Преп. Кирилл Белозерский, в миру Косьма, принадлежал к обедневшей боярской семье и воспитывался в доме богатого родственника Вельяминова, дом которого посещал преп. Стефан Махрищеский, — друг и собеседник преп. Сергия. Под влиянием бесед и примера преп. Стефана юный Косьма избирает иноческий образ жизни. Вскоре постриженный преп. Стефаном с именем Кирилла, он поступает в Симонов монастырь, где настоятелем был его основатель архимандрит Феодор, племянник преп. Сергия. Новоначального инока отдали под руководство строгому подвижнику старцу Михаилу, будущему епископу Смоленскому, научившему его умной молитве и борьбе с духами злобы. Послушание он проходил в хлебной и на поварне и, глядя на пылающий огонь, помышлял о пламени адском, проливая при этом слезы покаяния; так он стяжал дар слез. Старец запрещал Кириллу поститься сверх сил и заставлял вкушать пищу за трапезой с братией ежедневно, а не через 2-3 дня, как желал Кирилл. Несмотря на это, ночные молитвы доводят его до полного изнурения.

«Утаить хотя добродетель», он пробует юродствовать, чем вызывает неудовольствие настоятеля, который его сажает на 6 месяцев на хлеб и воду. Кирилл радуется лишению пищи не по своей воле. Провидя в Кирилле великого будущего подвижника, Преп. Сергий, бывая у своего племянника в Симонове, прежде всего заходил в хлебную и часами беседовал с Кириллом «о пользе душевной». После возведения арх. Федора на ростовскую кафедру, Кирилл был избран на его место в настоятели, но вскоре ушел в затвор. При чтении акафиста ночью он услышал голос от иконы Богоматери: «Кирилл, выйди отсюда и иди на Белоозеро. Там Я уготовала тебе место, где можешь спастись». Отворив окно, он увидел огненный столп на севере, куда призывала его Пресвятая Дева. Вдвоем с единомысленным братом, иноком Ферапонтом († 1426), который знал Белозерский край, покинул преподобный обитель и двинулся на север, в заволжскую страну, где наконец обрел среди дремучих лесов дивной красоты озеро, — то самое «зело красное место», которое ему указала Божия Матерь. Ради более строгого безмолвного жития спутники решили расстаться. Преп. Ферапонт отошел на 15 верст, где впоследствии основал свой знаменитый монастырь, украшенный в XV веке фресками мастера Дионисия. Оставшись один, преп. Кирилл поселился в землянке. Живя в лесу, он не раз был чудесно спасен от смертельных опасностей и от злобы людской. Когда же вокруг него стали собираться иноки, преподобный смирился, лишаясь безмолвия, стал строить Успенский собор и учредил общежитие. Преп. Кирилл обладал многими духовными дарами: даром слез, даром прозрения, даром чудотворения: он воскрешает умершего монаха Далмата, чтобы иметь возможность его причастить. И водные стихии повинуются ему, — он знамением креста успокаивает волны, и огненная стихия покоряется тому же знамению креста, когда с крестом в руках он прекращает пожар; он умножает в сосуде вино для совершения литургии. И когда случалось в чем-либо оскудение, братия даже не приходила утруждать о сем настоятеля, зная, что по его молитве все даровано будет от Бога. И не только монахи, но и окружное население чудесно им кормится во время голода, у посетителей чудесно умножаются данные им на дорогу припасы.

По словам агиографа Муравьева: «всякого рода болящих, слепых и расслабленных приводимо было к святому Кириллу, по свидетельству его учеников, и всех он исцелял, помазуя их святой водой и елеем, здравыми возвращались они в дома свои, благодаря Бога и угодника Его Кирилла».

Таков характер чудес Кирилловых, который невольно переносит нас в Евангельские времена. «Когда случался недостаток в хлебе, и братия понуждала его послать просить к кому-либо из христолюбивых соседей, с теплой верой возражал он: “Если Бог и Пречистая забудут нас на этом месте, то что еще оставаться в здешней жизни?”»

О насыщении голодающих вот какими словами говорится в житии: «По неколицех же летех бывше в людех гладу немалу. И таковаго ради утеснения нужды мнози от неимущих прихождаваху в обитель Святаго нужди ради глада. Святый же повелеваше даяти просящим к тех насыщению и тако даяху во вся дни нищим хлеба довольно... Слышавше окрест тоя обители живуще человеци, яко питают приходящих глада ради, и сего ради множайши начата приходити и тамо насыщатися. Но елико брашна взимаша оттуда, то толику паче множахуся и преизобиловаху... И тако малыми брашны препиташеся людие мнози». Благотворительная деятельность монастыря проявлялась и по смерти святого. Игумен Христофор (1428-33) «многих от пленных искупив, на своих местех паки насадив». При следующем игумене Трифоне (до половины XV века), когда монастырь строил церковь, и материальные средства его были напряжены, случился в крае большой голод. Многие стали приходить в обитель, ища пропитания. Здесь никому не отказывали и особенно заботливо питали голодных детей. Но экономный келарь, «умален быв верою», стал бояться, что у монастыря не станет средств на всех: прокормиться с самой братией, содержать рабочих и пропитать голодных; служебные чины обители стали уменьшать выдачу милостыни. Тогда запасы действительно начали быстро убавляться. Игумен решил снова питать всех приходящих, и в Белозерском монастыре кормились ежедневно 600 человек и больше до нового хлеба. Грозный писал в Кириллов монастырь в своем знаменитом послании: «Кириллов доселе многая страны питал в гладные времена».

«Житие Кирилла, — говорит Кадлубовский, — прославляет нестяжательность святого, его кроткое милостивое и участливое отношение к людям, духовную независимость его и учеников его от сильных мира сего». Действительно, и слова святого, и поступки его свидетельствуют о его крайней нестяжательности. Преподобный говорит: «Аще села восхощем держати, болми будет в нас попечение, могущее братиям безмолвие пресекати». Получив извещение о завещании боярина (Даниила Андреевича), Кирилл «села не восхоте прияти, рече яко не требую сел, при моем животе, то моем же отшествии еже от вас якоже хощете, тако творите».

Хотя житие говорит, что при жизни Кирилла монастырь не имел сел, но исторические акты свидетельствуют о каких-то земельных приобретениях. Проф. Кадлубовский так объясняет это противоречие: «Надо добавить, что нередко житие, изменяя на свой страх фактическую сторону жизни святого, уклоняясь от правдивости реальной, сохраняло, однако, правдивость идеальную. Резкое разногласие между показаниями актов и жития преп. Кирилла можно примирить тем, что преподобный не раз отказывался от сел, которые предлагали его монастырю соседние землевладельцы и только ропот братии, недовольной нестяжательностью своего игумена, а, может быть, и опасение за будущую судьбу своей обители побудили его последовать общему монастырскому примеру».

Мы видим, что любовь к ближним — основная черта Кирилла Белозерского. Преподобный настаивает на служении любви, и о ней говорят как его многочисленные чудеса, так и оставшиеся от него послания к князьям. Князю Андрею Можайскому он пишет: «А милостыньку бы есте по силе давали: понеже, господине, поститись не можете, а молитися ленитесь ино в то место, господине, вам милостыня ваш недостаток исполнит». В своих посланиях к князьям Московскому и удельным св. Кирилл с кротостью и простотой русской полукнижной речи внушает идеал справедливой и человечной власти: великого князя он просит помириться с Суздальскими князьями: «Посмотри... в чем будет их правда пред тобою». А Можайскому князю он предлагает целую правительственную и социальную программу: здесь и неподкупность суда, и отмена корчемства, и таможен, но вместе с тем и наказание «татей» и «уймание» людей от сквернословия, и ревность о храмовом благочестии. Поставленный от Бога и призванный к воспитанию людей в благочестии, князь еще не самодержец, и ничто не указывает на возможность его власти над Церковью и духовными людьми. Твердая, хотя и кроткая независимость к сильным мира сего характеризует как преп. Кирилла, так и всю его школу. Св. Кирилл, оставивший отеческие поучения князьям, отказывается посетить князя Юрия Дмитриевича: «Не могу чин монастырский разорить». Преп. Мартиниан, напротив, появляется в Москве в хоромах Василия II, чтобы обличить великого князя, заключившего в оковы боярина вопреки данному им слову. «Не убоялся казни ниже заточения, но помяну Иоанна Златоустого глаголюща, яко прещение царево ярости львови уподобися. Григорий Пелынемский обличает князя Юрия Дмитриевича и его сына Шемяку, неправдою захвативших великое княжение. Впрочем, эти столкновения с миром, как и всякий выход в мир, редки и исключительны. Северный подвижник жаждет прежде всего безмолвия.

Кирилл Белозерский являлся прямым продолжением Сергиевых традиций, подобно своему учителю Сергию Радонежскому превосходя всех своих современников изобилием духовных дарований, он был вождем подвижников своей эпохи, когда особенно процветало «умное делание». И действительно, преп. Дионисий Глушицкий, возглавитель всего северо-восточного монашества, иначе Северной Фиваиды, был в Кирилловом монастыре еще при жизни преподобного, когда и написал с него портрет. Также и все заволжское нестяжательное отшельничество получило вдохновение от преп. Кирилла: из его монастыря выходит Паисий Ярославов, старец и учитель Нила Сорского.

Преп. Мартиниан Белозерский (1397-1483) ученик преп. Кирилла, воспитанный им с детских лет. О нем говорится в житии: «Особо же вспоминаше блаженный и сия часто на уме учителя своего наказание преподобнаго си Кирилла чудотворца слово глаголюще, яко добро рече иноку Молчание хранити и нестяжание и отбегати вредящих душевныя чувства». Эти слова свидетельствуют об умном подвиге. Выше говорилось об обличении им Василия II в княжеских хоромах.

Преп. Савватий Соловецкий († 1435), выходец из Кириллова монастыря, некоторое время был на Валааме, затем на необитаемом острове; положил начало Соловецкой обители. Он принадлежит к школе преп. Кирилла, базирующейся на предании Св. Отцов. Его ученик архиеп. Геннадий Новгородский (1410-1504). Преп. Александр Ошевенский († 1479), постриженик белозерский, основал Успенско-Ошевенскую обитель. Преп. Александр Куштский († 1439) основал обитель близ Кубенского озера, постриженик святителя Дионисия Святогорца архиеп. Ростовского.

Другой постриженик свят. Дионисия-грека Дионисий Глушицкий († 1437), получивший при постриге его имя и живший при своем настоятеле — Святогорце 9 лет. Кроме того преп. Дионисий находился некоторое время и в обители Белозерской в числе учеников св. Кирилла, «священный лик» которого, как говорит Муравьев, «сохранил на иконе своею кистью». Таким образом, Преп. Дионисий совмещал в себе и афонские, и Сергеевы традиции. Отличительной его чертой является то, что он «нищелюбие стяжа», и в похвальном слове о нем сказано: «Алчущим питатель, сущим в наготе покровитель, обидимым пособник, вдовам заступник, печальным утешение, беспомощным помощник и рабом освободитель». Влияние Афона сказывается на характере его подвижничества: «Сотвори ум твой единого Бога искать и прилежать к молитве», учит св. Дионисий. Жизнеописатель говорит о нем: «Се бо дело истинного мнишескаго чина, име преподобный, отнележе вселися в пустыню еже николиже празднудуховнаго делания обретися». Перед кончиной им был слышен голос Богоматери, обещавшей небесное покровительство братии ею монастыря.

Житие св. Амфилохия сохранило нам характерную сцену, где преп. Дионисий приучает ученика своего Макария Сосновецкого старчествовать за святое послушание. Приходит преп. Амфилохий проситься в монастырь. (Этому Амфилохию) преп. Дионисий впоследствии скажет: «Старейшинство вручаю моему ученику Амфилохию»). Преп. Дионисий, обратившись к Макарию, сказал: «Пришел к нам в монастырь, наставляемый Богом, инок Амфилохий и хочет с нами приносить молитву Богу». «Прости меня невежду, отче, не знаю, что говорить», отвечал Макарий. «Говори, послушник, что Бог положит тебе на сердце», повелел настоятель, и Макарий сказал: «Благословен Бог, Который хочет чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (I Тим. 2, 4). «Да даст тебе Бог говорить полезное», добавил Дионисий.

При жизни преп. Дионисия «в то же лета гладна бысть страна та». В обитель преподобного приходит много народа за хлебом: «творяше бо (преподобный) милостыню нескудно просящим. Они же больше начали приходить. Преподобный же никако не стужа, но больше даяше». Эконом монастыря указывает подвижнику на оскудение запасов. Но тот «понося эконому», дает наставление творить милостыню без всякого расчета и указывает, что за немилосердие Господь будет карать на Страшном суде Своем, и что именно милостыня особенно поможет инокам на суде Христовом: «Ничтоже бо сице нам яко милостыня помогающе есть. Милуяй нища взаим дает Богу. Сице смысляше и учаше».

