Глава 24
ТРИ КУРЬЕРА
Едва конь пуританина скрылся из виду, проскакав по усыпанной песком дорожке, Голтспер призвал к себе Грегори Гарта.
Гарт за это время уже успел воспользоваться предоставленной ему возможностью и обильно подкрепился, о чем свидетельствовал стоявший перед ним окорок, которым только что ужинал приезжий. Изрядно обнажившаяся кость, с которой была срезана мякоть, красноречиво показывала, что Гарт поужинал досыта, и кружка крепкого эля, которым он запил этот добрый кусок оленины, весьма подняла его настроение. А так как он до этого хорошо выспался, вполне вознаградив себя за отсутствие сна в прошлую ночь, то теперь, по его собственному выражению, был готов на все: «Хоть в орлянку играть, хоть врагов убивать».
Его бодрое настроение оказалось весьма кстати, так как Голтсперу пришлось прибегнуть к его услугам, хотя и не для таких кровожадных целей.
– Гарт! – сказал кавалер, когда его старый слуга вошел в комнату. – Я уже говорил тебе, что ты скоро понадобишься для доброго дела. Оно призывает тебя сейчас.
– Я, мастер Генри, готов на все! Только прикажите! И хоть я на своем веку ничьей жизни не загубил, но ежели вы скажете слово...
– Постыдись, Грегори! Что за ужасные мысли! Время ли сейчас говорить об убийстве, когда... – Тут Голтспер запнулся. – Ну, не в этом дело, продолжал он, – сейчас я дам тебе совсем мирное поручение.
– Все, что вам угодно, мастер Генри. Для вас я готов хоть пуританином стать, сейчас же пойду проповедовать, ежели на то ваша добрая воля! Я тут обменялся словечком-другим с этим человеком, пока вы писали ответ, и он так хорошо объяснил мне, как надо толковать Священное писание. По-моему, он правильно говорит, хотя это и не совсем сходится с тем, что говорит его преподобие господин Лауд и его римские попы.
– Подожди, Гарт, – нетерпеливо сказал Голтспер. – Поручение, которое я дам тебе, не имеет ничего общего с религией. Мне нужен посланец, который хорошо знает здешние края, и в особенности усадьбы здешних дворян, которым мне надо разослать письма. Сколько времени ты жил в Бэкингемшире?
– Да я, мастер Генри, давно уж живу в этих краях. Ну, так примерно последние десять лет я большую часть времени обретался здесь – должно быть, с той самой поры, как я оставил свою службу у вас, но только я, видите ли, никогда не жил подолгу на одном месте. Здоровье-то у меня, знаете, было неважное, и я время от времени нуждался в перемене воздуха.
– Но топография этих мест тебе, наверно, известна?
– Не пойму, что это вы такое говорите! Что за тупография такая? Экое мудреное слово! Ежели вы хотите сказать – дороги, так я их все вдоль и поперек исходил и знаю их, верно, не хуже того, кто их проложил, а уж особенно те, что проходят между здешними местами и Оксфордом.
– Отлично! Вот туда-то мне и надо послать верного человека. У меня есть кого послать на север и юг графства, но нет никого, кто бы знал дороги на Оксфорд. Вот тут-то ты и пригодишься. Если ты хорошо знаешь эти места, тебе должны быть известны и усадьбы, расположенные в той стороне, – владения здешних дворян.
– Д-да, – протянул задумчиво Грегори. – Слыхал я про усадьбы, и они про меня слыхали.
– Так вот, можешь ты отвезти письма достопочтенному господину Г. Л., сэру К. Ф., молодому М., сыну лорда С., господину Р. М. из Чэвели Парка и господину Дж. К., судье из Хай Уайткомба?
Разумеется, Голтспер, обращаясь к своему бывшему слуге, называл имена полностью.
– Ну что ж, – отвечал Гарт, – я, конечно, смогу вручить письма всем этим господам, если я буду доставлять их в том самом порядке, как вы их называли. Но вот если я начну с того, чем вы кончили, то мне тут же придется кончить, едва только я начну.
