ГЛАВА 5

Я познакомился с нейрофоном почти два года назад. Можно, сказать, что я был из числа тех ленивцев, которых увлечение новым гаджетом накрыло в самую последнюю очередь. Долгое время я относился к этому устройству с предубеждением, а то повальное сумасшествие, которое охватило окружающий мир, вызывало у меня резкое отторжение. Нейрофоны появились повсюду. Их активно рекламировали по телевидению, повсюду висели билборды, расхваливающие новинку. Навязчивая реклама преследовала повсюду.

«Телефон нового поколения».

«Гаджет, который легко получить и о котором невозможно забыть».

«Попробуйте удовольствие нового поколения».

«Полное погружение в виртуальную реальность».

Как только назойливые продавцы не расхваливали неизвестно откуда взявшийся товар. По степени популярности новую игрушку нельзя было сравнить ни с чем. Даже «яблочная» компания со своими дорогостоящими продуктами нервно курила в стороне, проигрывая войну за рынок. Правда, в народе бродил слух, что нейрофоны — это новая разработка «яблочников», которые по каким-то непонятным маркетинговым соображениям решили выпустить революционный продукт под новым брендом. Внешне эта штука выглядела очень непрезентабельно. Она напоминала мне черную каракатицу с ехидной ухмылкой, пялящуюся на меня с каждого рекламного плаката. Жуткое зрелище. С появлением нейрофонов для меня значок смайлика, ставший официальным логотипом продукта, стал табуированным. Тут же расхотелось его использовать, а ведь раньше использовал его направо и налево, даже в деловой переписке.

Нейрофон обещал потрясающие возможности. Помимо обычных телефонных функций и возможности посидеть в любимой соцсети без отрыва от производства (заблокировать эту штуку ни один системщик, любивший ставить ограничения на рабочие компьютеры по распоряжению высокого начальства, не мог), пользователь получал возможность подключиться к одной из нескольких игровых реальностей, специально разработанных для нейрофонов. Сперва этих игровых площадок было немного: парочка средневековых миров, один вполне реалистичный, второй с примесью магии, конкретная фэнтезятина с эльфами, гномами и хоббитами (наше почтение профессору!), мир далекого будущего со звездолетами, бластерами и лихими ребятами, вечно попадающими во всякие передряги, и, конечно же, Римская империя с гладиаторскими аренами. Она стала первой исторической площадкой, сделанной для нейрофона. Впоследствии появились игровые миры на любой вкус и цвет. Любой счастливый обладатель нейрофона совершенно бесплатно мог погрузиться в виртуальный мир, который по ощущениям был абсолютно реальным. Его можно было пощупать, почувствовать на вкус и поймать его неповторимый аромат. Если уж гладиаторские бои, то со всей кровью, мясом и дерьмом, которое на запах ничем не отличалось от реального.

Люди побежали за нейрофонами. Такого бума я никогда не видел. Несмотря на то что цены откровенно кусались поначалу, люди сметали нейрофоны с полок, стояли за ними в очередях, потому что сначала товара просто не хватало на всех. Те, кто приобрел нейрофон, гордо называли себя «охваченными». Это было сродни приобщению к элитарному таинству. Масонские ложи нового поколения.

На работе появлялось все больше «охваченных». Они теперь собирались группами, даже в курилку шли компаниями, не подпуская к себе тех, кто расхаживал с простыми смартфонами, которые еще несколько месяцев назад казались сверхмодными и дорогими. Они обсуждали, как вчера играли, и говорили на каком-то незнакомом языке. Большая часть терминов мне была непонятна. Они могли играть даже во время работы. Любой пятиминутный перерыв, и они один за другим погружались в виртуальную реальность. Вот вроде коллега продолжает сидеть за компьютером, только глаза у него смотрят в другой мир, полная отчужденность.

После первой волны продаж цены на нейрофоны стали стремительно падать. Теперь модную игрушку мог позволить себе почти каждый. Даже дети стали ходить с нейрофонами.

Если раньше, входя в вагон метро, можно было увидеть людей с книгами, с электронными читалками, со смартфонами, то теперь все больше потерявших себя «кукол», с пустыми, погруженными в виртуальность глазами.

В ту пору мне было не до нейрофонов. Денег не хватало на самое необходимое. Все уходило на оплату кредита за автомобиль да на съемную квартиру, в которой мы жили вдвоем с Наташкой, моей девушкой. Я познакомился с ней в историческом парке «Драйв-парк Ладога», где работал мой друг в музее под открытым небом «Деревня викингов». Я приехал с друзьями. Она была с подругами. Слово за слово, обменялись телефонами и уже по возвращении в город стали встречаться.

Хрупкая, невысокого роста девушка с очаровательной улыбкой и рыжими волосами захватила все мое внимание. Она работала в строительной компании, и то, с какой ловкостью и умением она командовала прорабами, рабочими и поставщиками, вызывало восхищение. И откуда только в столь хрупком создании берется такая сила убеждения?

Впрочем, я это вскоре почувствовал на себе. Наташка первой купила нейрофон. Со мной даже не посоветовалась. Я однажды приезжаю домой с работы, а она сидит на диване, телевизор выключен, книжка валяется в стороне, а в левое ухо вставлена черная коробочка с задорным смайликом. Помнится, мы тогда серьезно поругались. Я пытался добиться от нее объяснения, зачем она купила, эту дрянь, когда нам есть куда деньги тратить — на более полезные и нужные вещи. Она упрямилась и говорила, что в ее профессии без этой штуки никуда. Директор купил. Половина офиса уже с нейрофонами, а те, кто не из «охваченных», ходят на вторых ролях. Так что эта покупка, можно сказать, жизненная необходимость.

