Часть II. На голову выше

Уткнувшись лбом в окно, Кара изучала город, плывущий под неподвижными, словно каменными, облаками. Мужчины и женщины наводнили тротуары, толкаясь, прогуливаясь, смеясь в мобильники, уплетая бутерброды и жареную курицу из картонок навынос, или просто брели, погрузившись в себя, опустив головы и засунув руки в карманы. Они почти не отличались бы от лондонцев, если бы не жутковатая симметрия разделенных надвое лиц. Проходя мимо окон, они не отбрасывали отражений, словно город населяли вампиры. Местные не обращали никакого внимания на лондонцев, идущих по городу, отражавшемуся в их зеркалах, по городу, который Кара называла родным.

Однако большинство пешеходов не были совершенно симметричными. Как и у капитана Корбина, с одной или с другой стороны у них можно было заметить пришитые отличия: клочки более светлой или более темной кожи, родинки или шрамы, всегда отделенные от соседних участков окантовкой из серебряной нити. У некоторых было по нескольку таких заплаток, и Кара подметила, что эти шли чуть прямее и увереннее остальных. Капитан Корбин скакал за автомобилем на своей спеленатой лошади, сквозь стекло доносилось цоканье копыт.

Над ними нависали растянутые и исковерканные здания: искаженные отражения тех, что остались дома. Старый паб «Черный монах» возвышался готическим кошмаром; «Огурец» растянулся в стеклянную слезу. Кара вздрогнула. Как будто Лондон, каким она его знала, потек под дождем.

Они проезжали супермаркеты и кафе, знакомые Каре, только с вывесками, отраженными в Лондоне-за-Стеклом задом наперед, но среди этих незнакомых знакомцев попадались и магазины, которых Кара раньше не видела. Например, магазинчик с серебряной на черном вывеской, демонстрирующей бестелесную улыбку. Девушка потрудилась «перевести» отзеркаленную надпись: «Фалкрум и Скрутт: Агенты Красоты». В витринах стояли фотографии женщин в сверкающих побрякушках с кривыми носами или большими розовым родинками на щеках. Центр экспозиции занимал миниатюрный сундучок, где, уткнувшись в мягкую бархатную подкладку, лежали три элегантно расположенных правых уха разного оттенка.

Они проезжали мимо узкого переулка, и Кара впилась в него внимательным взглядом, чувствуя, как сжимается горло. «Каттнер-клоуз, EC1», – гласил эмалированный знак. Название, как и саму улицу, Кара не узнала.

А должна была.

В своем Лондоне Кара миллион раз блуждала туда-сюда по этим тротуарам по дороге в папин офис или обратно; они стали дополнением сети ее тайных проходов, ее мира.

По телу пробежал холодок, и девушка завертелась из стороны в сторону, глядя в окна. На нее обрушивалось все больше и больше непривычных деталей, все больше и больше неправильностей: пропавший магазин, или здание, здесь стертое с лица земли, но по-прежнему стоящее в Лондоне; ряд фасадов не прерывался там, где следовало находиться Годлимен-стрит. Это отражение Лондона оказалось не просто искаженным, а местами перестроенным, топографически измененным.

«Он не соответствует», – поняла девушка, и желудок скрутило. Она рассчитывала, что Лондон, который она знала, послужит картой Лондона-за-Стеклом, но просчиталась. А без карты Кара не имела понятия, как найти Фростфилдскую среднюю школу – если она здесь вообще существовала.

В городе с восемью миллионами жителей и площадью более шести сотен квадратных миль комната с кровавым отпечатком руки могла оказаться где угодно.

«Двадцать одни сссутки, – прошептал маслянисто-шелковый голос Джонни Нафты у нее в голове. – Двадцать одни».

Водитель продолжал украдкой посматривать на Кару, а потом снова отводил взгляд. Вот он, откашлявшись, открыл рот, словно собирался что-то сказать, но в последний момент передумал. Почесал затылок и громко вздохнул, потом покрутил зеркало заднего вида, пока не поймал ее отражение. Самой девушке оно его не показало.

