Следом за первым горячим торнадо последовал второй, а затем – третий, четвертый…

Небеса обрушили на город свой гнев, и даже солнце поспешило спрятаться за тучами пыли и дыма, словно было не в силах смотреть на то, что творится на земле.

Орбитальные мазерные установки запускались одна за другой. Они сияли в небесах смертоносным созвездием. Их было много, чертовски много, и Тарбак, вероятно, смог активировать и скоординировать лишь те, что находились в тот момент над Солнечным заливом. С упорством и затаенным ликованием маньяка он выжигал из тела города районы, где обосновались люди, нгены, арсианцы, птичники, ящеры… Пылал центр Колонии, Чумной городище, Грязный порт. Над заливом поднимался горячий пар.

Лещинский одним прыжком переметнулся к Тарбаку, схватил за плечо, встряхнул что было сил. Затрещал рукав, отрываясь по шву, Тарбак пошатнулся.

– Прекрати! Останови! – заорал Лещинский аборигену в лицо.

Тарбак вяло попытался освободиться. Одним глазом он смотрел на Лещинского, вторым – в глубь висящего у самого носа «привидения».

– Останови! Хватит! – Лещинский уже понимал, что все без толку. Необратимое уже свершилось. И не было точки сохранения, чтобы переиграть ситуацию заново: не поддаться на уговоры чужака, не позволить себе воспылать к нему доверием. Лучше было утонуть вместе с ним в штормовом море. Или остаться на растерзание рептилоидам.

Ничего уже не изменить. Горят в огне Оксанка и профессор Сахарнов, Корсиканец и Данелян, Гаррель и Полынов. И все… Все!

Пол задрожал. В окна ударил ярчайший свет, а затем башню окутало плотное облако пыли. Очередной горячий торнадо принялся гулять по Космодрому.

Лещинский почувствовал, как кренится Диспетчерская. Невдалеке грянул взрыв, и прочнейший плексиглас покрылся сетью трещин.

И тогда Лещинский ударил. Отчаянно и зло. Вложив в движение всю силу и все чувства, что переполняли его в эти страшные секунды.

Апперкотом в челюсть. Словно молотом.

Руку словно раскаленным стержнем прошило от кулака до локтя. Раздался сухой треск; Тарбак запрокинул голову, взмахнул руками и упал, роняя кровавую слюну, через перила на лестницу. Отсчитал спиной ступени и свалился бесформенным кулем поперек коридора.

Лещинский стоял посреди зала, безвольно опустив плечи. Стена пыли и дыма мешала рассмотреть, что творится снаружи. Грохот и тряска прекратились.

На пультах гасли огни. Малые «привидения» снова сбились в кучу возле большого, переплетения узоров внутри их блекли и таяли. Словно в сказке, когда со смертью Кощея его магия теряла силу, а армия и дворец обращались в прах, то же самое происходило в Диспетчерской. Тарбак был мертв, и разбуженные им силы снова впали в летаргию.

Лещинский не знал, что делать дальше. Мысль, что он стал соучастником убийства тысяч людей и нелюдей, сводила с ума. От нее тошнило и бросало в жар. А что, если он покинет башню и окажется один на один с опустевшим миром? Единственное разумное существо – на всю планету! Это достойное наказание за то, что он позволил маньяку, маскирующемуся под простофилю, сделать свое дело.

Медленно и шатко, словно тяжелобольной, он двинулся прочь из зала.

По лестнице вниз. Перешагнуть через лежащего в луже крови и собственных нечистот мерзавца Тарбака. В инженерную… На подъемник…

Лещинский передвинул рычаг. Заныли электромоторы, платформа поползла вниз. Из-за того, что башня наклонилась, спуск был неровным, и Лещинскому пришлось стоять, вцепившись в трос.

А вокруг клубились дым и пыль. Город было не разглядеть. Даже громада монтажно-испытательного комплекса едва просматривалась сквозь мглу. Что-то еще горело, искрили оплавленные волноводы, било факелом синее пламя из пережженной газовой трубы. Багровела, остывая, канава в метр глубиной – след, оставленный на земле мазерным лучом.

Лещинский побрел в сторону города.

Необходимо выяснить, что стало с Колонией. Может, кто-то уцелел? Может, кому-то нужна помощь?

От пыли и дыма хотелось кашлять. Сейчас бы пригодилась противопылевая маска, которую он потерял, удирая от ящеров. И совсем не думалось о том, что с собой у него – пустая фляга и ни крошки еды. А до Колонии – идти и идти через охваченные пожарами и перепаханные мазерами кварталы.

Задрожала земля, из-за серых клубов донесся низкий гул и ритмичный лязг. Через миг в дымной круговерти возникли светлые пятна фар. Бронеход на полном ходу вырвался из мглистой завесы и едва не затоптал Лещинского: тот чудом успел отпрыгнуть в сторону.

– Эй! – заорал вслед боевой машине гвардеец. – Стой! Стой, блин!

Бронеход перешел на шаг и развернулся.

Этой машине сильно досталось. Фонарь был разбит, половина брони отсутствовала, вместо левого пилона с орудийной подвеской – бахрома оборванных волноводов и разбитые гидравлические приводы. Баланс веса был нарушен, поэтому бронеход кренился и хромал.

– Браза! – раздался усиленный матюгальником знакомый голос.