В этом сказывается ученик Кирилла Белозерского. Начиная с Феодосия Печерского, нищелюбие является свойством всех русских подвижников.

Преп. Григорий Пелыиемский († 1451) — друг и ученик Дионисия Глушицкого, дожил до 127 лет. Происходил он из рода князей Лопотовых, из Галича, Костромской области. Григорий стремился к безмолвию. От игуменства в Галиче спасается в Ростов, но не обретает желаемого, наоборот, его там делают архимандритом, и он возобновляет Спасскую обитель. Но стремление к безмолвию его не покидает, и он уходит к преп. Дионисию и ставит себя в положение его ученика. Взаимная любовь подвижников была такова, что у них образовалась как бы одна воля. Для характеристики Григория служат небольшие замечания о том, что он не имел возношения и что «с корнем искапыва» вредные помыслы. Преп. Дионисий его поучает: «Сотвори ума твои со всем тщанием единого Бога искать и прилежать к молитве и паче подвигайся помогать нищим и сиротам, и вдовицам; дондеже время имаши, делай благая, буди воистину славя Бога и волю Его творя, и даст ти Бог прощение и управит горняя помышляти, горних искати идеже Христос есть, одесную Бога седя на небесех...» «В своей души, — говорит Дионисий, — ничто же взношениа ямый помышлениа, искорене ископа и очища с страхом и трепетом и умилением служити Господеви». Далее житие говорит, «что Григорий, радуяся течаще без преткновения и в вышних ум свой вперяя и сердце свое очищая от всех страстных мятеж». Когда преп. Григорий созрел для полного безмолвия, преп. Дионисий отпускает его на восток для отшельнической жизни. Он прибыл на реку Сухону, и когда зарделась заря, святой взял крест и пошел туда, откуда был слышен звон, через леса и болота. И на этом месте со временем основалась Пельшемская обитель. Преп. Григорий «поучает учеников и мирян и был наставником всем хотящим спастись» (Ч. М.). Другими словами, нес подвиг старчества. Кроме того, он борется за правду и обличает неправые поступки князей и терпит преследование. Так поступали и другие преподобные в эту эпоху. Григорий Пельшемский, ученик преподобного Дионисия Глушицкого, усвоил наставления своего учителя: «Прихождаше нищая в глад с радостию принимаше их». Традиция эта от Дионисия восходит к Кириллу, а от него к преп. Сергию, ученик которого преп. Никон о «человеколюбии слово преложи рек: аще есть мощно, ни единаго приходящих тщама отпустити рукама, да не како утаится вам Христа презрети, единаго от просящих видом показавшася». Не ясно ли, говорит Смирнов, «что преп. Никон разделял воззрения своего наставника относительно нищелюбия?» Вошедший в жизнь русского монашества с половины XIV века Иерусалимский устав оказался сродни русскому духу: «Палестинцы находят время и для служения миру Св. Евфимий обращает в христианство целое арабское племя, св. Савва устраивает ряд ксенодохий-больниц и странноприимных домов. Оба они участвуют в церковной борьбе своей эпохи, выступая против ересей и в городе, и в императорском дворце. Этот-то идеал для подражания поставила себе Святая Русь, внеся в него свой собственный талант, овеяв его строгость своим благоуханием».

Преп. Макарий Колязинский († 1483) из рода бояр Кожиных. Отец его, боярин Кожа, прославился подвигами военными при в. кн. Василии Темном. Преп. Макарий кладет начало в Клобуковской обители. Пройдя путь внешних подвигов и желая безмолвия, благословившись у игумена, уходит на Волгу и уединяется в 18 верстах от г. Кашина между двух озер в лесу. Дикие звери не нападали, а ласкались, и он делил с ними скудную пищу. Такова была высота его совершенства. К преподобному стекается братия. Он долго отказывается от священства и игуменства. Наименование «Колязино» происходит от имени Коляги — человека, злоумышлявшего на преподобного, но раскаявшегося и принявшего у него пострижение. Коляга оставляет свое недвижимое имущество в пользу монастыря, и св. Макарий из смирения именует монастырь Колязинским. Св. Иосиф Волоцкий повествует, что великий старец Митрофан Бывальцев, проживавший 9 лет на горе Афонской, выразился о Колязинском монастыре так: «Напрасно я трудился и без успеха и совершил путь в Святую Гору мимо Колязинского монастыря, ибо можно спастись и в нем живущим; здесь все делается подобно киновиям на Святой Горе». Из Колязинского монастыря вышло несколько основателей новых монастырей. Таковы преп. Ефрем Перекомский и преп. Паисий Углический (племянник Макария Колязинского). Еще при жизни преподобный прославился чудотворениями. Преп. Макарий, хотя ходил в худых одеждах и показывал пример во всех монастырских трудах, но не был «нестяжателем», подобно Кириллу Белозерскому. При его жизни было внесено много вкладов пустошами и населенными землями. Через 38 лет по кончине, были обретены нетленные мощи преподобного. Совершилось это обретение при постройке нового храма. На Московском соборе 1547 г. установлено «петь и праздновать повсюду» в числе других и преп. Макарию Колязинскому, причем он помещен в числе «великих чудотворцев». Вассиан Патрикеев с укоризною говорил о простоте жизни Макария и называл его «мужиком сельским». Сам Вассиан князь Патрикеев, постриженный насильно, остается аристократом и снобом и в монашеской одежде. В полемику о нестяжательности вносит страстность и не стесняется в выражениях. Осужденный на заточенье в монастыре Иосифа Волоцкого, он кончает там жизнь у своих врагов.

Пафнутий Боровский († 1477) ученик преп. Никиты Высоцкого, который был учеником и пострижеником преп. Сергия Радонежского. Пафнутий наследовал от своего учителя черту — выдающуюся духовническую опытность, уменье употреблять милосердие и строгость, где нужно то и другое. По словам Иосифа Волоцкого, преп. Никита «презирал хотящая быти и поведал тайные помыслы братии». «Бяше же щедр и милостлив, егда подобает, жесток и напрасен, егда потреба». Пафнутий был духовником братии и мирян и известен был своею опытностью в наложении епитимий. «Прихождаху же ко блаженному не точию иноци, но и сущий от мира исповедающеся на духовне, занеже зело благоразсуден и добре могий разумети сокровенную премудрость во священных правилех, еже комуждо запрещение давати». Всегда он говорил согласно Закону Божию и сказанное исполнял делом. «Не устыдеся никогда же лица княжеска или болярска, ни приносом богатых умягчихся когда, но сильным крепко закону соблюдение глаголаше и заповедем Божиим, простым же такоже беседоваше, братию нарицающе». Юрий Васильевич, князь Дмитровский, брат вел. кн. Ивана III, был духовным сыном боровского подвижника «и много время ко отцу приходящее». Князь Юрий сам рассказывал, в каком настроении он шел обычно на исповедь: «Коли пойду на исповедь к отцу Пафнутию, и ноги у мене подгибаются». Так строг и нелицеприятен был святой.

Преп. Иоасаф Каменский (1430-1457). Из рода князей Заозерских. Принимает монашество в Спасо-Каменском монастыре. Был в послушании у старца. Несмотря на молодость лет (он поступил в монастырь 20 лет) преп. Иоасаф достиг духовных созерцаний. Агиограф передает о явлении ему Христа, заповедавшего соблюдения заповедей «кротостью, правдою и смиренным сердцем».

«Непосредственно затем автор переходит к другому эпизоду жития преподобного, где он оттеняет и прославляет его добродетель нестяжания. Удельный князь Ржевский, Борис Васильевич, дядя Иоасафа по отцу, приносит ко святому дары: злато и сребро. Иоасаф сперва отказывается видеть сродника, дабы мирская любовь не мешала ему, но уступает просьбам. Князю же он дает следующий ответ: “Злату и сребру несть нам треба, аще в пустыни сей жити хощем, то ни от живущих зде кто от имения твоего хощет прияти что”. Приношение же просит раздать нищим. Князь исполняет его волю».

Проф. Ключевский и г. Коноплев невысоко ставят житие преподобного, написанное в 1547 году как исторический памятник. Но по мнению проф. Кадлубовского, «в смысле культурно-исторического материала — это житие может получить другую оценку». А также: «В этом житии признано преобладающее значение не за внешним, а за внутренним подвижничеством, Богомыслием, самоуглублением, борьбою с греховными помыслами, высокое почитание чувства любви, как высшей добродетели и нестяжательности».

«Блаженный юноша, — говорит А. Муравьев, — прилагал труды к трудам, как бы предчувствуя скорый исход свой (умер 27 лет), и еще на земле уподоблялся бесплотным. Благодать, в нем обитавшая, вознесла его однажды в духе, на крыльях молитвы, в селения райские, где созерцал он Церковь первородных, о коей говорит Апостол (Евр. 12, 23) и, причастившись там пищи Боговедения, стал на земле чуждаться пищи вещественной: только однажды в неделю вкушал он пищу в день воскресный, после приобщения Святых Тайн, и опять пребывал в посте до следующей недели, по сказанию описателя его жития».

Преп. Иоасаф Каменский жил в эпоху расцвета «умного делания» в Северной Фиваиде. Он пережил всего на 20 лет преп. Дионисия Глушицкого и его житие совершенно соответствует духу того времени.

Бл. Игнатий Брянчанинов, в качестве вологжанина, знал подробности, касающиеся местных вологодских святынь. Он говорит, что согласно рукописному житию, преп. Иоасаф проходил «умную молитву» по «Цветнику» русского священноинока Дорофея. Книгу эту еп. Игнатий ставит наравне с Исааком Сирским как наставление для высшей созерцательной молитвы.

Игнатий Брянчанинов связан с краем Северной Фиваиды. И действительно, этот край его родина и место первоначальных его иноческих подвигов. Отец его был помещиком Вологодской губернии. Начало свое Игнатий Брянчанинов полагает в Новозерской обители у старца Феофана. Потом он был в Площанской пустыни у старца Леонида. За этим старцем он последовал в Оптину пустынь. Наконец, ему пришлось быть в обители Дионисия Глушицкого. В это время он принимает пострижение в ангельский образ и сан иерея. Оттуда его назначают строителем в Пельшемскую обитель. В его жизнеописании сплетаются имена и традиции древнего заволжского старчества его родины, и сам он является одним из видных представителей нового возрожденного старчества. Поэтому отзыв еп. Игнатия о том, что преп. Иоасаф проходил «умную молитву» по «Цветнику» чисто русского писателя, особенно интересен, так как еп. Игнатий был знатоком и в русской агиографии, особенно своего края, а также и в науке «умного делания».

Дворянский род Майковых считает Нила Сорского в числе своих предков. Это весьма вероятно. Хотя он и называет себя «поселянином», но то обстоятельство, что у него не только одно имя, но он еще и «по реклу Майков», указывает на его принадлежность к известному роду. Кроме того, преп. Нил был «списателем» книг, «скорописцем», следовательно, принадлежал к культурному слою, и это явствует, главным образом, из его слога, его исключительной тонкости чувств и его манеры выражаться с присущим ему лирическим даром. Монашество он принял рано: «от юности моея».

Вот что пишет Ключевский: «Постриженик Кириллова монастыря, Нил долго жил на Афоне, наблюдал тамошние и Цареградские скиты, вернувшись в отечество, основал на реке Соре, в Белозерском крае, первый скит в России. Скитское жительство — средняя форма подвижничества между общежитием и уединенным отшельничеством. Скит похож и на особняк своим тесным составом из двух, трех келлий, редко больше, и на общежитие тем, что у братии пища, одежда, работа — все общее. Скитский подвиг — это Умное или Мысленное Делание. (“Кто молится только устами, а об уме небрежет, тот молится воздуху: Бог уму внимает”). Иначе — сосредоточенная внутренняя работа духа над самим собою, состоящая в том, чтобы “умом блюсти сердце от помыслов” и страстей извне навеваемых или возникающих из неупорядоченной природы человеческой. Оружие в борьбе с ними — мысленная духовная молитва и безмолвие, постоянное наблюдение за своим умом. У преп. Нила особый дар рассудительности. Он — учитель мудрого среднего пути: “Без мудрствования и добро на злобу бывает ради безвременья и безмерья. Егда же мудрование благим меру и время уставит, чуден прибыток обретается. Время безмолвию и время немятежной молве, время молитвы непрестанныя и время службы нелицемерныя. Прежде времени в высокая не продерзати. Среднею мерою удобно есть проходити. Средний путь не падателен есть”». Но хотя Нил указывает на средний путь, «не следует думать, что он ведет легким путем. Он учит борьбе — ’’разумному и изящному борению” с грехом. “Ведиши ли брате, — пишет он св. Кассиану Мангупскому, своему ученику, — яко от древних лет вси угодившие Богу скорбями и бедами и теснотами спасошася”. Он учит о памяти смертной и тщете земной жизни: “Дым есть житие сие, пар, персть и пепел”. Он “славит” слезы покаяния, слезы любовныя, слезы спасительныя, слезы очищающия мрак ума моего”. В историю преп. Нил вошел как нестяжатель. Надо еще отметить его как учителя и старца, придающего особое значение старческому “окормлению”, совету “разумных и духовных мужей.” Преп. Нил приводит в предисловии к своему уставу слова преп. Симеона Нового Богослова, что “многие приобрели сие светозарное делание (духовную молитву) посредством наставления, и редкие получили его прямо от Бога усилием подвига и теплотою веры, и что не малый подвиг обрести себе наставление не обольщающее нас, т.е. человека, стяжавшего опытное ведение и духовный путь Божественного писания. Если же не обрящется, то должен стараться почерпать оное прямо из сего писания по слову евангельскому: “испытуйте писания и в них обрящете живот вечный”».

