Она одна смотрела, вжавшись носом в стекло, как паро́ м управляется с турбинами. Они заворочались бесшумно, взбивая буруны моря и неба. Вблизи буруны казались еще нежнее и опаснее, как гаргантюанские цветы, и, насколько только хватало глаз, им не было конца.

Гарет сидел на четыре ряда позади, выискивая что-то у себя в телефоне. Он дал ясно понять, что она раздражает его, устраивая целое представление своим никчемным разглядыванием чего-то в иллюминатор. Другие пассажиры следили за новостями на больших экранах или дремали. Обычные новости к завтраку казались неуместными в этом месте невесть где. Остров находился всего в шестидесяти милях от берегов, на которых она прожила всю свою жизнь, но так ни разу его и не видела. Путеводитель твердил о туманах великого волшебника, который всегда прятал остров.

Когда буруны остались позади, море и небеса обратились в безмолвные полосы серого, но остров все еще не был виден. Она вернулась на свое место и склонила голову Гарету на плечо. Он по-прежнему занимался своим телефоном. Ее мобильник сигнал потерял и на связи не будет, пока они не вернутся домой. Гарет забыл предупредить ее заранее, до отплытия, что станет пользоваться на острове другой сим-картой.

Она взяла в руки путеводитель и стала перечитывать раздел о пеших прогулках.

– Тебе это незачем, – буркнул Гарет, не поднимая глаз от телефона.

– Мне нравится это читать, – отозвалась она. – Просто нравится. Раньше-то бывать не приходилось. Позволь уж мне порадоваться.

– Я тебе все покажу.

Она роняет закрытую книгу себе на колени и вновь льнет к нему головой.

– Мне повезло иметь собственный ходячий и говорящий путеводитель.

Дотянувшись, взяла его за руку. Он продолжал тискать большими пальцами свой телефон. Она забылась в дреме, а когда вновь открыла глаза, небо расчистилось до поразительной голубизны. Пассажиры рядами выстроились у переднего окна. Остров уже виднелся, она пропустила его появление.

Протиснулась между пожилой женщиной и парой байкеров средних лет. Остров был маленьким поначалу, но очень скоро слишком разросся, чтобы вместиться в рамку окна. Вид менялся, как при ускоренном приближении в киносъемке. Она не успевала еще разглядеть всего на видневшейся части острова, как тот еще больше приближался, и больше становилось того, что нужно было разглядывать.

Стол занимал заднюю часть комнаты, и она ударилась об угол, протискиваясь на уготованное ей место. Скатерть была вязана крючком, на ней лежали салфетки в тяжелых металлических кольцах. Накрыто было всего на двоих.

– А разве твоя мама…

– Нет. – Гарет наваливал себе в тарелку картошки и горошка из фарфоровых блюд. У него на тарелке уже уместились три ломтика вялой на вид ветчины. Ей достался один. На столе стояла бутылка лимонада. Вина не было. Ей хотелось выпить. Она слышала радио, включенное на кухне, куда запряталась его мама.

– Если наша кормежка вызывает сложности… я хочу сказать, мы могли пойти куда-нибудь поесть.

– Нет, мама хочет нам готовить. – Гарет скрутил крышку с лимонада. Не было никакого шипения. В ее бокале не было никаких пузырьков. Бутылка, должно быть, простояла в буфете не один год.

Оклеенные тиснеными обоями стены были увешаны картинами. На каждой вихрь броских красок вписывался в пейзаж. С некоторых мест, если присмотреться, пейзажи отливали блеском, зато с других казались разъезженными и раздолбанными. Еще такие картины, писанные явно той же любительской рукой, висели в комнате Гарета.

– Это какие-то места на этом острове? – спросила она, когда вместе вещи распаковывали. – Их твоя мама рисовала? – Он лишь плечами пожал.

