Глава 17
Нерушимый мир
Фен сделал паузу, чтобы взять новую сигарету, а директор со вздохом откинулся в кресле.
— Потрясающе, — восхищенно пробормотал он.
— Вовсе нет, — возразил Фен, на сей раз без ложной скромности. — Несмотря на обилие деталей, дело с самого начало было ясным и простым. А вот за то, что я имел глупость отправиться в Мелтон-Чарт без оружия, мне следует намылить шею.
— Хорошо, — кивнул директор, — а теперь перейдем к последовательному ходу событий. Кое-что насчет рукописей мне не совсем понятно.
— Боюсь, тут мы не сможем обойтись без домыслов, — предупредил профессор. — Все главные участники драмы мертвы, поэтому некоторые эпизоды можно восстановить предположительно. Но в целом реконструкция событий выглядит примерно так.
Все началось в прошлый понедельник в пабе «Маяк», когда Тавернер в случайном разговоре рассказал Сомерсу о найденном манускрипте и, возможно, упомянул его заголовок: «Вознагражденные усилия любви». Сомерс — как мы помним, учитель английского, — сразу заинтересовался новостью и во вторник вечером навестил миссис Блай, чтобы выяснить, как обстоят дела. Решив, что игра стоит свеч, он спросил миссис Блай, сколько она хочет получить за свою находку, и та назвала цену — сто фунтов. Скорее всего, вначале это была просто шутка, но, увидев, как сильно заинтересован Сомерс, она настояла на этой сумме. Сомерс, поторговавшись для виду, видимо, предложил ей чек, но миссис Блай отнеслась к этому с подозрением и потребовала наличных. «Хорошо, — согласился он, — я возьму деньги в банке и принесу их завтра». А она, видимо, ответила: «Нет, завтра я поеду к сыну и вернусь только в субботу, тогда и принесете деньги».
— Послушайте, — перебил директор, — давайте обойдемся без этих «видимо» и «скорее всего». Они сбивают меня с толку. Говорите так, как будто все произошло в действительности, а если скажете что-нибудь абсурдное, я вас остановлю.
— Я никогда не говорю ничего абсурдного, — холодно возразил Фен. — Но вы правы, так будет лучше. Итак, я продолжу. Сомерс был не в восторге от того, что придется ждать долго: он боялся, что миссис Блай заподозрит истинную ценность рукописей и продаст их кому-то другому за более крупную сумму. Поэтому он попросил ее подписать бумагу с «обещанием о продаже», и она согласилась, ведь для нее сто фунтов являлись целым состоянием. Кстати, мы нашли этот документ у Гэлбрейта: очевидно, он взял его у Сомерса после убийства. Сомерс написал в нем следующее: «Я, нижеподписавшаяся, обязуюсь после выплаты мне ста фунтов наличными немедленно передать Майклу Сомерсу из Кэстривенфордской школы рукопись, найденную в моем коттедже и озаглавленную «“Вознагражденные усилия любви”», при условии, что эти деньги будут переданы мне в течение недели со дня подписания этого соглашения». Миссис Блай подписала документ, и Сомерс ушел, взяв его с собой. Поскольку это было условное соглашение, оно не имело юридической силы, но ни Сомерс, ни миссис Блай этого не знали — как и Гэлбрейт, ознакомившийся с ним впоследствии.
Понятно, что у Сомерса, заглянувшего в «Маяк» в тот вечер, был такой довольный вид: учитель не сомневался, что, если рукопись действительно принадлежит перу Шекспира, он будет купаться в роскоши всю оставшуюся жизнь. Наверное, ему приходило в голову, что манускрипт может быть поддельным, но он сразу отмел от себя эту мысль. Сто фунтов — слишком маленькая сумма, чтобы заниматься такой сложной вещью, как подлог, да и Тавернер с миссис Блай мало походили на ловких аферистов и пройдох. А предположение, что кто-то в прошлом мог спрятать сфабрикованную рукопись в глухом и уединенном месте просто ради шутки, казалось ему невероятным. Кроме того, Сомерс внимательно изучил документ, и хотя он не считал себя экспертом, увиденное показалось ему достаточно убедительным, чтобы пойти на сделку и рискнуть деньгами.
