Глава 8
Спускались долго, а когда наконец-то внизу показался расчерченный крупными квадратами идеально ровный пол, Михаил с содроганием понял, что это не исполинская пещера, а идеально вырубленный зал, огромный, ничем не заполненный, словно Сатан здесь проводил собрания всех демонов ада.
Свет прямо из стен, приглушенный, таинственный, слегка синеватый, Михаилу показался мертвецким. Азазель даже не замедлил шага, пошел по диагонали, подчеркнуто уверенный и даже хвастающий умением ориентироваться, хотя похоже больше на то, что бывал здесь раньше.
Через сводчатую арку вошли в длинный высокий зал, настолько высокий, что свод должен бы возвышаться над поверхностью земли, если только демоны не вздумали опасно играть с пространством, что чревато, хотя Ашмодей стал царем демонов благодаря своей власти над всеми четырьмя стихиями земли.
Стены не выглаженные, а словно состоящие из сомкнутых толстых колонн, упирающихся в потолок, зато пол идеально ровный, будто вытесан из одной плиты. Возможно, в самом деле вытесан, а этот зал вырублен в толще исполинской подземной горы из цельного камня.
– Ага, – сказал Азазель с мрачным удовлетворением. – Видите вон там, у дальней стены, изящный такой столик на белых ножках? Что на нем возлежит в такой томной позе?
– Я не вижу, – сказала Аграт жалобно.
– Я тоже, – буркнул Михаил.
– Это неважно, – произнес Азазель с аристократической небрежностью короля. – Главное, оно там лежит и манит. А когда пойдешь к нему, то либо пол провалится, либо из стен вылетят арбалетные стрелы и просадят насквозь в десяти местах… А то и что похуже.
– Что может быть хуже?
Азазель пожал плечами:
– Да много чего. Люди изобретательны. Плюнет огнем, что не гаснет на тебе, еще не самое худшее. На меня уже несколько раз плевали… Нет, не здесь, в других местах. Тоже интересных и романтичных. Люди вообще полны романтики и тяги к одухотворенности. В общем, не останавливаемся, идем дальше, словно мы дураки и ничего не видим.
Аграт сказала жалобно:
– Но я в самом деле ничего не вижу!
– Меня видишь? – спросил Азазель.
– Тебя-то вижу, – протянула она удрученно.
– Должна радоваться, – сообщил он. – Это же самое главное в жизни – увидеть Азазеля… Увидеть и умереть!
Она спросила растерянно:
– А умирать зачем?
– Потому что, – объяснил он свысока, – ничего лучше уже не увидишь! Я совершенство, еще не поняла?.. А ты все на Мишку смотришь, я все-е-е замечаю!..
Михаил прошел вслед за ним под стрельчатой аркой в следующий зал и сразу ощутил трепет во всем теле. Помещение с его пространством, удаленными стенами и высоким сводом слишком величественно и почти пугает возвышенной строгостью. Тот, кто строил, несомненно, обладал душой, если передал в вырубленной в камне пещере одухотворенность и вознесение духа, торжество высокого начала над низменными чувствами.
– Эй, самец черепахи, – окликнул далеко впереди Азазель, – не отставай! А то из-под кровати высунет лапу что-то ужасное и утащит в темноту.
Михаил догнал бегом, спрашивать, где он видит кровать, не стал, не стоит нарываться на очередную ехидность, пошел рядом злой и настороженный, держа пистолет наготове, а палец на спусковом крючке.
– Да, – пробормотал он, – впечатляет… Столько труда… А зачем?
Азазель посмотрел в его сторону с легким презрением.
– Те, кто ничего не делает лишнего, – сказал он, – остались животными или ангелами. Люди отличаются тем, что много творят нерационального, лишнего, что потом оказывается нелишним… а если в самом деле лишним, то все же это что-то им дает…
– Ничего не понял, – сказал Михаил. – А пояснее нельзя?
– Нельзя, – сообщил Азазель со вздохом. – Слишком сложные истины не для детского ума, а упростить не удается. Вон Аграт сопит в две дырочки и помалкивает… Какой ангел или человек в здравом уме станет надрывать жилы и строить египетские пирамиды, когда можно лежать на диване и попивать вино?.. Но пирамиды уже двадцать веков изумляют мир.
Михаил прервал:
– Заткнись или скажи, зачем эти настолько обширные подземные храмы?
– А для красоты?
– Чего-чего?
– Непростительно, – сказал Азазель с чувством. – Впрочем, откуда тебе знать о красоте?.. А вон посмотри на разинутый рот Аграт, туда не только ворона влетит, но и стая страусов вбежит с разгону…
Аграт обиделась и приотстала, а сам Михаил раздраженно дернулся, но поинтересовался сдержанно:
– Это же сколько земли нужно было поднять на поверхность! А в те времена только лопатами… даже сперва кирками, а потом корзинами!
