Глава одиннадцатая
Доверие

Мы на перепутье. Дети страдают и умирают, потому что иные родители боятся прививок сильнее, чем болезней, которые они предотвращают. Пора положить этому конец. Было предложено несколько выходов из положения. Первый, пожалуй, позволил бы решить задачу раз и навсегда, но о нем и подумать страшно; второй, если учесть историю американской юриспруденции, попросту утопичен; третий в принципе возможен, но потребует колоссальных перемен в нашей культуре.

В 1998 году Роберт Чен, который тогда отвечал за безопасность прививок в Центрах по контролю и профилактике заболеваний, составил график под названием “Естественная история программы иммунизации”. Чен наглядно показал, что бывает, когда вакцины применяются в течение долгого времени, и разбил реакцию общества на несколько этапов.

На первом этапе все боятся инфекций. В сороковые годы прошлого века родители горячо приветствовали вакцины против дифтерии и коклюша, поскольку маленькие дети умирали от этих болезней сплошь и рядом, и вакцину против столбняка, поскольку от него умирали очень многие, особенно во время Первой и Второй мировых войн. В пятидесятые годы все бросились прививать детей от полиомиелита, так как знали, на что способна эта болезнь, – у всех были знакомые, парализованные или погибшие от этого вируса. В шестидесятые родители охотно прививали детей от кори, свинки и краснухи, потому что видели, к каким ужасным последствиям они приводят, – знали, что от кори бывают пневмония и энцефалит, от свинки можно оглохнуть, а если беременные болеют краснухой, у них рождаются дети с серьезными врожденными дефектами. На этом участке графика Чена уровень иммунизации растет.

На следующем этапе вакцины резко снижают заболеваемость, и появляется новая метка: “боязнь прививок”. Вакцины становятся жертвами собственного успеха. Теперь на первый план выходят побочные эффекты от прививок – и действительные, и мнимые. Уровень иммунизации выходит на плато.

На следующем этапе, так как боязнь вакцин продолжает расти, уровень иммунизации падает. Именно на этом этапе и находится современная Америка. Показывая график коллегам из Центров по контролю и профилактике заболеваний, Чен подкрепил свои соображения статистикой. Как большинство серьезных ученых, Чен оставался бесстрастным – казалось, дети для него лишь числа на графике. Но сами эти числа были полны эмоций. (“Статистики – люди с сухими глазами”, – говорил бывший главный врач государственной службы здравоохранения США Джулиус Ричмонд.)

Последний и самый тревожный участок на графике Чена предлагает решение проблемы: его обеспечат непривитые дети. На этом этапе смертность от заболеваний, которые можно предотвратить прививками, возрастет так сильно, что родители снова кинутся за утешением к вакцинам. Уровень иммунизации вырастет. В лучшем мире мы никогда не добрались бы до этой части графика Чена. Мы усвоили бы уроки истории, сделали бы надлежащие выводы из того, сколько смертей от натуральной оспы повлекло за собой распространение антипрививочного движения в Англии в конце XIX века, сколько детей умерло от коклюша в Англии и Японии в середине семидесятых годов прошлого века из-за необоснованных опасений, что прививка от коклюша вызывает поражения мозга, сколько погибло от кори в Англии и Ирландии в конце девяностых из-за ошибочных представлений, будто вакцина против кори, краснухи и паротита вызывает аутизм, сколько детей умерло от бактериального менингита в Миннесоте и Пенсильвании в 2009 году из-за страха, что младенцам делают слишком много прививок.

Хотя ожившие страхи смертельных инфекций, вызванные их возвращением, несомненно, повысят уровень иммунизации, цена будет слишком высока.

Но есть и другой выход из положения: проблему непривитых детей можно было бы решить, законодательно запретив отказ от прививок по религиозным и идейным соображениям.

Конечно, исключить религиозные соображения никогда не удастся. Ведь родители десятилетиями позволяли своим детям умирать во имя религии – и никто их за это не наказывал. Причем этим детям было отказано в медицинской помощи, которая наверняка спасла бы им жизнь, а не в прививках, которые могли бы спасти им жизнь. Рассмотрим несколько примеров.

