Глава 11
Это белое пятно на карте: там, у черта на куличках, ты можешь рассчитывать только на себя
Первого мая погода в Ки-Уэсте улучшилась, самолет с лидаром поднялся в воздух, дозаправился на Большом Каймане, а в два часа пополудни совершил посадку в аэропорту Роатана. Все бросились встречать его. Когда он коснулся земли, мы зааплодировали и радостно закричали. Теперь можно было приступать к поискам потерянного города.
«Скаймастер» – это самолет с двумя винтами, толкающим и тянущим; один двигатель установлен в носу, другой – в хвосте. Самолет легко опознать по двум стойкам. Наш имел веселую красно-белую расцветку, но краска с массой заплаток и наклеек частично отшелушилась, а от переднего двигателя по фюзеляжу расползлось уродливое масляное пятно. Большой зеленый ящик с лидаром занимал чуть ли не все внутреннее пространство. Этот сложный, продвинутый и дорогостоящий аппарат, настолько засекреченный, что охранялся солдатами, поместили в ветхую летающую консервную банку: по крайней мере, таким этот самолет выглядел на мой непросвещенный взгляд.
После посадки семь гондурасских солдат с винтовками М16 проводили самолет в дальний угол аэропорта, подальше от зоны общего пользования – для большей сохранности. Впрочем, никто, казалось, не обращал на него внимания: аэропорт был небольшим, а военные мелькали повсюду. Шесть солдат, в большинстве совсем мальчишки, и лейтенант уже три дня бесцельно слонялись по аэропорту. Они обрадовались прибытию самолета и теперь прогуливались вокруг него, позируя со своим оружием для съемочной группы.
Пилот Чак Гросс, крупный учтивый человек родом из Джорджии, вежливо называл всех «сэр». Он недавно вернулся из Ирака, где проводил секретную лидар-съемку для американской армии. О многом он не мог говорить, но, насколько я понял, среди прочего они осуществляли многократную лидар-съемку по маршрутам патрулирования с целью выявить малейшие изменения на местности. Груда мусора или неожиданно появившийся земляной холмик нередко свидетельствовали о самодельном взрывном устройстве.
Гросс сказал, что у него есть кубинский идентификационный номер, позволяющий входить в воздушное пространство Кубы. Я спросил у него, что случилось бы при отказе двигателя или необходимости вынужденной посадки на Кубе из-за погодных условий. Ведь на самолете находилось секретное военное оборудование, а отношения с Кубой в то время достигли дна.
«Прежде всего, я сжег бы самолет на посадочной полосе. – По словам Гросса, такова была стандартная процедура для самолетных лидаров. – В пустыне мы должны были поступать точно так же: немедленно уничтожать оборудование. – И он добавил: – Знали бы вы, сколько бумажной работы мне пришлось проделать, чтобы вылететь на этой „сессне“ из Штатов».
Технологию лидара разработали вскоре после изобретения лазера в начале 1960-х годов. Упрощенно говоря, лидар работает как радар: посылает лазерный луч, ловит его отражение и измеряет время прохождения луча туда и обратно, что позволяет определить расстояние. Ученые быстро осознали возможности применения такого устройства в картографии. Во время полетов кораблей «Аполлон-15» и «Аполлон-17» на борту их находились лидары, с помощью которых были составлены карты лунной поверхности. На беспилотной исследовательской станции «Марс глобал сервейор» (спутнике на орбите Марса) тоже имелся лидар, который принимал обратные лазерные лучи, отраженные от поверхности планеты, с частотой десять раз в секунду. За десять лет работы (с 1996 по 2006 год) «Сервейор» создал поразительно точную топографическую карту марсианской поверхности. Это был один из самых грандиозных картографических проектов в истории человечества.