Комната его была разочаровывающе банальна. Ей представлялись плакаты, старые СиДи-диски, фигурки из пластмассы, какие-то следы того, что он тут вырос. А в ней висели одни картины да еще кружевные вязанья и вывязанный крючком из прутиков и шерсти крест над кроватью. Она читала о таких крестах, крестах-плетенках, как их называли в путеводителе. Когда-то их вешали для защиты от злых фей. Мама его, очевидно, имела слабость к ним, потому как кресты висели по всему дому. На каминной полке в гостиной рядком выстроились семейные фотографии, в том числе и его с братом детские фото, а еще его свадебное фото. На нем его бывшая была молода и элегантна. Пара выглядела счастливой. Рядом стояла фотография новорожденного младенца в голубой шапочке.

– Красивый какой, – сказала она. – Почему ты не сказал мне, что ты – дядя?

Он загремел тарелками на столе и сделал ей знак: сядь.

От лимонада у нее кисло щипало на языке. Гарет порезал ветчину на длинные тонкие полосочки, а потом стал поедать их одну за другой. Мясо было холодным, от него на тарелках оставалась какая-то маслянистая пленка. Картофелины так и остались сырыми под запеченными краями.

– Утром мы отправимся на долгую прогулку, – сказал он.

Забравшись с ногами на стоявшее у окна кресло с высокой спинкой и боковинами, она листала старый туристический журнал. Ей отчаянно хотелось вырваться из дома и начать все осматривать, но было не совсем удобно прерывать ведшийся на кухне разговор или бродить по дому в поисках, куда его мама подевала ее ботинки. Она повозилась с телефоном, только ничего не могла с ним поделать. Разговаривали на кухне очень тихо, и ей никак не удавалось уловить в бормотанье голосов и звуках готовки достаточно разборчивых слов. Расслышала, как он сказал что-то про замену или обмен.

– То, как это делается, – произнесла его мама, – …если тебе надо… чтоб вернулась.

Стук в дверь заставил ее подпрыгнуть. Она наполовину встала с кресла, но Гарет сам прошел к входной двери.

– Должно быть, это вам, – донесся мужской голос. – Я приберег его для вас.

– Спасибо, – сказал Гарет, беря в руки принесенное.

– Оно пришло без адреса. Джек хотел сунуть его куда подальше вместе со всеми остальными невостребованными письмами. Люди забывают марки клеить или адреса неверно пишут, только я сказал себе: как-то очень уж причудливо, что кто-то вообще забыл адрес написать. У меня какое-то предчувствие появилось, вот я и проверил. По-моему, оно должно быть для вас. – Гарет, ничего не говоря, взял пакет. – Многовато времени у вас ушло, чтоб обратно вернуться.

Гарет, несколько не сдержавшись, захлопнул дверь. Картины на стене дрогнули. Он положил, не разглядывая, пакет на туалетный столик и пошел наверх. Хлопнула дверь ванной комнаты.

В автобусе было полно местных. Единственные туристы – супружеская пара средних лет – то и дело передавали друг другу такой же путеводитель, какой она с собой брала. Пара сидела в самом первом ряду и едва не вскакивала на каждой остановке. На участке дороги, тянувшемся через густой лес, мужчина уронил путеводитель, рассыпав повсюду проспектики и рекламки.

– Так им и надо, – буркнула стоявшая рядом пожилая женщина.

Толкнув Гарета, она вопросительно вздернула брови.

– Они не поздоровались, – пояснил он.

– Мы проехали по волшебному мосту? Я читала о нем. Тебе надо было предупредить меня. Мне хотелось увидеть его, запечатлеть.

– Извини. – Он опять вернулся к своему телефону.

– Что за пакет принесли утром?

– Не успел его открыть. Вряд ли что-нибудь существенное.

– Хорошо, что они приберегли его для тебя. – Обнимая, она навалилась ему на спину и заглянула на дисплей его телефона.

– Кто?