– Ангелам не понять, – согласился Азазель. – Да я и сам не понимаю, если честно, я же умный, а все горе, как недавно услышал, от ума… Могу только сказать, что люди, несмотря на эти глупые выходки, продолжают умнеть и развиваться. Или… развиваются именно благодаря этим выходкам?
Подошвы почти беззвучно опускаются на совсем не стертые каменные ступеньки, вытесанные из массивных глыб камня и уложенные как будто вчера, Михаил сперва светил фонариком, затем под сводами вспыхнул и озарил все неяркий приглушенный свет.
Михаил оглянулся на Азазеля, тот усмехнулся и развел руками.
– Ладно, – буркнул Михаил, выключил фонарик и сунул в карман. – За такое применение магии убивать не буду. Но на суде ответишь.
Азазель внимательно осматривался на каждом шагу. Михаил бесстрашно прошел вперед, а как иначе, когда в арьергарде идут Бианакит и Аграт, от которых ничто не укроется, а за ним присматривают особенно внимательно, он же человек, самое слабое звено команды…
Даже не оглядываясь, он улавливал идущий от ее тела чувственный жар, и нужно держаться стойко, как выстаивал святой Антоний в пещере, одолеваемый искушениями.
В следующем зале сразу от входа увидели на стенах барельефы. Михаилу почудилось что-то знакомое, но рядом Азазель проворчал обиженно:
– А где мой аверс?
– Ашмодея тоже нет, – утешил Михаил. – А ведь он царь всех демонов!.. Наверное, недостаточно вредил людям?
– Вредил он достаточно, – заверил Азазель ревниво. – Правда, и помогал тоже очень даже заметно. Соломону не только построил великий Храм, но и устроил брак с царицей Савской… Может, поэтому?
– Но он уговорил Соломона, – напомнил Михаил, – выстроить идолы, чтобы люди поклонялись демонам?
Азазель сказал с неудовольствием:
– Соломон уже тогда предвидел приход толерантности и политкорректности! Быть нетерпимым к чужому мнению – нехорошо.
– Хорошо, – возразил Михаил.
– Почему?
– Потому что правильно, – отрезал Михаил. – Смотри под ноги.
Азазель ловко перепрыгнул неширокую трещину, но глубиной она, казалось, достигает самого ада.
– А вот статуи люблю, – сказал он с чувством, – я же близок к народу? Они понятнее как вид искусства. Ух ты, целый ряд!.. Это кто?
Он остановился, рассматривая первую из статуй, что высечена, как и остальные, тоже расположенные в длинный ряд, в граните, но раскрашена в оранжевый цвет.
Подошли Бианакит и Аграт, Бианакит сказал коротко:
– Кетэв Мирири.
Кетэв Мирири, он же демон полуденного зноя, может обжечь так, что откинешь копыта, потому жгуче-оранжевый, вторая статуя изображает Сартию, князя нечистых снов, этот выглядит гордым и величественным, хотя ранг его не слишком уж и высок. Когда кому-то из людей посылается вещий сон, подручные Сартии поспешно вмешиваются, превращая сон в кошмар или добавляя что-то неверное. Потому по-настоящему вещих снов не бывает, обязательно там есть ложь. Сон вообще-то шестидесятая часть смерти, потому утром человек считается нечистым, ему нужно обязательно омыться или хотя бы сполоснуть руки, так как нечистота сна в родстве с нечистотой мертвечины вообще.
Бианакит по взмаху руки Азазеля пошел впереди, в одной руке автомат, в другой мощный фонарик, хотя освещение в зале достаточное, однако, как еще раньше объяснил Азазель, магия не действует на электрический свет, потому Бианакит педантично прощупывал дальним лучом дорогу перед ними и по бокам.
Аграт шла некоторое время рядом с Бианакитом, потом остановилась, а он прошел дальше в одиночку, дождалась Азазеля и Михаила, глаза огромные, указала пальцем в темную нишу:
– Там… там…
Азазель направил туда луч своего фонарика, присвистнул то ли удивленно, то ли озабоченно, а рука Михаила дернулась к кобуре с пистолетом.
Из просторной ниши на них злобно и требовательно смотрит трехметровая статуя из красного гранита. Голова квадратная, массивные плечи приподняты, потому голова выглядит с силой вдавленной сверху так, что шея исчезла, массивный подбородок упирается в грудь.
Огромные жилистые руки крепко держат боевой молот и щит, вид недобрый и мрачный.