Существуют три типа лидаров: космический, воздушный и наземный. На земле воздушный лидар используется в сельском хозяйстве, геологии, добыче полезных ископаемых, для отслеживания движения ледников и ледяных полей при исследованиях процесса глобального потепления, в городском планировании и геодезии. Лидар применялся для выполнения секретных заданий во время войн в Ираке и Афганистане. В настоящее время проводятся испытания наземного лидара на автомобилях с автопилотом и «умным» круиз-контролем: устройство служит для фиксации постоянно меняющейся обстановки вокруг машины, которая движется по дороге. Кроме того, эта технология все чаще используется для составления подробных трехмерных карт помещений, гробниц, скульптур и зданий, так как она позволяет создать невероятно детальное цифровое изображение любого трехмерного объекта.
Объекты У1, У2 и У3 предполагалось картографировать с той самой «сессны», которая совершала полеты над Караколем. Самолет летит над джунглями, передвигаясь на манер газонокосилки, тогда как лидар отправляет 125 000 инфракрасных лазерных импульсов в секунду на лиственный полог и записывает отраженный сигнал. (Лазерные импульсы невидимы и безвредны.) Время прохождения сигнала позволяет точно вычислить расстояние от самолета до каждой точки отражения.
Луч лидара не пробивает лиственный полог и вообще не может «видеть» сквозь преграды: он отражается от каждой веточки, от каждого крохотного листика. Но даже самый плотный лиственный полог имеет маленькие просветы, пропускающие лазерный луч вплоть до земли, которая отражает его. Если лечь в джунглях на землю и посмотреть вверх, непременно увидишь здесь и там кусочки неба; число лазерных импульсов огромно, и сколько-то лучей лидара проникает в эти небольшие просветы.
Специалисты называют полученные данные «облаком точек». Технология дает возможность получить миллиарды точек, показывающих место каждого отражения в трехмерном пространстве. Специалист-картограф с помощью компьютерной программы отсеивает точки, отраженные от листьев и веток, оставляя только лучи, отраженные от земли. Дальнейшая обработка данных превращает точки в карту местности, на которой видны предполагаемые археологические объекты.
Разрешение изображения, полученного с помощью лидара, зависит от того, насколько точно удается установить положение самолета в полете. Это главная техническая сложность: чтобы получить высокое разрешение, нужно каждую секунду отслеживать положение самолета с точностью до дюйма. Стандартный спутниковый GPS-навигатор позволяет определить положение самолета с точностью около десяти футов, что неприемлемо для археологического картографирования. Разрешение можно улучшить приблизительно до одного фута, если разместить неподвижные навигаторы на местности, над которой будет летать самолет. Но самолет подвержен турбулентности, раскачивается, ныряет вниз и подскакивает вверх – всего этого не в состоянии зафиксировать даже самая совершенная навигационная система.
Для решения этой проблемы лидар оснащается запечатанным прибором, который внешне напоминает банку от кофе. В банке находится секретнейшее военное приспособление – инерциальное навигационное устройство (IMU). Эта же технология используется в крылатых ракетах: ракета все время «знает» свое местонахождение в пространстве при полете к цели. Из-за IMU лидары засекречены и могут покинуть страну лишь при наличии специального разрешения, причем на строго оговоренных условиях. (Это еще одна из причин того, почему установку с таким опозданием стали применять для исследования археологических объектов в странах третьего мира; долгие годы правительство не разрешало использовать IMU за пределами страны в гражданских целях.)
Воздушный лидар дает разрешение до одного дюйма при отсутствии лиственного полога. Но в джунглях из-за листвы разрешение резко падает: намного меньше импульсов достигает земли. (Чем меньше импульсов, тем ниже разрешение.) Белизский дождевой лес вокруг Караколя, где в 2010 году Чейзы использовали лидар, очень густой, но не идет ни в какое сравнение с лесами Москитии.