– Почта. Вся эта чепуха, о какой болтал почтальон; такое впечатление, что они ждали, когда ты вернешься. Такой услужливости дома не дождешься.

Он повернулся, устремив взгляд в окно.

– Тут все по-другому.

Маршрут, до того аккуратно расписанный в путеводителе, казалось, не имел вовсе никакого отношения к ландшафту. Гарет шел впереди по едва заметным тропкам, что вились меж дикой травы с одной стороны и отвесными провалами до блистающих под солнцем бухточек – с другой. Серые скалы вздымались из моря, и она пробовала угадать их по названиям.

– Вот тот утес Сахарная Голова?

Произнесенное ею унесло ветром. Она сунула путеводитель в рюкзак и постаралась приноровиться к его шагу. Она не ожидала такой поразительной голубизны моря или буйства движения, застывающего в камне. Серые обрывы утесов взметало под дикими углами, и они, казалось, вот-вот обрушатся обратно. Ей хотелось делать снимок за снимком, но вряд ли Гарет стал бы ждать. И потом, подумала она, лучше видеть собственными глазами, а не видоискателем телефона, и постараться удержать виды в памяти. Когда они дошли до Провалов, он зашагал между ними.

– В книжке сказано, что здесь надо держаться у стенки, – подала она голос. – Небезопасно.

– Я могу пройти Провалы с закрытыми глазами.

Гарет закрыл глаза и отпрыгнул влево. Неровная почва была испещрена какими-то непонятными дырами, похожими на кроличьи норы, только вместо того, чтобы уходить в землю, они отвесно уходили прямо во взбаламученное море. Она продвинулась немного в его сторону, но одну руку продолжала держать на стене.

– Оттуда тебе их не рассмотреть во всей красе. Иди сюда. – Она не решалась. – Ты что, мне не доверяешь?

Лицо его выражало беспокойство и еще что-то, чего она не могла вполне понять. Он мог замолкать, мог капризничать, только она понимала: его тяготит груз боли. Он не очень-то рассказывал про то, как жена ушла от него, только она чувствовала в нем печаль. Взяв протянутую руку и потупив глаза в землю, она прошла, петляя, за ним по узкой тропке между Провалами.

Они остановились перекусить тем, что приготовила им в дорогу его мама, на высокой вершине горы, название которой в переводе, сообщил Гарет, звучало как Воронова Горка. И любовались на Человеческого Детеныша внизу.

– На картине в комнате твоей мамы, слева, изображен еще один остров, – сказала она, – но там его нет.

Он пожал плечами, набив полный рот.

Ей для его пожатий плечами словарик требовался. Они опять ступали по земляной тропке, и она старалась все время держаться за его руку. Между звуками моря и ветра повисала глубокая тишина. Она больше не пыталась заполнить ее словами, а вбирала в себя образы: синие колокольчики, неожиданные на высоких скалах, почерневшие колючки с застрявшими на них птичьими перышками, холеный заяц, мигом перескочивший тропку перед ними. Его же взгляд неизменно устремлялся не на тропу или в морскую даль, а вниз, к полям и веренице выбеленных домиков.

– Что это? – спросила она.

– Я… знакомые мои жили там.

– И сейчас живут?

– Нет.

Вид у него был потерянный. Она подошла, пригладила ему волосы, взъерошенные ветром. И произнесла:

– Я люблю тебя. – Сорвавшиеся с губ слова, казалось, отяжелели на лету. У нее даже не было уверенности, так ли это уже или она высказалась, чтобы проверить, что же такое сейчас между ними, чтобы возвести это в явь.

Он повернул обратно на тропу и пошел впереди.

