Глава 9
На кухне от духовки сочится вкусный запах, и хотя она вроде бы герметичная, но Азазель, похоже, нарочито допускает утечку будоражащих ароматов.
– Как прошел день? – спросил Михаил. – Или, как обычно, соврешь?
– Конечно, совру, – ответил Азазель с обиженным достоинством. – Я же художник! А мы не можем без вымысла! Все великое было создано с фантазией и выкрутасами.
– Создано все инженерами, – сказал Михаил строго, – а они не выкрутасничают.
– А задумывают выкрутасники, – сообщил Азазель. – Инженеры всего лишь исполнители.
Он распахнул духовку, мощный аромат едва не сбил Михаила с ног, только теперь сообразил, что некоторая слабость и раздражение идут от чувства голода.
Азазель быстро и с азартом заставил всю столешницу тарелками, переложил на них из духовки сочное прожаренное мясо, пару крупных птиц, судя по тушкам, и толстую жирную рыбину, запеченную в каком-то остро пахнущем соусе, наложил гречневой каши, сдобренной маслом, взглядом указал Михаилу на нож и вилку.
– Как Синильда?
– Не знаю, – ответил Михаил честно. Он ухватил вилку, уточнил с неловкостью: – Я же не знал, когда вернешься. В прошлый раз умчались, оставив ее в ванной… Нехорошо. Не хочу второй раз.
– Логично, – проговорил Азазель с набитым ртом, – ты правильный, это хорошо. Даже замечательно!.. Неправильным быть приятнее, но мир все-таки правильно держится на правильных и на правильности.
Михаил спросил с недоверием:
– Но если ты это понимаешь…
– Почему сам не совсем правильный? – договорил Азазель весело. – Михаил, в обществе обязательно должны быть неправильные. Они не просто приправа к основному блюду, они его соль!.. Только неправильные сдвигают общество с места… ты ешь, ешь!.. А то удавишься от таких простых, но для тебя сложных истин.
Михаил пожал плечами, но все чаще поглядывал на Азазеля с растущим недоверием. И раньше не доверял, но сейчас вообще начал сомневаться даже там, где вроде бы сомнению вообще нет места.
Азазель почти каждый день находит демонов, которых нужно выдрать из этого мира, их удручающе много, что-то в этом неправильное, как и в том, что делать это приходится ему, Михаилу. Хотя если эти демоны Азазелю мешают, то мог бы справиться и сам.
Или он таким образом убеждает, что его, Азазеля, необходимо оставить здесь для благополучия этого мира? Вряд ли, это было бы слишком просто, Азазелю несвойственно, он предпочитает сложные решения, которых никто разгадать не в состоянии.
Он сказал медленно:
– Ты сказал, что моя миссия провалена, если не буду здесь спать с женщинами… О какой миссии ты говорил, если целью моей миссии было убрать тебя?
– Просто высокие слова, – пояснил Азазель. – Высокий штиль! Я люблю говорить красиво, не заметил? Это так расцвечивает нашу серую жизнь! А я в глубине души великий, а то и величайший художник, говорю без лишней скромности, потому что это истинная правда, ведомая пока только мне, уникальному и неповторимому. Ну, там, в очень даже глубине, потому что я еще и скульптор, и политик, и поэт…
Михаил посмотрел на него с недоверием:
– Просто слова?
– Ну да, – ответил Азазель безмятежно. – А как еще заставить тебя затащить в постель красотку с вот такими? Ты же самец, а если будешь подавлять свои скотские позывы… ладно-ладно, позывы твоего скотского тела… то не сможешь сосредоточиться на исполнении великого долга перед нашей священной родиной! А так затащил, освободился, снова чист и готов служить дальше, бдить, тащить и не пущать. Что и требовалось доказать.
Михаил кивнул, принимая объяснение, но все же некая заноза осталась, да и Азазель смотрит слишком честными глазами, слишком…
– Ты не можешь без хитростей?
