Зоро, которого все фемен называли Зорро, украл у Валентины прогорклую помаду ярко-красного цвета, изрисовал себя похожими на насекомых иероглифами праворуких нгенов и принялся, монотонно напевая себе под нос, кружить по нижней площадке. Люди держались от нгена на расстоянии, потому что в руках он сжимал острогу. Подводники же взирали на бесноватого дикаря сквозь непроглядные щитки шлемов и с безопасных верхних ярусов плавуна. Иногда чужаки снимали шлемы, сплевывали в ладонь воняющую дегтем жевательную резинку, скатывали ее в ком и кидали в людей; такое, наверное, было у подводников развлечение.

Жанне было начхать на нгена и на подводников. Она пыталась растормошить Карла. Вор сидел, как истукан, вперившись невидящим взглядом в пространство перед собой. Короткие жесткие волосы его торчали во все стороны, словно обрезки проволоки, лицо было бледно. На фоне белой кожи отчетливо выделялись розовые пятна сыпи. Сыпь появилась после того, как Карл пришел в себя.

– Карл, ну ты что… – Жанна погладила пестрое от татуировок мускулистое плечо вора. – Вернись к нам, Карлушка…

Карл слышал Жанну. В другое время ее прикосновение были бы патокой для его влюбленного сердца. В другое время он бы немел и мурлыкал от заботы и нежности, которые изливала на него русская девушка. Но сейчас он лишь отстраненно регистрировал свои ощущения, мысленно он так и остался под водой. И его окутывал полумрак глубины, а давление стягивало кожу и вталкивало невидимыми пальцами глазные яблоки в череп.

Валентина монотонно отчитывала близнецов за то, что те позволили чужакам изгнать Старшую из жилища. За то, что не заступились за остальных женщин. За то, что теперь чужаки хозяйничают на плавуне, а фемен, как скот, ютится на нижней площадке, куда долетают брызги волн.

– Вы же мужчины! – бубнила она. – Это вы во всем виноваты! Это на вашей ответственности!

Миха и Воха, понуро опустив головы, сидели плечом к плечу. Обнаглевшие грызухи ползали по прыщавым спинам близнецов.

– Вы должны что-то придумать! – бормотала Валентина, усевшись перед братьями, на ее широких коленях лежали яркие солнечные блики. – Вы что, так и будете сидеть истуканами?

Близнецы посмотрели друг на друга, словно в зеркало. А затем одновременно ухмыльнулись: эти песни они слышали миллион раз; им даже показалось, что в морском воздухе запахло щами, которые варила бабушка на кухне где-то там, в невероятно далеком Екатеринбурге.

Ли и Старшая перешли на соседнюю луковицу корневища. Там все заросло орхидеями, и было совсем мало места, но Старшей нездоровилось, она не привыкла находиться в толчее, где ее недомогание будет очевидно всем.

Как ни странно, Карл видел, как кровь Старшей капает в волны. Каким-то внутренним зрением, сквозь обеспокоенное лицо Жанны, сквозь прыщавое плечо Михи, сквозь покрытый бархатистым багряным мхом ствол. Он словно смотрел на плавун снизу. Причем видел подводную часть острова одновременно со всех сторон. Белесые, обжитые анемонами отростки отходили от корневища и терялись в глубине. Облепленные ракушками луковицы, на которых держалась надводная часть плавуна. Рассеянные лучи солнца, проникающие сквозь дрожащую амальгаму океанской глади. Крошечный плот, закрепленный лианами под той частью корневища, на которой уединились Старшая и Ли.

Карл удивился: откуда мог взяться плот? Наверное, его собрал тайком Зорро. Недаром коротышка все время ошивался на корневищах, нырял якобы за рыбой, вот гнилушку просил подержать этой ночью…

А солнце уже не льет на плавун расплавленное золото. Солнце темнеет, наливается матовой спелостью. Ночь накатится стремительно, в атмосфере Ша-Даара нет пыли, которая бы задержала закатный свет в небе, растянув вечерние сумерки на долгие часы. Одна за другой восходят мелкие, едва различимые луны. Спутники сверкают отраженным светом, словно россыпь драгоценных камней.

– Карл! Ну, Карл… – шептала Жанна. – Ты мне на самом деле нравишься. Только не мни о себе сверх меры… Но я всегда любила плохишей. Такая вот дура… Ты только возвращайся, ладно? Слышишь?

Карл и сам был бы не прочь вернуться. Подняться всей массой из воды и поглотить остров. Покрыть всех и вся слоем трепещущей серой слизи. Рассортировать молекулы плавуна и его обреченных обитателей по типам, а затем уже использовать их в своих целях: для получения энергии, для саморепликации, для обновления генетических баз данных.

Вряд ли такое возвращение обрадовало бы обитателей острова.

Скользнуть на корневище с очередной волной? Атаковать открыто? Несмотря на огонь импульсных ружей, который – уже проверено – практически не причиняет вреда его распределенному организму? Нет, Создатели полагали, что диверсионная тактика приоритетна. Она уже дала результат, когда потребовалось уничтожить подводную лодку. К сожалению, на плавуне не было ни одного сложного электронного устройства, – они бы послужили союзниками, как те сговорчивые машины с подводной лодки. Ведь его создали для того, чтобы скрытно проникать в укрепленные объекты, выводить из строя или перепрограммировать электронику, выжигать защиту объектов изнутри, а потом – поглощать и перерабатывать органических носителей разума.