– Слушайте, вы в порядке? – спросила Кара.

– Ох, разорви меня граната! – начал он. – Я что, пялился? Ох, Богово Зеркало, простите… извините, мэм, я просто… – водитель стушевался и даже слегка сник на своем сиденье. – Простите меня? – смущенно спросил он.

Кара моргнула:

– За что?

– Ну, за мою лексику, леди Хан, прежде всего… знаю, я не должен разговаривать с Зеркальной Графиней подобным образом… просто…

– Да?

– Ну, просто я так рад, мэм, – его улыбка выглядела вороватой, словно улыбнуться Каре считалось вольностью, которую простой водитель едва ли мог себе позволить. – Конечно, все рады, но особенно мы с женой. Спасибо Маго, что те Безликие отбросы не сделали… ну, то, что все говорили.

– Э-э… спасибо… – пробормотала Кара.

– Ох, без проблем, мэм. Мы так от вас фанатеем. Да я просто ни одного человека не знаю, кто бы не фанател.

– Уверена, что такие найдутся, – в недоумении рассмеялась Кара.

– Конечно, нет, – улыбаясь, возразил водитель. – С таким-то лицом? Если позволите, мэм, да кто вас не любит? И не только из-за внешности… хотя ясно, что она важна и так свежа, если позволите. Со всеми этими простроченными щеками и швами, последнее время вошедшими в моду, здорово знать, что кто-то выглядит гораздо круче, но…

– Но?..

– Ну, всем нам кажется, что мы вас знаем.

– А вы знаете? – Кара ощутила щемящее чувство, что водитель знает девушку, за которую ее принимает, лучше нее.

– О да, мэм, – кивнул он. – Лицо Стеклянной Лотереи? Особенно сейчас, в преддверии Ночи Розыгрыша, когда вы и в телике и везде, кажется, что я вижу вас чаще собственных детей! Не то чтобы нам это не нравилось, конечно, – поспешно добавил он. – В смысле, вон – взгляните на них.

Он ткнул большим пальцем в окно, и Кара выглянула на улицу.

Неровная очередь подростков растянулась, должно быть, ярдов на сто от невзрачной двери.

Неоновые трубки над притолокой свернулись в слово: «яаньлепьлакС». Рядом с дверью к кирпичам была прикреплена фотография улыбающейся леди Парвы Хан, распечатанная на листе А4.

– Некоторые занимают очередь с вечера. Чтобы изменить внешность, – любезно объяснил водитель. – Я видел, какими они выходят. И это еще дешевое заведение, правит не слишком хорошие шрамы, и все равно вон какой хвост. Моя маленькая дочурка умоляет об этом уже не одну неделю, но мы не можем себе этого позволить, и вообще, может, я старомоден, но, мне кажется, девять – слишком нежный возраст, чтобы резать лицо. Я все обещаю ей, что через годик…

Кара проводила скальпельную взглядом. Из двери вышла длинноволосая девушка в пуховике. Кара не видела ее лица, но слышала одобрительные возгласы, просачивающиеся сквозь стекло. Остальные подростки в очереди «давали ей пять» и похлопывали по спине. Высокий темнокожий парень оторвался от подпираемой им стены и неистово обнял девушку, оторвав от земли и кружа. Через плечо юноши Кара разглядела, что лицо девушки было просто пустым белым пятном. Каре потребовалось несколько секунд, чтобы понять: это бинты.

Водитель обернулся и посмотрел на нее:

– Маго! – Он пробормотал имя, как привычное богохульство. – И все это, чтобы выглядеть, как вы… что значит быть законодательницей моды!

Они переехали Лондонский мост, взяли налево за вокзалом, под другим рекламным щитом с Кариным лицом и подъехали к тротуару под вздыбившимся над ними «Осколком». В этом искаженном городе он напоминал волнистый стеклянный сталагмит с теряющейся в небе вершиной.

– Снова во дворце, а, графиня? – водитель повернулся и подмигнул.

Кара инстинктивно вжалась в кожаное сиденье, когда капитан Корбин спешился и распахнул дверь.