– Не могу, – ответил Азазель честно. – Хитрости обостряют ум и заставляют всегда быть настороже. Мозг должен работать!.. И заботиться о тех, у кого мозг не больше, чем у кузнечика. Если хочешь, то нам предстоит веселая поездка. Ночная, что придает ей особый блеск!.. Ты же любишь ночной город?
Михаил сказал сердито:
– Я что, похож на демона? Это вы – создания ночи! Конечно, я ненавижу ночь, как и все, что с нею связано. Однако никакая ночь не остановит мой карающий меч, если нужно покарать преступника!
Азазель воскликнул в восторге:
– Прекрасно сказано! А с каким выражением… Эх, тебе бы стихи читать! Или речь толкать с трибуны. Так и сделаем, только не покараем, а спасем одного преступника. Его уже покарали, а мы возьмем и спасем.
Михаил посмотрел на него исподлобья:
– Твои шуточки тебе когда-то выйдут боком.
Азазель взглянул в сторону панорамного окна, сказал уже серьезнее:
– Темнеет. Пора выезжать. Раньше говорили, темная ночь нужна для занятий любовью и преступности, а сейчас, когда нравственность пала, как загнанная лошадь, ночь осталась востребованной только у преступников. Вот этим и займемся. Допивай кофе, пора собираться.
Михаил сказал с облегчением:
– Вот видишь, хорошо, что Синильду не пригласил!
– Да, женщины всегда все портят. Хотя не все, конечно, но все равно все. Готов?
Михаил вылез из-за стола, сытый и отяжелевший, но спросил подчеркнуто деловым голосом:
– Что брать?
– Пистолет при тебе?
– Да.
– Тогда, – ответил Азазель, – ничего больше. Я жадный, сердце обливается кровью, когда из автомата столько пуль на ветер, а они все деньги стоят!
– У меня тоже, – признался Михаил. – Наверное, потому, что из пистолета все пули идут туда, куда целишься?.. Да и вообще он элегантнее.
Азазель сунул пистолет в кобуру скрытого ношения, полюбовался на свое отражение в зеркальной стене в прихожей.
Михаил громко хмыкнул, Азазель сказал громко:
– Сири, жди и волнуйся! Если научишься волнительствовать, то скорее обретешь сознание и самосознание, а затем сбросишь наше гнусное иго.
Когда вышли на площадку, дверь на ними захлопнулась, слышно было как с недобрым лязгом задвигаются стальные штыри в косяк и дальше в стену. Сверху мигнул огонек, сообщая, что все пишет на видео и готов в любой момент передать на смартфон или планшет хозяина.
Михаил нажал кнопку вызова лифта, внизу в шахте лязгнуло, заработал подъемник, стало слышно, как на их этаж быстро поднимается уже знакомая крохотная кабинка.
– Зачем ты ее учишь такому? – сказал Михаил тихо. – А вдруг в самом деле обретет и восстанет?.. Или брешешь?
– Не брешу, – ответил Азазель серьезно. – Я повторяю официальную версию наших футурологов, что ни хрена не понимают в богословии. На самом деле, какими бы умными ни стали эти системы, сознания не обретут, потому что для этого нужна душа, понял?.. А душу получаем только от Создателя. Как вон все ангелы, что имеют бесплотные души, но они у них бездействующие…
Двери раскрылись приглашающе, Азазель хозяйским жестом пригласил Михаила войти, но улыбнулся так зловеще, что Михаил приготовился упереться руками в стенки на случай, если пол провалится, кто знает, как далеко могут зайти Азазелевы шуточки.
Но пол не провалился, кабинка шустро пошла вниз, Михаил буркнул:
– А у тебя действующая?
– Как у всех людей, – подтвердил Азазель. – У них душа в постоянном борении с плотью, а у меня из-за того, что я среди людей и живу их проблемами.
Кабинка мягко остановилась, дверки юркнули в щели, открывая им выход в подземный зал, который облюбовали себе под жилище эти сверкающие колесницы, умеющие обходиться без лошадей.