А. С. Архангельский, автор ученого труда о Ниле Сорском, в самых мрачных красках изображает его эпоху (конец XV в.) И вот на таком темном фоне общего одичания особенно светло вырисовывается кроткий лик преподобного как просвещенного человека, охватывавшего вопросы веры в их глубоком Евангельском понимании. Он был ученый систематик. В ясных и простых формах систематизировал он учение о внутреннем делании. Невольно напрашивается сравнение его с Феофаном Затворником или с Игнатием Брянчаниновым. И действительно, Преп. Нил Сорский, Паисий Величковский, Игнатий Брянчанинов, Феофан Вышенский Затворник, а также и Оптинские Старцы являются звеньями одной и той же цепи учителей-писателей, излагавших учение о внутреннем делании в применении к понятиям и быту своих современников.

Рядом с Нилом Сорским на рубеже XV и XVI вв. выделяется подобный ему созерцатель-подвижник: это блаженный старец Паисий Ярославов (не канонизирован). Свое монашеское происхождение он ведет из Кириллова монастыря. «Колико о сем (о иноческих добродетелях пр. Кирилл) попечение имяше, свидетельствует и ныне в обители хранима предания учения его, яко на свещнице свет сияющ в нынешнее время», так пишет преп. Иосиф Волоцкий о Белозерской обители. Нам мало известны подробности о внутренней жизни этого монастыря. Известно лишь, что игумены, назначенные из иных монастырей, нарушали заветы преподобного. Тогда «старейшие и большие старцы все отбегоша от монастыря, не терпяще зрети св. Кирилла предания попираема и отметаема, дондеже, слышав, князь отгнати того (игумена) повеле от Кириллова монастыря и паки старцы вся собрашася», пишет тот же Иосиф. Эти события имели место в половине XV в., когда в монастыре, по всей вероятности, находился Паисий Ярославов, старец Нила Сорского, который от юности работал Богу и был иноком Белозерского монастыря. Возможно, что Паисий был в числе преследуемых иноков. Сведения о нем отрывочны. Тем не менее, из одной из таких отрывочных фраз (письмо о нелюбках) мы узнаем с достоверностью о взаимоотношениях Паисия и Нила: «Да и тут же (на соборе 1503) был старец Паисий Ярославов и ученик его старец Нил по реклу Майков». В Ими. Публ. Б-ке хранились «Два послания старца Нила некоего о духовной пользе от писаний Божественных». Если послания эти принадлежат Нилу Сорскому, они не могли быть писаны им ни к кому другому, как только к Паисию Ярославову. Первое послание гласит: «О, честнейший отче, свое чадо убогое незабывая, буди молитвенник ко Господу... о моем окаянстве всегда быти благоволи, много молю твое преподобьство, и на путь спасения наставляти мое недостоинство, владыко, не отрицися». Во II-м послании: «Прими душу мою многогрешную во исповедание и покаянием ко Христу приведи... Не могу, господи мой, комуждо, яко же прилучися, обнажати язвы души моея, но тебе токмо, Святый владыко, обнажати могу, яко и древняя моя целившу». Из этих посланий выявляется глубокая связь между старцем и учеником. Готовясь к борьбе с ересью жидовствующих, в 1489 г., архиеп. Геннадий Новгородский пишет Ростовскому архиеп. Иоасафу: «Да чтобы еси послал до Паисея, да до Нила, да с ними бы еси о том посоветовал... Ты бы с Паисеем да с Нилом накрепко о том поговорил... Да и о том ми отпиши мощно ли у меня побывати Паисею да Нилу, о ересях тех было с ними поговорити». К ним обращаются одновременно и как бы ставят на одну доску, на один уровень. В том же году в бытность старца Паисия в Москве вел. князь советуется с ним о митрополите Терентии и уговаривает его занять место последнего, но Паисий «митрополии не восхоте». Блаженный Паисий был в 80-х годах XV в. в Спасо-Каменном монастыре, с которым связана его литературная деятельность: «Сказание известно о Каменном монастыре приснопамятного старца Паисия святого Ярославова».

В этом сказании старец Паисий дает сведения об архиеп. Дионисии-греке, основоположнике северо-восточной ветви созерцательного подвижничества. По записи старца Паисия составлено житие преп. Иоасафа Заозерского. Наконец, о старце Паисий известно еще и то, что он был игуменом Троице — Сергиевой Лавры: «И принуди его (Паисия) князь великий у Троице в Сергееве монастыре игуменом быти, и не може чернцов превратити на Божий путь: на молитву и на пост, и на воздержание, и хотеша его убити, бяху бо тамо бояре и князи постригшейся, не хотяху повинутися, и остави игуменство». Это один из симптомов разлада между заволжским и московским течениями. Известно, что оба старца, Паисий и Нил, были на соборах 1490 и 1503 гг., где они высказывались против казни еретиков и против монастырских владений.

Иннокентий Комельский († 1521), ученик преп. Нила Сорского. Родился в начале XV века. Житие его погибло в 1538 году при нашествии казанских татар. Но сохранилось краткое жизнеописание в рукописи, принадлежавшей гр. Уварову № 1247 и краткий список в Сборнике Публ. Библ. Иннокентий совершил путешествие на Восток вместе с Нилом Сорским. Потом подвизался в скиту на р. Соре. Оттуда он удалился в Комельскую волость и здесь на р. Еде основал общежительную обитель. По преданию преп. Иннокентий является автором «Надсловия» к Уставу Нила Сорского и «Пристяжения» (приложения о значении поста). «Общая характеристика святого, — говорит проф. Кадлубовский, — не представляет особенно резких характерных черт, но при сопоставлении жития с другими, разобранными выше (Волоколамский Патерик), нельзя не отметить некоторых данных: отсутствие указаний на внешние подвиги, на соблюдение обрядовых правил и предписаний.

Между прочим, автор отмечает изучение и основательное «испытание» Божественных писаний, углубление в них мыслию. Биограф говорит о святом, что он проводил время в молитве, отличался послушанием, был «нравом смирен и образом кроток, и в Божественных писаниях трудолюбно поучавашася и всем умом испытующе».

Кассиан Углический, грек из рода князей мангупских (развалины города Мангупа близ Симферополя), в мире Константин, из Константинополя. После взятия его турками попадает в Рим и с Софией Палеолог прибывает в Россию. Здесь он получает назначение к арх. Иоасафу владычным боярином (судьей при епархии). Случайно пришлось ему быть в Ферапонтове монастыре, где он и остается. Постригшись, отдается в послушание старцу Филарету, который был, как «ангел Божий». Кассиан относится к нему с повиновением, послушанием, покорностью. В это время он знакомится с преп. Нилом Сорским и руководится его наставлениями. Сохранилось 2 послания св. Нила к Кассиану «Об искусительных помыслах» и «Утешение в скорбях». Преп. Кассиан сначала поселяется на р. Учме, а после разлива Волги создает другую обитель на более возвышенном месте, с храмом во имя Иоанна Предтечи. Тесное общение с Нилом Сорским указывает на принадлежность его к школе безмолвия и «умного делания».

Преп. Иосиф Волоцкий (1440-1515), в миру Иван Санин, получил воспитание в монастыре и 20 лет от роду поступил к преп. Пафнутию Боровскому, который по испытании поручил ему уход за больными. Отец его 15 последних лет своей жизни провел в той же обители, приняв пострижение и пользуясь уходом своего сына. Перед смертью преп. Пафнутий избрал Иосифа своим заместителем. Но когда он вступил в права игумена и пожелал ввести общежитие, это вызвало неудовольствие братии. Тогда преп. Иосиф отказался от начальствования и под видом странствующего инока обошел ряд обителей, изучая уставы. Вернувшись на родину, основал свою собственную Волоколамскую обитель в честь Успения Божией Матери Устав его отличался строгостью и вместе с тем преподобный настаивал на необходимости монастырской благотворительности, что и было им осуществлено в широком масштабе в период наступившего голода. Преп. Иосиф выступал против ереси жидовствующих. В споре с «нестяжателями», он высказывался за необходимость монастырских владений ради церковно-государственных целей.

Иосиф Волоцкий не созерцатель, а деятель, основанный им монастырь общежительного типа. Средний уровень таких монастырей гораздо ниже скита. Монахов-созерцателей, по сравнению с общим числом монахов, очень мало. Это отбор — аристократия духа. С такой элитой Нил Сорский уединяется в глухом скиту, с ними он ведет беседы о высших достижениях духа. Иосиф же Волоцкий имел дело с общей массою сравнительно низкого духовного уровня. Для этой массы нужны были духовные побуждения примитивного характера. В его поучениях мотив загробного воздаяния, страх вечных мук, благотворительность ради спасения своей души. Но и он сам стремится довести напряженность подвига до крайних пределов. Главное его значение в социальном служении.

«Все мировоззрение преп. Иосифа, — говорит проф. Флоровский, — определяется идеей социального служения и призвания Церкви. Идеал Иосифа — это своего рода хождение в народ. И потребность в этом велика была в его время, — и нравственные устои в народе были не крепки, и тягота жизни была сверх сил. Своеобразие Иосифа в том, что и самую монашескую жизнь он рассматривает и переживает как некое социальное тягло, как особого рода религиозно-земскую службу. В его общежительном идеале много новых не византийских черт. Само молитвенное делание у него изнутри подчиняется социальному служению, деланию справедливости и милосердия. Он был великий благотворитель, “немощным спострадатель”, и монастырские “села” защищал он именно из этих филантропических и социальных побуждений. Ведь “села” он принимает от владеющих и богатых, чтобы раздавать и подавать нищим и бедным. И не только от страха, и не только из чувства долга, но именно из милосердия, Иосиф благотворит и обращает свою обитель то в сиропитательницу, то в странноприимный дом, и учреждает “божедомье” в погребенье странным. Самого царя Иосиф включает в ту же систему Божия тягла, и царь подзаконен, и только в пределах Закона Божия и заповедей обладает он своею властью. А неправедному или строптивому царю не подобает повиноваться, он в сущности и не царь, таковый не Божий слуга, но дьявол, и не царь, а мучитель. Замысел Иосифа бледнеет и искажается в следующих поколениях “иосифлян”. В самом замысле и задании преп. Иосифа есть внутренняя опасность, не только в его житейских искажениях и приспособлениях. Эта опасность в перенапряжении социального внимания. И отсюда известное опрощение, может быть, не для самого себя, но, именно для народа, известный минимализм».

Преп. Даниил Переяславский († 1540) с юных лет обнаруживает суровый аскетизм. Постригается в Боровске и после 12 лет монашества возвращается в Переяславль, взяв на себя служение погребения умерших нечаянной смертью. Основал свой собственный монастырь, который поставил, подобно Иосифу, в тесную зависимость от московских вел. князей, именующихся в житии царями. Даже основание новой обители объясняется царским повелением: «аще не в царском имени будет тая церкви, ничто же по нас успеется, кроме оскудения». Василий III назначает ему в старости преемника и делает его крестным отцом своих сыновей.

Преп. Герасим Болдинский († 1554) ученик преподобного Даниила Переяславского, уходит на отшельничество в пределы Смоленские. Зноем и холодом обуздывает «буяго и дивьяго зверя» — плоть свою. Он организует 4 монастыря. Его «Закон», или завещание, соответствует Духовной Грамоте Иосифа Волоцкого. У Иосифа же Герасим заимствует институт 12 старцев.

Русь XIV и XV веков проходит под знаком Византии: ее влияния, возрождения монашества, созерцательного подвига. Она черпает духовные силы и воодушевление в общении с Востоком. Но к концу XV века эти прежние связи ослабевают и даже разрываются.

