Человек с унылой фамилией Магглтон с приличествующим унынием брел по солнечной приморской набережной. Он озабоченно хмурился, и многочисленные группы и цепочки уличных актеров, растянувшиеся вдоль пляжа, тщетно ожидали бы хоть какого-нибудь знака одобрения от него. Пьеро поднимали к нему бледные лунообразные лица, похожие на брюшки дохлых рыб, но это не улучшало его настроения. Ярмарочные негры с серыми от размазанной сажи лицами тоже безуспешно пытались вызвать у него проблески веселья. Магглтон был печальным и разочарованным человеком. Черты его лица, за исключением лысого насупленного лба, были впалыми и невыразительными, так что единственное броское украшение на фоне этой тусклой физиономии казалось особенно неуместным. Это были лихие военные усы выдающихся размеров, подозрительно похожие на фальшивые. Возможно, они и на самом деле были фальшивыми. Однако они могли быть выращены и специально, волевым усилием, поскольку являлись частью его профессии, а не склада личности.

Дело в том, что мистер Магглтон был частным сыщиком, бравшимся за разные мелкие дела, а сумрачная печать па его челе объяснялась крупной неудачей в его профессиональной карьере; так или иначе, она была связана с чем-то более серьезным, чем просто его унылая фамилия. По сути дела, он мог даже втайне гордиться ею, так как происходил из бедного, но честного семейства нонконформистов, претендовавшего на некую связь с основанием движения магглтонианцев, — единственным человеком, осмелившимся появиться с такой фамилией в человеческой истории.

Самой же непосредственной причиной его уныния и досады (во всяком случае, по его собственному мнению) было то, что он недавно присутствовал при кровавом убийстве всемирно известного миллионера и не смог предотвратить трагедию, хотя был нанят именно с этой целью с жалованьем в пять фунтов в неделю. Это объясняет, почему даже томная мелодия песни под названием «Скрасишь ли ты мой одинокий день?» не смогла наполнить его радостью жизни.

Кстати говоря, на пляже были и другие, кто мог проникнуться сочувствием к теме убийства и магглтонианской традиции. Приморские курорты служат излюбленным местом не только для Пьеро, взывающих к страстным чувствам человеческой натуры, но и для проповедников, нередко специализирующихся на мрачном обличении человеческих пороков. Магглтону волей-неволей пришлось обратить внимание на одного пожилого оратора, настолько пронизывающими были его крики, если не сказать — вопли, религиозного пророчества, заглушавшие звуки банджо и кастаньет. Это был высокий, разболтанный и угловатый старик, одетый в подобие рыбацкой фуфайки, с нелепо выглядевшими длинными отвислыми бакенбардами, которые не приходилось видеть после исчезновения определенной категории модников середины Викторианской эпохи. Поскольку у всех пляжных шарлатанов принято выставлять напоказ какую-нибудь вещь, словно они собираются продавать ее, старик демонстрировал обшарпанную рыболовную сеть, которую он обычно расстилал на песке, словно ковер для королевы, но иногда начинал бешено крутить ее над головой наподобие римского ретиария, готового пронзить трезубцем своего соперника на гладиаторской арене. Его речи всегда сводились к грядущему наказанию; его слушатели не слышали ничего, кроме угроз в адрес своих душ и тел. По настроению он был настолько близок к теме мистера Магглтона, что казался обезумевшим палачом, обращавшимся к толпе убийц. Мальчишки называли его Старым Вонючкой. У него бывали и другие причуды, помимо чисто теологических. Иногда он забирался в импровизированное гнездо, образованное железными опорами под пирсом, забрасывал сеть в воду и заявлял, что добывает себе пропитание рыболовством, хотя никто не видел его за рыбалкой. Иной раз случайные прохожие вздрагивали от громоподобных угроз, словно доносившихся из грозовой тучи, но в действительности звучавших с насеста под железной крышей, откуда сверкал глазами старый маньяк с нелепыми бакенбардами, свисавшими словно пучки серых морских водорослей.

Но сыщик мог бы поладить со Старым Вонючкой гораздо лучше, чем с другим священником, на встречу с которым он направлялся. Для того чтобы объяснить причину этой предстоящей, более важной встречи, следует указать, что после своего недавнего провала в деле с убийством бизнесмена Магглтон благоразумно выложил все свои карты на стол. Он рассказал о случившемся полицейским и единственному доступному представителю Брэма Брюса (так звали погибшего миллионера), его щеголеватому секретарю Энтони Тейлору. Инспектор полиции отнесся к нему с большим сочувствием, чем секретарь, но выразил свое сочувствие самым неожиданным образом. После некоторого размышления инспектор чрезвычайно удивил Магглтона, посоветовав ему обратиться к способному детективу-любителю, который, по его сведениям, находился в городе. Магглтону приходилось читать рассказы и романы о Великом Криминалисте, который сидит в своей библиотеке, как некий интеллектуальный паук, и плетет сеть теоретических построений, охватывающую весь мир. Он был готов к тому, что окажется на уединенной вилле, где его встретит эксперт в лиловом халате, или в мансарде, где этот чародей курит опиум и сочиняет акростихи, в огромной лаборатории или одинокой башне. К вящему своему изумлению, у края причала на людном пляже он встретился с маленьким коренастым священником, в шляпе с широкими полями и с широкой улыбкой, который в тот момент прыгал по песку вместе со стайкой бедных детей, весело размахивая деревянной лопаткой.

