По ночам, когда очень тихо, мы слышим, как они скандируют, требуя нашей смерти. Мы можем видеть их или, по крайней мере, способны различить ореол света над берегом Бэрел-Ки, где они, должно быть, частенько собираются. Они глазеют на черную воду, которая плещется возле забора, и смотрят на угловатый белый фасад института Хэвен. Издалека это место, наверное, смахивает на длинную зеленую челюсть с мелкими острыми зубами.

Чудовища – так они нас называют. Демоны.

Иногда бессонными ночами мы думаем: а если они правы?

Лира проснулась с ощущением, будто кто-то сидит у нее на груди. Лишь потом Лира осознала, что ее донимает вязкая и удушающая жара, которая буквально придавила ее к кровати своей невидимой рукой.

Электричества не было.

Что-то случилось. Кричали люди. Хлопали двери. В коридорах гулко разносились шаги. В окно Лира увидела, как по двору мечутся лучи фонариков: они выхватывали из темноты серебристые капли дождя и озаряли безжизненно белую статую человека, тянущегося к земле словно в попытке что-то вырвать из почвы прямо с корнем. Остальные реплики тоже загомонили. В спальне зазвучали хриплые спросонья голоса. Ночью легче разговаривать – меньше шикающих медсестер.

– Что стряслось?

– Что такое?

– Тихо! – рявкнула Кассиопея. – Я слушаю.

Дверь из коридора распахнулась с такой силой, что врезалась в стену. Лиру ослепила вспышка света.

– Все здесь? – спросил вроде бы доктор Запах Кофе.

– Кажется, да! – пронзительно и испуганно ответила медсестра Даже-и-не-думай.

Ее лица не было видно из-за фонарика. Лира разглядела только длинный подол ночной рубашки и босые ноги.

– Пересчитайте!

– Мы тут, – заявила Кассиопея. Кто-то ахнул. Но Кассиопея никогда не боялась разговаривать. – Что происходит?

– Вероятно, кто-то из самцов, – произнес доктор Запах Кофе. Лира сообразила, что он обратился к медсестре Даже-и-не-думай, которую на самом деле звали Максин. – Кто проверяет самцов?

– Что происходит? – повторила Кассиопея.

Лира поймала себя на том, что трогает подоконник, подушку, переднюю спинку кровати с ее личным номером.

Она – номер Двадцать Четыре.

Это ее вещи. Ее мир.

И внезапно до реплик долетел ответ: пронзительные повторяющиеся вопли.

– Черный код! Черный код! Черный код!

В тот же самый миг заработал запасной генератор. Включилось электричество, а затем и охранная сигнализация. Взвыли сирены.

Все зажмурились от яркого света.

Но Лира каким-то чудом успела увидеть, что медсестра Даже-и-не-думай вскинула руку и попятилась.

– Оставайтесь на месте, – велел доктор Запах Кофе.

Лира не поняла, кому он отдал приказ – медсестре Даже-и-не-думай или репликам. Так или иначе, выбор невелик. Доктор Запах Кофе принялся возиться с кодовым замком и в конце концов выбрался в коридор. Медсестра Даже-и-не-думай стояла, прижавшись спиной к закрытой двери. Ее била крупная дрожь. Наверное, она решила, что в любое мгновение девушки могут кинуться на нее и растерзать. Ее фонарик, померкший в свете ламп, отбрасывал молочно-белый круг на керамические плитки пола.

– Неблагодарный, – буркнула она и тоже убралась восвояси.

Но девушки могли видеть ее через окна, выходящие в коридор: медсестра расхаживала взад и вперед, время от времени трогая нательный крестик.

– Что такое «черный код»? – спросила Роза, подтянув колени к груди.

Они уже подзабыли свои «звездные» имена, поскольку доктор О’Доннел – единственный сотрудник, которого Лира не награждала прозвищем, – давно покинула Хэвен. Зато теперь реплики выбирали себе другие имена среди известных им словечек – те, что показались им красивыми или интересными. Так появились Роза, Пальмолив и Приват, Сиреневый Родник, Прилив и даже Вилка.

Как обычно, ответ знала Кассиопея – самая старшая из них, если не считать Лиру.

– Черный код означает прорыв системы безопасности, – объяснила она. – Думаю, кто-то сбежал.