– Что такое? Я тебя не понимаю, Грегори!
– Да ведь это очень просто, мастер Генри. Коли я отвезу письмо этому старому зубру судье из Хай Уайткомба, вряд ли я привезу от него ответ, и уж, во всяком случае, мне не придется доставлять письма никому больше.
– Да почему? Что ты такое городишь, Гарт?
– Да, видите ли, я малость повздорил с господином судьей, было такое дело, так ежели он меня теперь увидит, он, пожалуй, это припомнит и упрячет меня под замок. Я ваши письма сперва свезу, всем другим, а ему – самому последнему. Но только, мастер Генри, я не ручаюсь, удастся ли мне привезти вам ответ.
– В таком случае, отставим его, – сказал Голтспер, отказавшись, по-видимому, от мысли связаться с уайткомбским судьей. – Ну, а к остальным ты можешь безопасно идти, не так ли?
Грегори кивнул.
– Так отправляйся сейчас же! Ах, я и забыл, – тебе ведь нужна лошадь!
– Нет, – хитро улыбаясь, ответил разбойник. – Лошадь у меня есть.
– Ах! Да! Та самая, которую ты...
Голтспер запнулся, не решаясь произнести слово, просившееся ему на язык.
– Ну да... – протянул разбойник. – Этот конь был на службе у короля, так почему бы ему теперь не послужить народу? Ведь я догадываюсь, мастер Генри, что это, наверно, и есть то поручение, с которым вы меня посылаете?
– Ты не ошибся! – с жаром подтвердил Голтспер.
– Я рад этому! – с воодушевлением воскликнул Гарт. – Пишите ваши письма, мастер Генри, и я доставлю их, кому бы они ни предназначались, будь это даже тюремщик из Ньюгейта!
Голтспер, довольный таким пламенным усердием своего бывшего слуги, с улыбкой сел за стол и принялся писать письма.
Не прошло и часа, как разбойник, преобразившись в почтальона, вскочил на лошадь, украденную им у королевского курьера, и поскакал по большой дороге, соединявшей Лондон с университетским городом.
Голтспер после его отъезда позвал к себе своего слугу-индейца.
– Ориоли, – спросил кавалер, – как ты думаешь, найдешь ты дорогу к хижине Дика Дэнси, лесника, который здесь часто бывает? Ты ведь, кажется, был в его вигваме?
Индеец знаком дал утвердительный ответ.
– Значит, ты знаешь дорогу? Месяц еще не зашел. Я думаю, тебе нетрудно будет разыскать его жилье, хотя настоящей тропинки туда нет.
Ориоли в ответ только презрительно скривил губы, словно говоря: «Неужели бледнолицый думает, что я, подобно людям его расы, такой глупец, что собьюсь с дороги в лесу?»
– Отлично, мой краснокожий друг! – продолжал кавалер шутливо. – Я вижу, ты найдешь дорогу к Дэнси. Но мне нужно, чтобы ты отправился еще дальше. В том же направлении, в полумиле от него, стоит другая хижина, где живет другой лесник. Ты его тоже видел здесь – такой молодой человек, белобрысый, со светлыми бровями.
Ориоли подтвердил, что он видел этого человека. Но в глазах индейца промелькнуло выражение, свидетельствовавшее о его неприязни к вышеописанной личности.
– Так вот, – продолжал кавалер, не подавая виду, что он заметил это выражение, – я хочу, чтобы Дэнси и этот белобрысый паренек – оба пришли ко мне как можно скорее. Ты сначала ступай к Дэнси, а если тебе самому трудно будет отыскать второго, Дэнси пойдет с тобой. Скажи им, чтобы они приготовились к двухдневному путешествию... Как жаль, что ты не можешь говорить, бедняжка! Но ничего: Дэнси поймет твои знаки.
Индеец то ли не слышал, то ли сделал вид, что не слышит это изъявление сочувствия; он бесшумно скользнул к двери и тотчас же исчез, словно призрак.
