Глава 14. Чего ты, дуреха, ревешь?
Легковой автомобиль «М-1» остановился у будки охраны. Водитель терпеливо дождался, когда дневальный распахнет ворота пошире, после чего, прибавив скорость, покатил по заснеженным улицам. Весна еще не наступила, но ее неумолимое приближение ощущалось по свежему воздуху и яркому солнцу, какое наблюдается только в марте. Вроде бы холод еще не ушел, но солнце понемногу отодвигает стужу, все более вступая в свои права. Через каких-то несколько дней начнет плавиться снег, и сугробы, что крепостными стенами возвышаются вдоль дорог, заметно просядут и потекут талой водой.
Вместе с пробившимся через облака солнцем прибыло и настроение: верилось, что перерождение природы не за горами, оставалось только немного подождать, а там и немцев с родной земли погоним!
– Останови здесь, – показал майор Волостнов на трехэтажный дом, верхний этаж которого был выстроен из толстых бревен, некогда покрашенных в зеленый цвет. Под самой крышей в аккуратный ряд было прорублено несколько окошек с потемневшими от времени рамами. Первое окно – это общая кухня на четыре семьи. Следующие четыре – комнатушки.
Было одиннадцать часов утра. На улице народу немного, все на службе или на производстве. А те, кто встречались, в основном немощные или раненые. Один из стариков, постукивающий палочкой по отскобленному тротуару, заинтересованным взором проводил «Эмку», а когда та остановилась поодаль, потерял к ней интерес и потопал по каким-то своим дедовским делам.
– Ты подожди меня здесь, – сказал Волостнов водителю, – я скоро подойду.
– Слушаюсь, товарищ майор, – охотно отозвался тот.
Неторопливым, уверенным шагом майор направился к подъезду. Деревянная перекособоченная дверь, приставшая к мерзлой земле, не без труда приоткрылась, с неохотой пропуская его внутрь. В подъезде дохнуло теплом, запахло жареной картошкой. Лев Федорович поднялся на третий этаж по скрипучим ступеням, протяжно отзывавшимся на каждый шаг, пропустил грузную женщину, учтиво поздоровавшуюся, и, подождав, когда она спустится вниз, негромко постучал в дощатую коричневую дверь.
О женщине, которая проживала в коммунальной квартире, он знал все, или почти все. Живет в двух небольших комнатенках с малолетними сыновьями, одному три года, а другому едва исполнилось четыре месяца. Еще в трех комнатах квартировались молоденькие вдовы, не успевшие до конца выплакать горючие слезы, а последнюю комнатушку занимал безрукий дед, пострадавший еще в империалистическую. Соседство не самое развеселое, у каждого невыстраданная боль. А еще дед-инвалид, когда перепьет, орет благим матом на всю квартиру, проклиная как собственную судьбу, так и Советскую власть, отнявшую у него в тридцать восьмом жену и сына. Нередко соседи по дому строчили на него доносы, которые Лев Федорович аккуратной стопочкой складывал в папку. Но арестовывать старика надобности не было – безобидный, как дождевой червь, дел хватало и без него. А сердобольные соседки, зная неугомонный язык старика, старались запереть его в комнате сразу же после второй рюмки водки. Так они и поживали. Как и подавляющее большинство горожан. Выходных не было, лишь редкие праздники на всех. Горе, стучавшееся в дверь «похоронками», также было общим.
Последние три дня у Маруси болел младший сын, поэтому она не выходила на работу. Обычно за детьми присматривала ее мать, сухая старуха лет шестидесяти пяти, но сейчас ей самой занедужилось, и с постели она поднималась редко. Начальство, зная о невзгодах Маруси, на работу не торопило, а вчера вечером ей передали усиленный паек и кое-какие лекарства, которые помогут выздоровлению сына.
В подъезде царил полумрак, и лишь дневной свет, падавший через оконные проемы, освещал грубо сколоченные, растрескавшиеся перила и лестничные ступени, затертые за долгие годы до глубоких ям.
В это время в квартире кроме Маруси должен был оставаться сосед-инвалид. Кто же первым выйдет на звонок? Неожиданно для самого себя, Волостнов загадал «на удачу», как делал это в детстве. «Если к двери подойдет Маруся, то операция «Барин» будет иметь успешное продолжение, если же откроет старик, то задуманный план провалится». Нажав на звонок, он принялся вслушиваться в тишину коридора.
В глубине квартиры послышался шорох шаркающих старческих ног и глухое покашливание, сейчас старик отомкнет дверь. На Льва Федоровича накатило глубокое разочарование – он даже не думал, что столь болезненно отреагирует на появление инвалида. Но уже в следующую секунду он услышал бойкий женский голос:
– Дядя Петя, ну куда же вы со своими ногами? Еще не дай бог упадете! Что мне тогда делать с вами двумя?
– Так ведь ты же с мальцом, – несколько виновато произнес старик. – Думал, что не можешь.
– Мне-то открыть всего-то минуту. Я ему уже микстуру дала выпить, спит он сейчас.
– Ну, тогда ладно…
Лев Федорович вновь услышал шаркающие шаги, на этот раз – удаляющиеся.
Где-то внутри замка заскрежетал металл, дверь слегка приоткрылась, и в узеньком проеме Волостнов увидел бледное симпатичное девичье лицо, настороженно, с каким-то боязливым выражением смотревшее на краповые, с малиновым кантом, петлицы.