На следующее утро, прочитав несколько книг о подделках шекспировских автографов, Сомерс решил, что ему следует проконсультироваться с Гэлбрейтом, хорошо разбиравшемся в старых манускриптах. Он отвел его в сторону и, целиком полагаясь на законность своего соглашения с миссис Блай, выложил историю. Гэлбрейт проявил любопытство, однако не ответил ничего определенного. Ни он, ни Сомерс не предвидели того, что Лав подслушает их разговор, возмутится поведением своего бывшего любимчика и, ошибочно сочтя Гэлбрейта его соучастником, в бешенстве удалится, пригрозив разоблачить их махинации.
Фен замолчал, жестом показав, что прекрасно понимает, насколько зыбки его построения.
— Это лучшее, что я мог придумать на основании имеющихся фактов, хотя все могло происходить иначе. Сомерс и Гэлбрейт разошлись, охваченные жаждой наживы. Сомерс был в ужасе от того, что Лав из-за своих нелепых принципов может расстроить его планы. Конечно, у него было соглашение, но он знал твердую решимость Лава и не сомневался, что тот готов разбить лагерь у дверей миссис Блай, чтобы дождаться ее возвращения и убедить разорвать сделку, несмотря ни на какие документы. Лав действительно являлся сильным противником и вполне мог вырвать из рук Сомерса драгоценный манускрипт. Вывод с точки зрения Сомерса был очевиден: Лав должен умереть раньше, чем миссис Блай вернется в свой коттедж.
Но Гэлбрейт знал, что у Сомерса есть причины избавиться от Лава. Следовательно, рассудил Сомерс, надо обеспечить себе железное алиби — и мы знаем, что он придумал. Я не стану перечислять множество разных обстоятельств, сыгравших ему на руку. Самая большая опасность для его плана заключалась в том, что кто-нибудь из преподавателей в его отсутствие мог зайти в учительскую комнату и увидеть, что она пуста, но, как сказал Уэллс, это было маловероятно. К тому же Сомерс мог сказать, что ходил в туалет на первом этаже. В общем, он решил рискнуть. Главное было раздобыть серную кислоту, поскольку он боялся покупать ее в лавке, но хлипкий шкафчик в кабинете химии решил эту проблему.
В четверг вечером Сомерс проник в лабораторию и был замечен Брэндой. Он ограничился тем, что запугал ее, потребовав хранить молчание. В тот же вечер — или на следующее утро — изготовил симпатические чернила и заполнил ими нужное количество бланков, чтобы их хватило минимум на час работы. В пятницу днем узнал от Этериджа, что Брэнда не в состоянии скрыть волнения и может проболтаться. Тогда Сомерс подстерег ее в лесу, задушил — или, вернее, попытался задушить — и подбросил фальшивое письмо (абсолютно лишний шаг) в ее классную комнату. После этого все было готово.
— А как же револьвер? — спросил директор.
— Очевидно, Сомерс, проходя в пятницу мимо открытой оружейной и увидев, что она никем не охраняется, решил украсть оружие. Убийство можно совершить и без револьвера, но раз он подвернулся под руку — почему бы нет. Кстати, этот револьвер участвовал потом во многих эпизодах: похищении Брэнды, убийстве Лава, убийстве Сомерса и попытке убить меня и Брэнду в Мелтон-Чарте. Увы, в суматохе вчерашней ночи я сильно подпортил картину с отпечатками пальцев, но к тому времени в них уже не было необходимости.
Итак, в пятницу вечером Сомерс ровно в десять пришел в учительскую и был ошарашен, увидев в ней Этериджа. Но Этеридж почти сразу ушел и при этом невольно помог Сомерсу, посчитав количество бланков, которые тот должен был заполнить.
