненужных им вещей и денег. Сами корабли пиратов не интересовали — слишком приметные, продать не удастся. Грузовики с разбитыми двигателями и с выведенной из строя навигационной системой оставляли в космосе — пиратам требовалось время, чтобы безопасно уйти. Судьба экипажа бандитов не беспокоила. Остались живы — пусть радуются. Поболтаются в космосе, а там найдутся по маяку. Иногда находили поздно. Незадолго до моего прибытия на Реджин патрульный катер наткнулся на ограбленный пиратами российский грузовик. Экипаж был мертв. Пираты забрали у них воду и продовольствие, и люди не дождались помощи.

Этот случай всколыхнул базу. Ладно, грабить, но приговорить людей к мучительной смерти! С Земли рыкнули: найти и уничтожить! Пиратов решили ловить на живца. Операцию разработали втайне. Шестая рота сопровождала конвой к приискам, где ее ждал якобы нагруженный корабль-обманка. По документам в трюме корабля лежал концентрат. На самом деле там оборудовали казарму для штурмовиков. Легенда была простой. Корабль, не желая ждать каравана, отправляется в путь, его захватывают пираты. И вот тут-то их ждет сюрприз. В штабе не сомневались, что информация о грузовике-одиночке попадет к пиратам, и те клюнут. На приисках «текло», поэтому главным было обеспечить скрытность «сюрприза».

Об операции я узнал в последний момент.

— Остаешься на базе! — сказал командир роты, введя меня в курс.

— Хотел бы сопровождать роту! — возразил я.

— Зачем? — удивился майор. — Капелланы не воюют.

— У меня отличная медицинская подготовка, а с ротой летит всего один врач. А если раненых будет много? Священник в любом случае не помешает. Скажем…

— Этого не надо! — перебил майор. — Двухсотых у нас до сих пор не было. И не будет, пока я командир. Кто такие эти пираты? Сброд! Только с безоружными могут воевать.

Как он сильно ошибался, выяснилось позже…

На операцию меня взяли. Я связался с владыкой, тот похлопотал. В штабе полка только плечами пожали. Капеллан хочет на операцию? Да хоть в ад, лишь бы под ногами не путался. Я обещал.

Пираты ждали нас на середине маршрута. Появившийся на экранах крейсер дал предупредительный залп и приказал лечь в дрейф. Мы подчинились. Майор объявил боевую тревогу. Укурки, одетые в скафы, выстроились в трюме.

— Мы знаем, что делать, парни! — сказал майор. — Как только откроют шлюз…

Слушали его вполуха. За время, что мы были в пути, порядок действий вбили в голову каждого, чему в немалой степени способствовали ежедневные учения. Командир роты службу знал. Когда он умолк, вперед вышел я. Майор глянул свирепо, но промолчал.

— Братья! — сказал я. Сейчас это обращение было к месту. — Скоро нам предстоит бой. Как ваш духовный отец я хочу, чтобы вы шли в него, причастившись Святых Даров. Ибо в этом случае, если кто-то падет в схватке, то наследует рай, — я поднял над головой ларец со Святыми Дарами. — А теперь повторяйте за мной! — Я взял ларец в левую руку и перекрестился. — Исповедую тебе, Господу Богу моему и Творцу, Отцу, Сыну и Святому Духу…

Слова общей исповеди зазвучали слаженно и торжественно. Их произносили истово. Перед боем даже атеисты становятся верующими, это нам еще в академии объяснили. Закончив, я достал из ларца потир и серебряную ложечку. Первым к причастию к моему удивлению подошел майор, видимо, и его пробило. За ним встали командиры взводов, а далее выстроились солдаты и сержанты. К моему изумлению, причаститься шли все, даже мусульмане с атеистами. Отказывать никому я не стал. В бой всем идти вместе и умирать, если не повезет, бок о бок. Последней подошла Анна. Она робко глянула на меня и назвала имя. Я поскреб ложечкой по дну потира и влил ей остатки вина с крошкой просфоры. Самому не осталось.

