Себастиан

Не знаю, что вам рассказать о последних неделях. Дни шли. Себастиан чувствовал себя все хуже и хуже. Я могла посещать школу без проблем, потому что он больше не требовал моего постоянного присутствия. Но все равно отсиживала уроки на задней парте и сразу отправлялась домой к Себастиану, хотя он об этом не просил. Случалось, что он подвозил меня в школу. Иногда даже ходил на занятия. Иногда ждал снаружи, пока я закончу. Пару раз учителя подходили к нему и спрашивали, как дела. Он отвечал: «Все в порядке», и учителя просили «вернуться в школу». Он кивал и прощался. Кристер тоже пытался призвать его «взять себя в руки».

А потом Кристер решил, что нам нужно устроить спектакль на выпускном. Причем в последний момент. Мы не знали, успеем все подготовить или нет, но Кристер был убежден, что спектакль поможет нам решить «конфликты, возникшие в группе». Каждый год он готовил такой спектакль и всегда получал восторженные отзывы. Аманде идея понравилась. Деннис решил, что это будет на пользу его прошению об убежище. Самир всегда делал все, о чем просили учителя. Только Себастиан нашел это предложение идиотским. Кристер настаивал: «Можешь хотя бы прийти на первую встречу? Я открыт идеям и предложениям. Мы все обсудим». Встреча была первой и последней.

Другие учителя звонили Клаесу, чтобы поговорить о Себастиане и его «проблемах». Или, по крайней мере, так они сказали полиции, когда их опрашивали. Даже директор школы пару раз пытался с ним связаться. Ему это не удалось, Клаес был все время занят, но он написал письмо на домашний адрес Клаеса. В письме значилось, что Себастиан не сможет окончить школу и что руководство школы обязано проинформировать об этом родителей, несмотря на то что ученик уже достиг совершеннолетия. В материалах дела значится, что письмо обнаружили в кабинете Клаеса. Оно не было вскрыто.

А как же мать Себастиана? Сандер ее отыскал. Газетчики тоже. На снимках, сделанных папарацци, она стоит перед домом, в котором живет. К материалам предварительного следствия приложен протокол допроса с ней. Сандер раздумывал, вызывать ее в суд, в надежде, что она сможет рассказать о конфликте Себастиана с отцом, так чтобы судьи поняли, что Клаес был заранее обречен (не слова Сандера), или рассказать, каким чудовищем был Клаес (опять не слова Сандера) по отношению к сыну, почему он так над ним издевался и что именно он делал. Фердинанд считала это плохой идеей, поскольку если и есть кто-то, кого она ненавидит больше меня, то это мать Себастиана. Фердинанд сказала, что это будет «слишком». И я ее прекрасно понимаю. Потому что, какие бы причины ни были у матери Себастиана покинуть сына, нельзя отрицать очевидного: его мать эгоистичная дура, а отец бесчувственный козел. И ее показания «в мою пользу» мне могут только навредить, потому что никому не будет на пользу любая связь с этой идиоткой. Это все равно, что вызвать свидетелем мать Гитлера.

Мне кажется, что поначалу Сандер верил, что мать Себастиана сможет помочь нам доказать, что Себастиана не нужно было уговаривать убить отца. Но потом он отказался от этой идеи, видимо, сообразив, что ее приход в суд может навредить мне еще больше. Что может вызвать большее отвращение, так это попытка этой шлюхи объяснить, почему она бросила своих детей. Так что мать Себастиана быстро была забыта.

Но протокол ее допроса я читала. Говорила она, главным образом, о себе. О том, как сложно ей было жить с Клаесом (тут я ее понимаю), о том, что в начале брака она верила, что сможет его «излечить» (видимо, этим словам она научилась у своего терапевта) и научить любить ее, несмотря на то что он «не умел выражать свои эмоции» (снова терапевт). В конце концов, она была «вынуждена» уйти от него, и муж «из мести» не дал ей забрать сыновей. «Что мне было делать?» – задает она риторический вопрос и сама же отвечает:

– Я ничего не могла поделать. Клаес и слышать об этом не хотел.

