2
Сфера висела над озером.
Серо-стальная и полупрозрачная, она стремилась поскорее исчезнуть из виду за золотом солнечного света в синеве ясного неба. Но Сфера присутствовала в вышине всегда, и днем и ночью, переползая из фазы в фазу, приближаясь и отдаляясь, вызывая солнечные затмения и приливные волны. Сфера выглядела почти как «Звезда смерти», разве что казалась более комковатой и рельефной.
Эдем – мир-рай, мир-курорт – был ее единственной луной.
Сферу построили херувимы… точнее – еще не достроили, но все работы были уже близки к завершению. А Эдем – планетоид естественного происхождения – случайно угодил в поле притяжения Сферы, и был превращен в одну гигантскую базу отдыха.
Лещинский опустил взгляд: с боковой дорожки в аллею, ведущую к высокому крыльцу Санатории, вывернула поджарая фигура. Карл, одетый в шорты и мокрую под мышками футболку, в кепке на коротко стриженной голове, бежал к корпусу, шаркая подошвами кед по асфальту.
– Петухи поют – проснулись, чуваки бредут – согнулись, – так, пыхтя и отдуваясь, поприветствовал он Лещинского.
– Дарова, – ответил Лещинский. – Прогнал холестеринчик по сосудам?
– Йа, пробежка – зер гут, – Карл дотянул до ступеней и остановился, согнувшись, уперев ладони в колени.
– Кого из моих видел? – поинтересовался Лещинский.
Карл снял кепку, принялся обмахиваться.
– Натали видел с Майком Пускающим Ветер на корте, – сообщил он, ухмыляясь. – И прохвессор мне попался: шел такой франт в белой рубашке, белых штанах и с пиджачком через плечо. В руках была шахматная доска, наверное, к Отшельнику в гости направился. Жарко сегодня с утра, начальник, да?
Лещинский кивнул и дремотно прикрыл глаза. А потом спохватился.
– А что у нас с реквизитом? Начал делать бронеход?
Карл прекратил обмахиваться, сел на нижнюю ступень.
– Папье-маше вроде есть, – ответил он усталым голосом. – Теперь нужен клей, но не ПВА, а более сильный. И еще – скобы для степлера. Я не знаю, где их заказать. Попросил в Ресторации, а машинка мне напечатала вот эту штуку… – он поднял темную от татуировок руку, демонстрируя массивный золотой браслет.
– Значит, хотел не то, что нужно, – высказался Лещинский.
– Начальник, я после обеда возьмусь за бронеход, – Карл принялся крутить кепку на указательном пальце. – Сейчас закажу пива и заодно – ведерко клея. А после обеда – за дело.
– Обещаешь?
– Мамой клянусь.
– Ну, тогда добро, – Лещинский двинулся по ступеням вниз.
– А! Начальник, слышь… – Карл поймал Лещинского за штанину. – Облом на сегодня. Жанна собирается устроить вечеринку, типа, в гавайском стиле. Приходи в Купальню, как стемнеет.
Лещинский вздохнул.
– Была ведь уже в гавайском стиле…
Карл блеснул белоснежными зубами.
– И еще будет. Понравилось же всем, помнишь? Приходи, ладно?
– Посмотрим, – уклончиво ответил Лещинский. Ему стало понятно, что от Карла сегодня толку не будет. И чем, интересно, событие, запланированное на вечер, мешало ему заниматься делом утром и днем? К тому же, Карл сам вызвался собрать пару бронеходов из папье-маше – в натуральную величину и на колесиках, чтобы можно было передвигать по сцене во время спектакля.