Когда священника-криминалиста, которого звали Браун, наконец удалось отделить от детей (хотя и не от лопатки), он показался Магглтону еще более подозрительным. Он беспомощно околачивался среди дурацких аттракционов на морском берегу, говорил о случайных вещах и особенно увлекался рядами игральных автоматов, которые обычно бывают расставлены в подобных местах. Он с серьезным видом опускал пенсовые монетки, чтобы поиграть в гольф, футбол или крикет, исполняемый заводными фигурками, а потом занялся миниатюрными скачками, где одна металлическая куколка догоняла другую и перепрыгивала через нее. Но все это время он с большим вниманием слушал историю, которую рассказывал злосчастный сыщик. Однако его манера не давать одной руке знать, что делает другая с пенсовыми монетками, действовала Магглтону на нервы.

— Нельзя ли отойти и где-нибудь посидеть? — нетерпеливо спросил Магглтон. — У меня есть письмо, которое вы должны прочитать, если хотите составить какое-то представление об этом деле.

Отец Браун со вздохом отвернулся от прыгающих куколок, пошел вслед за своим спутником и сел на железную скамью, стоявшую на берегу. Магглтон уже развернул письмо и молча вручил его священнику.

Письмо показалось отцу Брауну довольно резким и странноватым. Он знал, что миллионеры не всегда утруждают себя хорошими манерами, особенно в отношении подчиненных, таких как частные сыщики, но в письме содержалось нечто большее, нежели обычная бесцеремонность.

«Дорогой Магглтон,

Никогда не думал, что мне придется снизойти до обращения за такой помощью, но это уже нестерпимо. За последние два года становилось только хуже и хуже. Пожалуй, Вам нужно знать, в чем тут дело. Есть один грязный мошенник, который, стыдно сказать, приходится мне кузеном. Он был уличным зазывалой, бродягой, знахарем, актером и занимался прочими подобными вещами, но имеет наглость действовать под нашей фамилией и называет себя Бертраном Брюсом. Полагаю, он либо получил какую-нибудь мелкую работу в местном театре, либо пытается ее получить. Но Вы можете быть уверены, что это не настоящее его дело. На самом деле он хочет загнать меня в угол и навсегда покончить со мной. Это старая история, и она никого не касается; было время, когда мы шли наравне в гонке за успехом, да и за тем, что люди называют любовью. Разве я виноват, что он оказался неудачником, а я добился успеха? Но этот мерзавец клянется, что еще сможет преуспеть, что он застрелит меня и убежит с моей... не важно с кем. Конечно, он наполовину сумасшедший, но вскоре попытается стать настоящим убийцей.

Я буду платить Вам пять фунтов в неделю, если Вы встретитесь со мной в домике у края причала сразу же после того, как причал закроют на ночь, и возьметесь за эту работу. Это самое безопасное место для встречи, если в наше время вообще остались безопасные места.

  Дж. Брам Брюс».

— Боже мой, — пробормотал отец Браун, — похоже, это письмо было написано в большой спешке.

Магглтон кивнул и после небольшой паузы стал рассказывать собственную историю. Хорошо поставленный голос странно контрастировал с его неуклюжей внешностью. Священник отлично знал о тайном увлечении культурой речи у многих представителей нижнего и среднего класса, но даже его поразил превосходный, пусть и немного педантичный выговор собеседника, словно тот читал свою речь по книге.

— Я подошел к маленькому круглому домику в конце причала раньше, чем мой достопочтенный клиент. Я открыл дверь и прошел внутрь, пребывая в уверенности, что он хочет сделать нашу встречу как можно более незаметной. Впрочем, это была излишняя предосторожность, потому что причал очень длинный и никто не мог увидеть нас с пляжа или променада. Взглянув на часы, я понял, что вход на причал должен быть уже закрыт. На свой лад мне было лестно, что клиент решил встретиться со мной в таком уединенном месте; значит, он действительно полагался на мое содействие и защиту. Так или иначе, мысль о встрече на причале после закрытия принадлежала ему, и мне оставалось лишь согласиться. В маленьком круглом павильоне стояло два стула, поэтому я просто сел и стал ждать. Ожидание продлилось недолго. Он славился своей пунктуальностью, и когда я посмотрел в маленькое круглое окно напротив меня, то увидел, как он медленно приближается, словно осматривая местность.