– Гаррель? – у Лещинского отлегло от сердца. – Твою мать, Гаррель! Браза! Живой! – Он чуть было не кинулся обнимать шасси бронехода.

– Где абориген? – взволнованно спросил Гаррель.

– В башне! – взмахнул рукой Лещинский. – Он мертв. Я его убил. Это он все устроил… Браза, что там с Колонией?

Бронеход Гарреля развернулся. Из-под уцелевшего пилона вырвалась огненная стрела ракеты. Звякнул плексиглас Диспетчерской, и следом под куполом грянул взрыв. Горящие обломки посыпались на землю. Лещинский присел, обхватил голову руками.

– Ты с ума сошел?! – завопил он. – Абориген мертв! Зачем было палить?

Гаррель подвел бронеход к Лещинскому. От машины несло горячим железом, горелой изоляцией и мазутом. Лещинский с изумлением увидел, что сопло огнемета направлено в его сторону.

«Предатель. Изгой. Заслуживает смерти!» – стучали в голове мысли, точно молоток судьи, выносящего приговор.

– Я что-то делаю не так… – проговорил расстроенно Гаррель. – Смеющийся бог Шу-Арррель больше не улыбается мне…

– Браза, эта тварь обманула меня! – выпалил Лещинский уже сорванным голосом. – Абориген сказал, что ему нужно проверить орбиты станций, иначе они посыплются на город! Он сказал, что это его обязанность. Я ему поверил…

Бронеход шагнул вперед, Лещинскому пришлось попятиться.

– Это не должно было произойти, – продолжил отстраненным голосом Гаррель. – Я убил высокородного Нарреля, прежде чем остальные поняли, что хитники идут на переговоры. Я вовремя заметил нгена-шпиона, но он оказался живучим…

Лещинский развел руками.

– Что ты несешь, браза?..

– Я следовал за твоим бронеходом во время горячего торнадо, и я всадил тебе в корму гранату. Но ты не утонул в Канаве.

Лещинский обхватил руками голову, содрал бинты. Почувствовал, как из открывшейся раны стекает по щеке кровь. То, что говорил Гаррель, походило на бред. Арсианец сошел с ума, когда горячие торнадо обрушились на Колонию? Гаррель-Гаррель…

– Я направил бронеход на Космодром, когда увидел, что луч угодил точно в завод. Я понял, что это случилось не просто так. Но я не успел. Смеющийся бог не улыбнулся. Я облажался.

– Зачем тебе это все, браза? – Лещинский поднял взгляд на разбитый фонарь бронехода.

– Вселенную жрет раковая опухоль, – ответил Гаррель. – А я выжигаю больные клетки.

– Больная клетка – это я? – Лещинский окончательно запутался. Он пытался осознать мотивы Гарреля, но видел лишь цепочку убийств, подвешенную в воздухе.

– Нет, ты – мой друг, – ответил после недолгой паузы арсианец. – Я пытался предотвратить то, что произошло. И то, что может произойти в будущем.

– Погоди! – Лещинский выставил ладонь перед соплом огнемета, словно это могло его спасти. – Ты убил Нарреля, нгена и пытался убить меня, только чтобы Корсиканец не узнал об аборигене? Ты был в курсе, чем все закончится? Ты был в курсе, что Тарбак хочет уничтожить Колонию?

– Аборигену было наплевать на Колонию, – отозвался Гаррель. – Огонь орбитальных мазеров по населенным районам – лишь средство. Ему было нужно, чтобы больная клетка делилась. И она… Ты слышишь? – спросил он шепотом.

Лещинский размазал кровь по лицу. Завертел головой. Он ничего не видел, не слышал, не понимал. Реальность распадалась на вертлявые гранулы, в ушах стоял комариный писк, словно от контузии.

Подул ветер, и серые клубы на мгновение поредели. Там, за еще сильнее покосившейся Диспетчерской, среди битого стекла и горящих обломков, возвышалось влажно блестящее нечто.

Округлое, с червеобразными отростками в два ряда. Пульсирующее. Тщащееся закрепиться на бетоне то ли белесыми корнями, то ли щупальцами. Из разверстой пасти с похожими на лепестки челюстями доносятся хлюпающие звуки.

Оно всегда голодно. Оно способно лишь жрать и извергать съеденное.

Оно отвратительно, и кажется, что подобному нет места во Вселенной.

Ветер меняет направление и окатывает Лещинского волной удушливого смрада. Лещинский делает первый шаг навстречу повернутой в его сторону пасти.

– Гаррель! Стреляй! Стреляй, браза! – испуганно лепечет он, не сводя глаз со склизкого шара и беспокойных щупалец. Эта гадость – как живая черная дыра. Засасывает в себя, стоит оказаться в поле ее зрения или того чувства, что заменяет ей зрение. И лучше сгореть в напалмовой струе, чем быть поглощенным бездонным чревом.

Но Гаррель почему-то медлит, не жмет на гашетку. Потом Лещинский слышит, как гудят сервомеханизмы, поднимая «фонарь». Потом – удар подошв по бетону: это Гаррель выпрыгнул из кабины бронехода.

Землянин и арсианец идут друг за другом походкой кукольных человечков.

Вокруг клубятся дым и пыль. И ветер завывает в оплавленных волноводах.