Первый полет над У1 начался на следующий день, 2 мая 2012 года, в 7:30 утра. За штурвалом сидел Чак Гросс, а Хуан Карлос Фернандес выступал в роли штурмана и оператора лидара. Мы все отправились в аэропорт, чтобы проводить самолет, и смотрели, как он взмывает в карибское небо и исчезает в голубом пространстве над Гондурасским заливом, направляясь к континенту. Предполагалось, что на картографирование двадцати квадратных миль У1 уйдет три дня. Если не случится неожиданностей, через четыре дня мы узнаем, представляет ли У1 археологический интерес. Затем начнется съемка У2 и У3.
В первый день самолет вернулся ближе к вечеру. К девяти часам Сартори подтвердил, что получены отчетливые и хорошие данные; лидар работал безукоризненно, сквозь просветы в листве получено достаточно много наземных точек отражения, чтобы создать карту участка. Хотя изображений еще не было, он не видел никаких препятствий для составления подробных карт.
Третьего мая, по завершении вторых съемок, Хуан Карлос привез интригующую новость. На У1 он увидел объект, выглядевший как искусственный, и попытался сфотографировать его через иллюминатор «Скаймастера». Мы собрались в бунгало Хуана Карлоса, чтобы посмотреть фотографии на его ноутбуке.
Тогда я впервые увидел долину. Фотографии, сделанные при помощи качающегося аппарата с телеобъективом через поцарапанный плексигласовый иллюминатор, не отличались четкостью, но тем не менее на них были запечатлены два прямоугольных белых объекта, похожих на вершины известняковых колонн; далее располагался квадратный участок земли с низкорослыми растениями. Объект находился в покрытой кустарником речной пойме, в верхней части долины. Все сгрудились у ноутбука, щурились, показывали пальцами, возбужденно разговаривали, пытаясь разобрать нечеткие, соблазнительно-двусмысленные изображения, – это могли быть колонны, мусор, выкинутый из самолета, или пеньки от погибших деревьев.
Я попросил взять меня в третий и последний полет над У1, хотя это создавало определенные проблемы. Места на самолете не было, но после обсуждения Чак Гросс сказал, что высвободит для меня небольшое пространство, и предупредил, что мне будет чертовски неудобно сидеть на корточках в течение шести-семи часов полета.
Четвертого мая мы явились в аэропорт, когда солнце только-только стало появляться над дугой океана; тень от самолета на полосе напоминала полотно Эдварда Хоппера. Солдаты, охранявшие самолет, сонно приветствовали нас. Теперь, собираясь лететь в качестве пассажира, я внимательнее рассмотрел «сессну», и увиденное мне не понравилось.
– Что это за масляные подтеки? – спросил я у Чака.
– Можете не волноваться, – сказал он. – Я каждый день доливаю масло. Потери за один полет невелики и ни на что не влияют.
Я забрался в кабину, и моя тревога усилилась. Некогда шикарная обивка из ткани бордового цвета потерлась, выцвела, покрылась масляными пятнами; казалось, все держится благодаря скотчу. Запах стоял такой же, как в старом вонючем автомобиле. Некоторые трещины были замазаны герметиком, который отслаивался волокнами. Протискиваясь в отведенное мне крохотное пространство мимо огромного ящика с лидаром, я задел одну из панелей локтем, и она отвалилась.
– Не стоит беспокоиться, – сказал Гросс, возвращая ее на место ударом кулака. – Такое случается сплошь и рядом.
Я недоумевал: почему такой ненадежный и изношенный самолет используется для транспортировки научного оборудования, стоящего миллионы? Чак категорически не согласился со мной.
– Нет, сэр, – сказал он. – Этот самолет – идеальний инструмент для такой работы.
Он заверил меня, что триста тридцать седьмой «Скаймастер» – «настоящая классика», «прекрасный небольшой самолет». По его словам, в отличие от «Кинг эйр» или «Пайпер Навахо», «Скаймастер» не имел недостатков, а заправочные баки позволяли «оставаться в воздухе шесть часов». Несмотря на сорокалетний возраст, самолет был «абсолютно надежным».
– А если мы упадем?