Я видел только его портреты, и то много лет назад. В действительности он выглядел гораздо старше, но сходство не вызывало сомнений. Его профиль был из тех, что называют орлиным, но он скорее напоминал седого и достопочтенного орла, давно сложившего крылья и ушедшего на покой. Тем не менее в его облике безошибочно угадывались властность, молчаливая гордость и привычка командовать, всегда отмечающая людей, которые создают большое дело и имеют много подчиненных. Насколько я мог видеть, он был неброско одет, в отличие от пляжных гуляк, почти весь день маячивших у меня перед глазами. Мне понравилось его элегантное пальто, подогнанное по фигуре, с отделкой полосками каракуля на лацканах. Разумеется, все это я заметил с первого взгляда, потому что уже встал на ноги и подошел к двери. Я взялся за ручку и испытал первое потрясение за этот ужасный вечер. Дверь оказалась запертой. Кто-то запер меня в домике!

Какое-то мгновение я стоял как громом пораженный, по-прежнему глядя в круглое оконце, за которым уже исчез орлиный профиль. Внезапно я увидел объяснение. Другой профиль, вытянутый, как у идущей по следу гончей, промелькнул в окне, словно в круглом зеркале. Я сразу же понял, кто это такой. Это был мститель — убийца, или будущий убийца, который долго преследовал пожилого миллионера на суше и на море, а теперь настиг его в этом глухом конце железного причала, подвешенного между сушей и морем. Конечно, я догадался, что именно он запер дверь.

Первый человек был высоким, но его преследователь был еще выше; этот эффект лишь немного уменьшался из-за того, что он выдвинул плечи и вытянул вперед шею, словно настоящий хищник, устремившийся в погоню за добычей. Теперь он походил на огромного горбуна. Но какие-то черты двух профилей — негодяя и его знаменитого родственника, — промелькнувших за стеклянным кругом, указывали на их кровное родство. Нос преследователя тоже напоминал птичий клюв, но он создавал впечатление опустившегося человека, потому его лучше сравнить не с орлом, а со стервятником. Его подбородок был покрыт щетиной, уже почти превратившейся в бороду, а горло несколько раз обернуто шарфом из грубой шерсти. Все эти мелочи не могут передать впечатления злобной энергии и мстительной решимости, вызываемого этой сгорбленной, широко шагающей фигурой. Приходилось ли вам видеть рисунок Уильяма Блейка, который иногда легкомысленно называют «Призрак блохи», а иногда, гораздо уместнее, «Видение кровной вины»? Там изображен такой же кошмарный крадущийся великан, с ножом в одной руке и кубком в другой. У преследователя не было ни того ни другого, но, когда он во второй раз прошел за окном, я собственными глазами увидел, как он вытащил револьвер из складок шарфа и стиснул оружие в руке. Его глаза зловеще сверкали в лунном свете, а взгляд с молниеносной быстротой перескакивал с одного места на другое, как у некоторых рептилий.

Преследуемый и преследователь трижды поочередно прошли за окном, прежде чем я окончательно пришел в себя и решил хоть что-нибудь предпринять. Я принялся трясти дверь; когда я снова увидел лицо ничего не подозревавшей жертвы, то стал бить кулаком в окно, пытаясь разбить его. Но это было окно с двойной рамой и чрезвычайно толстыми стеклами, расположенными так далеко друг от друга, что я сомневался, смогу ли добраться до наружной створки. Так или иначе, мой достопочтенный клиент не обратил внимания на шум и мои сигналы, и зловещее круговращение двух роковых масок продолжалось, словно в театре теней, пока у меня не закружилась голова от тревоги и безысходности. Затем они внезапно исчезли. Я подождал и понял, что больше они уже не появятся. Я знал, что наступил критический момент.

Дальше можно не рассказывать. Вы можете представить остальное — как я беспомощно сидел там, думая (или, вернее, стараясь не думать) о том, что происходит снаружи. Достаточно сказать, что в жуткой тишине, лишь подчеркиваемой немолчным шумом океана, раздалось всего два звука: хлопок выстрела и глухой всплеск.

Моего клиента убили в нескольких ярдах от меня, а я ничего не мог поделать. Не буду докучать вам описанием своих чувств по этому поводу. Но даже если я смогу оправиться от этой неудачи, тайна все равно остается.

— Да, — очень тихо отозвался отец Браун. — Но какая тайна?