Лещинский пошел неспешным шагом по аллее, раздумывая, куда ему направиться: на корт к Натали или в бунгало Отшельника. Воображение подсовывало соблазнительную картинку: Натали размахивает ракеткой, гладкие черные волосы развеваются, глаза сияют, длинные сильные ноги напряжены, футболка обтягивает высокую грудь. Он подходит к своей любовнице сзади, обнимает и целует в пахнущую духами шею. Майк Дремлющий Ветер отводит взгляд и рубит ракеткой воздух, ожидая, когда его партнерша вернется в игру…
Но правила нужно соблюдать. Если Натали не желает выставлять чувства напоказ, значит, ее нужно уважить. В этом были свои плюсы, главное понимать, что вся ее любовь – только для него одного, и только когда они наедине.
И все же Лещинский немного завидовал: Карл жил с Жанной, Гаррель – с Сон-Сар, и он был бы не прочь законно сожительствовать с Наташкой. Чувство утраты и боль, которая его сопровождала с момента огненного шторма над Колонией, понемногу ослабли, но не прошли бесследно. Оксану он по-прежнему часто видел во сне. Типичный сюжет – Оксана, как раньше, рядом с ним, а он терзается, не зная, как теперь быть с Натали. Обычно он просыпался в дурном расположении духа, и хорошо, если Натали оказывалась на одной простыне с ним, а если нет, то приходилось бродить по апартаментам, сердито цедя коньяк с лимонным соком до тех пор, пока черная меланхолия не сменится пьяным благодушием…
Лещинский принял решение. Свернул на дорожку, ведущую к озеру. Бодро прошагал мимо живой изгороди, над которой порхали пестрые бабочки, мимо аккуратно постриженных кустарников с голубой листвой, похожей на снежинки, мимо изумрудных лужаек и цветущих клумб. Вскоре в поле зрения появился деревянный домик с плоской крышей и широкими, открытыми настежь окнами. Бунгало Тарбака располагалось над озером, и одна его часть стояла на сваях. Лещинский не раз наблюдал, как Отшельник, подобно гигантской лягушке, прыгал из окна в воду, а затем плыл, с силой толкая ногами и поднимая волну. При этом он никогда не снимал свой дурацкий, протертый местами до дыр черный костюм.
Лещинский взбежал по деревянным скрипучим ступеням. В бунгало царила прохлада и пахло свежим кофе. Огромный вентилятор мерно работал под потолком. Кушетка Отшельника пустовала, тяжелый плед, который хозяин дома использовал вместо одеяла, был аккуратно сложен. За барной стойкой в сосредоточенной позе застыла знакомая фигура. Семеныч, прикусив от напряжения язык, подливал тонкой струйкой в свой кофе из «чекушки» без этикетки. Скорее всего – коньяк. Рядом на стойке ждала наготове шахматная доска, фигуры стояли на местах, еще не было сделано ни одного хода.
– Попался! – усмехнулся Лещинский.
Профессор судорожно рванул руку с «чекушкой» вниз, намереваясь спрятать бутылку за стойкой. Походил он в тот момент на студента, которого застукали со шпаргалкой. Но уже через миг Семеныч понял, что юлить бесполезно, он молча достал стакан из толстого стекла, плеснул в него коньяку на два пальца, подтолкнул по стойке к Лещинскому.
– Дык утро ведь, – с улыбкой пожурил профессора Лещинский.
– Да какая разница, Костя, – Семеныч поиграл седыми бровями. – Тут что утро, что вечер. Все равно делать нечего.
– Почему же, – Лещинский взял стакан. – Я сегодня планировал собрать творческую группу, чтобы устроить «мозговой штурм». Нужно проработать финал и придумать убедительное обоснование фагов.
– Ну, до вечера еще далеко. – Профессор прищурился, поднял двумя пальцами чашку с кофе и сделал пару мелких глотков. – До вечера времени столько, что можно упиться, проспаться, опохмелиться и сесть со свежими силами за сценарий.
– А почему сразу вечером? – Лещинский залпом выпил коньяк, занюхал запястьем и продолжил сипло: – Что нам мешает собраться, скажем, через час? Все равно бездельничаем. Кстати, а где Отшельник? – Взгляд уперся в закрытую дверь в дальней стене. – В туалете, что ли?