Как уже говорилось выше, поводом к разрыву с греческой традицией явился Флорентийский собор и затем разгром православного Востока турками. С этого момента быстро падает авторитет Византии, угасает самый интерес к ней, укрепляется национальное самоутверждение и одновременно развиваются и укрепляются новые связи уже с Западом. Запад представляется более реальным и привлекает большее внимание, чем разоренная и завоеванная Византия. Брак Иоанна III с Софией (Зоей) Палеолог не возобновление старых отношений с Византией, наоборот, это было началом русского западничества. Царевна была воспитана в унии по началам Флорентийского собора. Ее опекуном был кардинал Виссарион. Брак был венчан в Ватикане. Паисий — папский легат, сопровождал ее в Москву. Это создало сближение Москвы с итальянской современностью: «Разодрал завесу между Европой и нами» (Карамзин). Из Италии вызываются мастера. Они перестраивают и обстраивают Кремль, дворец и соборы. С этим связаны имена Фиоравенти, Алевиза, Пьетро Солари... Еще большим западником был Василий III, сын Иоанна III и «чародеицы греческой» (Курбский). Он был женат вторым браком на Глинской, воспитанной уже вполне по-западному. «Старые обычаи переменил... ино земля наша замешалась». Любимый лекарь Василия III ведет беседы и даже переписку о соединении Церквей, у него были, по-видимому, и единомышленники в Москве. «В жестоком и властолюбивом единодержавстве Василия III чувствуется скорее подражание современным итальянским князьям, нежели давним василевсам. Следующий царь, Иоанн Грозный, не только политически, но и культурно обращен был к Западу, а не к Византии. Исторической зависимости от греков он не признавал и не хотел признавать. «Наша вера христианская, а не греческая», ответил он Поссевину. Новгород Великий, сохранившийся в нетронутом виде при татарском нашествии, служил звеном между эпохой домонгольского периода и последующими столетиями. Разгромив его, Иоанн Грозный нанес смертельный удар 600-летней самобытной русской национальной культуре, а впоследствии Петр 1-й беспощадно смел ее следы...

В домонгольский период, при удельной системе, когда центральной власти почти не существовало, объединяющим началом была Церковь, ее авторитет был выше светского, ее голос раздавался независимо и безбоязненно. Этому много содействовал и высокий духовный уровень святителей и пастырей. Таким был, например, митрополит Кирилл II (1243-1283). Он «предложил несколько поучений князьям и их тиунам и волостителям, в которых свободно и беспристрастно обличал их неправосудие». Его поучения были занесены в «Мерило праведное» — древний юридический сборник, известный по спискам XIV и XV веков. Поучения эти в древнее время имели значение не просто церковно-назидательное, но и практико-юридическое, как источник права древнего времени и материал для юриспруденции. Такой же смелый обличитель неправды был и Симеон, первый епископ Тверской (1271-1289). В «Мерило праведное» записан следующий случай: «Однажды на пиру полоцкий князь Константин, за что-то недовольный на своего тиуна, задал перед всеми епископу такой вопрос: “Владыко, где быть тиуну на том свете?” Епископ Симеон отвечал: “Там же, где и князю”. Князю не понравился такой ответ, а епископ развил свою мысль: у доброго князя и тиун понимает, что такое суд: “то и князь будет в раю и тиун также”. А если князь его “как бешеного пса пустил на людей, дав ему меч, то и князь пойдет в ад и тиун с ним также в ад”». Но самым сильным и энергичным обличителем пороков был епископ Владимирский Серапион. «Власть нам (т.е. власть имущим) вручил Бог, дабы мы обидимых избавляли, а мы обижаем: правого по мзде обвиняем. Нет правого пути, “ни суда правого”». В «Измарагде», сборнике, «списанном» в конце XV века, имеется множество поучений, обличающих взяточничество, ненасытных собирателей имения, жестокосердных притеснителей рабов, вдов и сирот. Относительно злодеев сказано, что «и в церковь недостойно таковым ходить, если не каются». Даже одной просфоры не велено было принимать от зараженных пороками! «От лихоимца, от кривого судьи, от мздоимца...»

В XIV веке преп. Сергий умиряет княжеские распри. Осенью 1385 года он прошел пешком 200 верст к «трудному» и вероломному кн. Олегу Рязанскому и склонил его к примирению. Летопись говорит: «Преп. Сергий, старец чудный, тихими и кроткими словами... беседовал с ним о пользе душевной и о мире, и о любви. Князь же Олег переменил свирепство свое на кротость и утишись, и укротись, и умились вельми душею, устыдился столь свята мужа, и заключил с великим Князем Дмитрием Ивановичем вечный мир и любовь в род и род».

Северо-восточные подвижники, как мы видели выше, также поучали и обличали князей.

Итак, когда на Руси не было единой государственной власти, когда эта власть была раздроблена и слаба, объединяющей, собирающей и созидающей силой в государстве была Церковь. Она, во главе с целым рядом своих святых первосвятителей, была на высоте призвания. Ей принадлежал высший авторитет, которому подчинялась и мирская власть. Но постепенно происходит коренная перемена; влияние Церкви убывает вместе с снижением нравственного уровня ее представителей, и она теряет свое господствующее и ведущее положение и уступает его светской власти, которая в процессе собирания Руси, сосредоточившись в лице вел. князя Московского, становится все более сильной и самодовлеющей, иосифлянская же иерархия ослабевает в своем подвиге печаловаться за опальных и обличения неправды. В эти времена упадка общего духовного уровня, когда быт стал уклоняться от правды Божией, тогда, подобно тому, как в древнем Израиле восставали пророки, обличавшие его в уклонении от благочестия, нарушавшего завет с Богом, так и у нас на Руси восстает особый вид святости — юродство Христа ради, воплощающее в себе всю полноту правды Божией и несшее древнее служение пророков, осуществляющееся полным отрицанием «мира» и обличением зла в мире. Юродство — это постоянное добровольное мученичество, непрерывная борьба против своего естества, мира и дьявола и требует крайнюю напряженность всех духовных сил и возможно лишь при высокой непрестанной молитве. Этот подвиг, пришедший к нам с Востока, где особо прославлены были имена Симеона в шестом веке и Андрея в конце десятого, считался там одним из самых необычных, тогда как у нас он принимает особый характер социального служения и достигает особого расцвета на Руси в XVI в. Число канонизированных святых проф. Федотов распределил по векам следующим образом: XIV век — 4 юродивых, XV век их 11, в XVI веке — 14, в XVII — 7.

В XV в. жил блаженный Максим († 1433). Он ходил по улицам Москвы зимой и летом почти без одежды и поучал людей пословицами: «За терпенье Бог даст спасенье». «Всяк крестится, да не всяк молится». Купцам он говорил: «Божница домашняя, а совесть продажная»; «По бороде Авраам, а по делам Хам».

Преп. Арсений († 1570), Христа ради юродивый, был по ремеслу кожевник и родом из Ржева. Создал монастырь на торговой стороне в Новгороде и под конец пребывал в затворе, носил вериги. 11 июля Иоанн Грозный при разгроме Новгорода посетил его. Преподобный строго обличал царя и тщетно умолял прекратить резню. В ту же ночь, стоя на молитве на коленях, предал он дух Богу. Так его и нашли утром.

В Пскове подвизался юродивый блаженный Николай Салос († 1576). Когда Иоанн Грозный, разгромив Новгород, двигался к Пскову, местный архиепископ, воевода Токмаков и блаженный Николай держали совет, как спасти город. Бог внушил им расставить перед домами столы с хлебом и солью и встречать гражданам царя коленопреклоненно. Николай Салос преподнес царю сырой кусок мяса: «Я христианин, и мяса постом не ем». «Ты пьешь кровь, — ответил юродивый. — Не трогай нас, проходящий, ступай, не на чем тебе будет бежать». В ту же ночь пал царский конь. Грозный в ужасе ушел из Пскова. Были совершены грабежи, но убийств не было.

Надо отметить еще одно печального характера явление этого времени (XVI-XVII вв.) — это изменившееся отношение к отшельникам. Теперь мир не идет за ними, а восстает против них. Все более и более разрастаются монастырские владения, и крестьяне, страшась своего порабощения, считают отшельников личными врагами и часто убивают их. Два преп. Адриана: Андрусовский († 1549) и Пошехонский († 1550) убиты с целью грабежа. Преп. Агапит Маркушевский († 1578) убит крестьянами и тело брошено в реку. Он перед этим ходил в Москву просить благословения у митрополита и земли у царя на мельницу. У этой мельницы и был убит. Далее Симон Воломский († 1613) мученически убит крестьянами. Такая же участь постигла Иова Ущельского († 1628). Преп. Нил Столобенский († 1554) спасся живым из подожженного вокруг него леса. Случайно спасся преп. Арсений Комельский, ученик которого был принят за него и убит. Преп. Диодор Юрьегорский († 1624) был изгнан и избит и, наконец, преп. Леонид Устьнедумский, также изгнанный, должен был перенести свою обитель с горы в болото.

Сын Феодора Крюкова, боярского рода из Ростова. Преп. Корнилий, пройдя тяжелые аскетические подвиги в Белозерской обители (носил вериги), путешествует в Ростов за младшим братом, чтобы посвятить его в иночество. После этого преподобный принимается странствовать. Он приходит в новгородские пределы, где архиеп. Геннадий оказывает ему высокое уважение. От славы человеческой он бежит сначала в Тверскую Савватьеву пустынь, а оттуда в Комельский лес. Однажды ему пришлось быть в Москве, где митр. Симон рукоположил его во иереи. После этого в лесу отшельником живет он 19 лет, угрожаемый со всех сторон со стороны злых людей и разбойников, и только в 60-летнем возрасте строит церковь во имя Введения во храм Пресвятой Богородицы и основывает обитель. Почти в каждом житии мы видим повторение того же самого: когда один из избранных Богом иноков, пройдя в монастыре внешнюю аскезу, созревает для безмолвия, благословляемый игуменом или старцем уходит он в лесные дебри и, подобно пловцу, бросающемуся в безбрежное море, повергает себя в пучину опасностей и скорбей, связанных с одинокой жизнью в пустыне, что возможно только при полноте веры и всецелому преданию себя Промыслу Божию. И там, после того, как он довершил школу внутреннего совершенства, вновь входит в общение с людьми. Но при первой возможности снова стремится и жаждет продолжать свое безмолвие. Тот же порядок наблюдаем мы в житии преп. Корнилия: устроив свою первую обитель, он уходит на Сурское озеро с учеником своим Геннадием. Для удаления этого была и внешняя причина — провинность со стороны братии. Но уединенная жизнь преподобного продолжалась сравнительно недолго: государь Василий Иоаннович по просьбе братии принуждает его вернуться в первоначальную Корнильевскую обитель, и при этом награждает его земельными угодьями. Но Корнилий, как истинный белозерец, — «не восхоте просити ничтоже, но токмо моли его дати близ монастыря земли мало с лесом, да от поту лица своего ел, глаголю, хлеб свой».

Биограф говорит, что преподобный «помышляше трудами питати себе и сущих с ним». Притом еще и «приходящих приемля и мимоходящих кормля». Преподобный Корнилий раздавал милостыню по праздникам, не глядя на лица, «не зряшу на лица, но токмо руку простершему даяше». Некоторые злоупотребляли и возвращались за милостынею по пяти раз. Иноки обратили на эти поступки нищих внимание преподобного, говоря, что нищие «не единою, но и вторицею взимаху, ин же и до пяти крат взят». Он же глаголаше: «Не дейти их: того бо ради пришли». Вечером преподобный узрел в видении Антония Великого, который «начал класть в подол его одежды просфоры и колачи, дондеже нача та пресыпатися от переисполнения. Он же (Корнилий), поведал нам со слезами и заповедал нам не токмо при своем животе творить милостыню нескудно нищим, но и по своем преставлении».

Вернувшись в обитель вторично, после своего ухода на Сурское озеро, преподобный «лес секий и нивы насевая, да не токмо сами свой хлеб ядят, но и да и неимущим им питают». Житие приводит поучение святого, где говорится о хранении чистоты, об «умной молитве», самонаблюдении и борьбе со страстями, но особенно настаивает он на двух верховных евангельских заповедях любви к Богу и ближним. «Евангельское учение, — говорит Кадлубовский, — полагалось в основу его нравственного миросозерцания».

Любви ради преп. Корнилий несет подвиг старчества: «Дарованием Божиим приходящих к нему с верою вся разрешаше и вся сказоваше и всех благословяше и утешаше, обаче сия добре ему имеяху».

«Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (I Кор. 9, 22), свидетельствует о нем житие, указуя сими словами Ап. Павла на старческое служение преподобного. Об этом стихе, часто прилагаемом к преподобным — старцам, уже говорилось ранее. Проф. Смирнов повествует о деятельности преподобного во время голода: «В вологодской земле случился голод. Хлеб сильно вздорожал, и купить его даже негде было. В монастырь Корнилия стали приходить «от многих стран странники и нищие», а из окрестностей мучимые голодом. Преподобный никому не отказывал, подавал щедрую милостыню ежедневно. Многие приносили своих младенцев и оставляли под стенами монастыря. Подвижник принимает их всех, отсылает в особый дом, и там их питали и покоили. В это тяжелое время запасы обители не оскудевали. Устав Корнилия предполагает благотворительность монастыря, как его обязательное дело. Запрещая самовольную милостыню каждому частному иноку, чтобы под этим предлогом не нарушалась строгость общежития, преп. Корнилий предписывает все сработанное трудящимися сносить в казну: «ниже в милостыню дают», «милостыня бо в монастыре и нищелюбство обща суть».

