8
Двенадцатилетний Ваксиллиум перевел взгляд с одной монеты на другую. На аверсе обеих был изображен лорд Рожденный Туманом, который стоял, простирая левую руку над Элендельским бассейном. А на реверсе – Первый Центральный банк, в котором семья Ваксиллиума владела большим пакетом акций.
– Ну? – спросил Эдварн.
Строгое лицо, безупречная прическа, костюм, который сидел так, словно дядя в нем родился. По сути, это была его униформа.
– Я… – Юный Ваксиллиум снова посмотрел по очереди на каждую из монет.
– Понятное дело, ты не видишь разницы, – заметил Эдварн. – Тут нужен эксперт – вот почему пока удалось разыскать лишь немногие. И мы понятия не имеем, сколько их еще осталось в обращении. Одна из этих монет обычная; у другой – весьма своеобразный дефект.
Пока карета продолжала с грохотом катиться по улицам, Ваксиллиум изучал монеты. Расфокусировал зрение, как его научил не так давно друг на одной вечеринке, – чтобы совместить оба изображения. Когда зрение расфокусировалось, они наложились друг на друга, и элемент, который не был общим для обеих монет – колонны на здании банка, – затуманился.
– Ошибка произошла, – продолжал тем временем дядя Эдварн, – потому, что был использован бракованный молотчекан. Один из работников монетного двора принес домой полный карман этих диковинок, которые не должны были попасть в обращение. Ты ничего не увидишь, но ошибка…
– Колонны, – не дослушав, сказал Ваксиллиум. – С правой стороны изображенного на реверсе банка. Они расположены слишком близко.
– Да. И как ты узнал? Кто тебе сказал?
– Сам увидел. – Ваксиллиум вернул монеты.
– Чушь, – ответил дядя Эдварн. – Твоя ложь неправдоподобна, но попытка скрыть источник сведений достойна уважения. – Он поднял монету к глазам. – Это самая ценная из бракованных монет за всю историю Эленделя. По стоимости она равна небольшому домику. Изучая ее, я понял нечто важное.
– Что богатые люди – глупцы? Раз готовы заплатить за монету больше, чем она стоит на самом деле?
– Все люди глупы, просто по-разному, – небрежно бросил дядя Эдварн. – Этот урок я усвоил в другом месте. Нет, монета продемонстрировала мне жестокую, но бесценную правду. Деньги бессмысленны.
Ваксиллиум встрепенулся:
– Что?
– Только ожидания имеют ценность в качестве денежного средства, Ваксиллиум. Эта монета стоит больше остальных, потому что люди так думают. Они этого ожидают. Любая ценность стоит столько, сколько за нее готовы заплатить, – и не больше. Если ты сумеешь повысить чьи-то ожидания… если ты сможешь сделать так, что люди начнут в чем-то нуждаться… ты найдешь источник богатства. Владение ценностями вторично по сравнению с созданием ценностей там, где не было ничего.
Карета остановилась. Внушительная лестница вела к тому самому банку, что был изображен на реверсе монеты. Дядя Эдварн подождал, пока извозчик откроет ему дверь, – Ваксиллиум спрыгнул на землю самостоятельно.
Разговор возобновился уже на лестнице.
– Твой отец в экономике безнадежен. – Дядя, поднимавшийся первым, обернулся. – Я трудился над ним годами, но он не может – или не хочет – учиться. У меня большие надежды на тебя, Ваксиллиум. Банковское дело – не единственный путь, на котором ты можешь послужить нашему Дому. Однако после сегодняшнего, полагаю, ты сам признаешь, что он лучший.
– Я не хочу становиться банкиром, – возразил Ваксиллиум.
– Да? Ты все же решил, что будешь руководить извозчиками?
– Нет. Я собираюсь стать героем.
Дядя предпочел не отвечать сразу, лишь на самом верху негромко проговорил:
– Тебе двенадцать лет. Я бы не удивился, услышав подобную глупость из уст твоей сестры, но из тебя-то отец уже должен был ее выбить.
Ваксиллиум обратил на дядю дерзкий взгляд.