На рубеже XIX–XX веков многие дети приверженцев христианской науки умирали от дифтерии, хотя дифтерийный антитоксин был широко доступен. Целители из числа последователей этой религии были тверды: как заявил один из них, “мы придерживаемся Закона Божия, а не правил гигиены”. Нескольких родителей обвинили в непредумышленном убийстве, но безуспешно.

В 1937 году страховой агент Эдвард Уитни, вдовец, оставил свою десятилетнюю дочь Обри на попечении тети, жившей в Чикаго. У Обри был диабет. Тетя, сторонница христианской науки, показала Обри своему врачу Уильяму Руберту, который тут же запретил давать ребенку инсулин. Обри Уитни впала в диабетическую кому и умерла 10 декабря 1937 года; Руберта сочли непричастным к ее смерти. Двадцать два года спустя Эдвард Уитни вошел в кабинет Руберта, вытащил пистолет 32 калибра и застрелил его в упор.

В 1951 году Кора Сазерленд, пятидесятилетняя сторонница христианской науки, преподававшая стенографию в Средней школе Ван-Найс в Лос-Анджелесе, убедила врачей, что ее можно освободить от периодического флюорографического обследования, которое администрация школы требовала проходить для диагностики туберкулеза. Через три года, в марте 1954 года, Кора Сазерленд умерла от туберкулеза – но перед этим в контакте с ней успели побывать тысячи школьников. Органы здравоохранения подали в попечительский совет по образованию прошение о запрете отказов от обследования по религиозным соображениям, но безуспешно.

В 1955 году семилетний Дэвид Корнелиус заболел; его родители Эдвард и Энн Корнелиус обратились к врачу, который диагностировал у ребенка диабет и прописал инсулин. В дальнейшем другой врач – сторонник христианской науки – отменил инсулин, и Дэвид впал в диабетическую кому и умер. Окружной прокурор обвинил Эдварда и Энн Корнелиус в непреднамеренном убийстве, однако снял обвинение, когда один высокопоставленный священник убедил его, что супруги Корнелиус “искренне верили, что спасут сына силой молитвы”.

В 1967 году Лиза Шеридан, пятилетняя дочь Дороти Шеридан, заболела стрептококковым фарингитом. На протяжении трех недель ей становилось все труднее дышать. Дороти, сторонница христианской науки, горячо молилась за ее спасение, но безрезультатно: 18 марта 1967 года Лиза Шеридан умерла от пневмонии. При вскрытии в ее грудной клетке обнаружили литр гноя, сдавившего ей легкое, – и этот гной легко удалили бы, если бы Дороти обратилась за медицинской помощью. Дороти Шеридан была обвинена в непредумышленном убийстве и приговорена к пяти годам тюремного заключения. Церковь, испуганная приговором, возмутилась: “Нельзя поддаваться гипнотическим заявлениям медицины и вызывать врача – он вынудит нас молиться ложному богу”. В дальнейшем влиятельные лица из числа приверженцев христианской науки успешно убедили министерство здравоохранения и социального обеспечения избавить “целителей веры” от судебного преследования. В 1974 году, когда государство законодательно закрепило подобные исключения, оно уже было принято в 11 штатах, а десять лет спустя с ним согласились уже все 50 штатов и Федеральный округ Колумбия.

В 1977 году у Мэтью Суона, второго ребенка Дугласа и Риты Суон, поднялась температура. Супруги Суон обратились к целительнице – стороннице христианской науке Жанне Лайтнер. Лайтнер согласилась вылечить Мэтью и, сев у его кроватки, сказала: “Мэтью, Бог – твоя жизнь. Бог не создавал болезней, и болезнь у тебя ненастоящая”. Мэтью по-прежнему кричал от боли. Седьмого июля Мэтью умер; причиной смерти стал бактериальный менингит. В отличие от других родителей – приверженцев христианской науки Рита Суон поняла, что смерть сына – это призыв очнуться. Она создала организацию “Забота о здоровье детей – это правовая обязанность” (Children’s Health Care Is a Legal Duty, CHILD), цель которой – изменить законы об отказе от медицинской помощи по религиозным соображениям.

Однако случаи преступной халатности не прекратились.