«Житие преп. Корнилия», писанное в 1589 году иноком Нафанаилом, помнящим лично святого, отнесено В. О. Ключевским к числу лучших памятников агиографии, и Коноплев еще лучше оттеняет его достоинство, как исторического памятника.

Преп. Корнилий был современником преп. Нила Сорского. Об общении или свиданиях между двумя подвижниками нет никаких указаний. Поэтому нельзя установить факт влияния преп. Нила на преп. Корнилия. Но несомненно, что оба они принадлежали к греческой школе исихастов. Преп. Корнилий словами своего биографа учит: «Сердце же хранить елико сила умною молитвою от скверных помысел...»

Эти слова, выражающие сущность исихазма, свидетельствуют о том, что преп. Корнилий и его ученики знали и творили «умное делание». Слова эти в устах биографа-ученика и сотаинника преподобного приобретают неоспоримую историческую достоверность, научную ценность этого жития мы только что отметили. Как уже выше было упомянуто, проф. Кадлубовский говорит, что «влияние Афона и южного славянства на русскую жизнь в XIV и XV вв. достаточно выяснены. Таким образом, влияние Афона и греческого подвижничества, под которым находился Нил, испытывали и другие русские люди, не отрывало поэтому Нила от русской жизни, в которой составляло заметную струю».

Этим общим влиянием византинизма объясняется сходство в характере подвижничества, а именно «внутреннее делание» преп. Нила и преп. Корнилия.

Известны пять учеников преп. Корнилия. Во-первых, преп. Геннадий († 1565). Он именуется Костромским, так как ушел с преп. Корнилием в Костромские пределы, в дикий лес, на Сурское озеро, где они основали обитель. Преп. Геннадий остался на месте после возвращения преп. Корнилия в свой первоначальный монастырь. Преп. Геннадий благоустроил новосозданную обитель. Великий аскет и труженик, он исцеляет от болезни Вологодского епископа Киприана. «На нем почила благодать Св. Троицы», говорит житие. Второй ученик преп. Корнилия — Иродион Илоезерский († 1541). Он уходит после смерти преп. Корнилия к Белоозеру. Здесь ангел указывает ему местожительство и велит построить храм во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Прожил 3 года в безмолвии. Ангел известил его о приближении его кончины. Обитель возникает после смерти преподобного.

Третий ученик — Филипп Ирабский († 1537). Он ушел из монастыря, чтобы «безмолвствовати единственно», вырыл в речном берегу «вертепец» для жилья и поставил часовню, чтобы молитвы Господу приносить о спасении своем. В строгом уединении «един единственно» подвижник провел 15 лет и только лет за 5 до смерти ради телесных недугов своих принял к себе сожителя. Народ скоро узнал место его подвигов и собирался толпами для поучений и молитвы. Часовня превратилась в храм, вместо вертепа выстроилась келия. Святой поучает мирян и излагает им мирские добродетели. Осуждая семейные раздоры, он проповедует миролюбие — любовь родителей к детям, почтение детей к родителям. Порицая жестокосердие, предписывает расположение к нищим и убогим. «Сам Господь Бог изволивый нищелюбие взыскати и любити е». Иночество выше царства, иноку предлежит ангельская слава. «Но жестоко и прискорбно иго иноческого жития», и немногие несут его. Три главных добродетели преп. Филипп считал обязательными для инока: «нестяжание и еже поститися зело и бдети много». «Погубили мы ангельское житие, много ясти и нити или одеятися можем, поститися же не можем и смиренномудрствовати». «Днесь в нас есть любоимание и презорство, стяжательность и гордость».

Преп. Кирилл Белый Новоезерский († 1532). Четвертый ученик Корнилия Комельского. Еще до его рождения, мать его слышала в храме произнесенный им возглас: «Свят, свят, свят, Господь Саваоф». Свой иноческий путь Кирилл начинает под руководством преп. Корнилия в его обители. Духовная зрелость Кирилла была признана всей братией. Стремясь в пустыню, он уходит на север к океану. Оттуда обходит все приморские страны. Голос свыше посылает его к Белоозеру, где он основывает обитель на Красном острове, на восточной стороне Нового озера. Преп. Кирилл сам строил здания, рубил лес, пахал землю и сажал овощи. Вел. кн. Василий Иоаннович пожаловал обители две деревни. Его посещает преп. Никифор Важеозерский по поручению преп. Александра Свирского. Во время чтения акафиста Божией Матери, Кирилл почувствовал прибытие гостя. Окончив молитвы, он переехал на лодке на северную сторону и увидел путника, уснувшего на камне. Сильный свет с неба разбудил последнего. Св. Кирилл поставил на месте этой встречи крест. Случаи прозорливости и исцеления больных бесчисленны. Его сподвижник Дионисий видел ангела, сослужащего преподобному. «Чадо Дионисий, — сказал Кирилл, — судеб Божиих не испытуй, и до отшествия моего к Богу не сообщай никому, что тебе открыл Господь, духовной радости Податель». Еще при жизни своей преподобный предстал в сонном видении тяжко больному монастырскому благодетелю и пригласил его явиться к себе для исцеления. Когда больной князь Пеньков прибыл на Новое озеро, преп. Кирилл босой и в рваной одежде служил литургию в нетопленом храме при таком холоде, что никто не мог при этом присутствовать. Отслужив, он дал князю выпить святой воды, и тот стал здоров. В последние предсмертные часы преп. Кириллу было открыто приближающееся бедствие смутного времени: «Беда великая на земли нашей и гнев великий на людях». Старец Даниил просил открыть, что будет после этого... «Будет царство наше умирено Богом и устроено. Вы же, братие и отцы, молитесь со слезами Богу и Пречистой Его Матери о державе Российской земли». Здесь сказывается характерная черта любви русских святых к родной земле.

Наконец, 5-й ученик преп. Корнилия был преп. Адриан Пошехонский († 1550). Боголепный и таинственный старец, называя себя «Бестуж», уводит Адриана с иноком Леонидом из обители преп. Корнилия в дикий дремучий лес в пределы Пошехонские и становится невидим. В 1543 г. они закладывают церковь по благословлению митрополита Макария. Собралась братия. Через 7 лет преп. Адриан был убит разбойниками. Некто Сидор тайно похоронил останки мученика и посадил рябину. Она стала целебной. О скрытых мощах узнают только в 1626 г. Совершаются исцеления.

Преп. Феодосий Тотемский († 1568). Из Прилуцкого монастыря удаляется в пустынные леса на р. Тотьме, где образуется обитель. Он собирает книги. Будучи строгим подвижником, носит власяницу и вериги.

Преп. Антоний Сийский († 1556) постригается в монашество преп. Пахомием Кенским († около 1515), который стал руководить новоначальным иноком, взяв его в свою келию. Будучи в иерейском сане, Антоний получает благословение игумена на подвиг отшельнический. Он странствует по лесным дебрям с 4 сподвижниками. В 1520 г. основывает Сийскую обитель недалеко от «Студеного моря». После управления некоторое время обителью он удаляется на остров для полного безмолвия. Достигнув благодатного состояния и получив дар прозорливости, он затем снова возвращается на игуменство. Таковы внешние факты его жития. Преп. Антоний один из многих святых, смотревших на преп. Кирилла Белозерского и его заветы, как на образец для подражания. Даже духовная грамота преп. Антония списана с духовной грамоты преп. Кирилла с небольшими добавлениями и наставлениями. Кадлубовский отмечает, что этот факт является указанием на духовную связь северных монастырей с Кириллом.

Преп. Антоний, во всем следовавший Кириллу Белозерскому и подвижничеству Северной Фиваиды, был так же, как и они, последователем школы «трезвения», и это подчеркивается в его житии, где упоминается об «умном делании», которому «крепце прилежаше» святой. Ради безмолвия и созерцания и переходил он на пустынный остров. Здесь он «к вышним течение радостно простираше, в безмолвии мнозе пребывая, ум же свой от всех попечений удаляя, и чисте Богу беседуя, и моление свое яко кадило на небо воспущая». В своей духовной грамоте преподобный велит молиться о царе и всем его доме, а затем дает некоторые наставления о монастырской жизни, более определенные: «хранить в сердце страх Божий, стремиться быть храмом Святого Духа, который и укажет истинный путь. А промеж себя любовь имейте и покорение о Христе друг ко другу, да покроется ваше множество грехов». Своему будущему заместителю — Кириллу, он внушает смирение и кротость: «не яр буди к меньшим себе, но с кротостью наказуй согрешающих, блюдый себе, егда и ты в некоем прегрешении искушен будеши». Антоний добавляет еще несколько наставлений о внимании к братии: во всем советоваться с собором, заботиться о больных, посещать их.

Все его поучения, слова и факты, описанные в житии, свидетельствуют о том, как был преподобный проникнут насквозь глубиною Евангельского учения. У него, как и у прочих святых Кирилловской школы, выступает характерная для всех их черта — нестяжательность. В житии говорится: «...многа... борениа показа... работая Богови, былии земными саморастущими в пустыни сей питашеся и от своих трудов потребна себе и братии исполняше». В поучении иноку Филофею он советует: «учися рукоделию и по вся дни делай рукама своима». Кадлубовский отмечает, что сам Антоний склоняется «к той жизни отшельничества, которая была соединена с безмолвием, уединением, нестяжательностью. Приобретения при нем земельных владений объяснять, может быть, следует так же, как и подобные факты в жизни Кирилла Белозерского и Дионисия Глушицкого.

Преподобный Арсений Комельский († 1557). Из боярского рода Сухоруковых. Постриженик и игумен Троицкой лавры. Удалившись для безмолвия, преподобный поселяется сначала в Комельском лесу, откуда его изгоняют местные жители, убив его ученика. Тогда он устраивает пустынь в Шелегодском лесу. Когда же вокруг его обители, называвшейся потом Александро-Коровиной, образовалось многолюдье, он снова возвращается в Комельский лес, и, не вспоминая о причиненном ему здесь зле, «хождаше хождение Святый имея косно вельми людей же на поле, где найдет труждающихся, там с ними беседу духовную творит и учит их како спасение душам своим получити, и Божий заповеди храните и поучения Св. Отец слушати, а в праздники Божии не делати земнаго». В рукописи гр. Уварова (№ 1247) текст жития сопровождается рисунками, из которых некоторые изображают крестьян, занятых полевыми работами, а преподобного, сидящего в иноческом одеянии и ведущего с ними духовную беседу. «В итоге следует признать, — говорит Кадлубовский, — что в житии Арсения Комельского отразилось кроткое снисхождение к людям, что проповедь любви занимает в нем видное место, выделяясь и в поучениях, приписанных преподобному, что внешние проявления благочестия оставляются биографом в стороне».

Преп. Александр Свирский († 1533) постриженик Валаамский, основывает близ р. Свири монастырь. Его ученики Никифор и Геннадий Важеозерские (1550). Безмолвники. Основатели обителей.

Преп. Нил Столобенский († 1554) пострижен в монастыре Крыпец, затем подвизается на р. Черемхе в Ржевском лесу, питаясь травою и желудями. По гласу Божию уходит на Столобенский остров на озере Селигере. Там страдает от страхований и злых людей, поджегших лес, чтобы его погубить. Он исцеляет грабителей, наказанных слепотой, за намерение напасть на него. Обладая даром прозревать дела людей, он согрешающих направляет на путь истины. Преставился, стоя на костылях, на которых отдыхал вместо ложа.

Преп. Мартирий Зеленецкий († 1603) подвизался в Великолуцком монастыре, жил в одной келье со старцем Боголепом. Они ели раз в день. После церковных служб и всех правил читали 1000 Иисусовых молитв, 200 Богородице и клали по 600 поклонов. Большую часть ночи мололи зерна. После многих чудесных знамений Мартирий уходит на Зеленый остров среди непроходимых болот, где и образуется Зеленецкая обитель. По писцовым книгам Обонежской пятины видно, что преп. Мартирий в 1582 г. был уже игуменом и имел 12 братии в своей обители. Первым благотворителем юного монастыря был Феодор Сырков, замученный Иоанном Грозным в 1570 г. Другим благотворителем был Касимовский царь Симеон Бекбулатович в благодарность за исцеление сына преподобным. Наконец, царь Феодор Иоаннович жертвует «в двух вытях 28 четий земли» и богатые рыбные ловли. Преп. Мартирий был безусловно святым созерцательного типа, но век «нестяжателей» уже миновал.

Преп. Лонгин Коряжемский († 1547). Безмолвник.