– Дни героев миновали, – продолжил Эдварн Ладриан. – Истории о людях, которые совершали из ряда вон выходящие деяния, принадлежат к иному миру. Современная эпоха одновременно и громче, и тише. Сам увидишь. Прежде короли и воины определяли, каким будет мир, а теперь тихие люди в конторах делают то же самое – и намного, намного эффективнее.
Они вошли в вестибюль банка – помещение с низким потолком и стеной походивших на клетки кабинок, в которых ссутулившиеся люди принимали или выдавали наличность тем, кто выстоял очередь. Отделка из темного дерева и ковры цвета плесени создавали впечатление сумерек, хотя окна были открыты и горели газовые лампы.
– Я хочу, чтобы ты сегодня сделался свидетелем двух встреч, – сказал дядя Эдварн, когда они вошли в длинную, ничем не украшенную комнату в задней части вестибюля.
Судя по тому, что стулья здесь были обращены к стене, комната предназначалась для наблюдения за происходящим в банке. Жестом дядя велел Ваксиллиуму сесть, потом отодвинул в стене панель, за которой обнаружилась застекленная щель. В соседнем помещении находилось двое: банковский чиновник в жилете и слаксах – он сидел за внушительного вида столом – и мужчина средних лет в покрытой пылью одежде и с фетровой кепкой в руках.
– Заем позволит нам улучшить свое положение, – говорил незнакомец в пыльной одежде. – Выбраться из трущоб. У меня три сына. Мы будем работать изо всех сил, я обещаю, точно будем.
Банкир глянул на него свысока и начал перебирать бумаги. К удивлению Ваксиллиума, дядя Эдварн закрыл щель и указал на другой стул, обращенный к той же самой стене. Другая шпионская щель позволила им заглянуть во вторую комнату, как две капли воды похожую на первую. Женщина-чиновник в жилете и юбке сидела за столь же внушительным столом. Но ее клиент был высоким, опрятным и расслабленным.
– Уверены, что вам нужна еще одна лодка, лорд Николин? – спросила женщина.
– Конечно уверен. Стал бы я сюда приходить, если бы мои намерения не были серьезны? Ну право же. Вашим сотрудникам стоило бы позволить заниматься подобными вопросами моему дворецкому. Для этого и предназначены дворецкие, в конце концов.
Дядя Эдварн с тихим щелчком закрыл щель и повернулся к Ваксиллиуму:
– То, что ты видел, – революция.
– Революция? – переспросил Ваксиллиум. Он изучал банковское дело – ну, его принуждали к этому наставники. – Как по мне, больше похоже на то, что происходит в любом банке каждый день.
– Ага, – сказал дядя Эдварн. – Ты уже разбираешься. И кому из этих двоих мы дадим заем?
– Богачу, разумеется. Если, конечно, он не врет и не притворяется.
– Нет, Николин на самом деле богат, – ответил дядя Эдварн. – Он брал у нас взаймы множество раз в прошлом и ни разу не пропустил выплаты.
– Значит, вы ссудите денег ему, а не тому… в грязной одежде.
– Ошибаешься, – возразил дядя Эдварн. – Мы ссудим деньги обоим.
– Вы используете надежный кредит, выданный богачу, чтобы застраховать рискованную помощь бедняку?
На лице дяди Эдварна отразилось удивление:
– А твои наставники проявили усердие…
Ваксиллиум пожал плечами, но в глубине души ощутил растущий интерес. Вдруг это и есть способ стать героем? Возможно, дядя Эдварн прав и фронтир сужается, нужда в деятельных людях исчезает и этот новый мир действительно совсем не похож на тот, в котором жили Вознесшаяся Воительница и Выживший.
Другими словами, можно аккуратно взвешивать риски и давать деньги тем, кто в них нуждался. Если люди в костюмах и впрямь когда-то будут править миром, разве они не могут заодно изменить его к лучшему?
– Твоя оценка, с одной стороны, верна, – проговорил дядя Эдварн, не догадываясь о том, в каком направлении движутся мысли Ваксиллиума, – но с другой – в корне ошибочна. Да, мы одолжим денег бедняку – но не примем на себя риск за это.