Лукас отказался сотрудничать со следствием и с Сандером. Он ни с кем не разговаривал о том, что произошло. Брат Себастиана взял на себя управление концерном и проследил, чтобы все семьи погибших получили компенсацию, но полиции и адвокатам он ничего не сказал. Ни слова.

В бульварной прессе после выступления Сандера писали о детстве Клаеса, проведенном в интернатах, о том, как у родителей не было на него времени и воспитывали его няни и прислуга. Психологи, никогда не встречавшиеся ни с Клаесом, ни с Лукасом, ни с Себастианом, заявляли, что он не был привязан к своим детям, потому что его собственные родители не уделяли ему внимания. Те же психологи говорили, что Себастиан унаследовал эти его черты, один даже заявил, что «даже богатые дети с собственной комнатой в роскошном особняке в Юрсхольме» могут иметь психологические проблемы, но слова Сандер не стал использовать. Он для этого слишком умен.

«Мы должны сосредоточиться на том, что ты совершила и за что тебя можно призвать к ответственности. Психические проблемы Себастиана, с этой точки зрения, не играют никакой роли, если не доказывают твоей невиновности».

Но для прессы они играют роль. И еще какую. Я думала о том, почему мать Себастиана бросила своих детей. Болела ли она, употребляла ли наркотики, имела ли проблемы с алкоголем? Может, поэтому она не дала эксклюзивное интервью «лучшему в мире журналисту»? Я знаю, что не дала. Ни одного интервью. Может, ей есть что скрывать. Может, она совершила какие-то постыдные поступки и боялась, что Клаес расскажет всем правду. А может, лгала на допросе. Может, она не хотела иметь детей, может, сама от них отказалась, кто знает. Возможен и тот сценарий, что Клаес угрожал жене, а она смертельно боялась его и потому сделала так, как он велел. Возможно, Клаес издевался над ней так же, как потом над сыном. Никто не знает. Это не играет роли.

Но для меня это важно. Часть меня хочет верить, что она любила своих детей, и у нее просто не было другого выбора. Клаес был настоящим монстром, не позволял ей встречаться с детьми, и он действительно заслуживал того, чтобы умереть. Мне хочется верить, что Лукас тоже был жертвой и что он боялся Клаеса, как и все остальные. Но я знаю наверняка, что ни Лукаса, ни матери не было рядом с Себастианом, когда он больше всего нуждался в тепле и поддержке. Особенно в последние недели. С ним была только я. А меня ему было мало.

Я пыталась не проводить все время с ним. Мне часто хотелось взять паузу и не видеть этого незнакомца, которым Себастиан стал после возвращения из больницы. Он был то агрессивным, то равнодушным. Он орал на меня, называл идиоткой и спрашивал, какого черта я заявилась к нему домой без предупреждения, а когда я отключала телефон, кричал, что мне плевать на него, плевать на его самочувствие, плевать на все. Случалось, я думала, что мне стоит поехать в центр с Амандой, почитать книгу Лине, поужинать с семьей, но у меня было ощущение, что я не помню, как это делается. А ведь это были мои близкие. Быть с ними было так же естественно, как дышать или спать, но теперь они превратились в незнакомцев. Я начала избегать родных. Перестала отвечать на звонки Аманды. Я запиралась у себя в комнате. Сторонилась одноклассников.

На Пасху родители с Линой уехали отдыхать. Я сказала, что поеду в Антиб с Клаесом и Себастианом, но на самом деле мы остались дома. Мы почти не выходили из дома, все время проводили у бассейна, курили, слушали музыку, выбранную Себастианом, заказывали еду на дом. Иногда приходил Деннис. Ненадолго.

Когда родители вернулись, они спросили, как у меня дела.

– Хорошо, – ответила я.

– Правда? – спросила мама.

– Да, – сказала я, пожав плечами, – только слегка простудилась.