— Как убийце удалось уйти, — последовал ответ. — На следующее утро, как только людей пустили на пристань, меня освободили, и я побежал к входным воротам в надежде узнать, кто ушел с причала после открытия. Не утруждая вас подробностями, могу сказать, что ворота представляли собой высокие железные двери, и, пока их не открыли, никто не мог ни войти, ни выйти наружу. Смотрители не видели никого, хотя бы отдаленно напоминавшего убийцу. Как вы помните, он имел весьма необычную внешность. Даже если бы он переоделся для маскировки, то вряд ли смог бы скрыть свой высокий рост или фамильный нос. Крайне маловероятно, что он отважился пуститься вплавь, поскольку море было очень бурным, да и в любом случае нигде нет следов его выхода на берег. Я видел лицо этого демона не один, а целых шесть раз и твердо убежден, что он не стал бы топиться в час своего торжества.

— Хорошо понимаю вас, — сказал отец Браун. — Кроме того, это совершенно не согласуется с его угрозами в адрес вашего клиента и его обещаниями приобрести всевозможные блага после совершения преступления... У меня есть одно соображение, которое неплохо было бы проверить. Как устроены опоры причала? Иногда они представляют собой целую систему железных свай, по которой человек может карабкаться, как обезьяна по деревьям в лесу.

— Да, я думал об этом, — согласился частный сыщик. — К сожалению, этот причал имеет довольно необычную конструкцию. Он очень длинный и опирается на большие колонны с крестообразными железными балками, но они расположены так далеко друг от друга, что я не представляю, как человек может перелезть с одной на другую.

— Я упомянул об этом лишь потому, что старик с длинными бакенбардами, который проповедует на пляже, часто забирается на ближайшую балку, — задумчиво сказал отец Браун. — Кажется, он там рыбачит во время прилива. Этот рыбак сам по себе очень странная птица.

— Что вы имеете в виду?

— Что ж... — медленно произнес отец Браун, крутивший пуговицу и рассеянно смотревший на зеленое водное пространство, поблескивавшее в лучах заходящего солнца. — Я попытался дружелюбно, но всерьез поговорить с ним о его склонности к совмещению таких древних ремесел, как рыболовство и проповедование. Кажется, я сделал вполне очевидное по такому случаю замечание о ловцах рыб и ловцах человеков. А он, прыгнув на свой железный насест, резко и зловеще каркнул: «По крайней мере, я ловлю мертвые тела!»

— Господи! — воскликнул сыщик, вытаращившись на собеседника.

— Да, — сказал священник. — Это показалось мне довольно странным в обычном разговоре с незнакомцем, который играет с детьми на песке.

После очередной паузы сыщик, продолжавший пристально смотреть на священника, вдруг выпалил:

— Но вы же не думаете, что он как-то причастен к убийству?

— Я думаю, он может пролить некоторый свет на это происшествие, — ответил отец Браун.

— Это за пределами моего понимания, — признался Магглтон. — Не могу поверить, что кто-то способен пролить свет на это дело. Оно как бурные воды в непроглядной тьме... как та вода, куда он упал. Какая-то бессмыслица — крупный мужчина исчезает бесследно, словно мыльный пузырь, и никто... Послушайте! — Он внезапно замолчал, глядя на священника, который не сдвинулся с места, но по-прежнему крутил пуговицу и смотрел на волнолом. — Что вы имеете в виду? Куда вы так смотрите? Вы хотите сказать, что... что видите в этом деле какой-то смысл?

— Было бы лучше, если бы оно оставалось бессмысленным, — тихо сказал отец Браун. - Но если уж вы спрашиваете — да, полагаю, я вижу определенный смысл.

Наступило продолжительное молчание.

— Вон идет секретарь моего покойного клиента из гостиницы, — с неожиданной резкостью произнес злосчастный сыщик. — Мне нужно идти. Думаю, заодно я поговорю с этим безумным рыболовом, о котором вы рассказали.

— Post hoc propter hoc? — с улыбкой спросил священник.

— Видите ли, секретарь мне не нравится, а я едва ли нравлюсь ему, — с грубоватой искренностью ответил его собеседник. — Он околачивается вокруг с массой вопросов, которые не могут нас привести ни к чему, кроме ссоры. Вероятно, он ревнует, потому что старик позвал на помощь кого-то другого, а не довольствовался советом своего элегантного секретаря. Что ж, до встречи.

Он отвернулся и побрел по песку к эксцентричному проповеднику, который уже занял место на прибрежном насесте и в зеленоватых отблесках походил на какой-то огромный полип или ядовитую медузу, раскинувшую свои жгучие волокна в фосфоресцирующем море.