Человек пропускал мысли притаившегося под водой существа через себя, и его земной мозг интерпретировал эту информацию, как умел. Определенно, это была связь. И, определенно, она возникла после того, как он свалился в воду и едва не погиб.

Корневище внутри походило на губку. И стволы плавуна были словно трубчатые кости. Пустоты тянулись к увенчанным парусной листвой верхушкам.

Если использовать эту естественную систему полостей и каналов, то можно в один миг завладеть всем плавуном…

Карл вздрогнул. В его бедро вонзилось что-то острое. Он сунул пальцы в карман шортов и нащупал холодную металлическую пластину. Подарок кхару, который он собирался передарить Жанке в обмен на ее благосклонность. И о котором он совсем забыл за всеми этими событиями.

В сознании сформировался образ – пульт дистанционного управления.

…Тарбак засучил рукав и подставил лучам вечернего солнца предплечье. По бледной, матово отсвечивающей коже расползались похожие на гниль пятна. Какая-то зараза все-таки проникла в него. И произошло это…

Перед глазами была серая колышущаяся глубина, чуть оживленная россыпями серебристых пузырей. Затрепетали жабры, заныло лицо, словно он вобрал в себя воду.

Откуда эти сводящие с ума видения? Откуда это удушливое ощущение ненависти?

Почему он воспринимает всех инопланетян – и имперцев, и людей, и нгена, и даже слабоумных кхару – отвратительными органическими носителями разума?

Наверняка паразит. Вроде тех кольчатых червей, которые могут жить в мозгу, сначала сводя носителя с ума, а потом убивая. А может, не просто питаясь плотью, но перехватывая контроль – частично или полностью – над носителем. И эта беда приключилась не только с ним.

Как один Наблюдатель Пути ощущает другого, так Тарбак видел внутренним зрением второго зараженного.

Человек.

Карл! Нетрудно было догадаться…

Еще одна напасть на головы островитян! Как будто не хватало сумасшедших головорезов-центури.

Но Карл был особенным. Что-то связывало его с затаившейся под плавуном тварью гораздо сильнее, чем Тарбака. Отшельник видел эту пульсирующую нить, ведущую от человека и ныряющую в вечернее море.

Матрос-центури заслонил вход в древесное жилище, ставшее Тарбаку тюрьмой. Щиток на шлеме матроса был поднят, в черных зеркалах выпуклых глаз подводника все еще читался след ужаса, пережитого им на глубине, когда нечто едва не угробило их – самоуверенных, вымуштрованных имперцев. Несмотря на высокотехнологичное оружие, несмотря на самое передовое центурийское оборудование. Имперцам пришлось взорвать лодку и сбежать на плавун, столь велики были глаза их страха. Столь велико было отчаяние подводников. Только ничего путного из этой затеи не вышло: подводная лодка погибла, но тварь просто так не убить.

Что-то выпущено на волю. Это сделали центури, очевидно – по неосторожности. Нечто чужеродное и потустороннее, схожее по своей природе с Проводниками, которые тоже родились за пределами нашей Вселенной, обитает на Ша-Дааре.

Тарбак прислушался к шуму волн. Ему показалось, что он слышит сочащийся сквозь время плач детей, запертых в грязных бараках концлагеря «Зеленая лужайка».

Отшельнику нужно было найти способ подобраться к Карлу и отнять у него «нить», соединяющую человека с затаившейся под водой тварью.

…Старшая лежала, пристроив голову на коленях Ли. Китаянка гладила Старшей волосы, напевая колыбельную. Орхидеи – оранжевые, алые, бледно-желтые, сиреневые – пульсировали, в вечернем воздухе сладкий аромат нектара был особенно ярок.

– Я бы сейчас убила кого-нибудь за две таблетки анальгина, – проскрипела зубами Старшая.

Ли печально вздохнула.

– Наряюси Корабль больсе нету… Рая нету… Хоцес нектар орхидея?

– Да не было никогда никакого рая, хватит валять дурочку, Ли! – вспылила Старшая. – Это не орхидеи, а моллюски! И это не нектар, а выделения, чтобы приманивать грызух!

Китаянка захлопала ресницами.

– Мы все здесь сдохнем, – проворчала Старшая. – Отшельник сказал, что эти подводники – хуже фашистов. Что они убивают всех, кто не принадлежит к их расе.

Ветер донес заунывный трубный глас. В нем была растворена соль и тоска бесконечного океана.

– Кхару… – прошептала Ли.

…Мичман Цулт передал Олту свой наладонный компьютер. На экране темнели столбцы данных. И под каждым мерцало одно и то же слово: «отрицательно».

– Если мы не ударимся в каннибализм, то шансов выжить у нас нет, – пробормотал Олт.

– Ну… а может… – замялся мичман.

– Что «может»? – строго воззрился на него командир. – Может, к этому островку подойдет вторая случайно оказавшаяся на Сырой планете имперская подводная лодка с рабочим оборудованием синтеза?

Цулт невольно вытянулся по стойке «смирно».

В следующий миг они услышали звук, напоминающий арфовый перебор. Он лился прямо из ствола плавуна. Олт приложил к коре ладонь и ощутил, как ствол резонирует. Сердце подводника замерло от дурного предчувствия: Олт узнал мелодию «Бесконечного путешествия».

…Тварь пробиралась по полостям и каналам, которыми было богато многоярусное тело плавуна. И орхидеи сворачивали бутоны, ощущая ее приближение.