— Это существенный момент, — заметил директор. — Его алиби выглядело бы очень бледно, если бы какой-нибудь независимый свидетель не подтвердил, что в десять часов вечера на руках у Сомерса была почти сотня чистых бланков. Как бы он добился этого без Этериджа?
— Например, с помощью Уэллса, на чье присутствие мог рассчитывать. Сомерс сказал бы ему что-нибудь вроде: «Послушайте, Уэллс, я заключил пари. Мы с другом поспорили, что я закончу девяносто семь отчетов до одиннадцати вечера. Посчитайте их, пожалуйста, чтобы все знали, что их действительно девяносто семь». Наверняка у него было заготовлено что-то в этом духе.
Директор кивнул:
— Продолжайте.
— После того как Уэллс и Этеридж ушли, Сомерс задернул шторы, чтобы никто не мог заметить, что его нет в комнате, спустился вниз и вылез из Дома Хаббарда через окно. Скорее всего, у него был велосипед: во-первых, потому, что он не хотел отсутствовать дольше, чем необходимо, а во-вторых, по другой причине, о которой я скажу позднее. В любом случае, Сомерс отправился к дому Лава, проник в него через французское окно, застрелил Лава, сидевшего в кресле, и вернулся в учительскую. Все это заняло примерно четверть часа.
— Подождите, если бы у Сомерса был велосипед, то мы заметили бы его на улице.
— Если только его не увез Гэлбрейт, — возразил Фен, — а он вполне мог так поступить. Но я не настаиваю на велосипеде. Хочу лишь подчеркнуть, что Сомерс вернулся обратно не позднее половины одиннадцатого. Пешком это было сделать трудно, хотя в принципе возможно.
Действия Лава в предыдущие дни хорошо известны. В четверг он посетил коттедж миссис Блай, обнаружил, что ее нет дома, попытался выяснить, где она находится, но не сумел. Однако узнал, что она должна вернуться к актовому дню, и намеревался встретиться с ней сразу после возвращения, чтобы сообщить об истинной стоимости манускрипта.
— Но миссис Блай могла ему не поверить, — промолвил директор, — и все-таки продать рукопись Сомерсу.
— Вы правы, хотя сомневаюсь, что Сомерс стал бы на это полагаться. В любом случае, Лав до своей смерти больше не предпринял никаких шагов, если не считать начатой им записки. Что он собирался с ней делать, я не знаю. Вероятно, ему просто хотелось с кем-нибудь поделиться, а листок бумаги в данном случае лучше, чем ничего. Примерно по тем же причинам люди ведут дневники.
— Значит, вы не думаете, что он кому-то об этом рассказал?
— Вряд ли. Лав мог бы это сделать, если бы речь шла только о Гэлбрейте, но Сомерс — другое дело. Сомерс являлся его протеже, и для Лава признать участие Сомерса в такой афере означало получить болезненный удар по самолюбию. Я даже подозреваю, что, несмотря на свое разочарование, Лав все-таки сохранил к Сомерсу какую-то симпатию. Он был готов на все, чтобы расстроить его сделку, но не стал бы публично обвинять самого Сомерса.
Гэлбрейт тем временем не сидел сложа руки. Те же обстоятельства, какие заставляли Сомерса торопиться с приобретением манускрипта, подталкивали и его. Он решил завладеть рукописью. Но как? Соглашение Сомерса с миссис Блай казалось ему непреодолимым препятствием. Наверное, Гэлбрейт мог бы подождать, пока Сомерс купит манускрипт, а затем попытаться его украсть, но Сомерс, будучи здравомыслящим человеком, наверняка сразу поместил бы покупку в банковскую ячейку, и тогда Гэлбрейт уже не смог бы до нее добраться. Промежуточным вариантом было ограбление коттеджа, и Гэлбрейт попытался это сделать, но миссис Блай, впечатленная предложенной ей сотней фунтов, на всякий случай забрала рукопись с собой. В общем, Гэлбрейт не нашел ее. Он решил, что Сомерса надо убить до того, как тот получит манускрипт от миссис Блай, и вместе с ним надо убить и Лава, поскольку он может: (а) помешать ему завладеть рукописью, и (б) сообщить полиции, что у Гэлбрейта были веские причины убрать Сомерса. Избавившись от обоих, Гэлбрейт мог не опасаться, что кто-нибудь свяжет его имя со всей этой историей, поскольку у следствия не будет доказательств того, что он знал о существовании манускрипта. А раз так, у него было не больше мотивов для убийства, чем у остальных.