Девятого марта 1984 года от бактериального менингита умерла Шанти Уокер. Ее мать Лори, сторонница христианской науки, держала ее дома семнадцать дней. На момент смерти Шанти, которой было пять лет, весила всего около 13 килограммов. В 1990 году Лори Уокер обвинили в непреднамеренном убийстве, однако обвинение сняли благодаря помощи адвоката Уоррена Кристофера, который впоследствии стал госсекретарем Билла Клинтона.

Восьмого апреля 1986 года Робин Твитчелл, двухлетний сын Дэвида и Джинджер Твитчелл, умер от кишечной непроходимости. Дэвид и Джинджер были выпускниками колледжа христианской науки в Миссури. Когда у Робина наступило прободение кишечника, его рвало калом и кусками кишок. Он умер на руках у отца. На суде доктор Бертон Харрис, главный врач в Бостонской детской плавучей больнице, выступил с заявлением: “Просто немыслимо, что родители ребенка, которого рвет калом, не обратились за медицинской помощью”. Твитчеллов сочли виновными, но приговор был отменен в результате апелляции.

Пятого июня 1988 года двенадцатилетняя Эшли Кинг умерла от рака кости. Эшли, единственная дочь Джона и Кэтрин Кинг, лежала дома несколько месяцев без медицинской помощи. На момент смерти опухоль достигла размеров арбуза, гемоглобин у девочки упал до уровня, несовместимого с жизнью, она была вся в пролежнях. Джон и Кэтрин Кинг не стали опротестовывать обвинение в создании угрозы безопасности по небрежности – а это административное правонарушение. Супругов приговорили к трем годам условно.

Девятого мая 1989 года одиннадцатилетний Иэн Маккаун, сын Кэтлин Маккаун, впал в диабетическую кому и умер. Врачи установили, что, если бы мальчику ввели инсулин даже за два часа до смерти, это спасло бы ему жизнь. Полицейский, которого вызвали в дом, сказал, что ребенок был так истощен, что “не был похож на человека”. Кэтлин Маккаун избежала уголовного преследования по закону штата Миннесота об отказе от медицинской помощи по религиозным соображениям.

Несмотря на множество смертей от рук “целителей веры”, никто не посягал на право на отказ от медицинской помощи по религиозным соображениям, отчего обвинители либо получали отказ в возбуждении уголовного дела, либо проигрывали в суде. Лишь три штата – Массачусетс, Гавайи и Мэриленд – отменили право на отказ от медицинской помощи по религиозным соображениям, а остальные по-прежнему обеспечивают прикрытие родителям, которые во имя Бога пренебрегают лечением детей.

Так что нечего и мечтать, что суды США отменят право на отказ от прививок по религиозным соображениям, если не отменено право на отказ от медицинской помощи, которая могла бы спасти детям жизнь.

Трудно будет отменить и право на отказ по идейным соображениям, к которому апеллируют все чаще и чаще.

В девяностые годы ХХ века отказываться от медицинской помощи по идейным соображениям можно было лишь в отдельных штатах, но сегодня это позволяет законодательство 21 из них. Алан Хинман, один из руководителей Центров по контролю и профилактике заболеваний, тот самый, который рассказывал о шквале звонков на телевидение по поводу фильма “Прививочная рулетка” и в семидесятые годы был горячим сторонником обязательных прививок при приеме в школу, не слишком надеется на то, что удастся запретить отказ по идейным соображениям. “Едва ли кому-нибудь удастся выиграть битву в законодательном собрании и добиться, чтобы от прививок не освобождали по идейным и личным соображениям, – сказал он. – Если судить по тенденциям в обществе в последние несколько лет, такое даже представить себе трудно. На самом деле мы движемся в противоположном направлении”. Уолтер Оренстайн полагает, что нужно добиться хотя бы того, чтобы освобождение от прививок по идейным соображениям было очень трудно получить. “Я уверен, что решение не делать прививки равновесно решению прививаться, – сказал он. – И должна быть процедура: пусть люди получают, читают, усваивают информацию и подписывают бумагу, что они вполне осознают, какому риску подвергают ребенка. Сейчас в некоторых местах в сто раз проще отказаться от прививки, чем сделать ее ребенку!” Впрочем, Оренстайн считает, что такое предложение подействует разве что на тех, кого он называет “отказниками удобства ради”. “На настоящих убежденных противников прививок это никак не повлияет”, – говорит он.