Тогда никто не знал о том, какой зависимостью обернется использование нейрофона. Еще никто на моей памяти из подсевших на новомодный гаджет не смог от него отказаться. Помнится, спустя несколько месяцев после начала распространения нейрофонов известный питерский блогер Наум Рыжов разразился серией статей в сети с разоблачением нейрофонов. Он говорил о том, что нейрофон — это высокотехнологический аппарат с использованием нанотехнологий, который врастает в организм, берет его полностью под свой контроль. Сперва пользователь не замечает, как им управляют через нейрофон, но вскоре он становится безвольной «куклой», выполняющей чужые приказы. «Охваченный» сам не замечает того, что исполняет чужие команды. Он продолжает жить своей жизнью, ходить на работу, общаться, но все больше и больше времени проводит в виртуальной реальности, которая постепенно вытесняет из его жизни обычную жизнь. «Нейрофон — идеальное средство сбежать с нашей планеты», — писал Наум Рыжов. Возможно, если бы эти публикации появились сразу в первые недели продаж нейрофонов, люди бы смогли остановиться и задуматься. Но он опоздал. Его никто не слушал. Все больше и больше в его адрес неслись оскорбления и обвинения, даже угрозы. Его называли сумасшедшим, с еще одной теорией заговора, которая всем надоела до чертиков. Все закончилось тем, что Наума Рыжова нашли зарезанным в парадной собственного дома. После этого нападки на нейрофон закончились. По крайней мере такие открытые.

Так все начиналось. Я сам и не заметил, как уже к концу месяца купил себе нейрофон, польстившись на хорошую цену, вдвое меньше, чем цена при старте продаж.

К тому же я уже чувствовал отчуждение, которое происходило между «охваченными» и «неохваченными». Это чувствовалось на улице, в магазине, на работе. Коллеги, расхаживающие с улыбающейся блямбой в ушах, с презрением косились в сторону нас, отказывающихся покупать модный гаджет. Никогда такого раньше не было. Подумаешь, у меня крутой смартфон, а у соседа простенький кнопочный телефон. Это не мешало нам сидеть в баре за одним столом и пить после работы пиво.

Даже Наташка стала ко мне как-то по-другому относиться. Я не мог сказать, в чем это выражалось. Вроде внешне все было как всегда. Только вот появился между нами лед, и никак его было не разбить. Пока я не купил нейрофон, все так и сохранялось.

Играть я сперва не собирался. Так, побродил по виртуальности. Со скептицизмом наблюдая за тем, что же так засосало моих коллег и приятелей, чем же так купил их всех нейрофон. Потом и сам не заметил, как оказался на игровой площадке «Рим-онлайн». Я примерил на себя костюм гладиатора. Провел первый бой. И меня засосало. Все свободное время я стал проводить на гладиаторской арене. Я даже воспаление легких перенес, продолжая сражаться в виртуальном мире. Как я его подхватил? Как выкарабкался? Туг разговор отдельный. Лихорадило меня знатно. Кашлял так, что легкие чуть наружу не вылетели. По утрам и вечерам колол антибиотики и еще какие-то лекарства. Я три недели на больничном провел. Хорошо хоть в больничку не загремел. Это потом я понял, что болезнь для меня оказалась спасением.

В первую неделю нейрофон проникает в мозг человека, подключается ко всем органам чувств, перехватывает управление, оставляя иллюзию свободы. И потом уже от него не избавиться. Он полностью врастает в человеческий организм. Со мной произошло то же самое. Только вот что-то пошло не так, вероятно, вследствие болезни, и нейрофон не смог получить надо мной контроль. Я могу пользоваться всем его функционалом без ущерба для организма и личности.

А Наташке так не повезло. Уже через месяц ее было не узнать. Она полностью изменилась. Стала более жесткой, я бы даже сказал, жестокой. И абсолютно равнодушной ко всем окружающим. Даже ко мне. Нейрофон, он на всех действует по-разному. Кто-то вроде остается как был, изменения незначительные, а кто-то превращается в холодного, равнодушного ко всему робота, которого волнует только его виртуальный рай. Наташка застряла где-то посредине: и не робот, но и на всех наплевать.

А потом начались погромы. «Охваченные» стали преследовать «неохваченных». Сперва это касалось только служебных дел. Пошли необоснованные увольнения, «неохваченных» стали переводить на низкооплачиваемые должности, подводить под увольнение. Даже дошло до реальных уголовных дел: растраты, хищения и прочие махинации, сфабрикованные тут же на коленке. Вскоре дошло дело до настоящей крови. И это все сходило с рук «охваченным».

Постепенно те, кто отказывался от нейрофонов по идейным соображениям, стали собираться в группы, чтобы иметь возможность ответить на любую агрессию. Но это были пока еще жалкие попытки. Партизанщина, одним словом. До организации настоящего сопротивления оставалось еще полгода.

Недели через три после того как я начал пользоваться нейрофоном, я впервые услышал голоса. Этот тихий вкрадчивый шепот. Кто-то настойчиво лез ко мне в голову, пытался уговорить меня сделать то или иное действие, которое шло вразрез с моими убеждениями. Но, к удивлению своему, я понял, что могу контролировать себя, не слушать этот чужой голос, похожий на шелест осенних листьев в парке. Я даже могу глушить его при помощи нейрофона. Этот голос приказывал мне выйти на улицу и убить человека, который отверг нейрофон. Первого попавшегося, все равно кого. Но я мог забить на него, не слушать. Другие так не могли.