– Э-э, что за вопрос! Прежде всего, я попытаюсь найти удобное для посадки место. Карты этой территории нет, вы предоставлены сами себе, вы у черта на куличках, и никакой двусторонней связи. – Он отрицательно покачал головой: «немыслимо».
Несмотря на все свое беспокойство, я не сомневался в Чаке, потому что знал о его летных подвигах: в восемнадцать лет он в одиночку пересек Атлантический океан и стал одним из самых молодых пилотов, сделавших это. Я надеялся, что недостатки имеют чисто косметический характер, и убеждал себя, что пилот мирового класса вроде Чака не стал бы летать на ненадежном самолете.
Я расположился за ящиком с лидаром, прямо на полу, колени упирались мне в подбородок. Прямо передо мной сидел Хуан Карлос. Он явно волновался по поводу того, как я перенесу полет. Видимо, его беспокоило, как бы меня не укачало и не вырвало ему на шею. Он спросил, ел ли я или пил сегодня утром. Я сказал «нет». Он заметил, что съемки – изнурительная работа: летишь над джунглями на небольшой высоте и скорости шесть часов подряд, резко закладываешь вираж за виражом, страшная болтанка, иногда приходится уворачиваться от хищных птиц. Кондиционер на самолете сломан, мы будем заперты в металлической трубе, которая несется под палящим солнцем. Туалета нет. Если приспичит, делаешь в штаны. Я попытался заверить его, что буду примерным пассажиром.
Элкинс дал мне видеокамеру «ГоуПро» и фотоаппарат с телеобъективом, попросив меня заснять таинственные белые колонны и все, что, с моей точки зрения, может представлять интерес.
Чак Гросс уселся на пилотское место и принялся проводить контрольные проверки, Хуан Карлос поставил свой ноутбук на ящик с лидаром. Он вывел на экран и показал мне план полета – десятки параллельных линий, пересекающих долину так, чтобы максимизировать покрытие и минимизировать время, проведенное в воздухе. Хуан Карлос был не только специалистом по лидару, но еще и пилотом с лицензией, что облегчало его взаимодействие с Чаком.
Мы поднялись с роатанского аэродрома и вскоре уже летели над сверкающей гладью Гондурасского залива; вдали виднелся материк. День стоял великолепный, в небе висели пушистые перистые облачка. Вдали стали вырисовываться голубые горы Москитии, облачность была редкой и высокой. Мы продвигались вглубь континента, прибрежные поселения сменились редкими деревеньками и полями вдоль коричневых рек. Стали попадаться поросшие лесами холмы, на которых здесь и там виднелись вырубки. Над джунглями повсюду поднимались дымки.
Наконец вырубки остались позади. В четырех тысячах футов под нами лежала гористая территория, покрытая девственным лесом.
Чак маневрировал между горами по мере нашего приближения к У1. Через час после взлета Хуан Карлос показал на край отдаленной долины – стену зеленых гор с резко очерченной прорезью в них. Чак снизился, и мы пересекли границу долины на высоте тысяча футов, с которой открывался великолепный вид. Когда мы миновали горный хребет, земля резко ушла вниз, и меня поразило живописное зрелище – холмистая долина в кольце гор, прорезанная двумя реками. Она и в самом деле выглядела как Шангри-Ла в тропическом варианте.
Долина находилась на высоте около 2500 футов над уровнем моря, и Хуан уже включил лидар, снимая то, что не успели зафиксировать за два предыдущих дня. Лидар бомбардировал лесной полог лазерными импульсами, а Чак вел «сессну» по параллельным линиям, проложенным на компьютере, словно вязал гигантский носок. Самолет болтало, кидало вверх-вниз и взад-вперед, а иногда относило в сторону так, что желудок грозил вывернуться наружу. Хуан Карлос говорил правду – полет был суровым испытанием. Но Гросс уверенно держал руки на штурвале.