«Помни, – сказала она самой себе, – ты – аристократка. Иди, словно ты здесь хозяйка».

Выходя из машины, девушка натянула, как она надеялась, подходящую ситуации снисходительную улыбку, чувствуя, как дергаются шрамы на рту.

По вестибюлю «Осколка» разносились щелчки шагов и журчание изысканных водных диковин. Безукоризненно одетые чиновники, сжимая папки, спешили то в одну, то в другую сторону, но в полированном гранитном полу отражалась только она. Место напоминало мажорную библиотеку: никто не говорил, кроме как шепотом.

Корбин проводил Кару до лифтов. Последний справа охраняли двое громил с непокрытой головой, но в такой же черной броне и с прижатыми к груди автоматами. Открытая дверь ожидала ее.

Корбин указал рукой, и девушка вошла внутрь. На панели торчала одна-единственная неподписанная кнопка. Кара поняла, что мужчина за нею не последовал, только когда подняла взгляд.

– Вы не идете? – уточнила она.

Корбин нахмурился, лоб его симметрично сморщился.

– У вас все-таки провалы в памяти? Никто не поднимается на девяностый без приглашения сенатора. За этим Макс с Бруно и следят. – Он указал на охранников у лифта, покрасневших и сияющих от ее августейшего внимания, обращенного на них.

– Не волнуйтесь, вы в полной безопасности. Она знает, что вы придете. Кроме того, мне нужно допросить то жалкое отребье, что вас похитило.

– Он меня не похищал! – в который раз возмутилась Кара.

Корбин окинул ее сочувственным взглядом:

– При всем уважении, мэм, если вы не можете вспомнить, то откуда вам знать? – Наклонившись к лифту, он нажал на кнопку, одаривая девушку успокаивающей улыбкой. – Все позади, леди Хан. Добро пожаловать домой.

Стальные двери бесшумно закрылись, и Кара осталась одна. Лифт начал ускоряться, заложило уши, в животе поднялся болезненный вихрь. Она выдохнула. Сердце трепетало, словно крылышки насекомых. «У них нет причин в тебе сомневаться», – сказала она себе.

Ей пришло в голову притвориться Парвой под влиянием момента. Местные сами так решили, а она не стала спорить. Теперь она поняла, что обман может дорого ей обойтись, но выбора, придерживаться ли его дальше или нет, не стояло.

«Подведем итоги, – сказала она себе, пытаясь подавить панику. – Не может же всё быть настолько плохо, как кажется».

Но всё было именно так.

Кара находилась в неуправляемом металлическом ящике, направляясь на встречу с женщиной, которая, принимая во внимание обычное значение слова «сенатор», вероятно, была одним из влиятельнейших людей в Лондоне-за-Стеклом. «Никто не поднимается на девяностый без приглашения». Она подумала о Максе и Бруно, ожидающих на дне шахты, во всей их мускулистой вооруженной красе. Упоминать, что она проникла сюда под ложным предлогом, явно не следовало.

Вот только признаться ей мешало нечто большее, чем страх. В голове звучал Парвин голос: «Они всегда мне улыбаются, но иногда я вижу улыбку, а иногда – зубы. Думаю, они хотят сделать со мной что-то нехорошее». Что если кто-нибудь во дворце знал об исчезновении Парвы? Что если они были в этом замешаны? Очевидно, это были люди, с которыми она работала. Пока Кара не узнает больше, за стеклом оставалось только два человека, которым она могла доверять, и оба носили ее лицо.

Кара могла быть одна, чуть не утонувшая и тошнотворно заблудшая, но «графиня Парва Хан» имела здесь вес: ее лицо украшало высотки, а имя открывало любые двери. Ради надежды найти зеркальную сестру Каре предстояло воспользоваться этой властью.

«Ты – графиня Парва Хан, – повторяла она себе. – Ты – графиня Парва Хан».

И только на задворках ее разума ей отвечал шепот: «Это все та же ты, Кара».

Кара заставила его замолчать.

Она почувствовала нутром, как лифт замедлился. Двери отворились, и девушка ахнула.