– Но…
– Бумаги, которые наш служащий сейчас предоставит рабочему, свяжут его по рукам и ногам долговыми обязательствами, от которых не скрыться. Если он окажется неплатежеспособным, его подпись на том документе позволит нам отправиться напрямую к его работодателю и забрать некий процент от его жалованья. Если этого не хватит, проделаем то же самое с его сыновьями. Богач брал у нас кредиты много раз, и его Дом выторговал благоприятные условия. Мы заработаем всего лишь около трех процентов на том, что одолжим ему. Но рабочий в отчаянии, и никакой другой банк не захочет с ним разговаривать. Он заплатит нам… двенадцать процентов.
Дядя Эдварн подался вперед:
– Другие банки еще этого не поняли. Они дают в долг тем, и только тем, клиентам, которые надежны. Они не изменились вместе с окружающим нас миром. Рабочие теперь получают больше денег, чем когда бы то ни было, и они жаждут заплатить за вещи, о которых раньше и помыслить не смели. На протяжении последних шести месяцев мы усиленно продвигаем политику кредитования горожан-простолюдинов. Они идут к нам целыми стаями, и вскоре мы сделаемся очень, очень богатыми.
– Вы превратите их в рабов, – в ужасе проговорил Ваксиллиум.
Дядя взял у него испорченную монету и положил на стоявшую рядом конторку:
– Эта монета – ошибка. Недоразумение. Теперь она стоит больше тысячи таких же монет, вместе взятых. Ценность создана там, где не было ничего. Я возьму бедняков этого города и сделаю с ними то же самое. Как я и сказал – это революция.
Ваксиллиуму сделалось дурно.
– Монету оставь себе, – добавил дядя Эдварн, вставая. – Хочу, чтобы она была тебе напоминанием. Подарком, который…
Племянник схватил монету с конторки и выбежал в открытую дверь.
– Ваксиллиум! – крикнул ему вслед дядя.
Банк был похож на лабиринт, но Ваксиллиум нашел дорогу. Он ворвался в маленькую комнату, где бедняк выслушивал наставления банковского работника, оформляющего ссуду. Трудяга поднял глаза от стопки бумаг; скорее всего, он был почти неграмотным. Толком не понимал, что подписывает.
Ваксиллиум положил монету на стол перед ним:
– Эту бракованную монету жаждут заполучить все коллекционеры. Возьмите ее, продайте в лавке диковинок – не соглашайтесь дешевле, чем за две тысячи! – и на полученные деньги вывезите семью из трущоб. Не подписывайте эти бумаги. Они превратятся в ярмо на вашей шее.
Прервав историю, которую рассказывал по дороге на вечеринку, Вакс поднял к глазам монету.
– Ну и что сделал твой дядя? – спросила сидевшая напротив Стернс.
– Побагровел от ярости, разумеется. Рабочий подписал бумаги – не поверил, что я действительно отдал ему нечто столь ценное. Пришел дядя, наплел ему с три короба и получил свои документы.
Вакс перевернул монету и вгляделся в отчеканенное на аверсе изображение лорда Рожденного Туманом.
– Рабочий – звали его Джендель – покончил с собой, спрыгнув с моста, через восемь лет. Его сыновья все еще перед банком в долгу, хотя Дом Ладриан больше не владеет пакетом акций Первого Центрального; дядя превратил его в наличность, прежде чем выпотрошить семейный бюджет и разыграть свою смерть.
– Мне жаль, – тихонько проговорила Стернс.
– Отчасти из-за этого я и сбежал. И еще из-за того, что произошло в Поселке, конечно. Я сказал себе, что отправляюсь на поиски приключений, – я и не собирался превращаться в законника. Думаю, где-то в глубине души я понимал, что ничего не смогу изменить в Эленделе. Город слишком велик, а люди в костюмах – слишком коварны. В Дикоземье даже один человек с пистолетом что-то значит. Здесь же в нем трудно увидеть нечто большее, чем пережиток уходящей эпохи.
Стернс поджала губы, явно не зная, что сказать. Вакс ее не винил. Он часто размышлял о случившемся в банке и по-прежнему не мог представить, что еще мог сделать – если вообще мог сделать хоть что-то.
Он снова перевернул монету реверсом к себе – миниатюрными буквами там были нацарапаны слова: «Почему ты ушел, Вакс?»
– Откуда у Кровопускательницы эта монета? – поинтересовалась Стернс.