«Да, здорово нас болтало, – сказал потом Гросс. – Летишь словно вдоль нитей громадной паутины. Это требует большого мастерства. Нужно придерживаться середины линии, отклоняясь не больше чем на шестьдесят футов. Ты должен вести самолет ровно, отрабатывая рулями все сносы. Сохранение курса при таком ветре требует высокого мастерства. И еще нужно держать высоту и скорость. Я должен сообразовываться с рельефом местности, чтобы высота оставалась неизменной. Если местность повышается, надо набирать высоту».
Все это время я смотрел в иллюминатор как зачарованный. Не могу найти слов, чтобы описать великолепие дождевого леса, проплывавшего под нами. Кроны деревьев сливались друг с другом, демонстрируя всевозможные оттенки, цвета и отблески зеленого. Желтовато-зеленый, изумрудный, зеленоватый, аквамариновый, синевато-зеленый, бутылочный, серовато-зеленый, спаржевый, оливковый, светло-зеленый, нефритовый, малахитовый – недостаточно слов, чтобы точно передать бесконечную цветовую гамму. Однообразие полога там и сям нарушали кроны, усыпанные громадными багряными цветами. В центре долины плотные джунгли переходили в сочные луга. Петляющие потоки переливались в солнечном свете, потом сливались воедино и вытекали из долины.
Мы летели над первобытным раем в поисках потерянного города, используя продвинутую технологию, которая посылала миллиарды лазерных лучей: атака на древнюю тайну силами XXI века.
– Вот они, – сказал Хуан Карлос. – Вон там. Две белые штуковины.
На открытом пространстве располагались два объекта, снятых днем ранее; они отстояли друг от друга футов на тридцать. За ними простирался большой квадратный участок, покрытый темной растительностью. Я сфотографировал эти объекты во время нескольких пролетов, и каждый раз они казались двумя квадратными белыми столбами, которые поднимаются над кустарниками.
Полет прошел без происшествий, если не считать того, что через несколько часов я попытался изменить положение затекших ног, задел коленом ящик с лидаром и выключил устройство. А поскольку оно было связано с навигационной системой пилота, это привело к отключению навигатора Гросса. Он тут же перешел на полет в режиме ожидания, отчего мои внутренности чуть не выкатились наружу. Хуан Карлос включил установку, и я стал извиняться.
– Ничего страшного, – сказал он, далеко не так обеспокоенный, как я ожидал.
Мы закончили съемку У1, и у нас осталось достаточно топлива, чтобы сделать несколько петель над У2, расположенного в двадцати милях от У1. Мы перелетели через реку Патука («самое опасное место на планете», по словам Хейнике), коричневый поток, вьющийся среди джунглей. У2 выглядел великолепно и очень театрально – долина, прячущаяся за тысячефутовой стеной известковых скал, оплетенных всевозможными лианами и пронизанных пещерами. Но недавние порубки – сделанные всего несколько недель назад – были видны уже у самого входа в долину У2. Сверху я видел свежесрубленные деревья, оставленные на земле для просушивания, чтобы затем сжечь их, – уродливые коричневые шрамы.
С приближением вечера мы направились в Ла-Сейбу для дозаправки. Чак нарушил инструкции, и мы приземлились, имея в баке меньше двадцати галлонов керосина – минут на сорок полета. Но в аэропорту топлива не оказалось, и никто не мог сказать, где находится бензовоз. Начальство аэропорта опасалось, что его похитили контрабандисты. Хуан Карлос позвонил Элкинсу на Роатан. Элкинс поручил Брюсу Хейнике решить проблему. После нескольких звонков Брюс выяснил, что бензовоз все еще в дороге – задержался из-за проколотой покрышки.