Они больше ничего не спрашивали, даже не спросили, почему я ни капельки не загорела.

Самое странное заключается в том, что в те последние недели не было никакого поворотного момента, никто не сделал ничего, что могло бы повлиять на ход событий. Дни шли, все было по-прежнему, по-прежнему ужасно, но дни начинались и кончались, не всегда Себастиан был под кайфом, не всегда он был агрессивным или безумным, случалось, что он был почти нормальным, но так мне казалось тогда, а не сейчас. Но тогда мне казалось, что все нормально, только потому-то все было плохо, как обычно, но не хуже. Выходные были особенно ужасными, потому что я двое суток подряд общалась только с Себастианом и иногда с Деннисом. И с Клаесом, когда он бывал дома.

Я пыталась заставить Себастиана осознать это, но он не мог или не хотел. Во всяком случае, он отказывался меня слушать. И чем хуже он себя чувствовал, тем гаже обращался с ним отец. Клаес Фагерман постоянно оскорблял его, не проявлял никакого интереса ни к здоровью, ни к учебе сына. Ему было плевать на то, что Себастиану становится все хуже и хуже. И Себастиан, видя такое отношение, тоже не мог найти в себе силы, чтобы бороться с недугом.

Иногда я думаю, что Клаес надеялся, что Себастиан покончит с собой и это решит его главную проблему, о которой он так много говорил: «Что мне, черт побери, с тобой делать?»

После того ужина со знаменитым поваром, когда я пыталась поговорить с Клаесом, я тоже попала в черный список, куда он заносил идиотов. Наверно, потому, что не могла заставить Себастиана взять себя в руки и делать то, чего ждал от него отец. Клаес перестал со мной здороваться, не смотрел мне в глаза, говорил обо мне в третьем лице в моем присутствии. Он презирал меня за то, что я встречалась с таким слабаком, как его сын.

Я думаю, что все случившееся – вина Клаеса Фагермана. Если бы он был другим, если бы не совершал всех этих ужасных поступков и не говорил всех этих мерзких слов, то трагедии бы не случилось.

Я сказала об этом Сандеру. Сказала, что хотела, чтобы он умер, что действительно желала ему смерти, когда писала то сообщение. Клаес Фагерман заслуживал смерти, потому что он был плохим отцом Себастиану и не любил своего сына так, как подобает отцу.

Сандер не считает, что это делает меня виновной в убийстве. Он говорит, что прокурор должен доказать, что я склоняла Себастиана к отцеубийству, показать, что существует причинно-следственная связь между моими словами, в которых был злой умысел, и деяниями Себастиана. Что одно не было бы возможно без другого. Недостаточно сказать, что я желала, чтобы Себастиан убил отца, я должна была прикладывать усилия к тому, чтобы это свершилось.

Сандер уверен в том, что Себастиан сам решил убить отца, не вынеся издевательств. Последняя вечеринка прекрасно вписывается в эту теорию. Она все объясняет. По мнению Сандера, то обстоятельство, что Клаес выгнал Себастиана из дома и велел больше никогда не показываться ему на глаза, стало последней каплей. Идти Себастиану было некуда. Школу он не закончил, работы у него не было. Лишившись дома, он лишился бы финансовой поддержки и своей идентичности. Я не против, чтобы Сандер озвучил это в суде, но истина далеко не так проста, как наивно представляет себе Сандер.

– Расскажи, когда Себастиан ударил тебя в первый раз, – попросил Сандер, когда я выступала в суде. Он хотел, чтобы все услышали это и пожалели меня. Я рассказала, не давая понять, что для меня в этом не было ничего настолько ужасного. Пусть судьи думают что хотят.