– Непостижимая загадка. Я ее продал, прежде чем отправиться в Дикоземье. Отец к тому времени лишил меня финансирования, а мне требовались деньги, чтобы подготовиться к путешествию.
– А эти слова?
– Не знаю. – Вакс убрал монету в карман. – По правде говоря, воспоминания о той истории меня тревожат. Я тогда твердил себе, что пытался помочь рабочему, но не думаю, что это было правдой. Оглядываясь назад, я понимаю, что просто хотел разозлить дядю.
И я по-прежнему такой, Стерис. В самом деле, почему я отправился в Дикоземье? Хотел стать героем… хотел прославиться. Я бы мог сделать немало хорошего, заняв какую-нибудь должность здесь, в Эленделе, на предприятии, принадлежащем моему Дому, но мне пришлось бы работать, не привлекая всеобщего внимания. Мой отъезд и последовавшие за ним попытки прославиться в качестве законника, в конечном счете, были эгоистичны. Даже сотрудничество со здешними констеблями иной раз кажется признаком неимоверного высокомерия с моей стороны.
– Сомневаюсь, что это имеет для тебя значение, – наклонившись к нему, проговорила Стерис, – но уверена: мотивы твоих поступков никакой роли не играют. Ты спасаешь жизни. Ты… спас меня. То, какие мысли в это время посетили твою голову, никак не влияет на мою благодарность.
Вакс встретился с нею взглядом. У Стерис случались поразительные моменты безграничной честности, когда она демонстрировала свою неприукрашенную, обнаженную суть.
Карета замедлила ход, и Стерис бросила короткий взгляд в сторону окна:
– Мы прибыли, но придется подождать, чтобы попасть внутрь. Перед нами собралась целая очередь.
Нахмурившись. Вакс открыл окно, приподнялся и высунул голову наружу. В самом деле, дорога к въезду в примыкающий к башне Зобелл двор была забита – среди карет обнаружилось даже несколько автомобилей. Небоскреб уходил в ночное небо этажей на двадцать, его вершина терялась в туманной тьме.
Вакс опустился на место; через открытое окно в карету ввалились клубы тумана. Стерис бросила на него быстрый взгляд, но не попросила опустить шторку.
– Полагаю, мы опоздаем, – заметил Вакс.
Если, конечно, не сымпровизировать.
– Это первый прием на вершине башни, – проговорила Стерис, вытаскивая из сумочки небольшой блокнот-планировщик, – и слуги, которые занимаются каретами, еще не привыкли к такому наплыву гостей.
Вакс улыбнулся:
– Ты учла эту задержку, не так ли?
Стернс нашла нужную страницу и, повернув блокнот, продемонстрировала Ваксу Там ее аккуратной рукой был записан детальный распорядок того, что им предстояло делать этим вечером. Третья запись гласила: «8:17. На пути к башне, скорее всего, будет транспортный затор. Лорд Ваксиллиум поднимет нас на верхний этаж при помощи алломантии, что совершенно неприлично и вместе с тем захватывающе».
Вскинув бровь, Вакс сверился с часами, которые носил не в кармане жилета, а на поясе с оружием, чтобы в случае необходимости легко избавиться от них вместе с остальными металлическими предметами.
– Сейчас восемь тринадцать. Теряешь хватку.
– Движение на набережной было не таким оживленным, как я рассчитывала.
– Ты правда хочешь все усложнить?
– Полагаю, подобным образом мы, наоборот, все упростим, – возразила Стерис. – Пусть это и совершенно неприлично.
– Да уж.
– К счастью, твоя репутация предполагает подобные выходки, и никто не считает меня способной их пресечь. Но хочу заметить, что я надела темное белье, чтобы оно не было таким уж заметным снизу, пока мы летим.
Вакс улыбнулся и сунул руку под сиденье, вытаскивая посылку Ранетт. Взял ее под мышку и распахнул дверь.
– Люди тебя недооценивают, Стерис.
– Нет. – Она вышла на овеянный туманом тротуар, и Вакс разглядел, что на ней туфли с крепкими застежками. Отлично! – Они просто предполагают, что меня знают, хотя на самом деле это не так. Понимать социальные условности – не то же самое, что с ними мириться. Итак, что же мы теперь предпри… Ох!