– Вы к нам? – прозвучал вопрос, в котором было все: откровенное опасение за собственную судьбу, неприкрытый страх за будущее детей, умело скрываемое отчаяние.
Стараясь как-то унять смятение, плескавшееся в больших серых женских глазах, Волостнов ободряюще улыбнулся, показав ряд крупных зубов, и спросил:
– Вы – Маруся?
– Да.
– Можно войти?
– Проходите, – отступила женщина в сторону.
Лев Федорович шагнул в длинный тесный коридор, заставленный вещами, вытащил два пузырька с зеленоватой жидкостью и протянул их Марусе:
– Возьмите!
– Что это? – удивленно спросила она.
– Это жаропонижающая микстура. Я слышал, что у вашего младшенького температура.
– Ой, спасибо! Вот никак не думала, что офицеры НКВД разносят по квартирам медикаменты.
– В нашей профессии случается и такое. Будем только рады помочь.
– Пойдемте.
Прошли в комнату, небольшую, но очень опрятную. Из обстановки – старомодный шкаф, стоящий в углу, стол с тяжелыми массивными полками, панцирная кровать, припертая к стене, рядом с ней – деревянная колыбель, в которой лежал младенец. У окна, в окружении оловянных солдатиков и разбросанных кубиков, сидел серьезный сероглазый пацанчик лет трех: не иначе, представлял себя главнокомандующим, расставляя солдатиков в нестройные ряды. Посмотрев на вошедшего майора умными глазами, поздоровался:
– Здрасте, – и вновь углубился в незатейливые и ему одному понятные игры.
– Младший затемпературил, а нужного лекарства не найти. Мне принесли с работы одно средство, но оно больше для взрослых подходит. А ваше для грудничков подходит? – спросила Маруся.
– Не переживайте, оно как раз для них, я справлялся, – ответил Волостнов. – Осмотрелся вокруг, отыскивая, куда бы присесть, и, заметив низкий табурет, мягко опустился на него. – Я у вас что хотел спросить, Маруся… Как вас по батюшке-то?
– Никитична.
– Очень красивое отчество, – улыбнулся майор. – Мария Никитична, а вам с фронта Аверьянов писал?
Лицо молодой женщины тотчас застыло, обозначив в уголках губ наметившиеся черточки, а впавшие обескровленные щеки еще более побелели.
– Вы… что-то о нем знаете?
– Кое-что нам известно.
– Сначала он писал, а потом вдруг перестал… Я ездила к его матери в Горький, хотела узнать о Мише. Она мне сказала, что он пропал без вести. Скажите, что с ним! – вцепилась женщина в рукав шинели. – Умоляю вас!
– Да не волнуйтесь вы так, Мария Никитична. Ну чего же вы…
Вдруг Маруся, закрыв ладонями лицо, громко разрыдалась, и майор неожиданно поймал себя на мысли, что сочувствует ей. Он поднялся, приобнял плачущую женщину и, поглаживая ее по густым русым волосам, проговорил:
– Чего ты, дуреха, ревешь? Будет тебе! Поверь, ты еще будешь счастлива.
Мягко отстранившись, Маруся прямо посмотрела на Волостнова и, утерев небольшой ладошкой мокрую щеку, ответила:
– Без Михаила я никогда не буду счастлива.
– Я чего пришел-то, жив твой Михаил!
– Живой?! – невольно воскликнула Маруся.
– Ну, чего же ты так кричишь, дуреха, ребенка разбудишь, спит ведь!
Старший мальчуган, игравший в углу с солдатиками, удивленно посмотрел на плачущую Марусю и вновь принялся передвигать фигурки, увлеченный развернувшимися баталиями.
– Где он? Я бы хотела его увидеть… Хотя бы на минутку. Вы ведь знаете, где он. Можете мне помочь? – взмолилась Маруся.
– Послушайте меня. То, что я сейчас вам скажу, не должно выйти дальше этих стен, – понизил голос майор. – Обещаете?
– Обещаю, – кивнула она.
– Михаил Аверьянов находится у нас… Не буду вдаваться в подробности, но скажу так… С ним случились некоторые неприятности, он находится под нашей охраной. Но встречу я вам могу организовать.
Слезы на лице женщины мгновенно высохли. Теперь она смотрела уверенно, твердо, демонстрируя готовность к любым поворотам, лишь бы только увидеть милого.
– Когда я могу его увидеть?
– В ближайшие дни. Мы вас предупредим заранее, чтобы вы были дома. Но встреча будет недолгой.
– Потом вы его заберете?
– Да. Так нужно.
– Надолго?
– Не будем ничего загадывать. Давайте сначала вы повидаетесь, а там будем решать.
Разговор был закончен. Майор направился к двери, оставив Марусю в полнейшей растерянности. Ей бы следовало броситься следом, поблагодарить за добрую весть, но ноги будто бы приросли к полу.
– Да, еще вот что, чуть не забыл. Самое главное… – обернувшись у порога, добавил Волостнов. – Микстуру нужно пить три раза в день после еды. Не забудете?
– Не забуду, – тихо ответила Маруся.
Лев Федорович вышел из подъезда и тотчас угодил под шквальный северный ветер, колюче ударивший в лицо. Последняя отрыжка длинной изнуряющей зимы. Подняв воротник, широким шагом направился к машине. «Эмка» басовито урчала, отогреваясь на стылом ветру. Открыв дверцу, он сел на заднее сиденье, впустив в отогревшийся салон мартовский холод.
– Куда едем, товарищ майор? – повернул голову водитель.
– Давай рули на службу!