Рота разбежалась по отведенным местам, и ко мне подошел врач. Он не причащался — неверующий, да и в бой ему не идти. Звали его Артем. Мы с ним были на «ты». Этому способствовала каюта, которую мы делили, и разговоры о медицине. В них Артем спрашивал, я отвечал. Таким образом, как я понял, он проверял, кого дали ему в напарники. Мои ответы удивили его.

— Откуда ты это знаешь, Кап? — спросил, подняв брови. — Учили в академии?

— Родители медики, — ответил я. Где они работают, уточнять не стал. — Но и учили тоже.

Я не врал. В военно-духовной академии медицину преподавали всерьез. Одной из обязанностей капеллана была забота о здоровье солдат. Врачей из нас, конечно, не делали, но все ж… Это было одной из причин, почему я выбрал военно-духовную академию. Медицина и священство влекли меня одинаково.

Артема ответ устроил, и я почувствовал, что в какой-то степени стал для него своим.

— Идем, Кап! — сказал Артем.

— Хочу посмотреть! — возразил я.

— Тогда не будем путаться под ногами!

Мы отошли в конец трюма. Взводы выстроились в боевой порядок. Вовремя. Грузовик дернулся — пираты пристыковались, и створки шлюза поползли в стороны. То, что я увидел потом, запомнилось навсегда. Толпа обвешенных оружием пиратов изумленно смотрела на нас. Они ожидали увидеть контейнеры с концентратом и перепуганный экипаж, а встретили изготовившуюся к бою роту. Сюрприз удался.

— Огонь! — скомандовал командир роты.

Завыла установленная на треноге импульсная пушка. Анна повела стволом. Полетели оторванные руки и ноги. Тяжелые пули сбивали пиратов с ног, разметывали их тела. В воздухе повис кровавый туман. Миг — и пушка умолкла, работа для нее кончилась. На стальном полу шлюза валялись куски окровавленного мяса.

— Вперед!

Первый взвод рванулся на борт пиратского корабля. Расстояние до шлюза он преодолел вмиг и исчез в коридорах. Следом устремились другие. Завыли импульсные винтовки. Взводы, растекаясь по палубам, вели зачистку. Еще на подходе пиратского корабля, комп опознал судно и сбросил на визоры его схему. Командир роты нарезал взводам «делянки», и теперь каждый чистил свой сектор.

— Пошли! — тронул меня Артем. — Сейчас наш черед.

Планируя операцию, в штабе сочли, что потери «укурков» составят считанные проценты. С кем воевать? Пират — это вооруженный бандит, и не более. Что он может противопоставить обученному солдату? Не та подготовка, защита, древнее оружие… К тому же, сколько пиратов на корабле? С полсотни, сто максимум. Тройное превосходство в численном составе, умение вести бой в ограниченном пространстве — все это сулило роте быстрый и малокровный успех.

Штаб ошибся: пиратов оказалось больше. Почему-то в ничью «светлую» голову не пришла мысль, что разгрузить транспортник в космосе малым числом людей попросту невозможно — отсутствуют нужные механизмы. Контейнеры таскают вручную, а для этого нужны руки. Разработчики не учли, что при наличии денег оружие можно купить любое. Ну, почти. А нанять инструкторов, которые научат бандитов этим оружием владеть, и вовсе не проблема.

За ошибки в войне платят кровью, нередко — большой. На палубах рота завязла. Пираты сопротивлялись отчаянно. Рассчитывать на снисхождение они не могли. Пожизненная каторга — это лучшее, что их ждало. К тому же у них оказался решительный командир. Он не пошел с первой партией, оставшись контролировать захват в рубке. Сообразил он быстро. И теперь взводы с кровью давили очаги сопротивления.

Раненых несли много. Нет, не так — МНОГО! Уже через пять минут боя они заполнили холл у операционной, а их все тащили и тащили.