Аграт прошептала:
– Адмирон…
Азазель буркнул:
– Точно? По мне, больше смахивает на Бехамирона. Молот и щит, он же без них никуда!
– Адмирон, – сказала Аграт уже с большей уверенностью. – У Бехамирона кожа, как у бегемота, черно-серая, Адмирон же весь красный!
– Ну тогда Адмирон, – ответил Азазель равнодушно, посветил фонариком дальше, сказал с иронией: – Там еще целый ряд…
Аграт заспешила туда, выказывая полезность, вскрикнула:
– Аврирон, Нашмирон… а дальше Дагдагирон… его можно узнать только по мутно-серебристому цвету, а так слишком красив, словно это он сам себя высекал из камня или командовал каменотесами…
Михаил слушал их умничанье с раздражением, ему эти имена ничего не говорят. Азазель бросил на него беглый взгляд, сказал Аграт:
– Посмотри там дальше. Должны быть Нахаширон, Шахрирон…
Она сделала огромные глаза:
– А ты откуда знаешь?
Михаил тоже насторожился, Азазель ехидно улыбнулся:
– Где идут подряд четверо первых помощников Самаэля, то можно ожидать и остальных из его двенадцати верных и преданных соратников?
Аграт поспешно пробежала дальше, подсвечивая фонариком, там вскрикнула:
– Ты угадал!.. Дальше Африрон, Бехамирон… а это кто?.. Даже мне страшно!
– Тебя напугать нетрудно, – заметил Азазель, она мгновенно окрысилась, а он, не замечая понятной женской реакции, обронил: – Черный, как чернейший уголь… Шахрирон, как я и сказал. А вон тот, цвета запекшейся крови, это Цалель Демирон, как-то приходилось… гм…
Он умолк и с угрюмым видом прошел дальше. Михаил смотрел с отвращением, в какой-то мере одобрил только последнего из помощников всесильного Самаэля, Шелхавирона, где нет вообще камня, только с треском и яростным напором полыхает свирепое пламя, где появляется и пропадает настолько отвратительное лицо, что кажется даже красивым.
– Здесь одиннадцать, – сказал он, – а где двенадцатый?
Аграт с задумчивым видом принялась пересчитывать, сбивалась и загибала пальцы, женщины и куры больше трех в уме держать не могут, а сам Азазель окинул рассеянным взглядом ниши со статуями ближайших помощников Самаэля.
– Возможно, – предположил он, – двенадцатый под прикрытием?
Аграт приподняла брови, Михаил поинтересовался:
– Это… как?
– Работает под чужим именем, – объяснил Азазель. – Например, среди ангелов в Брие. Ломает систему врага изнутри… Потому его лицо стараются не засвечивать.
Михаил стиснул челюсти:
– Это подло!
– Это война, – напомнил Азазель мирно. – На войне подлости благородно и красиво именуются военными хитростями.
– Подлые люди не хотят признаваться в подлости?
– В войне участвуют не только подлые, – уточнил Азазель. – Когда война приходит в родной дом, даже пацифист хватается за оружие. Да и вообще… Военные должны выполнять приказ, не так ли?.. На что это ты засмотрелся с таким… заинтересованным видом?.. Ах, это же Санегирейя, ну еще бы…
Михаил сам ощутил, что с трудом отрывает взгляд от сочного даже в камне женского тела демоницы, созданного для чувственных утех, заставил себя идти дальше.
Аграт посмотрела на него сердито, фыркнула и пошла дальше, усиленно двигая вздернутыми ягодицами.
Бианакит уже в конце зала, у самого выхода, поглядывает, что там дальше, пару раз обернулся в понятном нетерпении, Аграт помахала ему рукой и красиво побежала к нему, все еще раскачивая задницу, словно чувствовала, что Михаил провожает ее взглядом.
В центре зала на невысоком, но широком постаменте фигура величественного демона в кресле, похожем на трон. Михаил решил было, что это Сатан или Люцифер, однако надпись на цоколе гласит, что это сам великий Теумиэль, высший демон, глава всей системы антисфирот, который из всех антисфирот был создан самым первым.
Имя свое получил за стремление во всем быть двойником Всевышнего, хотя злые языки называют его обезьяной Творца за попытки подражать и хоть в чем-то превзойти.
Азазель остановился перед одной из последних ниш на другой стене, менее парадной, где расположены статуи менее значимых, указал пальцем:
– Вот этот мерзавец предлагал поджечь небо, когда ангелы восстали.
Михаил сказал ненавидяще:
– Ксафан?.. Его не узнать в этом мерзком карлике.
– Да, – согласился Азазель, – когда ты его сбросил вниз, он был красавцем. А теперь в аду раздувает пламя. Как его согнуло время…
– Так ему и надо, сволочи!