Похоже, Гэлбрейт действовал без предварительного плана и не пытался раздобыть оружие: он был достаточно умен и знал, что подготовка к убийству повышает риск быть пойманным, оставляя больше зацепок и улик. В пятницу вечером он просто следил за Сомерсом, выжидая удобного момента, и оказался у двери учительской, когда Сомерс сказал Уэллсу, что сломал свои часы. Когда Уэллс и Этеридж вышли в коридор, у него было достаточно времени, чтобы спрятаться в туалете или в одном из классов. Вероятно, он собирался тогда же убить Сомерса, но тот нарушил его планы, тайком покинув здание. Гэлбрейт мог проследить за ним до дома Лава или просто догадаться, что он его убил. Разумеется, ему было известно, что Сомерс желал смерти Лава не меньше, чем он сам. В любом случае, в интересах Гэлбрейта было подождать, пока Сомерс сделает свою работу; а когда это случилось, он проследовал за ним в учительскую комнату и застрелил из револьвера.
После убийства Гэлбрейт разгадал замысел Сомерса и понял, что сфабрикованное им алиби пригодится и ему. Он закончил прогревать отчеты, не проявленные Сомерсом, сломал его часы — по причинам, о которых я говорил выше, — отдернул шторы, чтобы комната выглядела так же, как в момент ухода Уэллса и Этериджа, и забрал у Сомерса сто фунтов и соглашение о сделке, стараясь замести следы. Но Гэлбрейт совершил три грубые ошибки. Во-первых, вытерев часы и оставив на них отпечатки пальцев Сомерса, он надел их на другую сторону руки. Во-вторых, обыскивая труп, он или не заметил, или не понял важного значения листа промокательной бумаги, лежавшего в кармане Сомерса. В-третьих, уходя из комнаты, — это кажется почти невероятным — оставил включенным электронагреватель.
На часах в тот момент было примерно между половиной одиннадцатого и без двадцати пяти минут одиннадцать. В десять тридцать пять Гэлбрейт позвонил капеллану из телефонной будки у ворот. Сомневаюсь, что он успел бы убить Сомерса и разобраться на месте преступления, когда появился в вашем кабинете. Кстати, именно поэтому я настаивал, что Сомерс вернулся от Лава к половине одиннадцатого. Далее возникает вопрос, на который можете ответить только вы. Проблема с размещением гостей в капелле — она была подстроена?
— Нет, — покачал головой директор, — проблема действительно существовала, и Гэлбрейту не пришлось ее выдумывать. Возможно, ему было не обязательно обращаться ко мне, но то, что он это сделал, не противоречило обычной практике.
— Ясно. Значит, история просто подвернулась вовремя. Выйдя из учительской, он должен был обеспечить себе надежное алиби от без четверти одиннадцать и дальше. Ваш Календарный комитет пришелся как нельзя кстати. Не говоря обо всем прочем, у вас было железное алиби по обоим преступлениям, поэтому полиция могла вам верить. Гэлбрейт позвонил капеллану, чтобы найти повод для позднего визита, немного подождал, сделав вид, будто идет из собственной квартиры, и появился как раз в тот момент, когда заседание комитета почти завершилось.
— Но не мог рассчитывать, что я буду говорить до бесконечности, — словно оправдываясь, пробормотал директор.