– В ночь на двадцатое... – задумчиво промолвил Генри Голтспер, снова подходя к столу с пером в руке. – Немного времени мне остается! Дик и его будущий зять тотчас же должны отправиться в путь. Не знаю, вполне ли можно доверять этому Уэлфорду, хотя старый охотник и доверяет ему. Мне всегда внушали подозрение белесые брови. Как-то раз я поймал в его серо-зеленых глазах выражение, которое мне не понравилось. И сегодня, когда я вступился за его нареченную, я заметил, что он глядит на меня не очень-то благодарным взглядом. Может быть, он приревновал, что его возлюбленная поднесла мне цветы? Ах, если бы он знал, как мало меня трогает это подношение в сравнении с тем, другим даром! Если бы он только знал, как я страдаю... может быть, он не смотрел бы на меня так угрюмо! В конце концов, он довольно грубый малый, совершенно недостойный этой дикой лесной птички, Бет Дэнси. У нее вид настоящей орлицы, и ее возлюбленный должен быть орлом, достойным ее. Может быть, я и мог бы дать повод к ревности этому грубияну, если бы его черноволосая красавица не терялась в сиянии ослепительных золотых лучей. Ах, Марион, Марион! В твоем присутствии – да и без тебя – все другие лица кажутся мне бесцветными. И красотки и дурнушки – для меня все они на одно лицо!.. Но надо же поторопиться, – спохватился он, отрываясь от своих мыслей. – Ведь я должен приготовить дюжину писем к приходу моих посланных, а я не такой уж бойкий писец. Хорошо, что это просто приглашения: достаточно каждому черкнуть одно слово.
Голтспер быстро придвинул стул к столу и занялся письмами.
Он писал, не отрываясь, до тех пор, пока на столе не выросла пачка в десять-двенадцать писем; он тут же запечатал их и надписал имена адресатов, которые все принадлежали к местному дворянству.
– Кажется, все, – пробормотал он, еще раз просматривая имена. – Вместе с теми, кого вызовет Гарт, это составит внушительный отряд верных приверженцев дела, ревнителей свободы Англии.
В то время как он предавался этим размышлениям, в комнате бесшумно, как тень, появился индеец.
Он жестами сообщил хозяину, что оба человека, за которыми его посылали, пришли вместе с ним и ждут на дворе.
– Веди их сюда, – приказал Голтспер, – по одному! Сначала Дэнси, а когда Дэнси выйдет, – другого.
Ориоли мгновенно исчез, и вскоре в прихожей послышались тяжелые шаги.
В дверь постучали. Голтспер крикнул: «Войдите!» – и на пороге появился лесоруб и браконьер Дик Дэнси.
Это был человек исполинского роста, с огромными руками и ногами, которые он, казалось, не знал, куда девать; одного взгляда на эти могучие кулаки было достаточно, чтобы убедиться, какой геркулесовой силой обладает этот великан.
По его лицу никак нельзя было сказать, что это дурной человек: у него был открытый, честный взгляд, что несколько противоречило установившейся за ним репутации браконьера. Возможно, в то время, как и в наши дни, подстрелить тайком дичь или заманить фазана в силки не считалось настоящей кражей; как бы то ни было, Дик Дэнси, известный своими подвигами по этой части, во всех иных отношениях считался порядочным человеком...
Во всяком случае, это был человек незаурядный как по своей внешности, так и по своим моральным качествам. Его мускулистое тело, громадная голова и пронзительные темно-карие глаза, зоркие, как у орла, придавали ему не только внушительный, но и грозный вид. Он всегда ходил в выцветшем плисовом камзоле, в грубых штанах, доходивших ему до половины икр, и в толстых шерстяных гетрах, обхватывающих его ноги поверх тяжелых башмаков из дубленой кожи. На голове он носил круглую шапку из пестрого собачьего меха, из-под которой во все стороны торчали его длинные волосы.
Снаряжение, которое он захватил с собой, приготовившись отправиться в дальний путь, состояло из кожаной сумы, перекинутой на ремне через правое плечо. У левого бедра, словно для равновесия, покачивалось что-то вроде меча – то ли охотничий нож, то ли тесак. В руке он держал большую суковатую палку.