Но есть и еще одно решение, которое позволило бы врачебному сообществу принять прямые меры в связи с падением уровня иммунизации.

В последнее время руководство многих больниц настоятельно рекомендует всем сотрудникам ежегодно прививаться от гриппа. Что касается гриппа, есть несколько бесспорных фактов: среди посетителей и поступающих в приемный покой бывают больные гриппом; сами сотрудники могут распространять грипп от больного к больному; пациенты, заразившиеся гриппом в больнице, зачастую болеют очень тяжело или даже с летальным исходом; заболеваемость гриппом в больнице с высоким уровнем иммунизации среди сотрудников ниже. Несмотря на все это, прививаемость от гриппа среди работников здравоохранения была прискорбно низкой – где-то около 40 %. Поэтому ради безопасности пациентов больничная администрация перешла к решительным действиям.

В 2009 году восемь американских больниц сделали прививку от гриппа строго обязательной для сотрудников. Одни предпочли более мягкий подход: если кто-то из работников отказывался от прививки, администрация требовала, чтобы он весь день носил хирургическую маску. Некоторые повели себя гораздо суровее. Например, в Детской больнице Филадельфии сотрудники, отказавшиеся прививаться от гриппа, отправлялись на две недели в отпуск за свой счет, чтобы у них было время хорошенько подумать. Если они упорствовали и не прививались, их увольняли. В результате прививаемость среди сотрудников больницы возросла с 35 % в 2000 году до 99,9 % в 2010 году. Руководство больницы понимало, что отвечает за уязвимую группу людей, поэтому твердо стояло на своем ради защиты больных.

Кроме того, врачи пошли на меры, которые несколько десятилетий назад показались бы немыслимыми: они отказываются принимать родителей, которые не прививают детей.

Для врача такая ситуация – палка о двух концах. С одной стороны, раз он отказывается лечить непривитых детей, то дает понять, что речь идет об очень серьезном вопросе. Значит, прививки – это так важно, что нельзя просить врача их отменить. Опасность такого подхода в том, что если врач отказывается принимать непривитых детей, то теряет все шансы убедить родителей в ценности прививок; мало того, эти дети, скорее всего, так и не будут привиты и окажутся беззащитными перед инфекциями. С другой стороны, если врачи продолжают принимать непривитых детей, то негласно дают понять, что это в принципе допустимо. Но ведь если родители предпочитают не прививать своего ребенка, то принимают решение не только за него, но и за других детей, в том числе – тех, кто ждет в приемной у кабинета доктора. Превосходный пример того, как решение родителей, принимаемое за собственных детей, влияет на других, – вспышки кори в 2009 году. У непривитых детей поднималась температура и появлялась сыпь, родители приводили их к своим педиатрам, а там инфекция распространялась на других детей, в том числе на совсем маленьких, которым еще не успели сделать прививку. Эпицентрами распространения кори стали кабинеты врачей. Естественно, врачи задаются вопросом: “Кто, если не мы, защитит детей в наших приемных?”

Педиатр из города Лайонвилла, штат Пенсильвания, Брэд Дайер написал листовку о политике вакцинирования, которую развесил по всему своему кабинету. “Мы называем это манифестом”, – поясняет он. Документ называется “Как важно прививать детей”, и в нем, в частности, говорится:

Если же, невзирая на все наши усилия, вы категорически откажетесь прививать ребенка, мы попросим вас найти себе другого лечащего врача, разделяющего ваши воззрения. Мы не располагаем списком подобных врачей и, разумеется, не стали бы их рекомендовать.

После публикации этого манифеста от услуг Дайера отказались лишь единицы родителей. “Родители говорили мне: ‘Спасибо, что вы это сказали. Нам стало гораздо легче’”, – рассказывает он.

К сожалению, ничего не изменится, если подталкивать к прививкам будут только врачи, пропагандисты вакцинации, органы здравоохранения и администрация больниц. В глазах некоторых родителей все они небеспристрастны, да и антипрививочные организации постоянно напоминают, что им нельзя доверять.