Преп. Ферапонт Монзенский († 1597). О родине своей и происхождении преподобный скрывал. Он постригается в Воздвиженском Костромском монастыре, быстро всходит на высокие ступени совершенства. К нему стали приходить воеводы, дьяки и разных чинов люди от мала до велика. Он не всех одинаково принимал, некоторых обличал в пороках. Желая уйти от известности и славы, он скрылся в пустынной Благовещенской обители на устье реки Монзы. Здесь он пробыл последние 3 года жизни. В житии повествуется об его старческом окормлении этой тогда юной обители. Ее пытается разорить сосед боярин Нелидов, а соседний Обнорский монастырь стремится подчинить ее себе, якобы приписную, и отнимает церковные книги. Во время этих скорбей старец Ферапонт является воистину ангел ом-хранителем для обидимых. Изложение этих событий и старческая деятельность преподобного за последние 3 года его жизни и составляют содержание его жития.

Преп. Максим Грек, ученый представитель восточного просвещения, родом из г. Арта, Эпир, носил в миру имя Михаила Травлиса и род. в 1470 г. (согласно новейшему исследованию И. Денисова). Михаил учился и работал в Венеции, Ферраре, Падуе и Флоренции. Как философ, он был платоником. Будучи одарен чувством прекрасного, он имел склонность к поэзии и позднее он первый указал русским на правила стихосложения — «мерную речь», на хореи и ямбы. В Венеции он принимал участие в трудах по изданию писаний греческих философов Альдом Манучи и во Флоренции в переводах на латинский язык святоотеческой литературы у Пико де Мирандола. Это была эпоха итальянского Возрождения, когда господствовало общее увлечение язычеством. В самые свои ранние годы Михаил Травлис был дитя своего века. Но уже 18 лет от роду и даже ранее, слушая проповеди И. Савонаролы († 1498), боровшегося с распущенностью нравов и имевшего столь потрясающее влияние на сограждан, юноша Михаил оказался в числе его ревностных поклонников. Впечатление, произведенное личностью Савонаролы, было так сильно и неизгладимо, что запечатлелось в его сознании на всю жизнь. «Я же с радостью сравнил бы их, если бы они не были латинянами, с древними защитниками благочестия», говорил уже в России Максим, вспоминая о мученическом конце Савонаролы и его двух сподвижников. Около 1507 г. он отправился на Афон и поступил в Ватопедскую обитель. Оттуда в 1515 г. он был приглашен в Москву Василием III для переводов священных книг. Одновременно он там писал свои догматические, грамматические, философские и исторические труды и вел борьбу с невежеством и суеверием. Он был противником развода и незаконного брака Василия III, а также восставал против монастырских владений. Его обличения создали ему много врагов, и после крючкотворного и пристрастного процесса, он «много претерпел многолетних и тяжких оков и многолетних заточений» (Курбский). Но несмотря на 25-летние гонения личность Максима оставалась в своем нравственном ореоле в глазах лучших его современников.

Сам митроп. Макарий ему писал: «Узы твоя целуем, яко единого от святых, пособить же тебе не можем». Преп. Максим был неприемлем для окружающей его среды, так как шел вразрез с духом упадочной эпохи и господства исключительно внешнего. От имени Спасителя обращается Максим к своим современникам в следующих словах: «Не для доброшумных колоколов, песнопений и многоценного мира Я сошел на землю и принял ваш образ... вся подсолнечная Моя и исполнение ее. Я повелел написать в книгах Мои спасительные заповеди и наставления, чтобы вы могли знать, как угождать Мне. Вы же книгу Моих словес снаружи и внутри обильно украшаете серебром и золотом, а силы заповедей Моих, в ней написанных, не принимаете, и не только не исполняете, но и поступаете противно им».

Вокруг Максима группировались лучшие и просвещенные люди того времени, их было немало в начале царствования Иоанна IV. Под его влиянием были Сильвестр и Адашев, святитель Герман Казанский из «светла рода Полевых», князей смоленских, отказавшийся от Московской митрополии, В. Тучков, написавший житие Михаила Клопского, и многие другие. Разгромив русскую жизнь и культуру, Иоанн Грозный не дал взойти в полной мере всходам, посеянным рукой преподобного Максима. Но бежавшие на Запад его преданные ученики, игумен Артемий и Курбский, много там сделали для русского просвещения и защиты Православия. Курбский изучил латинский язык, чтобы перевести на славянский язык святоотеческие книги, на которые ему указывал Максим. Влияние Максима сказалось на работах Стоглавого собора и на Судебнике И. Грозного, как и на просветительных трудах митр. Макария, влияние это было подобно светящемуся следу от метеора, прошедшему по духовному горизонту русского неба, по выражению его историка (Денисова).

Духовный облик М. Грека связан с Афоном. Современные москвичи недаром величали его «преп. Максимом, Новым Исповедником». В творениях своих М. Грек касается православной аскетики согласно пониманию Святых Отцов. О человеке он говорит: «Прах и пепел, смешанный с малою долею воды, но хранящий в себе Божественный дух, подобно как раковина хранит жемчужину». Преп. Максим касается и духовных созерцаний: «Будучи жизнью и мыслью, о, душа, — говорит он, — ты обладаешь бессмертием и потому можешь познать свой Первоисточник, Коего образ носишь в себе». «Красота внешняя и телесная обманчива и скоропреходяще, она препятствует стяжанию красоты духовной», и Максим дополняет: «Возжелаем пламенно красоты Богоподобной...» «Мы должны подражать природе шестикрылых». Максим говорит о Боговдохновенности Святых Отцов, о том, что им Бог открывал скрытый смысл священных текстов и с помощью «духовных лопат» им был дан дар откапывать сокровенный в них таинственный смысл. В последние годы своей жизни Максим говорит и о себе в послании к митр. Макарию: «Я был наставляем и укрепляем благодатью божественного Параклита достопоклоняемого». На стенах узилища своего с помощью угля начертал преп. Максим канон Святому Духу так же, как некогда и Савонарола писал в тюремной обстановке молитвенное обращение к Святому Духу. Но у последнего вышел поэтический вопль истерзанной души, тогда как канон Максима — лишь смиренное молитвенное воззвание византийского монаха.

Преп. Корнилий Псковский († 1570). «Имя преп. Корнилия, — говорит житие, — рачительного хозяина, строгого подвижника и просвещенного человека, было известно в то время на Руси. У него бывал известный своею книжностью игумен Артемий, у него постригается Вассиан Муромцев, ученик Курбского. У него часто бывает и сам князь Курбский». Преподобного нельзя отнести к типу созерцателя: это суровый подвижник и мученик. В писании (давно утерянном) он перечисляет бедствия, наведенные Иоанном Грозным на русское царство: «Мятеж и нестроение в Российской земле и разделение царству и крамолу, и смерть, и людям переселение, и имений отнятие, пожары великие по градам и мор, и глад, и нашествие иноплеменных”. Мученическая кончина преподобного последовала на 69-м году от рождения. «От тленного сего жития земным царем Грозным предпослан к Небесному Царю в вечное жилище».

Филипп Митрополит Московский († 1569), — величавый образ XVI века, мученик и великий стоятель за Правду Христову. «Подвиг митрополита Филиппа дает настоящий смысл служению сопастырей на Московской кафедре Успения Богородицы: св. Алексия и св. Гермогена. Один святитель отдал труд всей жизни на укрепление государства Московского, другой самую жизнь, обороняя его от внешних врагов. Св. Филипп отдал жизнь в борьбе с этим самым государством в лице царя, показав, что и оно должно подчиняться высшему началу жизни». Таково значение его подвига. С точки зрения нашей работы, нас интересует остающееся в тени лицо святого, как безмолвника и созерцателя. Ибо, не будь этой внутренней подготовки, личность святого не была бы окружена таким ореолом беспорочного кристального сияния. Здесь мы не видим господства страстей. Нет ни единого диссонанса. В этом разница с патриархом Никоном — тоже пострадавшим, защищая независимость Церкви. Но история дает нам образ его с его слабостями и недостатками, которые были тоже отчасти виною его злостраданий... Но не то Филипп.

Феодор Колычев покидает мир, а с ним и должность свою при московском дворе 30 лет от роду. В Соловки он приходит приблизительно в 1538 г. «Феодор не пожелал открыть своего мирского звания ради смирения и прошел обычный суровый путь монастырского трудничества: “дрова убо секий и землю копая в ограде (огороде) и каменье пренося, овогда же и гной (навоз) на плещу своею носяща”» Приходилось ему переносить испытания и более тяжкие для его смирения: «Многажды уничижаем и бием от неразумных», не гневался и с кротостью переносил все. Через полтора года пострижен и наречен Филиппом. Но «ангельский образ не отменил его тяжелых трудов. Филипп нес послушание сначала на поварне, потом на пекарне, рубил дрова, носил воду, топил печи. Эти годы он находился в послушании у иеромонаха Ионы «дивного старца», который в юности был учеником преп. Александра Свирского, тогда уже прославленного. Иона учил Филиппа всему монастырскому и церковному уставу, пока ученик его, постигнув литургическую науку, не был поставлен экклесиархом-наблюдателем за чином богослужения. Любовь к своему старцу Филипп сохраняет в течение всей жизни и даже в смерти желает покоиться рядом с ним: при постройке Преображенского собора, он сам ископал себе могилу рядом с могилой для старца, в которую и был положен «лета 7076 (1568) инок Иона Шамин» — его старец. Пройдя путь внешней аскезы, инок Филипп вступает в следующий этап духовной жизни — созерцательный подвиг. Он уходит в лесную пустыню: «Тамо к Богу ум возвысив, в молитвах упражняшеся». В этом уединении отшельник провел «не мала лета». Потом вернулся к обычным трудам. Состарившийся игумен пожелал передать Филиппу бремя своей власти. В 1540 г. Филипп рукоположен в Новгороде в священный сан и возведен в игумены. Однако, вернувшись, он не сразу заменил прежнего игумена, который остается еще некоторое время у власти. Филипп использует это обстоятельство и уходит в затвор. Это поможет ему перед началом своего общественного служения достигнуть полной внутренней собранности подобно тому, как Христос 40 дней провел в пустыне перед своим выходом на проповедь. Мы знаем, что упражнение в безмолвии дает подвижнику контроль над всеми чувствами. Во всеоружии добропобедного воина и вышел он на свое многотрудное служение, когда смерть престарелого игумена вынудила его принять бразды правления. Смиренный пустынник, став администратором, неожиданно выказывает доселе скрытые в себе черты гениальности. Все его восемнадцатилетнее игуменство свидетельствует, что он был одареннейшей натурой. Невозможно в кратких словах охватить всю полноту его кипучей деятельности. Упомянем только о постройке огромных каменных церквей, больницы и др. зданий, «пустынь» в лесах, маяков на берегу моря, подворьев в Новгороде и в Вологде, о расчистке лесов для пашни, о ведении правильного лесного хозяйства, о скотоводстве, оленеводстве, о громадных гидротехнических работах, вызывающих изумление, всевозможных мастерских, кроме того, о промышленной деятельности, солеварнях, не говоря уже об управлении большими земельными областями. Творческую свою деятельность игумен Филипп прерывает уединением в пустыне для молитвенного подвига. В 1566 г. Филипп был вызван царем в Москву, где его ожидал «белый клобук и венец мученика». Каким самоотверженным и волевым явил себя Филипп в бытность свою игуменом, такой же героической личностью останется он и до конца своего подвига. По мере хода событий духовный облик его растет и крепнет. Митр. Филипп не перестает увещевать грозного царя и наедине, и всенародно, проявляя исключительное мужество и ясно сознавая, что каждым словом против действий царя и опричнины он подписывает себе смертный приговор. Из истории мы знаем дальнейшее. Приведем лишь один характерный случай, указывающий ту высоту совершенства, на которую взошел святитель. По свидетельству Курбского: «Сие воистину слышал от самовидца, — говорит он, — с Филиппа падают оковы, и голодная медведица не смеет делать ему зла... — и обретоша его цела на молитве стояща, зверь же, в кротость овчу преложившись, во едином угле лежаща». Такую победу над тварью мы встречали уже не раз в житиях созерцательных подвижников, достигших бесстрастия. Исаак Сирский поясняет в таких словах это явление: «Смиренномудрие есть риза Божества... Посему тварь словесная и бессловесная, взирая на всякого человека, облеченного в сие подобие (смиренномудрие), поклоняется ему, как владыке, в честь Владыки своего, которого видела облеченного в это же подобие и в нем пожившего».

Сообщим одну подробность, не вошедшую в историю и касающуюся последних земных часов митр. Филиппа. Настоятель храма из села, находившегося в вотчине Колычевой, сестры митрополита, о. Алексей, вместе с своим причетником Лаврентием в самый канун смерти святого узника пришли проведать его и выразить ему общую любовь. Отпуская их, митрополит дал благословение всему роду и потомству их на веки веков до самого Страшного Суда Господня. Но при этом предрек, что они сами не преполовят и завтрашнего дня. Слова его сбылись. В летописи Тверского Отроча монастыря до последнего времени хранилась запись об этом событии: иерей Божий был обезглавлен, а причетник «биен бысть многи патоги» и повешен. Через несколько веков потомство этих мучеников: род Петропавловских и род Вытчиковых соединился во единую ветвь. И эта вдвойне благословенная ветвь давала крепких духом церковных людей. Ими и подобными им неведомыми «миру» рабами Божиими стояла и держалась Святая Русь.