Свет сочился сквозь неплотные переплеты коричневых штор. Его рядом с нею в постели не было. Она натянула шерстяной джемпер поверх пижамы и на цыпочках пошла по ступенькам вниз. Пакет по-прежнему лежал невскрытым на туалетном столике. Она едва не напомнила ему о нем, перед тем как они отправились спать. Но побоялась, что после напоминания он его не вскроет. Возможно, он открыл конверт, когда ее не было в комнате, заменил его содержимое и вновь заклеил. Она заглянула на кухню, через окна проверила места у входа в дом и позади него. Никаких признаков, что он здесь. Дом стоял в ряду, зажатом между узкими улочками. Ни одного прохожего. Многие дома предназначались для сдачи на выходные. С самого их приезда она не видела на улице ни единого человека.

Плотный конверт выглядел так, будто им пользовались много раз. Бумага местами сильно протерлась, обтрепалась и помялась, однако, как и сказал почтальон, адреса на конверте не было. Откуда же на почте узнали, что письмо для Гарета? Ни единый звук не выдавал движения наверху. Его мама, должно быть, спала. Вес и плотность пакета, его прямые края убеждали: внутри книга в твердой обложке. Она перевернула пакет и тут же заиграла музыка, едва слышная певучая мелодия, которую она не узнала. Бросив пакет на туалетный столик, она застыла, затаив дыхание. Наверху никакого движения: звук туда, должно быть, не долетал. Она вновь взяла пакет. Задний клапан поддался легко: значит, он все же проверил содержимое – или это сделала его мама. Она извлекла книгу: детская книжка с картонными страницами, на которых напечатаны стишки для малышей. Панелька с тремя кнопками разной формы: нажмешь, и звучат разные мелодии («Сверкай, сверкай, звездочка», «У маленькой Мэри есть овечка», «Три слепых мышонка»), однако ни одна из них не была той мелодией, которую услышала она. Она перевернула толстые страницы. На них то тут, то там были вымараны некоторые буквы. Шаги на лестничной площадке вынудили осторожно вложить книжку обратно в конверт. Она метнулась через всю комнату и подхватила журнал, который еще за день до этого прочла от корки до корки. Мама едва кивнула ей и проследовала к себе на кухню. Она поняла, откуда Гарет набирался умения общаться.

Вернулся он лишь далеко после полудня. Она вновь и вновь перелистывала журнал и пила жидкий чаек, который его мама знай себе ставила перед ней на кофейный столик.

– Гарету надо было пропустить рюмочку, чтоб кое-что уладить. Он скоро вернется, – это было все, что его мама сообщила о том, где он. А потом молча уселась за свое вязанье крючком.

Чувствуя, как день утекает прочь, она решила пойти погулять, только вот телефон ее не работал, и ему будет невозможно с ней связаться. Младенческая книжка не выходила из головы. С чего бы кому-то понадобилось посылать ее Гарету? Почтальон, должно быть, ошибся. Письмо назначалось кому-то другому. Так оно должно бы быть, но вот почему буквы вымараны? Она дождалась, когда его мама пошла готовить обед, и опять извлекла книжку, старательно избегая касаться кнопок. Присмотревшись к порядку пропущенных букв, попробовала сложить из них слова: м…ы…х…о…т…и…м…о…б. Закипел чайник. Звякнули тарелки. Она успела положить книжку обратно и усесться за стол.

– Эти картины вы рисовали? – спросила она его маму, когда они вдвоем обедали сэндвичами с лососем.

– Меня увезли после того, как родила Гарета. Там, куда меня увезли, не было неприятно, но я хотела домой. – Говоря это, его мама не выпускала из пальцев висевший на шее крохотный крестик.

Не зная, что ответить, она кивнула и сунула в рот еще кусок сэндвича. Должно быть, это было чем-то вроде живописной терапии. Гарет никогда не говорил, что его мама перенесла такого рода недуг, только ведь гораздо больше того, чего она о нем не знает, чем того, что знает.

– Отцу Гарета до того долго пришлось улаживать это, что я думала, так меня там и оставят навсегда.

– Прелестные картины, – сказала она. – Очень яркие.