— В этом не было необходимости. Гэлбрейт знал, что Уэллс найдет тело Сомерса в одиннадцать, а жена Лава обнаружит тело мужа в десять сорок пять. Главное, чтобы говорили до одиннадцати часов, а этого вполне можно был ожидать. На следующее утро он убил миссис Блай. Времени для этого у него хватало, поскольку в тот день он не был занят в школе.
— После службы — нет, — подтвердил директор. — Я сказал ему, что он может понадобиться в течение дня, но не давал никаких конкретных поручений.
— Что произошло в коттедже, мы точно не знаем. Вряд ли бы он стал убивать хозяйку дома, если бы ему удалось незаметно вынести оттуда манускрипт. Но как только она его заметила, ему пришлось убить ее.
— Зачем?
— Иначе она рассказала бы полиции о визите Сомерса и манускрипте. И если бы после его смерти Гэлбрейт украл, купил или сделал что-либо еще с найденным в коттедже документом, полиция сразу заподозрила бы, что у него имелись веские причины желать смерти Сомерса.
— Разумеется. Продолжайте.
— Как я уже сказал, на этом отрезке времени у нас белое пятно. Миссис Блай могла застать Гэлбрейта во время кражи или… впрочем, здесь много разных возможностей. Главное, что она увидела его, и Гэлбрейту пришлось убить ее. Затем Гэлбрейт оглушил Пламстеда, боясь, что тот заметит, как он покидает коттедж, и сможет опознать его. Вскоре он удалился, прихватив «Вознагражденные усилия любви».
Позднее во время праздника в саду он подслушал мой разговор с Элспет Мердок, которая объяснила, как можно найти Брэнду Бойс. Гэлбрейта это не встревожило, поскольку он, как и я, думал, что Сомерс убил ее. Но тут примерно в половине седьмого Уимс поделился с ним якобы подслушанным им разговором между мной и Стэггом. Это могло быть ловушкой, а могло — и правдой. Если Брэнда действительно жива, рассуждал Гэлбрейт, она может рассказать полиции про историю с чернилами и разнести его алиби в пух и прах. А без алиби, по словам Стэгга, его тут же арестуют. Гэлбрейт решил все проверить и отправился за мной и Элспет в Мелтон-Чарт. Элспет потом говорила, что чувствовала, как в лесу за нами кто-то следил, но сам я ничего не заметил.
Что дальше, вам известно. Не зная, что мы уже раскусили трюк с чернилами и что своими действиями он подписывает себе смертный приговор, Гэлбрейт попытался убить Брэнду. Но у него не получилось. Не представляю, что с ним творилось после этого. Когда Стэгг и я приехали сюда от Брэнды, он в отчаянии попытался выяснить, что нам известно, и подслушал за дверью. Мы бросились в погоню, и, — Фен развел руками, — sic transit.
Наступило долгое молчание. Фен зевал, разевая рот, и наконец директор спросил:
— Полагаю, Сомерс или Гэлбрейт сумели бы продать рукопись — скажем так, не привлекая к себе лишнего внимания?
— Это можно было бы сделать разными способами, — ответил Фен. — Похоже, оба собирались уехать за границу и жить под другим именем, чтобы никто не мог связать их с событиями в Кэстривенфорде. Алиби было им нужно до конца семестра — а потом тот или другой исчез бы без следа. В этом деле есть один момент, который можно толковать по-разному. Вероятно, Сомерс не убил Лава — хотя после того, как он попытался задушить Брэнду, его репутация не должна нас беспокоить.
— Почему вы так решили?
— Сомерс, несомненно, собирался убить Лава. Но его самого могли убить раньше, чем он выполнил свой план. Иными словами, убийцей Лава вполне мог оказаться Гэлбрейт, поскольку у него имелись такие же мотивы для убийства, как у Сомерса. Выбирайте любую из этих версий. Мы никогда не узнаем правды, хотя обычно в подобных вопросах не остается неясностей.
— А обыск в доме миссис Блай дал какие-нибудь результаты? — спросил директор.