Стерис не успела договорить, поскольку Вакс неожиданно привлек ее к себе, потом вытащил из кобуры Виндикацию и выстрелил под ноги. Ухмыльнулся, когда из всех карет высунулись головы. Мараси и Уэйну придется самим о себе позаботиться, но так даже лучше. На них обратят меньше внимания.
Вакс уменьшил вес, сориентировал себя и Стерис под правильным углом к пуле и оттолкнулся. Они взмыли в воздух по дуге, пролетев над выстроившимися на дороге каретами. Приземлились на одном из декоративных выступов небоскреба на высоте нескольких этажей. Стерис, широко распахнув глаза, вцепилась в Вакса словно кошка, которую подвесили над океаном. Потом осторожно разжала пальцы, подошла к краю каменной кладки, выглянула наружу и всмотрелась в туманные глубины. Внизу плавали огни: уличные и каретные фонари, лампы в руках лакеев. В тумане большинство огней превратилось в пузырьки и блики.
– Такое чувство, что я плыву в море дыма и тумана, – проговорила Стерис.
Туман клубился и волновался, как живой. Его потоки двигались вопреки ветру и никогда не останавливались.
Вакс открыл посылку Ранетт и достал свернутую веревку крепкого плетения. Посмотрел вверх. В записке Ранетт предлагала поэкспериментировать с прыжками на привязи, а потом сообщить ей о результате.
– Сегодня ты действительно хотел сюда попасть, – заметила Стерис. – Дело не только в желании пообщаться с губернатором. Ты весь погружен в работу. Я это вижу.
Вакс взвесил веревку – на одном ее конце был привязан тяжелый стальной крюк, – оценивая, с какой силой следует бросать.
– Если тебе интересно, как я это поняла, – продолжала Стерис, – то все дело в том, что ты полностью пробудился. Ты хищник, Ваксиллиум Ладриан.
– Я охочусь на хищников.
– Ты и сам такой же. – Она посмотрела на него сквозь танцующий вокруг полупрозрачный туман. Глаза ее сверкали, отражая сияние туманного моря внизу. – Ты словно лев. Большую часть времени ты лишь отчасти находишься рядом со мной. Ты отдыхаешь, дремлешь. Выполняешь свои обязанности, следишь за нуждами Дома, но делаешь это без энтузиазма.
Потом появляется потенциальная жертва, и ты пробуждаешься. Всплеск скорости, ярость и мощь; прыжок, пульсация, стремительность охоты. Вот какой ты на самом деле, Ваксиллиум Ладриан.
– Если ты права, то все законники – хищники.
– Истинные законники – возможно. Я ведь других еще не встречала. – Стерис проследила за его взглядом, устремленным вверх. – Итак, вернемся к моему вопросу. На кого ты охотишься сегодня?
– Там будет Кровопускательница.
– Убийца? Откуда ты знаешь?
– Она снова попытается убить губернатора, – пояснил Вакс. – Непременно захочет испытать меня, проверить, сможет ли подобраться поближе, оценить мою реакцию.
– Ты ведешь себя так, словно между вами есть что-то личное.
– Ах, если бы… – «Кто-то другой управляет нами, законник». – Я бы хотел знать Кровопускательницу настолько хорошо, чтобы это дело стало личным, – тогда я обрел бы преимущество. Но она, несомненно, проявляет ко мне интерес, а значит, я не должен пропустить этот прием. Иначе она может принять это за знак, позволяющий нанести удар.
Вакс закончил наматывать на руку веревку, оставив болтаться конец с крюком, затем протянул свободную руку Стерис – та с готовностью прильнула.
Алломантическая линия указывала на стальную балку в камне у них под ногами. Поскольку слой камня был толстым, якорь получался не таким уж сильным, но достаточно крепким, так что для целей Вакса вполне годился. Прижимая к себе Стерис, он оттолкнулся от балки и взлетел в ночное небо.
Небоскребы, подобные этому, представляли проблему, поскольку сужались к верхушке. Кроме того, многие опоры – главным образом карнизы, – которые использовал Вакс, были слишком узкими. Алломантические толчки от них посылали не строго вверх, а чуть в сторону от здания, под углом. И чем выше этаж, тем дальше от стены оказываешься. Обычно Вакс выходил из положения с помощью дробовика и способности уменьшать вес, но это не сработало бы теперь, когда он был не один, а со Стернс.