Когда родители принимают решение прививать детей, для этого необходимо одно – доверие. Решение не прививать ребенка – это решение не доверять всем тем, кто разрабатывает, исследует, производит, лицензирует, рекомендует, пропагандирует и вводит вакцины, то есть правительству, фармацевтическим компаниям и врачам. Чтобы вернуть веру в то, что вакцины безопаснее, чем болезни, которые они предотвращают, нужно поверить тем, кто отвечает за них. А это совсем не просто.

Особенно легкой мишенью стали Центры по контролю и профилактике заболеваний. Стоит произнести слово “правительство”, как все тут же представляют себе лабиринты красной ленты “вход воспрещен” и бюрократов-карьеристов, которых не волнует ничего, кроме собственной пенсии. Но если пообщаться с теми сотрудниками Центров, которые отвечают за прививки, это мнение тут же изменится. Среди этих замечательных людей – Уолтер Оренстайн, педиатр и бывший руководитель Национальной программы иммунизации, который в начале карьеры успел поработать над искоренением оспы: он лечил последних больных натуральной оспой в Индии. Анна Шухат, врач-терапевт и директор Национального центра иммунизации и респираторных заболеваний, чье сострадание к тем, кто заразился новым вирусом H1N1, и к тем, кто погиб от этой болезни, очевидно из всех пресс-релизов Центров. Ларри Пикеринг, педиатр-инфекционист, исполнительный секретарь Консультационного комитета по практике иммунизации, который в начале своей карьеры изучал, как бороться с инфекциями в детских садах. Нэнси Мессонье, отчаянная защитница детей, страдающих менингококковыми инфекциями.

Джон Саламоне, отец-активист, тесно сотрудничавший с руководством Центров по контролю и профилактике заболеваний во время своей кампании за изменение политики прививок от полиомиелита, был просто потрясен увиденным: “Это были профессионалы невероятно высокого класса, все без исключения относились к делу очень внимательно, все стремились сделать как лучше”. Рано или поздно мы должны признать, что сотрудники Центров не против нас – это мы и есть. Те, кто работает с вакцинами, все эти врачи и ученые – тоже мамы и папы, тети и дяди, бабушки и дедушки. “Все мы люди, – говорит Уолтер Оренстайн. – У нас есть дети. И мы делаем своим детям те же самые прививки, какие рекомендуем всем остальным”.

Еще одна легкая мишень для нападок антипрививочных организаций – это известные пропагандисты прививок. В их числе, например, Дебора Векслер, которая выступает в различных телепрограммах у звездных ведущих и борется за бесплатную вакцинацию беженцев из Юго-Восточной Азии – и все это через свою организацию, которую она основала в городе Сент-Пол в штате Миннесота. Или Дэвид Тэйлоу, бывший президент Американской педиатрической академии, который более четырех десятилетий проработал педиатром в своем округе в Северной Каролине. Или Эми Пизани, учившаяся в Галлодетском университете для глухих, а потом ставшая управляющей в организации “Каждый ребенок до двух лет”, которая находит средства на прививки детям из малообеспеченных семей.

Как бы ни старались эти поборники интересов детей, журналисты, имеющие непосредственные связи с антипрививочным движением, постоянно пытаются их оклеветать. Например, 25 июля 2008 года Шерил Аткиссон выпустила репортаж в вечерних новостях с Кейти Курик на канале CBS (кроме того, Аткиссон ведет антипрививочный блог). Аткиссон обнаружила, что, по ее мнению, на самом деле движет людьми вроде Эми Пизани: оказывается, дело в деньгах. “‘Каждый ребенок до двух лет’ – организация, пропагандирующая раннюю вакцинацию для всех детей, – признает, что в числе прочего берет деньги у прививочной индустрии, только не сообщает нам сколько, – рассказывает Аткиссон. – Ее представитель [Эми Пизани] говорит: ‘Никаких конфликтов интересов здесь нет, и разоблачать нечего’. Только угадайте, кто у них значится казначеем? Один чиновник из компании Wyeth и платный консультант крупных фармацевтических клиентов”. Даже и не скажешь, что это тонкий намек. По мнению Аткиссон, “Каждый ребенок до двух лет” – мошенническая организация, попросту отстаивающая интересы фармацевтических гигантов.