Между тем священник безмятежно наблюдал за приближением секретаря, заметного даже издалека в пестрой толпе благодаря подчеркнутой опрятности и строгой выдержанности фрака и цилиндра. Не будучи расположенным к участию во враждебных действиях между секретарем и частным сыщиком, отец Браун все же испытывал слабую, хотя и необъяснимую симпатию к предрассудкам последнего. Секретарь, мистер Энтони Тейлор, был очень респектабельным молодым человеком, с внешностью под стать наряду. Его облик дышал твердостью и умом, да он и вообще был хорош собой. Бледный, с темными волосами, отпущенными сбоку немного ниже, чем принято, и словно намекающими на возможные бакенбарды, он держал губы более плотно сжатыми, чем большинство людей. Единственная черта, вызывавшая неодобрение священника, в описании выглядела гораздо более удивительной, чем на самом деле. Он производил впечатление человека, который разговаривает ноздрями. Плотно сжатые губы как бы подчеркивали ненормальную подвижность и чувствительность крыльев носа, так что казалось, будто он общается с окружающим миром, втягивая воздух и принюхиваясь с высоко поднятой головой, как собака. Это странным образом сочеталось с пулеметной скоростью его речи, которая выглядела почти непристойной в сравнении со столь элегантным и рафинированным обликом.

— Насколько я понимаю, никаких тел на берег не вынесло, — протараторил он с ходу.

— Во всяком случае, об этом ничего не сообщали, — согласился отец Браун.

— Никакого гигантского трупа убийцы с шарфом на шее? — осведомился Тейлор.

— Никакого трупа, — подтвердил отец Браун.

Губы мистера Тейлора сжались в плотную линию, зато его ноздри быстрым шевелением выразили презрительную насмешку. Когда он снова заговорил, то обменялся со священником вежливыми общими фразами, а потом отрывисто бросил:

— Вот идет инспектор; полагаю, он обшарил всю Англию в поисках шарфа.

Инспектор Гринстед, мужчина со смуглым лицом и седой эспаньолкой, обратился к отцу Брауну более уважительно, чем секретарь:

— Думаю, сэр, вам будет интересно узнать, что мы не нашли никаких следов человека, сходного по описанию с тем, который сбежал с пристани.

— Или несходного по описанию, — язвительно заметил секретарь. — Смотрители причала — единственные, кто мог бы описать его, — никого похожего не видели.

— Мы обзвонили все вокзалы и установили наблюдение на всех дорогах, так что ему будет почти невозможно бежать из Англии, — сказал инспектор. — Мне действительно кажется, что он не мог уйти этим путем. Судя по всему, его нигде нет.

— Его никогда нигде не было, — заявил секретарь резким, скрежещущим голосом, прозвучавшим словно выстрел из ружья на пустом берегу.

Инспектор выразил молчаливое недоумение, но лицо священника вдруг озарилось, и он спросил с почти деланым равнодушием:

— Вы хотите сказать, что этого человека выдумали? Что на самом деле это ложь?

— Ах, — удовлетворенно произнес секретарь, втянув воздух подвижными ноздрями, — вы наконец додумались до этого!

— Я подумал об этом с самого начала, — возразил отец Браун. — Это первое, что приходит в голову, когда выслушиваешь ничем не подтвержденную историю о странном убийце на уединенном причале от незнакомого человека, не так ли? Проще говоря, вы имеете в виду, что Магглтон понятия не имеет, кто убил миллионера. Возможно, вы полагаете, что Магглтон сам убил его.

— Магглтон кажется мне обшарпанным и подозрительным типом, — сказал секретарь. — У нас есть только его история о пропавшем великане, и эта история слишком похожа на сказку. Даже его тон не вызывает доверия. Судя по его собственным словам, он провалил дело и позволил, чтобы его клиента убили в нескольких ярдах от него. Так что, по его собственному признанию, он круглый дурак и полный неудачник.

— Да, — согласился отец Браун. — Но мне нравятся круглые дураки и полные неудачники, которые сами признаются в этом.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, — отрезал секретарь.

— Наверное, это происходит потому, что очень многие люди — дураки и неудачники без всякого признания, — печально произнес священник. После небольшой паузы он продолжил: — Но даже если он дурак и неудачник, это не доказывает, что он лжец и убийца. Вы забыли об одном внешнем свидетельстве, которое действительно подтверждает его историю. Я имею в виду письмо от миллионера, где говорится о его двоюродном брате и личной вражде. Если вы не докажете, что этот документ является подделкой, вам придется признать вероятность того, что Брюса преследовал человек, имевший реальный мотив для убийства. Или, вернее, фактически признанный и записанный мотив для убийства.

—  Не уверен, что понимаю вас насчет мотива, — сказал инспектор..

— Мой дорогой друг, все имеют какой-нибудь мотив, — отозвался отец Браун, чье нетерпение склонило его к фамильярности. — Принимая во внимание, как Брюс сколотил свое состояние, подобно большинству миллионеров, почти для любого человека было бы совершенно естественно бросить его в море. Это почти автоматическая реакция, которая может возникнуть у каждого из нас. К примеру, мистер Тейлор мог это сделать.