На Западе начиная с эпохи Ренессанса (XV в.) происходит смена идеологических установок. Готический период истории (гармонический эон) сменяется временами гуманизма (эон Прометеевский, Шубарт). Бурная переходная эпоха полна великих открытий, событий и потрясений.

Не избежала духа времени и Русь. В XVII веке «равновесие было потеряно, сдвинуто с места, и самая душа сместилась». Это век сдвигов, смуты и раскола. Век заката «Святой Руси» и великой идеи «Москва — III Рим».

Рассмотрим подробнее происхождение этой идеи, имевшей столь глубокое значение в русской идеологии, корнями своими уходившей в историю Древней Византии.

В те далекие времена средневековья и ранее, когда создавалась идеология Византийской Империи, жизнь была неотделима от религии. Тогда царила цельность мироощущения и миропонимания. Все освящалось Церковью: преображенному православному «государству, царству, народу вручались величайшие вечные заветы, служение, входящее в план Божественного мироправления. Оно имеет вечное значение. Поэтому власть государственная установлена Богом, она служит целям Царствия Божия и ответственна перед Богом за приведение управляемого ею народа в чистой, неповрежденной еретиками вере к порогу Царства Христова грядущего».

В этом теократическом государстве в основу управления была положена идея симфонии, или гармонического сочетания двух властей: царской и патриаршей. Каждый в своей области — царь в светской, патриарх в духовной, должны стремиться к осуществлению единой высшей цели. «Есть два великих блага — дары милости Всевышнего людям — священство и царство» (6-я новелла Юстиниана). Они дополняют друг друга: одному вверено Творцом «забота о душах», другому «управление плотью».

Императорский сан является особой формой церковного служения, Церковь освятила эту власть таинством, сообщив ей духовное значение и каноническую основу. Преподавалась особая благодать Св. Духа, та, о которой говорилось еще в Ветхом Завете. В таинстве миропомазания, когда царь помазуется «великим миром», он поставляется царем и самодержцем всех ромеев, т.е. всех христиан. «Богом помазанный» император прежде всего «должен сохранять в целости чистую веру христианскую и охранять от всех волнений состояние святой кафолической и апостольской Церкви».

«Православный “василевс” есть канонический полномочный попечитель Церкви, защитник неповрежденных догматов и всякого благочестия. Он один несет этот вселенский православный сан для других православных народов», и по Иоанну Златоусту имеет особое мистическое значение в мире, как «удерживающий» свершение той «тайны беззакония, которая уже в действии» (II Фес. 2, 7).

Итак, империя имеет православную миссию и император и есть прежде всего символ и носитель этой миссии. Должное служение в царском сане расценивается Церковью как великий, трудный подвиг, и поэтому император может быть причислен к лику святых «именно, как император, как Богопомазанный возглавитель христианской империи».

С момента утверждения мировой христианской империи центр мировой жизни переместился из Древнего Рима в Константинополь — Новый Рим.

С необычайной легкостью восприняла Русь от Византии Православие и вместе с ним и ее мировоззрение. Сама того не подозревая, Византия готовила себе в русском народе исторического преемника. С момента политической гибели Восточной Империи Русь принимает на себя ее миссию избранного Православного Царства, «Нового Израиля», и таким образом центр Православия переходит в Москву — III Рим, заменив собою II — павший. Под влиянием Православия и идеи «Третьего Рима» — «Святой Руси» выковывается могучий культурно-исторический тип русского народа, который и начал созидание великой Империи.

Вначале все содействовало успеху. Государство увеличивалось и укреплялось: в XVI в. завершается «собирание земли» и покоряются Казань, Астрахань, Сибирь. Происходят реформы централизации Иоанном Грозным и митрополитом Макарием. Блеск и сила Москвы вызывают царское венчание и установление патриаршества. Но Русь ждали тяжелые испытания. Корни их можно искать в том, что, хотя Русь и поднялась в XV веке до «высоты вселенской ответственности за судьбы всего Православия», но культурные, просветительные ее силы тогда еще не соответствовали величию ее призвания. Жестокий разгром Новгорода Иоанном Грозным с его культурой, вышедшей из античного зерна, а также уничтожение высшего образованного класса, носителя старых устоев и традиций, изменяет прежний образ и лик Древней Руси. Этому способствовало и покорение восточных царств, которое как бы ориентировало русскую жизнь в новом направлении. К Азии переместились торговые пути и жизненные центры, и самые нравы окончательно сложившегося государства приобрели азиатский оттенок, более от победы, чем от предшествовавших поражений. В духовной жизни разрыв с Византией вызывает ослабление святоотеческой традиции, в подвижничестве забывается «внутреннее делание», подвиг приобретает более суровый и внешний характер, но общий духовный уровень монашества значительно снижается. Большие монастыри обращаются в привилегированные весьма благоустроенные общежития с богатым питанием и частыми изысканными «кормами» на помин души. Прежнее напряженно-аскетическое житие уступает место «благобыту» и «культовому благочестию, согласно специфически русскому пониманию православного благочестия» (Проф. Карташев). Быт, черпавший свои силы в благотворном влиянии монастырей, таким образом теряет свою духовную основу и опору, и в результате общая духовная сопротивляемость страны ослабевает. С другой стороны, в эпоху смутного времени усиленно вливаются латинские воздействия и западные влияния.

XVII век открывается смутой, из которой народ выходит изменившимся, взволнованным, недоверчивым от неустойчивости. Все двоится и мешается, цельность и устойчивость утеряны. Меняется психология, мировоззрение, Богословие, старина и быт поколеблены, их надо восстанавливать, чувствуется бытовой распад, надо установить норму, обряд, образец. Хотят установить «исправные книги» богослужебные по древнему образцу. Открывается невероятная трудность этой задачи, которую, как кажется, можно разрешить только властью, чтобы строгий и единообразный чин прекратил «качание мира».

Патриарх Никон стал властно и торопливо проводить реформу, но реформа не идет гладко: и «качание» не прекращается. Главная острота Никоновой реформы была в отрицании старорусского чина и обряда с заменой его новогреческим, а заодно осуждается Стоглавый Собор, прошедший под знаком собирания старины русской.

Проф. прот. Георгий Флоровский стремится проникнуть в глубинные причины раскола. Патриарха Никона обвиняют в том, что он разорил старину. Но сущность волнения была не в этом. Отстаивая независимость и свободу Церкви в борьбе с руководящими церковными кругами, патриарх Никон опирался на идею превосходства «священства» над «царством», основываясь на отеческом учении о «царстве», главным образом, Иоанна Златоуста. И это глубоко взволновало старообрядцев. Раньше был III Рим — благодатное, священное житие, священное «Царствие», и оно осуществлялось в царстве, а не в Церкви: царство и Церковь сливались. И вдруг Никон говорит, что священство выше царства, следовательно, между царством и священством нет полного единства, это не одно и то же, нет единого начала в жизни, а их два.

И действительно, в симфонии признаются два разнородных начала: светское и церковное, Кесарево и Божие. Церковь не от земли, но от Бога, государство же — это устроение земной жизни и создается творческими силами человека. В симфонии государство признает закон Церкви основным законом жизни, высшей ценностью и стремится служить ему, провести его в жизнь. Но симфония только задание, которое свершается в становлении, это только начало жизни, исповедание высшего начала и желание служить ему Соблазн старообрядческого раскола в том, что, поняв ценность симфонии и правильно полюбив православное царство, он так полюбил его, что оно стало казаться спасительным «Царствием», и он забыл Церковь.

Симфония — гармоническое сочетание двух начал жизни: естественного и вышеестественного: мира сего и мира Божия, при симфонии они живут нераздельно, но не могут быть и слиты: всегда будут два закона: естественный и преестественный.

Соблазн раскола обещал слить их воедино так, чтобы был один только закон: царствие в царстве. Раскол ищет священный ритм, чин, или обряд, ритуал жизни, видимое благообразие и благостояние быта, ищет «типикон спасения». Это теократическая утопия, теократический хилиазм, мечта о граде земном. Староверов встревожило больше отступление царя, чем деятельность Никона. Если царь неверен «царству царствию», то кончен III Рим, а IV-му не бывать, жизнь стала безблагодатной, жизнь не будет «житием». Раскол есть отрыв от соборности, исход из истории. Благодати нет, нет Церкви, нет благодатной жизни. Остается усердие. Отсюда снова культ быта.

Прекращение культурно-просветительных воздействий Византии с момента разрыва вызывает в русской среде замкнутость и застой как умственный, так и во всех областях жизни, образуя в длительном процессе снижение культурного уровня по сравнению с прошлым, вызвав сильное падение общей грамотности. Между тем как Запад далеко ушел вперед. Заимствовать образованность приходилось оттуда. Западные, а вместе с тем католические влияния стали проникать с юга, через Киев, где при организационной деятельности Петра Могилы уже окончательно завершается «острая романизация Православия, его латинская псевдоморфоза, внутренняя интоксикация (отравление) религиозным латинизмом». В Киеве развилась значительная ученость, но в подражание Западу. В школе Петра Могилы преподавание велось по-латыни. Создалась западная школьная традиция, но уже лишенная творчества, так как между духовным опытом и мыслью образовался разлад. Вместе с киевской ученостью к нам проникает сильное и длительное влияние Запада.

Преп. Антоний Леохновский († около 1613). Сын боярских детей Вениаминовых. Знаком с святоотеческой литературой, ссылается на слова Исидора Пелусиота и Антония Великого, становится отшельником. Плоть его почернела от подвигов. Он присоединяется к другому подвижнику священноиноку Тарасию. Образуется монастырь. Иоанн Грозный желает его видеть и дает грамоты на рыбные ловли.

Преп. Евфросин Синозерский († 1612) создает обитель во имя Благовещения на берегу Синичьего озера. 19 марта 1612 г. предвидя духом приближение ляхов, он предупредил население. Встретил врагов в схиме у креста и был зарублен вместе с иноком Ионою.

Преп. Галактион Вологодский († 1612) в миру князь Гавриил Бельский, сын казненного Иоанном Грозным боярина. Его младенцем скрыли в городе Старице у сапожника, и он обучился у него этому ремеслу. Овдовев, он предается такой строгой аскезе, что заболевает. Однако продолжает свой затвор, и Господь посылает ему исцеление. Приняв постриг, он продолжает шить обувь, а деньги делит между церковью и нищими. Затем, он приковывает себя цепью к потолку таким образом, что мог спать только стоя на коленях. «Получив от Бога дар премудрости и слова утешения, назидал и утешал всех приходящих» (старчество). Два раза он вышел из затвора: один раз по повелению епископа на всенародный молебен о ниспослании дождя. Другой раз он явился в земскую избу и предсказал нашествие Литвы. Св. Галактион призывал к общему покаянию и однодневному построению церкви во имя Знамения Божией Матери. Но ему не вняли, и грозные предсказания святого сбылись в точности. Он сам был зарублен врагами. Чудеса от мощей.

Преп. Иринарх († 1616) — это представитель чисто русского подвижничества. Жестокость его аскезы превосходит всякое воображение. Во Христе юродивый Иоанн Большой Колпак говорит ему: «Бог дает тебе коня, и на том коне никто, кроме тебя, не сможет ездить и сесть на твоем коне вместо тебя». Прозорливостью Иринарх отличался еще до начала своего подвига. Еще младенцем он заявляет, что будет монахом и будет носить железа. Он видит, будучи юношей, за 300 верст погребение своего отца. А впоследствии он так же таинственно, во время пения Херувимской, узнает о кончине своей матери. Место его подвигов — Борисоглебский монастырь на Устье под Ростовом. Видя босого странника, он отдает ему свою обувь и молит Бога о терпении и о ниспослании теплоты своим ногам. С тех пор он ходит босой. За крайность аскезы игумен его немилосердно наказывает голодом и холодом. Ему запрещают присутствовать в храме, и он уходит в другой монастырь, где его назначают келарем. Желая избегнуть почета, он затворяется в третьем монастыре, но оттуда его призывают вернуться на свое «обещание» в Борисоглебский монастырь. Вернувшись туда, он приковывает себя к цепи и 25 лет несет свой сверхчеловеческий подвиг. После старца Иринарха осталось «праведных трудов» его: 142 креста медных, 7 трудов плечных, цепь в 20 саженей, которую он носил на шее, путы ножные, 18 железных оковцев, которые он носил на руках и на груди; связни, которые носил на поясе, весом в 1 пуд, палка, которой смирял свое тело и прогонял невидимых бесов. Эти «труды» становятся цельбоносными. Касаясь их, люди исцеляются. Преподобного снова выгоняют из монастыря и снова зовут обратно. Возвратившись вторично, святой стал старчествовать: «Всех приходящих учил заповедям, отводя их от грехов и обличая тайные согрешения». Он горит любовью к родине, что является одной из типичных свойств русской святости. В сонном видении ему показано грядущее разорение России от нашествия Литвы. Когда он пробудился, послышался голос: «Поди к Москве и поведай, что все так и будет». Повеление повторилось трижды. Преподобный отправляется в Москву и возвещает свое пророчество царю Василию Шуйскому. В Москве он пробыл 12 часов. Не взял даров от царицы, хотя царь уговаривал его: «Возьми ради Бога». Во время нашествия Литвы являются в его монастырь польские паны и испытывают его веру: «Я верую во Святую Троицу: Отца, Сына и Святого Духа», — говорил им старец. «А земного царя кого имеешь?» — «Я имею Российского царя Василия Иоанновича: живу в России, Российского царя и имею. Вере своей и Российскому царю не изменю». То же повторяет он и Сапеге: «Я в Российской земле рожден, за Русского царя и Бога молю». Сапеге он велит идти домой, иначе будет убит (что вскоре и сбылось). Сапега выдает ему 5 рублей на милостыню и запрещает грабить монастырь. Подобно преп. Сергию, преп. Иринарх является заступником перед Богом за Русскую землю. Он зорко следит за всеми событиями и несет служение пророческое. После победы под Калягином старец посылает князю Михаилу Скопину Шуйскому свой крест и просфору со словами: «Дерзай, и Бог поможет тебе». То же самое повторяет он, когда князь был озабочен тем, что неприятель снова начал собираться против него из-под осажденного Троицкого монастыря и из-под Москвы: «Дерзай и не бойся: Бог тебе поможет». Вступив в Москву, князь возвращает преподобному его крест и присылает дары.