Однако в репортаже Аткиссон о “преступных связях” недостает самого важного: кому это выгодно? Где доказательства, что “Каждый ребенок до двух лет” – организация, основанная супругами бывшего американского президента и бывшего сенатора (Розалин Картер и Бетти Бамперс), с крошечными окладами, скудным бюджетом и малюсенькой конторой в Вашингтоне – пропагандирует прививки ради чего бы то ни было, кроме твердого убеждения, что они спасают жизнь? Где доказательства, что деньги, которые эта организация получает от фармацевтических фирм, идут на что бы то ни было, кроме помощи неимущим детям? Репортаж Аткиссон – журналистика самой низкой пробы, в которой принято поливать грязью огульно, за компанию. Фармацевтические компании постоянно предоставляют организациям вроде “Каждый ребенок до двух лет” образовательные субсидии без ограничений. Ключевые слова здесь “без ограничений”: выделив деньги, компания не имеет никакого права решать, на что они будут потрачены.

Однако Аткиссон пытается изобличить не только организацию “Каждый ребенок до двух лет”. Нападает она и на Американскую педиатрическую академию. “Прививочная индустрия платит Американской педиатрической академии миллионы на конференции, гранты, курсы повышения квалификации, оплачивает даже строительство административного здания, – говорит она. – Суммы держатся в секрете, однако в опубликованных документах кое-что проскакивает: 342 000 долларов дала Академии компания Wyeth, изготовитель вакцины против пневмококковой инфекции по программе общественных субсидий, 433 000 долларов подарила Академии компания Merck – в том же году, когда Академия одобрила ее вакцину против вируса папилломы человека. Третий крупный спонсор – Sanofi Aventis, изготовитель 17 вакцин и нового комбинированного препарата ‘пять в одном’, который был включен в календарь прививок месяц назад”.

Итак, Аткиссон намекает, что фармацевтические компании дают АПА взятки за поддержку вакцин. Однако рекомендации АПА основаны на тщательном рассмотрении всех данных о безопасности и эффективности. Выходит, Аткиссон хочет сказать, что АПА не рекомендовала бы вакцины, если бы фармацевтические компании ее, как говорится, не подмазали? Это нелепое обвинение. Неужели не может быть, что АПА всего-навсего пропагандирует вакцины по той же причине, по какой их лицензирует Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов и рекомендуют Центры по контролю и профилактике заболеваний, – потому что прививки спасают жизни? Есть ли какие-нибудь доказательства, что члены АПА или организации “Каждый ребенок до двух лет”, рассмотрев данные о безопасности и эффективности вакцин, обнаружили, что вакцины не соответствуют всем критериям и не помогают детям? А если и обнаружили, то закрыли на это глаза? Разве можно представить себе, чтобы представители любой организации, призванной способствовать здоровью и благополучию детей – а эти цели полностью совпадают с целями пропаганды прививок, – подумали: “Конечно, данные о безопасности прививок какие-то не очень убедительные, но мы их, пожалуй, проигнорируем, потому что получаем образовательные субсидии без ограничений”? Между тем подозрения Аткиссон именно таковы: она предполагает, что отношения этих организаций с производителями прививок наносят вред нашим детям. Но если она собирается предъявить подобное обвинение, ей понадобятся более солидные доказательства, чем факт существования этих отношений.