— Что? — воскликнул Тейлор, и его ноздри возмущенно затрепетали.

— Я тоже мог бы это сделать, — продолжал священник, — nise me constringeret ecclesiae auctoritas. Каждый человек, кроме самого высоконравственного, может принять такое очевидное и простое решение. Я мог бы это сделать, вы могли бы это сделать, мэр или булочник тоже могли бы это сделать. Единственный человек на свете, который, наверное, не смог бы этого сделать, — частный сыщик, нанятый Брюсом за пять фунтов в неделю и еще нс получивший своих денег.

Секретарь немного помолчал, потом фыркнул и сказал:

— Если об этом действительно говорилось в письме, лучше проверить, не поддельное ли оно. На самом деле мы не знаем, не выдумана ли его история? Этот тип сам признает, что исчезновение горбатого великана невероятно и необъяснимо. 

— Да, — согласился отец Браун. — Это мне нравится в Магглто-не: он умеет признаваться в своем неведении.

— Так или иначе, — настаивал Тейлор, трепеща ноздрями от возбуждения, — так или иначе, он не может доказать, что высокий человек с шарфом существует на самом деле, а все сведения, полученные от полиции и свидетелей, доказывают, что его никогда не было. Нет, отец Браун, у вас есть только один способ оправдать этого мелкого выдумщика, который вам, похоже, так нравится. Вам остается предъявить воображаемого убийцу, а как раз этого вы и не можете сделать.

— Кстати, — рассеянно произнес священник, — кажется, вы пришли из гостиницы, где Брюс снимал номер?

Тейлор немного растерялся и едва не начал запинаться.

— Он всегда берет этот номер, — ответил он. — Эти комнаты практически принадлежат ему. На этот раз я не успел встретиться с ним в гостинице.

— Полагаю, вы с ним прибыли на автомобиле, — заметил Браун. — Или вы оба приехали на поезде?

— Я приехал на поезде и привез багаж, — нетерпеливо ответил секретарь. — Он задержался по какой-то причине. Фактически я не видел его с тех пор, как он уехал из Йоркшира около двух недель назад.

— Итак, — очень мягко сказал священник, — если Магглтон не был последним, кто видел Брюса возле бурного моря, вы были последним, кто видел его среди болотистых пустошей Йоркшира.

Тейлор заметно побледнел, но его скрипучий голос не выдавал беспокойства.

— Я не говорил, что Магглтон не видел Брюса на пристани, — сказал он.

— Да, но почему? — спросил отец Браун. — Если он выдумал одного человека на причале, почему бы ему не выдумать двух человек на причале? Разумеется, мы знаем, что Брюс существовал, но не знаем, что с ним происходило в течение двух недель. Вероятно, он остался в Йоркшире.

Резкий голос секретаря возвысился почти до крика. Весь его светский лоск куда-то исчез.

— Вы передергиваете! Хотите свалить вину на другого! Выдвигаете какие-то безумные обвинения лишь потому, что не можете ответить на мой вопрос!

— Давайте посмотрим, — задумчиво произнес отец Браун, — в чем состоит ваш вопрос.

— Вы прекрасно знаете, в чем он состоит, и еще лучше понимаете, что не можете ответить. Где человек с шарфом? Кто видел его? Кто слышал или говорил о нем, если не считать вашего жалкого лгуна? Если хотите убедить нас, предъявите этого человека. Если он вообще существует, то, может быть, скрывается на Гебридских островах или в Кальяо. Вы должны показать нам его, хотя я знаю, что это просто выдумка. Итак, где он?

— Думаю, вон там, — ответил отец Браун, помаргивая и всматриваясь в волны, омывавшие железные опоры причала, где на фоне зеленоватых отблесков маячили темные фигуры сыщика и рыболова-проповедника. — Я имею в виду, в той сети, что сейчас плавает в море.

Несмотря на замешательство, инспектор Гринстед быстро овладел ситуацией и зашагал к пляжу.

— Вы хотите сказать, что тело убийцы попало в сети к старику? — спросил он.

Отец Браун кивнул и последовал за ним по галечному склону. В то же время незадачливый Магглтон повернулся и стал подниматься им навстречу, всем своим видом демонстрируя изумление и радость открытия.

— Это правда, — выдохнул он. — Убийца действительно попытался проплыть вдоль берега и, конечно, утонул в такую погоду. А может быть, и впрямь покончил с собой. Так или иначе, его занесло в рыболовную сеть Старого Вонючки. Вот что этот маньяк имел в виду, когда говорил, что ловит трупы.