– Вам когда-нибудь приходилось пестовать эльфа-подменыша? Они порой так плачут, что сердце из груди рвется.

Жалея, что вообще упомянула о картинах, она углубилась взглядом в журнал, словно бы вчитываясь в статью о переработке рыбы на острове.

Его мама собрала тарелки со стола и ушла из комнаты, но голос ее долетал из кухни:

– Только оттого, что такое случается всего раз, люди успокаивают себя тем, что больше такого с ними не произойдет, но жизнь другая. В ней кое-что старое повторяется. – Женщина вернулась, неся еще чая. – Кей такая прекрасная женщина. Знала, что ей делать требуется. – Остывшая разбавленная молоком жидкость выплеснулась из чашки, когда мама ставила ее на стол: рука у женщины дрожала. – Простите меня, мне не следует говорить с вами. Впрочем, он хороший мальчик, мой Гарет, не хочу, чтоб вы думали иначе.

– А не снять ли нам номер в гостинице, чтобы отметить нашу последнюю ночь? – Его мама была на кухне, но она и не подумала понизить голос.

– А как же мама? Она будет безутешна.

– Мне жаль, просто… мы в первый раз отправились куда-то вместе. И нам едва ли что удалось. Я почти все время провела в гостиной твоей мамы…

– Я говорил тебе, что сожалею, дела заняли больше времени, чем я ожидал. И потом, знаешь ли, мама сделала все, чтобы ты чувствовала себя как дома.

– Здесь повсюду твои фотки с твоей бывшей.

Он понизил голос, услышав, как на кухне загремели сковородки:

– Тебе известно, что я был женат. Этого я от тебя никогда не скрывал.

– Твоя бывшая – Кей. Мама твоя говорит о ней так, будто та… а кстати, где она сейчас? Она на этом острове живет?

– Она далеко.

– Ты к ней наведывался сегодня? На это у тебя время уходит?

– Нет. – Он направился на кухню, к своей маме.

Ей пришлось умолкнуть.

Он спал, повернувшись к ней спиной, – или притворялся, что спит. Свет сквозь шторы разбудил ее на рассвете. Она подождала, пока свет набрал еще немного яркости, потом выскользнула из постели. Оделась во вчерашнюю одежду, не умылась из страха разбудить его или его маму. Прихватив из вазы на кухне яблоко на завтрак, потихоньку вышла на пустую улицу. Голова шла кругом от внезапного чувства свободы, и она почти бегом припустила с одной улочки на другую. Он проснется и увидит, что она ушла, – точно так, как у нее было с ним днем раньше. Он поймет, как неподобающе вел себя. Постарается загладить свою вину перед ней. Объяснит наконец, что такое творится с его мамочкой. Она пробудет на улице достаточно долго, чтобы он забеспокоился, но вернется домой вовремя, чтобы провести вторую половину дня вместе до отхода парома.

В окне одного будто сажей вымазанного домика к стеклу был прислонен крест-плетенка. В старую шерсть были вплетены листья, стянутые нитками пряжи. Она прошла мимо антикварной лавки и премилого маленького кафе, но все было закрыто. Толстый слой пыли на вазе в витрине антикварной лавки навел ее на мысль, а когда же она была открыта в последний раз. Она бродила по длинным улочкам, пока сырость раннего утра не пробрала ее до костей. Еще одно кафе, которое она миновала, было закрыто, зато дверь причудливого книжного магазина – нараспашку.

Внутри на полках было тесно от пожелтевших книг. За кипами книг на стойке с трудом можно было разглядеть какого-то пожилого человека. Тот, казалось, и не заметил ее прихода. Названия на корешках многих книг слишком истерлись, чтобы их можно было прочесть. Она выбрала тоненькую книжицу, обложка которой отдавала голубизной моря: «Сказки королевства Мэн».

– Вас что-то особо интересует в… – мужчина поднял взгляд и кивнул ей, – поскольку если так, то у меня есть несколько книг, которые, возможно, вам понравятся.

