В 213 г. до н. э. римское правительство продолжало придерживаться стратегии, выработанной после Канн и уже оправдавшей себя. Войско Ганнибала контролировали, но по-прежнему не ставили целью его возможно скорейшее уничтожение. Армии, консулами которых были выбраны Квинт Фабий Максим, сын Фабия Кунктатора, и Тиберий Семпроний Гракх, остались прежними – по два легиона. Им и предстояло воевать непосредственно против Ганнибала. Были назначены новые преторы: Марк Эмилий Лепид в Луцерию, Публий Семпроний Тудитан в Аримин, Гней Фульвий Центимал в Суэссулу. Все они тоже получили под начало по два легиона. За Сардинию отвечал Квинт Муций, за Сицилию – Марк Клавдий Марцелл. Зоной действий Марка Валерия Левина теперь стала Греция и Македония, Гай Теренций Варрон по-прежнему стоял с одним легионом в Пицене, а Тит Отацилий командовал флотом. Были восполнены потери в старых легионах, набрано два новых и призвано двадцать тысяч союзников (Ливий, XXIV, 43, 5–6; 44, 1–7).

Теперь, когда по прошествии нескольких лет кровопролитной войны армия Рима только возрастала численно и постепенно возвращала все больше ранее потерянных территорий, стали намечаться первые признаки изменений в настроении италиков, перешедших на сторону Ганнибала. Это хорошо показал поступок Дасия Альтиния. Будучи первым человеком и фактически правителем города Арпы, он в свое время заключил союз с Ганнибалом (зимовку 215–16 г. до н. э. тот провел в окрестностях именно этого города), а теперь явился в римский лагерь под Суэссулой, где тогда находились сын и отец Фабии Максимы, и предложил за вознаграждение сдать город. По этому поводу среди римских военачальников разгорелся жаркий спор. Фабий Максим-сын считал, что Дасий как дважды предатель не заслуживает доверия и должен быть выпорот и казнен, ибо не пристало римлянам прибегать к услугам подобных людей. Но Кунктатор, ранее уже проявлявший свой прагматизм, заметил, что нужно стараться удержать своих союзников от измены, а не вырабатывать условия для желающих вернуться к римлянам: «Если можно уйти от римлян, а вернуться к ним нельзя, то, несомненно, во всей Италии вскоре не останется римских союзников и все свяжут себя договорами с Карфагеном» (Ливий, XXIV, 45, 6). Вследствие этого Дасия Альтиния не стоит казнить, но и доверять тоже; нужно держать его под наблюдением до конца войны, а там уже решить, наказывать его или награждать. Так и поступили, сослав Дасия в Калы, где за ним следила стража. В Арпах тем временем заметили его исчезновение и оповестили Ганнибала, который присвоил имущество перебежчика, а его жену и детей приказал сжечь (Ливий, XXIV, 45).

Хотя Фабий Максим-сын и не воспользовался возможностью завладеть Арпами без боя, их штурмом он решил начать военную кампанию. Подойдя к городу миль на пять, он провел тщательную рекогносцировку и наметил для атаки участок, где стены были особенно высоки и, как следствие, менее тщательно охранялись. Для выполнения задуманного им были отобраны лучшие центурионы и шестьсот легионеров. Глубокой ночью отряд подошел к условленному месту. На счастье римлян, полил дождь, который прогнал немногочисленные караулы со стен, так что никто в городе не услышал, как перелезали через стену и ломали находившиеся в ней небольшие ворота. Когда все было готово, по условному сигналу основные силы римлян подтянулись к городу и перед рассветом вошли в него (Ливий, XXIV, 46).

Только теперь гарнизон осознал, что произошло, и взялся за оружие. Всего в городе было пять тысяч карфагенян и три тысячи вооруженных арпийцев. Но воины Ганнибала не слишком доверяли своим италийским соратникам и выдвинули их в первые ряды сражавшихся, а сами в бой старались пока не вступать. В уличной схватке римляне постепенно захватили прилегавшие к воротам дома, и вскоре само собой наступило небольшое затишье, во время которого выяснилось, что у некоторых легионеров есть знакомые среди противостоявших им арпийцев. Между ними завязался разговор. Римляне упрекали горожан переходом к чужеземцам, а те оправдывались, что их предала городская аристократия, а сами они вовсе не хотят быть врагами римлян. Слово за слово, и дело дошло до того, что арпийцы сами привели к Фабию Максиму своего магистрата, поклялись в верности Риму, после чего вместе ударили по карфагенянам. Бывшие в составе пунийского гарнизона испанцы (немногим менее тысячи человек) последовали примеру арпийцев и тоже, после переговоров с консулом, вступили в римскую армию. При этом они поставили Фабию Максиму неожиданное условие: оставшиеся карфагеняне получат возможность свободно уйти из города. Консул не обманул новых союзников: гарнизон беспрепятственно покинул Арпы и присоединился к армии Ганнибала в Салапии. Испанцам же до конца войны еще не раз приходилось сражаться против карфагенян, и – кто знает? – их противниками могли оказаться бывшие сотоварищи, чьи жизни они выторговали у Фабия в Арпах (Ливий, XXIV, 47).