— Кап! — шепнул мне на ухо Артем. — Жопа! Всех не спасем. Я буду оперировать, а ты сортируй! С очень тяжелыми ранами… — он вздохнул. — Ты меня понял. Берем тех, кто гарантированно выживет.

Артем убежал в операционную, а я занялся сортировкой. Кандидатов на операцию санитары тащили в операционный блок, безнадежных складывали в стороне. Ранения были ужасающими. Броня скафов не выдерживала выстрелов импульсных винтовок. Проникающие ранения в грудь и живот, полуоторванные руки и ноги. Последними занимался Артем, но он зашивался. Тяжелыми занялся я.

Меня учили лечить травмы. В Германии любая клиника, независимо от ее профиля, обязана принять пострадавших в аварии людей и оказать им необходимую помощь. Отцовская располагалась в бойком месте, поэтому раненых везли часто.

— Главное — сразу остановить кровотечение, — обучал мне отец. — Иначе больной умрет в считанные минуты. Поэтому пломбируй сосуды. Легкий импет… Затем оценка повреждений. Разобравшись, давай посыл на восстановление органов. Не забывай про тромбы и кровь в грудной полости. Тромб остановит сердце, а кровь сдавит легкие. Но тромб — первым делом…

С пятнадцати лет я помогал отцу и через год уже справлялся самостоятельно, отец только контролировал…

Санитары стаскивали с раненых скафы, срывали одежду, а я склонялся над развороченными грудными клетками и животами. Остановить кровотечение, оценка… Пробито легкое, кровь в плевральной полости. Импет… Сломанные ребра и развороченная лопатка — это на потом. Теперь проникающее ранение брюшной полости…

Кровь брызгала мне одежду и на лицо. Руки и вовсе выглядели, как у маньяка-садиста. Мыть их не было времени. Я ловил на себе взгляды испуганных санитаров, но не обращал внимания — некогда. Остановка кровотечения, оценка повреждений, импет… Когда раны груди и живота кончились, занялся конечностями. Остановить кровь, свести края ран, снять жгут, импет… Я потерял счет времени. Кровь, разверстые раны, запах внутренностей и их содержимого — все это слилось в одну бесконечную, жуткую череду, вырваться из которой, как казалось, уже не получится. Я впал в транс и перестал соображать, что делаю.

Очнулся я от того, что меня трясли за плечо. Я открыл глаза. Надо мной склонился Артем.

— Вставай, Кап! — сказал он и помог подняться с пола. Меня шатнуло, Артем поддержал.

— Где раненые? — спросил я, оглядывая залитый кровью холл.

— Кончились, — объяснил Артем. — Как и пираты. Мы победили. Идем, тебе надо отдохнуть.

Я кивнул — говорить не было сил. Подскочивший санитар отвел меня в каюту. Там он стащил с меня окровавленную одежду, помог вымыть руки и лицо. Как я упал в кровать, уже не помнил.

— Что ты делал с ними, Кап? — спросил назавтра Артем и пояснил: — С ранеными. Они живы. Даже те, от кого этого не следовало ждать. Более того, думаю, они поправятся. Как тебе удалось?

— С божьей помощью, — сказал я. — Или ты сомневаешься, маловер?

Некоторое время он молчал — видимо переваривал услышанное.

— Научишь меня? — спросил погодя.

— Не выйдет, — сказал я. — С этим рождаются.

— С таким талантом и священник? — покачал головой он. — Кап! Ты не знаешь себе цены!

— Души людей спасать важней.

— Идем завтракать! — вздохнул он…

Раненых мы довезли — никто не умер. В пути я лечил их, поэтому многие вышли из корабля самостоятельно. Санитарные флаеры увезли их в госпиталь. Поредевшая рота отправилась на базу. Там я завалился спать, и продрых двенадцать часов. Спал бы больше, если бы не коммуникатор.