Мы не могли оставить «сессну» без присмотра, особенно в том случае, если бы керосин так и не доставили и нам пришлось бы ночевать в Ла-Сейбе. Хуан Карлос и Чак рассматривали возможность ночевки в самолете, но в отсутствие оружия его охрана превращалась в профанацию. В конечном счете решили, что, если топливо не привезут, они отправятся на базу ВВС США в Ла-Сейбе и попросят солдат охранять самолет ночью. Майкл Сартори тем временем хотел поскорее получить данные и закончить составление карты У1, поэтому приняли еще одно решение: я должен вернуться на остров один. Фернандес дал мне два жестких диска с результатами съемки, и я отправился к сотрудникам аэропорта узнать, можно ли купить билет на коммерческий рейс из Ла-Сейбы на Роатан. Рейс на Роатан ожидался, но все билеты оказались проданы. За 37 долларов я купил место второго пилота. Самолет выглядел еще менее надежным, чем «сессна», и Хуан Карлос, провожая меня, пошутил: вот будет горе, если случится катастрофа и мы потеряем драгоценные данные, полученные за три дня тяжелого труда.
Я приземлился в Роатане на заходе солнца и отдал жесткие диски Сартори. Выхватив их из моих рук, он понесся в свое бунгало, откуда вышел лишь на несколько минут к обеду, чтобы съесть две шейки омара. Теперь у него имелись все данные для создания карты У1. Ближе к полуночи на Роатане наконец приземлились Хуан Карлос и Чак Гросс, уставшие, но довольные, – им не нужно было ночевать в Ла-Сейбе. Бензовоз прибыл в последнюю минуту.
Сартори предстояло трудиться еще несколько часов, чтобы объединить данные из нескольких источников: лидара, наземных GPS-станций, самолетного навигатора и IMU. Все вместе позволяло получить облако точек, дающее трехмерную картину земли под пологом дождевого леса. Для начала нужно было дождаться, пока Манго не возьмет флешку со станции в Кульми и не привезет ее в Катакамас, чтобы загрузить на сервер в Хьюстоне; после этого Сартори мог перенести эти данные в свой компьютер. В полночь, когда я ложился спать, свет в бунгало Сартори все еще горел. Рамеш Шреста в хьюстонском NCALM тоже не спал в ожидании новой информации от Сартори.
Настал момент истины: изображения должны были показать, что именно находится в долине, если там вообще что-то находилось. Сартори закончил создавать изображения У1 около часа ночи; Шреста наконец отправился спать, и интернет-соединение с Роатаном было прервано. Уставший Сартори лег в постель, даже не посмотрев на результаты.
На следующий день, 5 мая, в субботу, Сартори, поднявшись ни свет ни заря, отправил сырые изображения на сервер в Хьюстон, так и не проверив их. Шреста сразу же переслал их Уильяму Картеру, старшему научному сотруднику NCALM, который находился в своем загородном доме в Западной Вирджинии. Шреста собирался вскоре проанализировать полученную информацию, но Картер его опередил.
В половине девятого тихого субботнего утра, когда Картер уже одной ногой стоял за дверью, собираясь купить холодильник, данные съемок У1 пришли на его электронную почту. Он сказал жене, что хочет взглянуть одним глазком, загрузил данные и вывел карты на экран. Увиденное ошеломило его. «Думаю, я минут за пять понял, что передо мной нечто вроде пирамиды, – рассказывал он мне впоследствии. – Я видел площадь у реки, окруженную постройками явно искусственного происхождения. Разглядывая речную долину, я увидел и другие сооружения и неровности земли. Меня поразило, насколько легко было их обнаружить». Он отправил координаты Сартори и Шресте.
Сартори увеличил изображения и проверил их. Пребывавший в возбуждении Картер сделал ошибку, набирая координаты, но Сартори мгновенно нашел на карте эти объекты. «Мне трудно было отказаться от своего скептического отношения», – говорил он впоследствии, но полученные данные разубедили бы и самого упрямого скептика. Сартори был огорчен: «Я злился на себя: почему я сам не захотел увидеть этого, ведь изображения создал не кто-то другой, а я сам!» Он бросился было на поиски Стива Элкинса, но передумал. А так ли оно на самом деле? Может, это игра его воображения? «Я раз пять брался за ручку двери – и возвращался к компьютеру», – говорил потом Сартори.