– Дэнси, – сказал Голтспер, как только браконьер вошел в комнату, – у меня к тебе есть дело. Ты, я знаю, хороший ходок. Надеюсь, ты не откажешься стать на два дня моим посланцем?
– Любое ваше поручение, сударь, – ответил лесник, неуклюже кланяясь, сочту за великую честь, а особенно после сегодняшнего происшествия, или, вернее сказать, вчерашнего, потому как уже занимается новый день. Моя дочка, сударь, – я за Бет могу поручиться, – хорошая девушка, хотя, может статься, и малость строптивая. Уж она вам так обязана, сударь, так благодарит вас...
– Полно, Дэнси, я не заслуживаю благодарности твоей дочки. Я сделал для нее только то, что считал своим долгом, и я сделал бы это для каждого, даже самого ничтожного человека. Сказать по правде, твоя дочь, пожалуй, и не нуждалась в моем вмешательстве. Она уже нашла себе достойного защитника в отважном Робине Гуде...
– Ах, сударь, – прервал браконьер, наклоняясь к Голтсперу, словно собираясь сказать ему что-то по секрету, – ведь вот поди разбери! Его-то она и не поблагодарила, и бедный малый просто из себя выходит, что она его ни во что не ставит. Уж как я ее ни уговариваю, чтоб она поладила с парнем, потому как я считаю: отличный малый, и к Бет, как надо, относится, – да все без толку, сударь, ничего не слушает! Вот правильно говорится в пословице: «Кобылу к воде подвести один человек может, а заставить ее пить, коли она не хочет, не могут и сорок человек».
– По-моему, друг Дэнси, – спокойно возразил кавалер, – тебе следовало бы предоставить твоей дочери самой разбираться в том, чего ей хочется, особенно в том деле, о котором ты говоришь. Ее чувства верней подскажут ей, что для нее хорошо.
– Ах, сударь, – вздохнул нежный родитель прекрасной Бетси, – если дать ей волю делать все, что ей хочется, так она живо себя загубит! Не то что она плохая девушка, моя Бетси, нет! Она девушка хорошая, что и говорить. Да слишком уж она у меня своевольна, сударь, да притом еще и гордячка – все тянется к тем, кто повыше ее. Поэтому она и на Уилла глядит сверху вниз. Ведь он, сударь, такой же бедный лесник, как и я.
Может быть, Голтспер и подозревал, что у красавицы Бетси есть другие причины не любить Уилла Уэлфорда, но сейчас было не время толковать об этом, и он без долгих разговоров перешел к делу, ради которого позвал к себе старого лесника.
– Вот шесть писем, которые надо доставить по назначению, – сказал он, беря письма со стола. – Посмотри, – добавил он, поднося их к лампе, – я поставил номера на каждом, чтобы ты знал, в каком порядке их разносить по домам, так, чтобы не ошибиться. Мне нечего говорить тебе, Дэнси, что каждое письмо ты должен передать в собственные руки адресата или не отдавать его вовсе.
– Понятно, сударь. Я не должен отдавать его никому, кроме того, кому оно предназначено. Можете положиться на Дика Дэнси!
– Знаю, Дик, потому-то я и поручаю тебе это дело. Хотелось бы мне отдать тебе и остальные письма, но, к сожалению, это невозможно. Их надо доставить совсем в другую сторону, и я их пошлю с другим человеком.
– Со мною здесь Уилл Уэлфорд, сэр. Ведь вы за ним тоже посылали?
– Посылал. Так ты думаешь, ему можно верить, Дэнси?
– Что вы, сударь! Можете не опасаться! Он ни церковь, ни короля не почитает. И уж не раз сидел за это в колодках.
– Ха-ха-ха! – расхохотался Голтспер. – Вот так рекомендация о надежности! Но не беда! Он не будет знать, зачем его посылают, поэтому нет ничего опасного в том, что он понесет письма.