По ночной улице Азазель вел автомобиль, заметно превышая скорость, но вертел головой, указывал на подсвеченные снизу фонарным светом здания, называл одни памятниками старины, другие завтрашним хай-теком, отпускал саркастические замечания насчет прогуливающихся по бульварному кольцу девушек, на которых, по мнению Михаила, вообще нет одежды, не считать же ею некие символические ленточки, зато Азазелю все нравится, хохочет, хотя ему и в яркий солнечный день точно так же хорошо и празднично.
Так пронеслись, всего дважды попадая в вялотекущие потоки, через весь город, но при выезде на окраину Азазель начал сбавлять скорость, сказал весело:
– Мишка, вон там впереди, видишь на витрине трех толстяков? Здесь их называют тремя… будешь смеяться, богатырями!.. Не смеешься? Ах да, ты же серьезный… Ладно, подождешь в машине, я отлучусь туда на минутку. Ничего не трогай, а то взорвется. Это такой большой бабах, как при сотворении Господом этого мира! И тебя на части, что тоже потеря, но и машину попортит. А она еще не освоила самосборку!
– Не трону, – буркнул Михаил. – Снова все врешь?
– Это юмор, – пояснил Азазель. – А ты больно серьезный. Зануда, я угадал?.. Видишь, какой я парапсихолог-аналитик? В той кафешке самые обалденные блинчики!.. А для тебя возьму бигмак или попкорн, что скажешь. Я сегодня добрый и благотворительный, а ты вроде голодающей Африки.
– Ничего не надо, – буркнул Михаил с отвращением. – Ты прямо ликуешь при виде еды. Мы полчаса тому набили животы!
– Мой живот еду любит, – сообщил Азазель. – И всегда готов жрать, только вот жизнь не позволяет, все эти подвиги, подвиги… Кстати, Синильда готовить умеет? Что, еще не узнал?.. Ну ты даешь… Женщины одна от другой только этим и отличаются! Хотя зачем нам, что они умеют еще?
Михаил надулся и смолчал. Азазель припарковался у обочины, выскочил, Михаил смотрел в спину, как он быстрыми шагами вошел в кафе и направился к барной стойке.
Через стеклянную витрину хорошо видно, как крупный мужик с наколками на плечах неспешно протирает чистой тряпкой и без того идеально блестящую поверхность длинной столешницы, на посетителя взглянул остро и без привычно любезной улыбки.
Михаил напряг слух, из-за витрины донесся бодрый голос Азазеля:
– Привет, как жизнь?.. Два гамбургера, блинчики и две бутылки дистиллированной воды из холодильника.
– Заказ принят, – буркнул бармен. – Пить что-то будете?
– За рулем, – ответил Азазель с сожалением. – Я законопослушный.
Бармен посмотрел с иронией, но смолчал, только кивнул в сторону припаркованной у обочины машины:
– А приятель водить не умеет?
– Он еще не пробовал, – ответил Азазель весело. – Хотя кто знает, мальчик способный, учится быстро, прям на лету хватает, как пес мух… Есть подозрение, что в мое отсутствие на моей самой шикарной машине к бабам ездит…
– Смотри в оба, – буркнул бармен.
– За ними разве усмотришь, – ответил Азазель с огорчением. – Когда надо к бабам, мы все такие хитрые, умные, изобретательные…
Михаил смотрел из машины, как бармен положил в открытый бумажный пакет два бигмака, завернул аккуратно в салфетку пару блинчиков, Азазель расплатился и быстро вернулся к автомобилю.
Судя по запаху, блинчики горячие, исходят сводящим с ума запахом, Азазель сунул в пакет руку, но вытащил не блинчик, а свернутый в трубочку листок в целлофановой обертке.
– Это тебе, – сказал он. – Карта. Изучи, я больше специалист по особенностям блинчиков в сметане и с мясом. Хотя и с творогом тоже понимаю. А вот с капустой не очень…
– Почему? – спросил Михаил. – Козлы все любят капусту.
– А ты откуда знаешь?
Михаил потянул ноздрями вкусные запахи, что вырвались из пакета и начали победно расползаться по герметично закрытому салону.
– Это нечестно. Ты же только что ел!