– Вы имеете в виду сказки? Нет, благодарю вас, я просто смотрю. – Она стала быстренько перелистывать книжицу и замерла на половине. На странице со сказкой были вымараны буквы: «Он принялся насв_стывать нежную мелодию и коснулся ее плеча, с тем чтобы она обернулась и посмотрела н_него, но она знала, что если сделает это, то навсегда окажется в его власт_». – Простите, – обратилась она к продавцу, – я уже видела книгу с вымаранными буквами, вроде этой. Это что-то вроде здешней традиции?

– Нет, я сам такое прежде всего два раза видел. – Он протянул руку за книгой. – Есть еще история про Линнан-сиду, в том же духе… – По выражению ее лица продавец понял, что ей об этом ничего не известно, и принялся рассказывать, как ребенку: – Если вы хотя бы раз взглянете на одного из Самихсебя, то навсегда окажетесь под их чарами. Они устроят так, что вы, танцуя, окажетесь в их прекрасных залах внизу под горой. – Книжник взглянул на нее, словно решая, стоит продолжать или нет. – Время от времени некоторые из их проделок становятся известны. Думаю, они сами со зла позволяют им обнаруживаться. Выглядит все в точности как наши книги, наши картины, даже наши пластинки или записи, только всегда в них присутствует еще какая-то своя история или изгиб на утесе, которого, вы поклясться можете, на самом деле не существует, или мелодия, какую вы никогда прежде не слышали, – что-то такое, что не совсем так, как должно быть. – Он закрыл книжку и поставил ее рядом с кассой. – Что-то я чересчур увлекся. Простите меня, все это старые сказки, а я – старик, проводящий чересчур уж много времени в молчании, окруженный одними лишь книгами. Вы к нам на отдых?

– Мой спутник с острова. А я сюда приехала в первый раз.

– И мы вас хорошо встретили?

– Да, спасибо. – Она запахнула на себе пальто, готовясь уйти.

– А вы видели Колесо Лакси?

– Нет. Я вообще повидала не так много, как хотела, а сегодня вечером мы уезжаем.

– Что ж, уверен, мы еще с вами увидимся. – Он взял книжку. – Вам ее завернуть?

Ничто не указывало, что Гарет вернулся домой. Его мама пекла что-то на кухне. Пакет так и лежал на своем месте на туалетном столике. Она вытащила книгу и со вниманием прошлась по ее страницам: м…ы…х…о…т…и…м…о…б…р…а…т…н…о…д…о…м…о…й. Сунула книгу в конверт и бросила его на столик, вызвав мелодию из «Трех слепых мышат». Никак иначе, это его жена в какую-то странную игру играет. И вот куда он все время ускользает: он видится с нею. Она поднялась наверх собирать вещи. Открыла верхний ящик. Ее одежда пропала. И сумки ее под кроватью не было. С подоконника исчезла ее косметичка. Все его вещи по-прежнему на месте. Его рюкзак в гардеробе. Он что, собрал ее вещи?

Она сбежала по ступенькам и бросилась на кухню.

– Где Гарет?

Его мама не подняла головы от того, что месила:

– Просто пошел рюмочку пропустить, чтобы закончить улаживать что-то. – Круговые движения ее руки делались все быстрее и быстрее. Миска была полна разбитой яичной скорлупы.

На улице его тоже видно не было. Она не знала, в какой стороне искать. В конце улочки, только-только собравшись повернуть на следующую, услышала позади себя свист. Она никогда не слышала, чтобы Гарет свистел. Насвистывалась та же самая певучая мелодия, которую она слышала от книжки, когда в первый раз вскрыла конверт. Она обернулась в бешенстве, готовая заорать на него, только все внутри нее замерло. Незнакомец приковал ее к месту своим пристальным взглядом. Она взяла протянутую им руку и позволила увести себя прочь.