— Ни малейших. Боюсь, миссис Блай последовала совету Тавернера и сожгла письма в печке. Письма! — воскликнул Фен. — Письма Шекспира пустили на растопку…
— Не переживайте, — промолвил директор. — По крайней мере, у нас осталась одна страница из «Вознагражденных усилий любви». Не представляю, как она могла уцелеть среди огня, после которого осталась горстка пепла.
— Я знал, что рукопись должна быть у него, — мрачно заметил Фен. — Но единственное, что мне оставалось, это стоять и смотреть, как она превращается в золу… Впрочем, вы правы, одна страница у нас есть — сильно обгоревшая, но целая и хорошо читаемая. Я попросил суперинтенданта сделать для меня копию.
— Правда? Можно взглянуть?
Профессор достал листок и протянул директору, который надел свои очки в роговой оправе.
Вознагражденные усилия любви
Двор короля Наварры.
1-й придворный
Так, говоришь, они должны вернуться?
2-й придворный
Быстрей, чем вылупившийся из яйца птенец,
Свалившись с дерева, стремится вновь забраться
Обратно в материнское гнездо, —
Так наш всемилостивейший повелитель и король,
А с ним Бирон с Дюменом и Лонгвиль, спешат сюда
Для исполнения священного обета, который дан
Был год назад прелестницам французским.
Живя отшельником в уединенном месте
Среди снегов Карпат, где властвует мороз,
Сковав крестьян в их хижинах убогих,
И даже Феб боится показать свой лик
Холодным иглам ледяных вершин,
Наш благородный господин смягчился сердцем
И стал отзывчивей к чужим невзгодам,
Поскольку испытал их сам. А наш Бирон,
Как тигр, опутанный сладчайшей из сетей,
Утратив все былое безрассудство,
Чудесно изменился в той больнице,
Где врачевал он язвы прокаженных
Ради любви прекрасной Розалинды.
1-й придворный
Так, значит, дамы тоже будут здесь?
2-й придворный
Да, мы их ждем с минуты на минуту.
Но погляди — сюда идет Армадо,
нелепейший из чудаков, а с ним слуга.
1-й придворный
Давай послушаем, что скажут эти двое.
Входят Армадо и Мотылек.
Армадо
Мой юный паж, мой маленький мудрец, скажи:
не думаешь ли ты, что вожделение и похоть
развели мою Нетгу и ее супружеские клятвы
по разным сторонам нашего существования?
Мотылек
Мой ветхий рыцарь, я бы мог гораздо лучше
ответить на ваш вопрос, будь у меня такая же
окладистая борода, как у вас: ибо бороды —
не что иное, как ключ к женским сердцам.
Армадо
Только к ее сердцу, дитя мое; только к ее сердцу.
Мотылек
Да благословят ее нижние юбки
вашу невинность. Но раз уж мы заговорили
о женских сердцах, то нет такого сердца…
— Хм, — пробормотал директор, вернув бумагу Фену. — По-моему, наш Бард выглядит тут немного бледновато. Это продолжение «Бесплодных усилий любви»?
— Именно так. Как вы знаете, «Бесплодные усилия любви» обрываются внезапно, а здесь мы видим продолжение истории после возвращения влюбленных. Впрочем, я не исключаю, что перед нами просто сиквел шекспировской пьесы, написанный кем-то другим. На эту мысль наводит явная бедность стиля — хотя, если вспомнить «Тита Адроника», это не самый веский аргумент. К тому же дальше пьеса могла сильно оживиться с появлением Башки или Тупицы.
— Как насчет почерка?
— Он похож на известные автографы, это ясно.
— Думаете, пьесу когда-нибудь ставили?
— Поскольку о ней упоминает Мирес — вероятно, да. Хотя, скорее всего, в театре она провалилась — сиквелы часто проваливаются, — вот почему ее никто не переписывал и не пытался поставить еще раз. Но на странице нет никаких следов того, что ее использовали как суфлерский экземпляр, — если вы об этом.
— Как, по-вашему, она могла попасть в коттедж?