Здесь великого старца постигает последнее жестокое испытание: звероподобный и пьяный игумен с 5-ю монахами выбрасывают его из келии, причем ломают ему руку. Господь заставил игумена опомниться, а к преподобному был глас, возвещающий скорое небесное воздаяние: «Ангелы дивятся твоему терпению». Но жизнь святого еще нужна истерзанной родине. Теперь он воодушевляет князя Пожарского. «Старец Иринарх, за всем следивший и все понимавший, — говорит житие, — послал князю Д. М. Пожарскому свое благословение и просфору и велел идти под Москву со всем войском, не боясь Ивана Заруцкого: “Увидите славу Божию”, — наказывал старец сказать князю. Князь был рад словам старца, без страха пошел всей ратью к Москве и остановку сделал в Ростове. Отсюда Пожарский и Косьма Минин нарочно отправились в Борисоглебский монастырь, чтобы лично получить благословение от старца Иринарха. В 1613 г. преподобный благословляет князя Лыкова, который выступает против грабительской шайки. Слезами и подвигами преп. Иринарха настал на Руси желанный покой».

Но Преп. Иринарх был не единственным в своем священном патриотическом подвиге. Его имя, как и имена патриархов Ермогена и Филарета, архимандрита Дионисия и келаря Авраамия Палицына, являются не только именами церковных подвижников, но и великих российских граждан, вместе с князем Пожарским и Косьмою Мининым... То была Святая Русь.

Преп. Макарий Жабынский († 1623) «возгородитель», возобновитель Жабынской обители.

Вассиан Тиксенский († 1624) проходит путь начальной аскезы под руководством «опытного старца» при отречении от своей воли и послушании воле руководителя. Затем удаляется на р. Тиксу и местный церковный приход отводит ему место для постройки кельи. В эту келью входил к нему только духовник. С посетителями Вассиан беседовал через окошечко. Его посещает игумен обители и благословляет носить цепь на руках и на ногах оковы, на чреслах железный обруч и надеть на голову железную шапку, которую он прятал под клобуком. Никто не знал, какой тяжкий он нес подвиг. Дни и ночи проводил он в коленопреклоненной молитве. Вскоре после его кончины ему стали служить молебны, творились чудеса.

Диодор, или Дамиан Юрьегорский († 1633). В тот век, когда созерцательные подвижники стали редки, а «нестяжатели» и вовсе перестали встречаться, преп. Диодор, как и его современник преп. Елеазар Анзерский, являют собою яркий пример того и другого. Преп. Диодор постригся в Соловецкой обители. Под влиянием рассказов своего отца, тоже инока, о житиях отшельников, после его кончины ушел он в лес. Сорок дней он питался травой и росой и совершенно изнемог. Его подобрала братия, собиравшая ягоды, думая, что он уже умер. Диодор опять уходит и поселяется в брошенной келье. Вскоре он встречается и с другими пустынниками. Однажды зимою он увидел нагого мирянина Никифора-Новгородца: «Посещай, посещай, Диодор, чтобы тебя самого посетил Бог», — сказал Никифор и убежал. Диодор встретил еще более совершенной жизни отшельника Тимофея, родом из Алексина, ушедшего в пустыню в царствование Лжедимитрия. В малой ладье приехал Тимофей к острову, углубился в пустыню и построил там малую хижину. В течение трех лет терпел он искушения и голод, пока явившийся светообразный муж не указал ему на воду и на траву для питания. Живя между пустынниками, Диодор не теряет связи с монастырем, откуда он приносит отшельникам пищу. К ним присоединяется больничный келарь Кирик. Побег келаря из монастыря был той каплей, которая переполнила сосуд... Монастырь отрядил стрельцов, пустынников переловили (числом 10). Хижины их разорили, Диодора заковали и бросили в больницу как главного виновника. Монастырь считал, что уход в пустыню причиняет ущерб общежитию. Тут сказывается антагонизм, как и на Афоне, между анахоретами и киновиотами. Преп. Диодор вновь убегает. Он уплывает морем на ладье. Вначале он избрал себе место на Кенозере, но там его избили жители. Оттуда он перебрался к Завадлому озеру на гору Юрьеву. Место было красивое и удобное для отшельничества. Семь лет подвизался он один, потом с иноком Прохором. Диодору явился светолепный муж и повелел построить три храма. Это явление повторилось трижды. На его сомнения, откуда взять средства, ему было велено обратиться к Троицкому келарю Александру (Булатникову), человеку знатному, восприемнику царских детей. Диодор нашел келаря в Москве, который не только лично помог, но и представил преподобного инокине Марфе, матери Царя. Были отпущены нужные суммы. Также дано было письмо к митр. Киприану в Новгород, давшему священника. Три храма были построены, собралась братия, возникла обитель. Но преподобный как истинный нестяжатель не приобрел никакой недвижимости. В момент недохвата средств к жизни и ропота братии помощь являлась, как и у прочих этого типа святых, чудесным образом. Так явившийся Диодору преп. Александр Ошевенский велит ему закинуть невод. Чудесный улов спасает положение. Второй раз то же повеление исходит от иконы Божией Матери. В следующий раз в тяжелую минуту ловят они забежавшую к ним черно-бурую лисицу, продав которую, получают хлеб. Умножение братии заставило их рубить лес и пахать землю.

Преп. Елеазар Анзерский († 1656). Его житие написано около 1700 г. Кроме того, в копии сохранились автобиографические сведения. Он был писатель и книголюб. Вначале Елеазар уходит в Соловецкую обитель, но охваченный жаждою безмолвия, удаляется на пустынный Анзерский остров, в 1616 г. принимает схиму, строит часовню и келью. Вскоре к нему стекаются подвижники. Преподобный устанавливает для них древний скитский устав по примеру Святых Отцов. «Кельи безмолвных пустынников, — говорит житие, — поставлены были в версте одна от другой. В субботу вечером и накануне праздников собирались они для общей молитвы, в которой проводили всю ночь и следующий день. Совершив праздничное или воскресное пение, расходились по кельям для Богомыслия. Молитва, песнопение, пост и ручной труд по силам составляли их обычное занятие. Все свои искушения они открывали преподобному старцу, как опытному наставнику и пользовались его советами. Сам преп. Елеазар, обладая от природы крепким здоровьем, носил железные вериги и предавался усиленным трудам, как духовным, так и телесным: то коленопреклоненно подолгу молился, то рубил и носил дрова, то, наконец, переписывал книги». «Преподобный отец наш Елеазар поживе лета многа, — говорит вкладная книга, — и братии своей патерик о уставе и о благочинии скитском положи и старчество и иные книги своею рукою написал». Все эти книги положил он вкладом в церковное книгохранилище. Не ограничиваясь только собственноручным списыванием и составлением книг, много покупал их на деньги или приобретал через пожертвования и, таким образом, положил основание Анзерской библиотеке. В своей подвижнической жизни преп. Елеазар не раз подвергался искушению врага. Однажды последний явился в образе инока, будто бы присланного за преподобным из Соловков. Но сей мнимый инок исчез при чтении молитвы Господней. Также и видимые враги-грабители хотели совершить нападение, но у них отнялся разум, и они кружились вокруг кельи, пока их не выручил сам же преподобный. В житии приводятся случаи его прозорливости. Слава его достигает Москвы, и царь Михаил Феодорович вызывает его туда и требует молитв о даровании ему наследника и не выпускает до рождения Алексея Михайловича. Обрадованный царь предлагает святому власть и почести, но последний стремится только в пустыню и увозит лишь дары для храма. Его вызывает вторично в Москву уже Алексей Михайлович. Царь выдает ему грамоту, украшенную золотом, об отпуске из казны всего потребного для церковных нужд, а также издает указ о создании в скиту каменной церкви. Постройка ее была начата еще при покойном царе, но была временно приостановлена, так как Елеазар хотел выстроить храм гораздо больших размеров, чем позволяли тогда ему средства. В этом преп. Елеазар отличается от преп. Нила Сорского — такого же исихаста, устроителя скитской жизни и писателя: Нил Сорский выбирает мрачную местность для своего поселения, и храм должен быть у него только деревянный, чтобы ничем внешним не отвлекаться от внутренней сосредоточенности и созерцания, тогда как Елеазар, эстет по природе, любит все прекрасное, и храм у него должен быть величественным. Он не дожил до конца постройки. Незадолго до смерти преподобному пришлось еще претерпеть тюремное заключение от Соловецкого начальства за отстаивание независимости своего скита. Тут мы видим тот же антагонизм, что и в житии преп. Диодора между двумя родами монашества. По кротости Елеазар не жаловался царю и был спасен вмешательством Двинского воеводы.

«Преподобный Елеазар был из наших краев, — поведал нам о. Нектарий, — из мещан он происходил Козельских. Богоугодными подвигами своими он достиг непрестанного умиления и дара слез. Вот и вышел он как-то раз ночью на крыльцо своей кельи, глянул на красоту и безмолвие окружающей Анзерский скит природы, озаренной дивным светом северного сияния, умилился до слез и вырвался у него из растворенного Божественной любовью сердца молитвенный вздох: “О, Господи, что за красота создания Твоего. И чем мне и как, червю презренному, благодарить Тебя за все Твои великие и богатые ко мне милости?”

И от силы молитвенного вздоха преподобного разверзлись небеса и духовному его взору явились сонмы светоносных сил бесплотных, и пели они великое славословие ангельское: “Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение”. И голос незримый поведал преподобному: “Этими словами и ты, Елеазар, благодари твоего Творца и Создателя”».

Преподобными Диодором и Елеазаром заканчиваем мы наш цикл святых периода Древней Руси. В лице их перед самым уничтожением монашества и секуляризацией еще раз Господь воздвигает преподобных, чертами своими напоминающих древних пустынников.

Так было на Московской Руси. Но скажем несколько слов о юго-западном монашестве этого периода (XVII в.), где также встречаются черты созерцательного подвижничества. Иов (Княгиницкий, † 1621, не канонизированный) долго подвизался на Афоне и, вернувшись на родину, основал ряд монастырей, и между ними Угорницкий. Иов (Железо, † 1651) полагает начало в Угорницком монастыре. Сам основывает знаменитую Почаевскую лавру, которой управлял в течение 50 лет. Был защитником православия и русской народности. Дмитрий (Туптало, 1651-1709), с 1703 г. — митрополит Ростовский, Боговдохновенный писатель, составитель Четьи-Минеи по: 1) московским минеям митр. Макария, 2) греческим и латинским источникам, 3) русским житийным материалам и проч. Он также был творцом и других духовных произведений. Будучи созерцательным подвижником, он учил непрестанной молитве и умному деланию. Стиль его живой и легкий, вдохновенный. Вот одно из мест его из «Алфавита Духовного»: «Почему не сделается для тебя сладким пресвятое Имя Господа Иисуса? Почему не разжется и не распалится окамененное сердце твое? Почему предпочитаешь обольстительную мрачную суету радостному пресладкому взыванию ко Господу? Зачем предпочитаешь окаянную расслабляющую леность усердному и теплому восклицанию к Богу? Взывай, взывай, не ленись, восклицай к Нему тщательно, не чувствуя усталости. Не давай сна очам твоим, и зеницам дремание, пока не обрящешь Искомого, и не получишь желаемого, и не соединишься с Присносущим».