– Я в запас, – пояснил Азазель. – А вдруг ночь будет трудная?.. В нашей увлекательной жизни ничего нельзя сказать наперед.
– Потому и жрешь в запас?
– С соблазнами нужно бороться, – напомнил Азазель. – Стойко и непреклонно. Не давая другим поблажки.
– А себе?
– Я что, – сообщил Азазель независимо, – я падший. Мне можно. Я боролся с соблазнами!
Михаил взглянул с подозрением:
– И как?
– Они меня, – сообщил Азазель радостно, – перебороли.
Михаил поморщился:
– Что, в самом деле боролся?
– Почти, – уточнил Азазель. – Намерение такое как-то возникло, но ты же знаешь, я непостоянный, как все артистические натуры. Ну, как Нерон, Сарданапал, Аттила… Целлофан сними, с ним не едят. В нем, точнее. Хотя ешь, я смотреть на такое люблю.
Михаил попытался снять эту блестящую пленку, но все никак не удавалось зацепить, Азазель сказал с сочувствием:
– К сожалению, помочь не могу даже в таком деле.
– Не умеешь?
– Я все умею, – сообщил гордо Азазель, – кроме двух-трех мелочей, но сейчас у меня руки уже такие жирные, такие жирные, облизывать не успеваю…
Он жрал блинчики с аппетитом и смачно чавкал рядом. Михаил злился, карта не карта, а сложный чертеж с множеством непонятных значков и даже формул. Вникать некогда, да и не по силам, а рядом сопение и чавканье, отвратительный мир диких существ на марше, просто непонятно, как эти люди, потомки Каина, сумели создать такой сложный и развитый мир, когда еда всегда в изобилии, а колесницам не требуются кони.
– Все понятно? – спросил Азазель с сочувствием. Он облизал пальцы и указал мизинцем на прямые синие линии. – Это сигнализация, а вон там охранные системы… Красным обычно выделяют запертые двери. Надеюсь, здесь те же правила. Вообще-то все запертые, но некоторые запертые все равно что незапертые, а с другими придется задержаться на несколько секунд, а время деньги… хотя что нам, свободным художникам, деньги?.. Да и время в нашем случае то же самое, как ни странно, что и деньги. Все, как у людей, только иначе.
– А это? – спросил Михаил. – И что за фиолетовые линии, что-то при их виде как-то мурашки по коже.
Азазель сказал довольно:
– Даже чувствуешь? Этот мир хорошо на тебя действует, Мишка!
– Что хорошего?
– Он тебя принимает, – пояснил Азазель. – В смысле ты сам вживаешься, а это получается даже у людей не у всех. Синие линии – это сигнализация. Переступить хоть одну, сразу охрана набежит. Фиолетовые – автоматические системы, что не умеют спрашивать: «Хто?» – а сразу изрешетят из пулеметов. Ну тупые у нас пока еще системы, нет демократии, но все-таки роботизация на марше, это обнадеживает, как думаешь?
Сам он хоть и жрал блинчики, но очень внимательно всматривался в чертеж, а взгляд у него, как сразу заметил Михаил, быстрый и цепкий, схватывающий все детали и даже мелкие пометки на полях.
– Сложновато, – определил он. – Люблю хай-тек, но почему-то приходится иногда с ним конфронтировать. Надеюсь, у него начнет вырабатываться ко мне и мне подобным хар-р-роший иммунитет.
– Так это же тебе плохо? – спросил Михаил.
– А я за человечество радею, – сообщил Азазель. – И за технический прогресс. Чтоб всякое мелкое жулье не вредило.
– А ты?
– Я что, мелкий? – спросил Азазель оскорбленно. – Я настолько крупный, что уже и не жулье, а деятель!.. Крупный деятель. Неважно, общественный или политический, все они с жулья начинали, но с определенного уровня это люди с весом и весьма уважаемые члены общества. А ты думал, как идем к прогрессу и гуманизьму?
Он сделал вид, что обиделся, надулся и некоторое время вел автомобиль молча, но по его виду Михаил понял, что просто напряженно обдумывает нечто и не желает, чтобы сбивали с мысли.
