Бывший Йемен
Неконтролируемая территория
Ночь на 29 июня 2031 года
Люблю оказываться правым.
В принципе для меня это нормально, поскольку я десять с лишним лет работаю на фондовом рынке. Это дает такой опыт, какой вы не получите нигде. Работая на фондовом рынке, ты учишься получать и анализировать огромные объемы информации, причем не просто читать, а понимать, что к чему, улавливать взаимосвязи, понимать тенденции. Работая на фондовом рынке, ты учишься, ни много ни мало, предсказывать будущее, и от этого зависит твой заработок здесь. Работая на фондовом рынке, ты учишься мгновенно принимать решения – возможности там появляются и исчезают, и промедление может грозить парой процентов, которые ты не получишь или вообще прохлопаешь сделку. Работая на фондовом рынке, ты отучаешься отсиживаться за спинами, барахтаться в тихой заводи и понимаешь, что каждое непринятое решение, каждая упущенная возможность – это деньги, а самые большие деньги в твоей жизни это те, которые ты НЕ ЗАРАБОТАЛ. Наконец – и это самое главное – работая на фондовом рынке, ты учишься беспощадной честности и к себе и к другим. Врать просто нельзя, делать вид, что ты чего-то не видишь и не понимаешь, тоже нельзя. Действуй – иначе рынок размажет тебя по асфальту.
Я не знал, удастся ли нам продержаться до темноты. Как оказалось, удалось. Теперь я намеревался устроить самую крутую «сделку» в своей жизни. Возможно, последнюю. А именно – этой же ночью, без промедления атаковать ночной лагерь ваххабитов в пустыне. Не зная ни их численности, ни вооружения. Только зная, что их намного больше, чем нас.
Али, услышав то, что я сказал, только хмыкнул, но помощь прислал. Столько, сколько просил. Правда, сейчас, смотря на все на это, я понимаю, что это безумие.
Лагерь по нашим меркам просто огромен, тут не менее тысячи человек, и что самое главное, тут танки. Твою мать, танки! Все они стоят на огромных, уродливых транспортерах, белорусских, кажется. И это «Абрамсы». Лебединая песня Америки – дизель в тысячу восемьсот сил, сто сорок миллиметров танковое орудие, семьдесят пять тонн веса вместе со всей дополнительной броней. Как в Интернете, только это ни хрена не Интернет. Их два, но я понимаю, что и одного танка хватит, чтобы нас размазать. Всех. А всего-то нас – тридцать человек. На тысячу.
Ну и на сладкое – под сотню машин, самых разных, от огромного грузовика и до угнанного джипа «Бентли», на котором теперь выбиты стекла и на котором ездят не шейхи-миллионеры, а воины джихада.
На тридцать человек.
Хорошо в этом только одно – танки стоят рядом. Если что, то я смогу контролировать обстановку вокруг них… наверное, и чтобы ни одна гнида не полезла в танк…
Курят, жгут костры, кю-ю-юшают. Завтра выведут танки на позиции и снесут все огнем под ноль. Если не хватит угла возвышения орудия, подложат валуны под гусеницы или яму выкопают. И снесут наши позиции.
Время намаза, но что-то они не проявляют религиозного энтузиазма. Видимо, считают, что если вышли на джихад, то этого и достаточно.
В прицеле белые фигурки у машин. С чего начинать? Точнее, с кого?
Вспомнилось высказывание – неважно, с какой спагеттины начать, но вряд ли найдется человек, который не съест спагетти. Учитывая то, что происходит здесь и сейчас, высказывание показалось идиотским.
Хотя начинать – понятно с кого надо. С часовых.
Которых нет.
Ага. Двое в нашу сторону идут. Вот с них и начнем.
Шелк. Щелк.
Готово…
Так, теперь крайняя машина. Большая часть у костров – и с ними надо погодить. Гораздо интереснее те, что у машин. Они поодиночке.
Вон. Один гадит. Как горный орел на вершине Кавказа, я гордо сижу на краю унитаза. Щелк. Уже не сидит.
Я социопат? Ага, точно. Только тут расклады другие. Совсем. Если мы их сегодня на ноль не помножим, завтра они помножат нас. Просто силой прорвутся. А если хоть один доберется до танка, то просто подавит нас гусеницами.
Идет. Хлоп. Уже не идет. Еще один…
На девятом раздался крик:
– Аллаху акбар!
Я хотел крикнуть: «Огонь», но два АГС, два из четырех, которые у нас были, открыли огонь и без ко-манды…
Утро я встретил в бронированном чреве танка. Я забрался туда и просто вырубился.
Точнее, я встретил не утро, я встретил уже день.
Почему я не описываю сам бой? А чего его описывать?
Два «АГС-17» и несколько пулеметов врезали по скоплению живой силы и техники противника. Накоротке. Кто знает, что такое «АГС», может дальше не читать. Для тех, кто не знает: «АГС» – это автоматический гранатомет станковый, самый распространенный вариант автоматического гранатомета в мире – помимо России, его производит Болгария, Сербия и Казахстан – это только то, что я знаю. В коробе двадцать девять гранат. Площадь поражения одной гранаты – семьдесят квадратов по ТТХ, площадь сплошного поражения осколками – четыре метра от эпицентра разрыва. Теперь умножьте это на два и на двадцать девять. Прибавьте огонь восьми пулеметов ПК и двадцати автоматов – я приказал первые три магазина выпускать сплошной очередью, чтобы положить по максимуму, пока они не очухались. И прибавьте к этому снайпера с термооптикой, выцеливающего одиночные цели и не дающего подойти к танкам.