А вот веревка и крюк Ранетт могли помочь. Когда Вакс достиг высоты, на которой начал замедляться – как обычно, от здания отнесло футов на десять, – он бросил привязанный к веревке крюк в сторону балкона и толкнул алломантией. Крюк скользнул между металлическими прутьями балкона, но не закрепился. Выругавшись, Вакс повторил попытку, и на этот раз получилось. Тогда он потянул себя и Стернс к небоскребу, словно они были рыбой на конце сматывающейся удочки. Так и добрались до балкона. Вакс опустил Стернс и, поглядывая наверх, смотал веревку.
– Это было великолепно!
– Слишком медленно, – рассеянно проговорил Вакс.
– Боже мой!
Он улыбнулся, снова прижал к себе Стернс и, оттолкнувшись от балкона, полетел вверх. Примерно на середине пути до пентхауса Вакс прямо на ходу запустил крюк в сторону ближайшего балкона – тот зацепился за прутья, – продолжая отталкиваться, пролетел справа от балкона. Резкий рывок – и Вакса потащило в сторону здания. Он ударился о стену небоскреба подошвами ботинок, держа в одной руке веревку, а другой обнимая Стернс. Потом позволил им упасть на несколько футов и приземлиться на балкон. Гораздо лучше. Большим недостатком алломанта-стрелка являлось то, что он мог только отталкиваться, но не притягиваться к предметам, поэтому привязь была очень полезна.
Вакс высвободил крюк. А вот это оказалось непросто. Что, если придется заниматься этим в полете или во время сражения? Не могла ли Ранетт сделать крюк таким, чтобы он расцеплялся по команде? Вакс оттолкнулся от балкона, снова взлетев вертикально вверх. Пальцы Стернс впились в его плечи. Вокруг летящей пары лениво струился туман. Алломанты-стрелки совершенно не боялись высоты: как бы высоко они ни взлетали, бросив единственный кусочек металла и аккуратно от него отталкиваясь, можно было приземлиться в целости и сохранности.
– Закрой глаза, – чуть замедляясь, посоветовал Вакс.
– Нет, – выдохнула Стернс. – Это… это чудесно.
«Вряд ли я когда-нибудь пойму эту женщину…» Вакс готов был поклясться, что она в ужасе.
Следующие несколько прыжков удались хорошо, он привыкал использовать привязь.
«Веревка чересчур громоздкая, – думал Вакс. – Таскать ее с собой – серьезная обуза. Если случится использовать эту штуку в бою, то, скорее всего, придется бросить привязь после первого же прыжка».
Сегодня же вечером все сработало достаточно хорошо, и миг спустя – вихрем юбок и лент туманного плаща – они влетели на балкон верхнего этажа. Там находилась небольшая группа гостей, и прибытие Вакса повлекло за собой изумленные возгласы и один разбитый бокал. Вакс выпрямился, опустил Стернс, которая на удивление быстро пришла в себя, расправила юбки и пригладила волосы, пряча выбившиеся из прически пряди.
– На мой взгляд, – негромко проговорила она, – такое появление подобает твоему положению.
– По крайней мере, охранники насторожились. – Вакс кивком указал на мужчин, стоявших по обеим сторонам балкона и наблюдавших за ними.
Охрана не дремлет, вот и славно. Алломант-стрелок не проник бы на этот прием незамеченным. Однако его они не остановили – слишком важная персона.
Вакс смотал веревку с крюком и привязал к поясу под плащом – Стерис закатила глаза. Потом положила ладонь на его полусогнутую руку. Прежде чем покинуть особняк Ладрианов, невеста в точности объяснила, как идти и как держаться, – это был шестой подобный урок, который она преподала Ваксу за время, проведенное вместе. Возможно, все из-за того, что он никогда не вел себя так, как следовало. И даже сегодня взял ее под руку куда более фамильярным образом, чем предписывалось. Они же обручены. Ржавь, он имеет полное право держать свою невесту под руку!
Стерис устремила на Вакса пристальный взгляд, но ничего не сказала. Алломантическим толчком он распахнул балконные двери, и они вошли в зал, где проходил прием.