Аткиссон не одинока. Фармацевтические компании часто становятся мишенью циничных нападок и недоверия. Более того – нет, пожалуй, другой отрасли промышленности, на которую обрушивается столько клеветы. В некотором смысле это понятно и естественно. Чтобы продать свою продукцию, фармацевтические компании не раз и не два поступали агрессивно, неэтично и даже противозаконно. Наверное, самые красноречивые примеры того, как далеко готовы зайти фармацевтические компании ради продажи своей продукции, – это сговор фирмы Pfizer с правительством на сумму 2,3 миллиарда долларов по поводу болеутоляющего под названием “Бекстра” и виагры, общеизвестного средства для повышения потенции. Все это позволяет легко усомниться в репутации тех, кто ратует за прививки. Лора Литтл, Барбара Ло Фишер, Дженни Маккарти, Дж. Б. Хэндли, Джим Керри, Билл Мар и прочие активисты антипрививочного движения постоянно пытались разоблачить преступный сговор между производителями вакцин и теми, кто их пропагандирует. Идея понятна: у сторонников прививок не должно быть в принципе никаких связей с производителями вакцин. На это ведется пресса, на это ведутся комитеты конгресса – и родители. А в результате эта идея лишает возможности участвовать в обсуждении множество специалистов, зато отдает трибуну в полное распоряжение людям вроде Роберта Сирса, у которого нет никаких публикаций по науке о вакцинах и их безопасности.

Однако с образом коварного производителя вакцин есть одна сложность. История не знает примеров, когда фармацевтическая компания участвовала бы в незаконной продаже вакцин. Ни одного. И не потому, что правительство недостаточно бдительно. Оно бдит. Более того, компании, производящие вакцины, зачастую попадаются на непорядочном продвижении лекарств. Почему это так – неясно. Может быть, дело в том, что лекарства приносят гораздо больше прибыли, чем вакцины. А может быть, сотрудники компании, которые непосредственно занимаются производством и продажей вакцин, чаще своих коллег, занимающихся лекарствами, обладают опытом работы в здравоохранении и поэтому считают, что вакцины – дело государственное, а не коммерческое.

В любом случае, если мы собираемся исключить из дискуссии всех, кто так или иначе контактировал с производителями вакцин, нужно по крайней мере оправдать затраты. Все это было бы убедительно, если хотя бы раз за двухсотлетнюю историю производства вакцин всплыли данные о том, что контакт с производителем вакцин привел к появлению неточной или ошибочной информации. Шерил Аткиссон в своей филиппике против организации “Каждый ребенок до двух лет” и АПА так и не показала, как преступный сговор с производителями вакцин, на который она намекает, приводит к чему-то плохому: от их сотрудничества врачи стали только квалифицированнее, а дети здоровее.

В основе обвинений Аткиссон лежит мысль, что правительство, фармацевтические компании и врачи – участники одного заговора. Во время службы в Центрах по контролю и профилактике заболеваний мишенью подобных атак стал и Уолтер Оренстайн. “Теории заговоров – одна из самых неприятных черт антипрививочного движения, – рассказывал Оренстайн. – Ученые часто спорят друг с другом. Мы говорим: ‘У вас некачественные исследования, вы неверно истолковали данные, вы не учли те или иные работы’. Но если ты вдруг говоришь что-то, с чем кто-то не согласен, во время научных дебатов, тебя никогда не обвиняют во лжи. Думаю, меня особенно задевает, что нас автоматически объявляют лжецами, стоит нам произнести нечто противоречащее предвзятому мнению [антипрививочных организаций]”.

Теории заговора – это фундамент антипрививочного движения, которое утверждает, что фармацевтическая промышленность злоупотребляет своим влиянием и вынуждает 80 000 практикующих педиатров и семейных врачей лгать о безопасности вакцин. “В нынешнем сезоне у тех, кому неведома сладость просвещения, в большой моде теории заговора, касающиеся здравоохранения, – писал Дэвид Аронович, автор статьи “Истории вуду: роль теории заговора в современной истории” в газете The Wall Street Journal. – Веб-сайты, ток-шоу на второстепенных кабельных каналах, радиопередачи в прямом эфире, принимающие звонки слушателей, пестрят историями о том, как фармацевтические гиганты и злодеи в правительстве намеренно распространяют заразу и страшные россказни, лишь бы продать нам дорогие лекарства, соблазнить опасными прививками или просто создать атмосферу паники, в которой неведомые ‘они’ смогут захватить власть. Мы живем в эпоху заговоров, точнее, мы думаем о них значительно больше прежнего. Гораздо проще представить себе кого-то, кто всем управляет, чем понять, что мир чаще становится жертвой роковых случайностей, безумия и совпадений. Потому-то в кино полным-полно гениальных архизлодеев и почти не бывает случайностей”.