Я шел с завтрака вместе со Стивом и кем-то еще, когда на берегу появился Сартори – он несся как сумасшедший в своих шлепанцах, махал руками и кричал: «В этой долине что-то есть!» Такая неожиданная перемена в его поведении поразила нас: трезвомыслящий скептик превратился в восторженного Кристофера Ллойда.
Когда мы спросили, что это может быть, он ответил: «Не могу описать. И не буду пытаться. Посмотрите сами».
Началось сумасшествие. Стив бросился было бежать, но потом вспомнил, что он кинематографист, и стал созывать съемочную группу, чтобы они зафиксировали это мгновение – синема верите. Когда камеры заработали, все собрались в комнате Сартори у его ноутбука. Картинки пока существовали лишь в серой цветовой гамме и в первой итерации, но все же были вполне четкими. В долине У1, над местом слияния двух рек, мы разглядели прямоугольные объекты и длинные пирамидальные насыпи, сгруппированные в квадраты и покрывавшие сотни акров. Различимы были также виденные нами с самолета два объекта, похожие на квадратные столбы, – правда, установить, что это такое, мы не могли. Мы разглядывали изображения, и компьютер Сартори непрерывно бикал – одно за другим поступали письма от Картера и Шресты, которые разглядывали те же карты и отправляли сообщения с координатами каждого нового рассмотренного ими объекта.
Увиденное потрясло меня. Несомненно, это было очень большое скопление руин искусственных сооружений – может быть, даже город. До того я полагал, что везением будет найти хоть что-то; такого я никак не ожидал. Неужели в XXI веке можно обнаружить целый потерянный город?
Я видел блокнот Сартори на спиральной проволоке, лежавший рядом с ноутбуком. Как методичный ученый, он ежедневно заносил в блокнот сведения о проделанной работе. Напротив даты «5 мая» он написал всего три слова:
НИ ХРЕНА СЕБЕ!
«При виде этих прямоугольников и квадратов, – говорил мне позднее Стив, – я в первую очередь подумал о том, что мы оказались правы». Бененсон, который лихорадочно снимал процесс открытия на видео, никак не мог поверить, что шарик рулетки остановился на его цифре, дающей выигрыш в миллионы долларов: «Да, это происходит на моих глазах, но я плохо осознаю происходящее. Мурашки бегут по коже».
Никто не осмеливался разбудить Брюса Хейнике и сообщить ему новость. Наконец около часа дня он вышел из бунгало и с хмурым видом выслушал нас. Он не мог понять, почему мы все так взведены. Ясно же, что Белый город именно там: как можно было, на хрен, думать иначе? Он позвонил Африко Мадриду, министру внутренних дел. Африко сказал, что при первой возможности прилетит на Роатан и посмотрит, что мы нашли. Если он убедится, что все так и есть – а оснований сомневаться не имеется, – то сообщит президенту Лобо и председателю гондурасского конгресса Хуану Орландо Эрнандесу. Тем временем на Роатан прилетел Вирхилио Паредес, директор Гондурасского института антропологии и истории, чтобы взглянуть на наши находки. Позднее он вспоминал: «Стоило мне увидеть изображения, как я воскликнул: „Ничего себе!“ Мы знаем, что в Москитии полно археологических объектов, но целый город, в котором жило множество людей, – это удивительно!»
Так у нас появилась карта долины У1, но проект был реализован лишь на сорок процентов: осталось произвести съемку У2 и У3. Чак и Хуан Карлос рано утром в субботу отправились продолжать съемки У2, не зная о событиях на плантации попугайного дерева. Когда они поднялись в воздух, Хуан Карлос обнаружил, что лидар бездействует. Они вернулись на Роатан и попытались отремонтировать установку на земле, но безуспешно. Около девяти часов утра все три специалиста по лидару осмотрели прибор и сказали, что ему пришел конец.