Семеныч отмахнулся.
– Да я не знаю, где он. Битый час жду, скоро сам с собой начну играть. Слушайте, – он пытливо заглянул Лещинскому в глаза. – А может, мы с вами партейку распишем? Пока Отшельника черти где-то носят.
Лещинского обдало жаром. И дело было вовсе не в только что выпитом коньяке.
– А кто с ним оставался? – быстро спросил он.
Семеныч пожал плечами и надул губы.
– Младшая, скорее всего. Вон ее журнал валяется, – профессор указал на книжицу в глянцевой обложке, лежащую на комоде. Это был комикс – «Скуби-Ду на балу». – А сама ускакала, наверное.
– Я же просил – не оставляйте Тарбака без присмотра, – Лещинский сжал кулаки. – Никогда не оставляйте! Даже когда он спит!
Профессор снова пригубил кофе.
– Костик, я не понимаю, почему, собственно, это вас волнует? Никто, будучи в здравом уме, сбегать с Эдема не собирается. Даже Тарбак! Проветрит жабры и вернется, всего-то.
– Да вы не понимаете… – бросил, морщась, словно от зубной боли, Лещинский, а затем метнулся наружу. В спину ему полетел удивленный возглас профессора.
Он спрыгнул с верхней ступени крыльца, побежал по дорожке, ведущей вдоль берега озера. В траве стрекотали парасверчки, распевали песни птицы на все голоса, листва перешептывалась с волнами, было все чинно и мирно. Лещинский принялся озираться: долговязого Тарбака видно не было. Хотя его не так-то уж легко заметить среди стройных стволов деревьев.
Зато попался на глаза Зорро: нген рыбачил, сидя в лодчонке посреди заводи, обрамленной ярко-зелеными водозонтиками. На голове нгена была цветастая панама, на лице – солнцезащитные очки. Телескопическую удочку он положил на борт лодки, а рядом же пристроил босые волосатые лапы. Кажется, рыбак дремал.
– Зорро! – позвал Лещинский. – Зорро, где Отшельник?
Нген встрепенулся, лодка качнулась.
– Отшельникы есть, где фаго-ферма! – прокричал Зорро. – И Младшая с ними была-была!
Ну, кто бы сомневался! Сколько волка ни корми… На фаго-ферму понесло жабророжего. Предупреждал его и при всех, и с глазу на глаз: упаси тебя бог приблизиться к фагам!
Лещинский торопливо махнул рукой.
– Спасибо, дядька! – Он свернул с дорожки и бросился через газон, пугая бабочек и букашек. Но пробежав шагов пять, Лещинский резко остановился и снова повернулся к озеру.
– Зорро, а как там наши декорации? – прокричал он, сложив руки рупором.
– Вечер! – ответил нген, он вытянул удочку, чтобы заменить наживку. – Завтра вечер! Иди-беги: рыбы боится твой шум, понял?
И он побежал. Пугливые розоанемоны захлопывали благоухающие бутоны и выпускали длинные, похожие на швейные иглы шипы. Голубая листва кустарников как будто приклеивалась к одежде и коже, и в зарослях запросто можно было бы увязнуть, будь они чуть гуще. Кристаллокольчики серебристо звенели, роняя из похожих на драгоценные камни цветов душистую пыльцу.
Лещинский пересек парк наискосок и снова вышел на мощенную брусчаткой дорожку. Очередная живая изгородь символизировала условную границу Санатории. Там, дальше, находился холм со смотровой площадкой на вершине.
Оказавшись за изгородью, Лещинский шумно перевел дух. Он увидел Тарбака и Оксанку. Высокий и худой инопланетянин и девочка с Земли стояли рядышком, облокотившись на мраморные перилла, огораживающие смотровую площадку с трех сторон.
«Заговор!» – угрюмо подумал Лещинский и поспешил на холм.