Еще больший оптимизм должно было внушить римскому правительству другое событие, неопровержимо свидетельствовавшее о том, что у передавшихся Ганнибалу италиков вера в окончательную победу начала слабеть. Сразу сто двенадцать кампанских всадников под предлогом набега вышли из Капуи и, прибыв в римский лагерь под Суэссулой, попросили у его начальника, претора Гнея Фульвия Центимана, вернуть им имущество, когда Капуя падет. Фульвий согласился (Ливий, XXIV, 47, 12–13). Ни о чем другом, правда, не договорились, но сам по себе факт, что кампанские аристократы, чьи предки еще сравнительно недавно соперничали с Римом за верховенство, теперь были уверены, что дело Капуи проиграно, говорил о многом.

В остальном же боевые действия в Италии проходили на удивление вяло. Ганнибал все лето провел в Саллентинской области, где ожидал случая завладеть Тарентом. Единственное, чего ему удалось за это время достичь, – это сдачи нескольких мелких городов в окрестностях его лагеря. Пожалуй, самой крупной победой карфагенян стал разгром Ганноном довольно большого войска, а вернее толпы крестьян и рабов под предводительством префекта союзников Тита Помпония (Ливий, XXV, 1, 3–4).

Если не считать взятия Арп, то успехи римлян тоже были весьма скромными. В Бруттии к ним вернулись племена консентинцев и таврианов, а Семпроний Гракх провел в Лукании много мелких боев, которые Ливий оценил как даже не стоящие упоминания (Ливий, XXV, 1, 1–2, 5).

Теми же словами римский историк характеризовал и положение в Испании. Братья Сципионы продолжали увеличивать число союзников среди местных племен и стали набирать из них воинов за плату, что было для римской армии внове (Ливий, XXIV, 49, 7).

Более важными и перспективными оказались достижения Сципионов на дипломатическом поле. Им стало известно, что «царь» Западной Нумидии, вождь племени масесилов, Сифакс по каким-то причинам посчитал себя обиженным карфагенским правительством и готовится начать восстание. Этим решили воспользоваться и незамедлительно отправили к нему посольство с предложением союза и обещаниями всяческих наград. Приняты они были исключительно дружелюбно, Сифакс выразил готовность стать римским союзником и попросил послов обучить его принятым у них способам ведения войны. В итоге двое послов вернулись донести результаты переговоров до Сципионов, а центурион Квинт Статорий остался создавать и обучать нумидийскую пехоту, род войск, не существовавший у африканских кочевников никогда до этого. Центурион оказался хорошим инструктором, и из следующего боя с карфагенянами нумидийцы Сифакса вышли победителями, что необычайно подняло авторитет римлян среди африканских племен (Ливий, XXIV, 48, 1–13).

Нумидийская монета с профилем царя Сифакса.

Карфагенское правительство немедленно отреагировало на новую угрозу и сделало это в лучших финикийских традициях: о «дружбе», возникшей между Сифаксом и римлянами, сообщили Гале, вождю племени массилиев, живших в Западной Нумидии. Выводы напрашивались сами собой. Если Сифакс усиливается благодаря поддержке Рима, то Гале, если он не хочет пасть жертвой его агрессии, следует как можно скорее стать союзником Карфагена. Эти доводы подействовали, а чтобы скрепить заключенный союз, карфагенский полководец Гасдрубал, сын Гисгона, предложил выдать свою дочь Софонисбу, признанную красавицу, за сына Галы Масиниссу, успевшего зарекомендовать себя прирожденным воином и неплохим полководцем. Несмотря на явный расчет, с которым готовился их брак, молодые люди понравились друг другу, и их судьбы причудливо вплелись в дальнейший ход войны (Аппиан, Ливия, 10). Насладиться совместной жизнью им так и не удалось. После того как была достигнута договоренность о свадьбе, Масинисса отправился в поход во главе нумидийских войск, значительно усиленных карфагенскими отрядами. В упорной битве он нанес Сифаксу серьезное поражение, после которого тот бежал на запад, под защиту маврусиев, еще одного нумидийского племени, жившего на африканском берегу Гибралтара. Там он быстро собрал новую армию, с которой переправился на Пиренейский полуостров. За ним последовал и Масинисса, продолживший воевать уже без помощи от Карфагена, но не менее успешно (Ливий, XXIV, 49, 1–6). Таким образом, пунийцы предотвратили распространение войны на африканскую территорию и получили возможность в дальнейшем выровнять ситуацию в Испании. Для римлян положительный итог кампании в Северной Африке был в сохранении союзных отношений с достаточно влиятельным нумидийским вождем при полном отсутствии потерь со своей стороны.