Дэнси, видя, что Голтсперу не терпится, чтобы он поскорее отправился в путь, не стал задерживаться, но, прежде чем выйти из дома в холодную предрассветную мглу, подкрепился кружкой доброго эля, которую ему по приказанию хозяина поднес Ориоли.
Затем в комнату вошел Уилл Уэлфорд, тот самый, что исполнял роль Робина Гуда на сельском празднике.
Он уже снял зеленый плащ и теперь был в своей обычной серой куртке и широких, как юбка, штанах, стянутых на икрах. На ногах у него были все те же зеленые шерстяные чулки, в которых он изображал разбойника, и те же высокие сапоги, подбитые гвоздями, а на голове шляпа с высокой тульей, украшенной петушиными перьями, заткнутыми за алую ленту, та самая, в которой он плясал на сельском празднике.
Вообще говоря, костюм лесника был не лишен некоторого изящества. Его откровенное щегольство ясно показывало, что он очень гордится своей внешностью. По правде сказать, у него было мало оснований гордиться собой. На празднике он отнюдь не блистал в роли благородного разбойника Шервудского леса, а теперь, когда он поснимал с себя свои павлиньи перья, совсем не был похож на человека, которого красавица Бет Дэнси могла бы выбрать своим рыцарем.
Выражение его лица, злобное от природы, было не то чтобы мрачно, а угрюмо, и во взгляде водянистых, рыбьих глаз было что-то трусливое и неискреннее.
Уилл Уэлфорд явно был не из тех людей, на кого можно вполне положиться. Такой человек, поддавшись дурному чувству, способен предать своего же единомышленника.
Генри Голтспер относился к нему с подозрением и поэтому воздержался посвятить его в тайну этих шести писем, которые поручил ему доставить по назначению. Он только назвал ему имена дворян, коим их надлежало вручить.
Пообещав с готовностью выполнить поручение, лесник вышел из комнаты, но, едва очутившись в темной передней, оглянулся через плечо, и по его злобному взгляду нетрудно было догадаться, какие чувства питает он к Голтсперу.
Таким же недоверчивым и злобным взглядом он смерил молодого индейца, когда тот с явной неохотой подал ему на прощанье кружку эля.
Он молча взял кружку из рук Ориоли, молча осушил ее, не пожелав здоровья ни хозяину, ни слуге, и, не поблагодарив, сунул ее обратно в руки бесстрастно наблюдавшего за ним индейца.
С угрюмым «до свиданья» Уилл Уэлфорд направился по коридору к выходу и скоро скрылся из виду.
Ориоли вернулся в комнату, где сидел его хозяин, и остановился у двери, дожидаясь, пока тот обернется. Когда Голтспер оглянулся, индеец поднял правую руку и, вытянув ее горизонтально ладонью вниз, описал в воздухе широкую кривую.
– Хороший, говоришь ты? Кто хороший? Индеец знаком показал, что он еще не договорил.
– А, ты хочешь что-то еще сказать? Ну, продолжай.
Рука снова поднялась, описывая волнистую кривую, но на этот раз с поднятым большим пальцем.
– Нет, – сказал Голтспер, читая этот знак, – нехороший, ты хочешь сказать? Тот, кто сейчас вышел?
Ориоли кивнул головой и одновременно с этим приложил к губам указательный и средний пальцы, а затем, раздвинув их, отодвинул от губ, показывая этим, что слова лесника идут в двух направлениях, то есть, иначе говоря, что он двуязычен.
– Лжец? Обманщик? Ты так думаешь, Ориоли? Я и сам это подозреваю. Но не бойся, я не собираюсь очень доверяться ему. Но вот что, мой верный краснокожий, ты ведь устал без сна всю ночь. Закрой-ка дверь, чтобы в дом не забрались крысы и воры, и ложись спать. Я надеюсь, больше к нам никто не приедет, пока мы с тобой хорошенько не выспимся. Иди спать, мой друг!
И с этими словами кавалер взял лампу со стола и, выйдя из библиотеки, направился к себе в спальню.