Инспектор пробежал по берегу с проворством, недоступным остальным, и сразу же начал выкрикивать указания. В считаные мгновения рыбаки с помощью нескольких зевак и полисменов вытащили сеть на берег и раскатали ее вместе с уловом на влажном песке, еще отражавшем лучи заката. Секретарь посмотрел на то, что лежало на песке, и слова замерли у него на губах. То было тело огромного мужчины в лохмотьях, с широкими, немного сгорбленными плечами и костистым орлиным лицом. Длинный, сильно поношенный красный шарф, размотавшийся с его шеи, был похож на кровавое пятно. Но Тейлора интересовал не мокрый шарф и не фигура незнакомца; он смотрел на лицо покойника, а на его собственном лице недоверие боролось с подозрением.

Инспектор повернулся к Магглтону с гораздо более любезным видом, чем раньше.

— Это определенно подтверждает ваш рассказ, — сказал он.

Пока Магглтон не услышал, каким тоном были произнесены эти слова, он не догадывался, как мало доверия вызывала его история у большинства людей. Никто не верил ему... никто, кроме отца Брауна.

Поэтому, когда он увидел, как отец Браун отходит в сторону от группы зрителей, то едва не двинулся следом, но сразу же остановился, потому что священник снова проявил интерес к смертельным аттракционам с забавными механическими фигурками. Он даже увидел, как этот почтенный джентльмен роется в карманах в поисках монетки. Священник достал пенсовую монету и сжал ее между большим и указательным пальцами, но помедлил, услышав громкий и неблагозвучный голос секретаря.

— Полагаю, можно добавить, что чудовищные и дурацкие обвинения против меня тоже подошли к концу, — заявил он.

— Дорогой сэр, я не выдвигал никаких обвинений против вас, — отозвался священник. — Я не настолько глуп, чтобы предположить, что вы убили своего хозяина в Йоркшире, а потом приехали сюда и стали бродить по окрестностям с его багажом. Я сказал лишь, что могу выстроить более обоснованное дело против вас, чем вы против несчастного Магглтона, которого вы так энергично обвиняли во лжи. В то же время, если вы действительно хотите узнать правду об этом деле (а я уверяю вас, что она еще не вполне раскрыта), я могу дать вам намек, опираясь на ваши собственные слова. Очень необычно и существенно, что мистер Брюс, миллионер, за несколько недель до гибели отказался от своего привычного образа жизни. Поскольку вы подаете надежды в качестве сыщика-любителя, советую вам поработать над этой линией расследования.

— Что вы имеете в виду? — резко спросил Тейлор.

Но он не дождался ответа от отца Брауна, который снова полностью сосредоточился на маленькой рукоятке автомата, заставлявшей одну куколку выпрыгивать наружу, а другую — перепрыгивать через нее.

— Отец Браун, почему вам так нравится эта глупая игра? — поинтересовался Магглтон, ощутивший слабый укол прежней досады.

— Тому есть причина, — ответил священник, внимательно смотревший в стеклянное окошко. — Дело в том, что в ней заключен секрет трагедии.

Он неожиданно выпрямился и серьезно посмотрел на своего спутника.

— Я с самого начала знал, что вы говорите и правду и неправду, — сказал он. .

Магглтон мог только вытаращиться на него в ответ на эту шараду.

— Все очень просто, — продолжал священник, понизив голос. — Труп с алым шарфом на самом деле принадлежит миллионеру Брэму Брюсу. Никакого другого трупа не будет.

— Но двое мужчин... — начал было Магглтон и замолчал с открытым ртом.

— Вы превосходно описали обоих, и, уверяю вас, я вряд ли забуду эту яркую сцену, — сказал отец Браун. — Осмелюсь утверждать, что вы обладаете литературным талантом и, наверное, можете добиться больших успехов в журналистике, чем в расследовании преступлений. Я помню практически каждую характерную особенность участников трагедии. Но видите ли, довольно странным образом эти особенности произвели на вас одно впечатление, а на меня — совершенно противоположное. Давайте начнем с первого человека, о котором вы упомянули. Вы сказали, что он держался властно и с большим достоинством. Про себя вы подумали: «Это настоящий магнат, капитан большой торговли, властитель рынков». Но когда я услышал об атмосфере властности и достоинства, то подумал: «Это актер; все в его поведении выдает актера». Вы не увидите такие манеры у президента Объединенной компании сетевых магазинов, но найдете их у актера, который играет призрак отца Гамлета, Юлия Цезаря или короля Лира. Вы не могли разглядеть, что его одежда на самом деле была ветхой, но обратили внимание на модный покрой и полоски меха на лацканах. Тут я снова подумал: «Это актер». Теперь, прежде чем перейти ко второму человеку, отметим кое-что, сразу же отличающее его от первого. Вы сказали, что второй не только был одет в обноски, но оброс густой щетиной, уже почти превратившейся в бороду.