— Я по-прежнему думаю, что все дело в юной даме, — ответил Фен. — Она попросила его показать ей образчик своих работ, вот он и всучил ей это. Письма могли бы многое прояснить, но… Бог его знает. В академических журналах давно ломают копья на сей счет. Один из самых удручающих моментов в нашей жизни — то, что во всем шекспироведении нельзя найти ни одной гипотезы, с которой были бы согласны все. Я всегда симпатизировал критику, который, потратив много лет на изучение загадки шекспировских сонетов, однажды заявил, что лучше бы он их вовсе не сочинял.
В дверь постучали, и вошел Уэллс с пачкой вечерних газет. Директор бегло просмотрел заголовки.
— О вас ни слова, — с удивлением отметил он.
— Ну, еще бы. Человек в моем положении, — скромно объяснил Фен, — не может позволить себе быть замешанным в столь ужасных историях.
Директор сдвинул брови:
— Надеюсь, это не Стэгг потребовал убрать ваше имя?
— Нет. Он слишком честен и добродушен, чтобы ему могло прийти подобное в голову. Я сам настоял на том, чтобы мое имя нигде не упоминалось. Кстати, задачка оказалась не из легких. Пришлось соврать, будто я обещал жене больше не связываться с криминальными делами, пока мне наконец не удалось его убедить. Но потом — заметьте, потом, а не до того, как мы договорились, — он дал мне это.
Фен достал из кармана маленький медальон, найденный в коттедже миссис Блай, и оглядел его.
— Стэгг мне сказал: «Удивительно, сэр, но никто не видел, как я его нашел, и я о нем ни с кем не говорил, кроме вас. Сдается мне, что вы гораздо больше достойны им владеть, чем сын миссис Блай из Ковентри или кто-либо другой, тем более что сохранившаяся страница рукописи и без того сделает его богатым. Поэтому, если вы готовы признать, что по рассеянности прихватили с собой эту вещицу — в случае, если возникнут какие-то вопросы, — я с удовольствием оставлю ее у вас».
Директор рассмеялся:
— По-моему, нет ничего забавнее, чем когда страж порядка по доброте душевной делает что-то противозаконное.
Фен убрал медальон и взглянул на часы:
— Боюсь, мне пора возвращаться в Оксфорд. Кстати, механики в вашем гараже сотворили чудо с моей «Лили Кристин». После вчерашней работы Пламстеда я думал, что она больше никогда не сдвинется с места, но теперь машина бегает даже резвее, чем раньше. Конечно, она слегка помята, — добавил он, — с той стороны, где в нее влетел Стэгг. Но с этим я разберусь, вернувшись домой.
— Хотите перед отъездом выпить чашку чая?
— Не откажусь. — Лицо Фена вдруг просияло. — А заодно расскажу вам про сюжет своего детективного романа.
Директор застонал:
— Боже мой, Джервейс, если уж вам так нужно сочинить роман — а в наше время кто их только не пишет, — то почему бы вам не использовать события этого уикенда? Что-нибудь в духе Сименона, с психологией и прочими штучками, чтобы угодить высоколобым критикам.
— Гэлбрейт? — произнес Фен. — Сомерс? «Вознагражденные усилия любви»? — Он отмел эту идею пренебрежительным взмахом руки. — Мой дорогой друг, из подобного материала невозможно сделать хороший детектив. А вот та девушка в горах Кэтскилл…
Нам остается добавить совсем немногое. Дружба между мистером Пламстедом и Дафной Сэвидж скоро завершилась помолвкой, и мистер Пламстед, уверенный, что только вмешательство Фена спасло его от виселицы, пригласил профессора на свадьбу. Поскольку она приходилась на летние каникулы и Фен в этот время все равно собирался находиться в Лондоне, он охотно принял приглашение. В день, когда была назначена церемония, он сел в ранний поезд из Оксфорда до Паддингтона.
— Будем надеяться, я не встречусь со старым мореходом, — сказал профессор.
notes
Назад: Глава 16 Итоги
Дальше: 1