И поймете, что тут было.
Через двадцать минут бойня закончилась, подскочившее подкрепление добило тех, кто еще сопротивлялся, сменило моих бойцов на периметре, я передал командование старшему из группы резерва, забрался в танк (чтобы в него никто другой не полез), закрылся изнутри и тупо заснул.
Проснулся от духоты и от того, что по броне кто-то долбил. Сначала подумал, что идет обстрел, но потом понял, что кто-то стучит прикладом.
Полез наверх, по пути ударился обо все, обо что можно. Выбрался кое-как наверх… тут пулеметы и у командирского люка, и у люка стрелка, и еще один – прямо поверх танкового орудия, с электроспуском.
Стреляли. Стреляли где-то далеко, а здесь уже не стреляли. Здесь пахло гарью, машины все уже сгорели до металла и колес, несколько человек оттаскивали трупы в одну сторону, трофеи в другую, все трупы обирали буквально до белья. Это не мародерство, я уже понимал это. Здесь просто ценность имеет все – даже трусы, простите. Поэтому бросать труп на съедение шакалам в трусах глупо – так они пропадут, а если снять, кому-то еще послужат. Это не говоря про обувь – здесь молодежь ходит босиком.
Это был Али. Он где-то раздобыл машину, приличествующую амиру, – это был «Audi Q7» ослепительно белого цвета, и за ним стоял пикап с личной охраной. Он пристроился на броне и глядел вдаль, туда, где стреляли.
– Салам, – сказал он, когда я выбрался из танка и сел рядом.
– Салам, – ответил я.
– Даже не знаю, что сказать, Валид-муаллим, – сказал он, назвав меня учителем, – пусть Аллах поразит меня, если я хоть на каплю совру. Я еще не видел такого воина, как ты. Про то, как ты вышел с тридцатью людьми на тысячу и победил их, деды будут рассказывать внукам, когда ни тебя, ни меня не будет в живых.
Я посмотрел на небо. Тьма… тьма… все тот же проклятый, как бы рассеянный свет – именно он отличает теперь день от ночи.
– Думаю, скоро ни тебя, ни меня не будет в живых. – Я показал на небо: – Видишь?
– Все в руках Аллаха, – сказал Али, – но я точно знаю одно: если нам суждено умереть, мы умрем как мужчины, с оружием в руках, а не как бараны от ножа мясника. У нас теперь есть оружие, и люди воспряли духом.
– Твои люди и без того были храбыми воинами, – сказал я, – не преувеличивай мое значение.
– Нет, – сказал Али, смотря в ту сторону, где шел бой и где небо было черно от дыма и гари, – ты просто не понимаешь. Мы не такие, как вы, это сложно вам понять. Когда я служил в армии, мы участвовали в патрулях, в сопровождении колонн, отбивались от засад. Я был старший сержант, ракыб аваль. Я знал, что происходит с моими людьми, о чем они думают. И я знал, что когда они стреляют, то многие из них нарочно стреляют не в цель, а над головой или в землю. Однажды, когда мы отбивали засаду и погибло четверо наших, мне это надоело. Я собрал своих людей и сказал: «Посмотрите. Посмотрите, что вы наделали. В том, что ваши товарищи сейчас мертвы, ваша вина не меньше, чем вина ваххабитов. Вы специально стреляли так, чтобы пули не задели ваххабитов, в то время как они стреляли точно и убивали вас. Что вы теперь скажете отцам ваших товарищей, которых убили из-за вас? Скажите мне…»
– И сказали?
– Сказали… – сказал Али. – Один из них сказал: «Рафик ракыб, мы не можем стрелять в ваххабитов, они – воины Аллаха. Поднимая на них руку, мы идем против воли Аллаха». Я спросил: «А как быть с тем, что они стреляют в вас? Что если они еще кого-то убьют?» И тогда они сказали: «Значит, на то будет воля Аллаха».
– Как же вы живете?.. – спросил я.
– А вот так и живем, Валид, – ответил Али. – Ты думаешь, такого не было, когда убили Искандера? Я уверен, что было. Но теперь ты показал моим людям, как надо убивать. И они устыдились и стали стрелять точно. Они не захотели позориться перед тобой. Хвала Аллаху…
Я должен был что-то ответить. Но я ничего не ответил – и мы так и сидели, на неудобной танковой башне, среди бронированных щитов, пулеметов и наростов дополнительной брони.
– Я пришел сказать тебе, Валид, что Абу Хусейн и его люди отправляются в порт Мукалла завтра. Если желаешь, можешь поехать с ними. Я знаю, твое место не здесь, и не держу тебя. Благодаря тебе мы укрепились, воспряли духом и теперь можем сражаться сами.
…
– Что мне сказать Абу Хусейну?
Что сказать…
– Я выхожу с ним.
– Тогда поехали. Тебе надо собраться. И пусть тебя хранит Аллах в пути…