— Через час — построение роты! — сообщил майор. — Форма одежды — парадная.

Было странным, что позвонил он сам, но я не стал забивать голову. Времени было в обрез. Следовало умыться, привести в порядок форму и позавтракать. Я успел. На плац пришел сытым и в хорошем расположении духа. Рота заканчивала строиться. Я встал рядом с майором. Он покосился, но промолчал. Я глянул на строй. Даже на беглый взгляд было видно, как он поредел. От некоторых взводов уцелела лишь половина.

— Равняйсь! Смирно! — рявкнул заместитель командира по строевой части и, печатая шаг, направился к нам. Подойдя, он вскинул ладонь к фуражке. — Товарищ, майор! Шестая рота по вашему приказанию построена!

Командир сделал ему знак встать рядом.

— Товарищи! — сказал он громко, и эхо понесло это по плацу. — Хочу выполнить ответственное поручение командования. За успешное проведение операции по уничтожению пиратов от лица службы личному составу роты объявлена благодарность!

— Служим России! — рявкнул строй.

— Вольно! — скомандовал майор. — Несколько человек, из числа наиболее отличившихся, представлены к наградам. И еще. Из-за просчетов в планировании рота понесла потери — самые большие за ее историю. Сорок семь бойцов находятся в госпитале, — он помолчал. — Мы недооценили противника, поэтому заплатили большой кровью. Одно радует — двухсотых нет. А они непременно были бы, если бы не наш капеллан…

От неожиданности я вздрогнул.

— Как сказал мне врач, многих бойцов лейтенант Головатый вытащил с того света. Как ему это удалось, врач не знает. Капеллан заявил, что с божьей помощью. Но врач думает, что у батюшки целительский талант. Как бы то ни было, я рад, что капеллан был с нами. Хотя, честно признаюсь, не хотел брать его на операцию, — майор вздохнул. — Вы знаете нашу традицию. Можно служить в роте и не быть укурком. Им становится тот, кто зарекомендовал себя в бою. Решение принимает личный состав роты. Как думаете, батюшка достоин?

Строй завопил. Майор поднял руку, и «укурки» стихли.

— Провести посвящение! — он сделал знак.

Из задних рядов вышла Аня с кубком. Его явно заимствовали из спортивных трофеев. Недоумевая, я смотрел, как Аня приближается. Не дойдя до меня шаг, она остановилась.

— Лейтенант Головатый и младший сержант Быкова том бою были самыми полезными, — сообщил майор. — Оба представлены к орденам. Обычно посвящение проводит командир. Но я думаю, что Быкова заслужила эту честь. Давай, Аня!

Девушка протянула мне кубок. Я взял его и заглянул внутрь. В прозрачной жидкости на дне поблескивал знак в виде щита. На нем череп держал в зубах окурок. Я поднес кубок к носу — водка!

— Давай, лейтенант! — приободрил майор.

— Меньшую посуду не нашли? — вздохнул я.

— Мне доложили, что из меньшей ты не пьешь, — усмехнулся командир.

По строю прокатились смешки. Я обреченно выдохнул и приложился к кубку. Водка огненной струей хлынула в горло. Я сдержал рвотный спазм, допил, подцепил губой знак и, зажав его в зубах, перевернул кубок донцем вверх.

— Приветствуем нового укурка! — скомандовал майор.

— Ур-ра! — завопил строй.

Я вернул кубок Анне и прикрепил знак к мундиру. Девушка повернулась и пошла обратно. Выглядела она довольной. Не стоило гадать, почему посвящение поручили ей. Рота заглаживала вину.

— Слово капеллану! — сказал майор.

Я поправил крест на груди и шагнул вперед.

— Благодарю за честь! Хоть я и не курю, но звание укурка обещаю нести с достоинством.

По рядом пробежал смешок.

— И напоминаю, что по-прежнему жду вас на исповедь.

Майор рядом чуть слышно простонал.