Мы были дома у Себастиана, вскоре после Пасхи. Клаес с Себастианом «планировали» выпускной Себастиана в кухне («Я не уверен, что я буду в Швеции в эти выходные», «Попроси Майлис помочь тебе»). Я ничего не сказала, пока Клаес был в кухне, но когда он вышел, не сдержалась и высказала все, что думала. Мы поссорились. Не из-за того, что нам обоим было понятно, что школу Себастиан в этом году не закончит, в этом не было никакого смысла. Я разозлилась, потому что Себастиан делал вид, что это нормально, что Клаес не собирается присутствовать на важных для сына мероприятиях. Он готов был дать сколько угодно денег, но свое время на сына тратить не желал.

«Я не понимаю, почему ты позволяешь ему обращаться с собой как с последним дерьмом. Он ненавидит тебя, Себастиан, и всегда ненавидел. Ты не заслуживаешь такого скотского обращения».

Я видела, что Себастиан расстроен, и все равно сказала эти жесткие слова. Я видела, что они причинили ему боль. Я видела, что он понимает, что отец никогда его не примет, не говоря уже о том, чтобы гордиться сыном. И, несмотря на все это, сказала то, что думала. Почему? Надеялась, что это поможет? Нет. Себастиан не знал, что такое родительская любовь и забота. Возможно, я хотела его расстроить, хотела быть с ним жестокой. Я его провоцировала. Провоцировала восстать против отца.

И тогда Себастиан влепил мне пощечину. Он ничего не сказал, удар был несильным, но я убежала из кухни и закрылась в ванной. Но запереть дверь я не могла, потому что после возвращения Себастиана из больницы, все ключи из ванных комнат забрали.

Я долго просидела в ванной, пока он не пришел. Когда Себастиан попытался открыть дверь, я намертво вцепилась в ручку. Себастиан не пытался вышибить дверь и даже не пытался потянуть ее на себя со всей силы, хотя так ему удалось бы открыть ее без труда. Я не сразу поняла, что он задумал. Но через несколько минут почувствовала, что металлическая ручка двери раскаляется. Себастиан принес зажигалку из кухни и молча нагревал ручку, пока она не раскалилась, и мне пришлось ее выпустить. Дверь открылась сама.

Он подошел ко мне и задрал платье вверх. Потом расстегнул лифчик и посмотрел на меня в зеркало.

– Может, закроем дверь? – прошептала я.

Я слышала, как Клаес ходит по первому этажу. Горничная тоже была где-то рядом. В саду кто-то подстригал траву, а охранники, как обычно, сидели в будке. Себастиан ничего не ответил. Он не был рассержен. Изнурен, с темными кругами под глазами, но не рассержен. Он расстегнул брюки, стянул их и ударил меня тыльной стороной ладони в висок. Часы попали мне в скулу, рядом с ухом. Я опустилась на холодный кафельный пол, позволила стянуть трусы. Задранное платье сдавливало шею. Он сжал одну грудь ладонью, а сосок другой взял в рот и начал сосать. Он сжимал и тискал мою грудь. Я не хотела быть изнасилованной, поэтому взяла его руку и положила мне между ног. Он сунул в меня два пальца. Я сама подняла ногу, не хотела, чтобы он брал меня силой, оперлась о ванну и дала ему войти в меня. Он кончил быстро, поднялся и ушел.

Когда Сандер попросил рассказать, как Себастиан бил меня, я рассказала. Но я не призналась в том, что испытала облегчение. Кровь забурлила у меня в жилах и ударила в голову. Я чувствовала, что владею контролем над ситуацией. Что теперь, после того как он меня ударил, он больше не сможет причинить мне зла. Все увидят, какой он на самом деле, и избавят меня от него, освободят. Побои дадут мне повод уйти и не вернуться. Никто не заставит меня заботиться о нем, утешать его, развлекать его, даже я сама. Говорят же, что после первого удара нужно уходить. Нельзя оставаться с мужчиной, который тебя ударил, пусть он хоть тысячу раз попросил прощения. Потому что за первым ударом последуют другие. Всем это известно.

Но Себастиан даже не просил прощения. Щека у меня припухла, но синяка не осталось. И она почти не болела. Никто не видел, как он меня ударил. И идти мне тоже было некуда.