У NCALM в Хьюстоне имелся контракт на обслуживание с фирмой в Торонто, где сконструировали и создали установку. По выходным в их офисе дежурил лишь один специалист, который консультировал нашу троицу по телефону. После поблочного тестирования выяснилось, что вышел из строя критически важный узел – панель системы определения координат и ориентации (СОКО) с приемником навигатора и другими компонентами, которые «переговаривались» с IMU, обмениваясь данными. Во всем мире было только два блока СОКО, и оба – в Канаде. Фирма обещала отправить рано утром в понедельник сотрудника, который повезет блок стоимостью 100 000 долларов из Торонто в Роатан с собой, в сумке. Следовало два раза пройти таможню: в Соединенных Штатах и в Гондурасе.
Инженер, которого отправляли в командировку на Роатан, был пакистанцем и опасался, что в отсутствие разрешения Государственного департамента США на вывоз СОКО его тормознет таможня в Вашингтонском аэропорту имени Даллеса, где предполагалась ночная пересадка. Перед посадкой на рейс из Торонто он запаниковал и сунул блок в уже проверенный багаж, надеясь избежать проверки в США.
Авиакомпания (конечно же!) потеряла багаж. В двух сумках находился не только блок, но и инструменты, необходимые для его установки. Блок был застрахован, но это мало что значило для экспедиции, которая каждый день тратила несколько тысяч долларов и могла пользоваться самолетом в течение ограниченного промежутка времени. Взволнованный инженер прибыл на Роатан во вторник утром, имея при себе лишь одежду, которая была на нем.
Весь вторник ушел на отчаянные и тщетные звонки в авиакомпании «Юнайтед эйрлайнс» и ТАСА. Выяснилось, что сумки прибыли в аэропорт Даллеса, но на рейсах в Сан-Сальвадор, а потом на Роатан их не оказалось. Казалось, они исчезли в вашингтонском аэропорту. Неистовые телефонные переговоры продолжились в среду, а тем временем сумки неожиданно прибыли в аэропорт Роатана. Вирхилио Паредес со Стивом поспешили в аэропорт, чтобы ускорить процесс проводки багажа через таможню. Паредес мастерски провел операцию устрашения, размахивая перед носом таможенника президентской визиткой, и сумки пропустили, после чего их спешно понесли к «сессне», стоявшей в дальнем конце взлетно-посадочной полосы. У техника и Хуана Карлоса ушло два часа на замену отказавшего блока, и лидар снова заработал. Когда они вернулись на плантацию попугайного дерева, радуясь тому, что накладная пятидневная отсрочка закончилась, из «Юнайтед эйрлайнс» позвонили еще раз: несмотря на все предпринятые усилия, они, к своему глубочайшему сожалению, не смогли найти потерянные сумки.
Работы возобновились на следующее утро, в четверг – начались съемки У2 и У3. Все прошло без сбоев. Мы снова собрались в бунгало Майкла Сартори, чтобы посмотреть картинки на его ноутбуке, и опять испытали потрясение: руины на У3 оказались еще обширнее, чем на У1. На У2 тоже обнаружились загадочные объекты искусственного происхождения, но идентифицировать их мы не смогли. Некоторые предположили, что это карьеры или укрепления.
В своих донкихотских поисках Белого города Элкинс и его команда нашли не один, а два больших города, явно построенных почти неизвестной цивилизацией, существовавшей когда-то на территории Москитии. Но можно ли было сказать, что это города? И был ли один из них Белым городом, или потерянным городом Обезьяньего бога? Впрочем, такая постановка вопроса была некорректной, все уже понимали, что Белый город – лишь сплав разнообразных историй и, возможно, он никогда не существовал в описанном виде. Но эта легенда, как и большинство других, основывалась на реальных обстоятельствах. Открытия, сделанные с помощью лидара, подтвердили: Москитию в самом деле населяла таинственная цивилизация, которая основала много крупных поселений и впоследствии исчезла. Все точно соответствовало записи Кортеса, сделанной пятью веками ранее: на этой земле находились «обширные и богатые области». Но почему они исчезли внезапно и бесповоротно?