Едва ли не лучший пример досужих теорий заговора – случай, который произошел после того, как судебные распорядители Программы компенсаций пострадавшим от прививок постановили, что тиомерсал в составе вакцин не вызывает аутизм. Ребекка Эстепп, мать ребенка с аутизмом, заявила: “Я огорчена, но не удивлена. Суд по делам о вакцинах – система, где государственные адвокаты защищают государственную программу на основании финансируемых государством научных исследований, а вердикт выносят государственные судьи. По-моему, у этих детей не было особых шансов”. По мысли Эстепп, правительство составило заговор с целью лишить ее ребенка выплат по Программе компенсаций пострадавшим от прививок, однако фактами это не подтверждается. Во-первых, большинство исследований, которые не смогли установить связи между тиомерсалом и аутизмом, спонсированы не государством, а научным сообществом. Во-вторых, “государственные судьи”, которые не удовлетворили иск Ребекки Эстепп, утверждавшей, что прививки вызвали аутизм, с 1989 года выплатили почти два миллиарда долларов по другим искам, в основном – в случаях, где данных было недостаточно. Данных же по тиомерсалу накопилось в изобилии. Но самое удивительное – даже не содержание претензий Ребекки Эстепп, а то, что почти никакие крупные СМИ, в том числе The New York Times, не стали публиковать никаких опровержений.

Теории заговора так популярны, потому что у производителей вакцин и правительства есть одна общая черта: они обезличены. Согласно любителям конспирологии, фармацевтические фирмы думают только об одном – как бы заработать денег, – а спасение жизней их не интересует. СМИ никогда не рассказывают – и общество никогда не слышит – историй о тех сотрудниках фармацевтических компаний, которые непосредственно занимаются исследованиями и разработкой вакцин.

Педиатр Пенни Хитон специализировалась по инфекционным болезням в Луисвиллском университете. Затем она поступила в Службу эпидемиологической разведки при Центрах по контролю и профилактике заболеваний и занималась исследованием болезней, вызывающих диарею, в Африке, где она проработала с 1997 по 1999 год. Там Пенни Хитон видела, как дети погибают от тяжелейшего обезвоживания, в основном вызванного ротавирусом. В 1999 году она решила, что нужно принять срочные меры, и возглавила программу разработки вакцины против ротавирусной инфекции в фирме Merck. Это была титаническая работа. К концу предлицензионных исследований, которые длились четыре года, охватили 11 стран и 70 000 детей и стоили 350 миллионов долларов, Хитон пригласила в свою фирму двести человек. Начала она с того, что показала карту мира:

– Вот так выглядит сейчас мир, – сказала она и указала на сотни черных точек, испещривших Азию, Африку и Латинскую Америку. – Каждая точка – тысяча смертей от ротавирусной инфекции в год.

Потом Хитон показала чистую карту – без черных точек.

Рис. 26. Доктора Пенни Хитон (в центре), Кэти Нойзель и Эйбрахам Виктор Обенг Ходжсон в Северной Гане во время полевых испытаний вакцины против ротавирусной инфекции. (Courtesy of Penny Heaton.)

– А теперь у нас в распоряжении появилась технология, позволяющая исключить смерть от этой болезни.

И заплакала.

Пенни Хитон стояла перед двумя сотнями зрителей, опустив голову, и ее плечи тряслись – она вспоминала тех африканских детей. Едва ли можно представить себе подобное зрелище, когда думаешь о фармацевтической компании. Никому такое и в голову не придет. Ведь сколько бы фирмы ни старались, чтобы о сотрудниках вроде Пенни Хитон чаще рассказывали широкой публике в СМИ, сколько бы усилий ни прилагали, чтобы стало понятно, что их индустрия думает о людях, убеждение, что вакцины производят исключительно ради наживы, останется незыблемым. А Пенни Хитон в дальнейшем обеспечила поставку вакцины фирмы Merck в несколько африканских стран.

Наша задача – преодолеть барьер дезинформации, основанной на недоверии, отбросить циничную подозрительность к тем, кто испытывает, лицензирует, рекомендует, производит и продвигает вакцины. Только тогда мы выйдем из нынешнего тупика – тупика, из-за которого столько детей обречены на бессмысленные страдания.