Все мы видели потрепанных актеров, грязных актеров, пьяных актеров и совершенно опустившихся актеров. Но такой феномен, как бородатый актер, который выступает на сцене или хотя бы ищет работу, редко можно увидеть в этом мире. С другой стороны, опустившийся джентльмен или богатый эксцентрик едва ли не первым делом отказывается от бритья. Теперь мы имеем все основания полагать, что ваш знакомый миллионер находился в глубокой депрессии. Его письмо свидетельствовало об этом. Но он имел бедный и потрепанный вид не только из-за пренебрежения собственной внешностью. Разве вы не понимаете, что он фактически скрывался от всех? Поэтому он не приехал в гостиницу, а личный секретарь неделями не видел его. Он был миллионером, но решил побыть замаскированным миллионером. Вам приходилось читать «Женщину в белом»? Вы помните, как модный и утонченный граф Фоско, бежавший от тайного общества, был найден зарезанным в простой голубой блузе французского рабочего? Давайте ненадолго вернемся к манерам этих людей. Первый мужчина выглядел спокойным и сосредоточенным, и вы подумали: «Это невинная жертва». Но письмо «невинной жертвы» вовсе не было спокойным и сосредоточенным. Когда я услышал ваше описание, то подумал: «Это убийца». С какой стати он должен был выглядеть иначе? Он знал, что собирается сделать. Он уже давно принял решение и если когда-либо испытывал колебания или угрызения совести, то избавился от них еще до того, как вышел на сцену — в данном случае на сцену убийства. Едва ли он испытывал страх перед этой сценой. Он не стал доставать пистолет и размахивать оружием. К чему? Он держал оружие в кармане, пока оно ему не понадобилось; возможно, он даже выстрелил из кармана. Другой возился со своим пистолетом, потому что сильно нервничал; возможно, раньше он не имел дела с пистолетами. Вы сказали, что его взгляд с молниеносной быстротой перескакивал с одного места на другое. На самом деле он незаметно оглядывался и старался заглянуть себе за спину. Он был не преследователем, а преследуемым. Но поскольку вы увидели его вторым, то могли воспринимать его лишь как преследователя. Это простая механика и математика. Каждый из них бежал за другим — совсем как эти.

— Кого вы имеете в виду? — спросил ошеломленный сыщик.

— Вот этих самых! — воскликнул отец Браун и хлопнул по автомату деревянной лопаткой, которую зачем-то держал в руке, пока говорил о зловещих тайнах. — Эти заводные фигурки всегда преследуют друг друга по замкнутому кругу. Давайте назовем их Красный и Синий, под цвет их нарядов. Я начал с Синего, поэтому дети сказали, что мистер Красный догонял его, но если бы я начал с Красного, все выглядело бы наоборот.

— Я начинаю понимать, — сказал Магглтон. — Кажется, все остальное совпадает. Фамильное сходство можно истолковать в обе стороны, и никто не видел, как убийца уходил с пристани...

— Никто не обратил внимания на убийцу, уходившего с пристани, — поправил священник. — Никто не просил их обратить внимание на спокойного, чисто выбритого мужчину в пальто с каракулевой подкладкой. Тайна его исчезновения опиралась на ваше описание сутулого великана с красным шарфом. Но простая истина заключается в том, что актер в каракулевом пальто убил миллионера с красным шарфом, и теперь мы видим его тело. Все точно так же, как с красной и синей фигурками. Вы увидели одного из них первым и неправильно угадали, кто покраснел от жажды мести, а кто посинел от страха.

В этот момент несколько ребятишек подбежали к ним по песку, и священник махнул им деревянной лопаткой, театральным жестом постучав но игральному автомату. Магглтон догадался, что это было сделано для того, чтобы отвлечь их внимание от ужасной груды, лежавшей на берегу.

— Еще одна пенсовая монетка, — сказал отец Браун, — и мы пойдем домой пить чай. Знаете, Дорис, мне нравятся игры, где действие идет по кругу, словно в хороводе. В конце концов, Бог устроил так, чтобы звезды и планеты водили небесный хоровод. Но в прочих играх, где один стремится догнать другого, где бегуны соперничают друг с другом, идут ноздря в ноздрю и обходят конкурентов, — там встречаются гораздо более отвратительные вещи. Мне нравится, что Красный и Синий всегда прыгают с неизменной бодростью. Они свободны, равны и не причиняют вреда друг другу. «О друг мой милый, не целуй и не убий!» Добрый, добрый мистер Красный!

С некоторым чувством огласив эту примечательную цитату из Китса, отец Браун засунул лопатку под мышку, взял за руки двух детей и неторопливо побрел вдоль берега.