Порвав с Себастианом (и с Самиром) я не делала ничего из того, что обычно в таких случаях делают девушки. Я не смотрела грустные фильмы, не ела мороженое прямо из круглой картонной коробки, не слушала песни о том, какие все парни подлецы. Но я простудилась. Два дня я заставляла себя ходить в школу, но в конце последнего дня перед началом каникул поняла, что у меня высокая температура.

На следующий день мама дала мне двойную дозу «Ипрена», подушку и одеяло для машины. Большую часть поездки я спала, просыпаясь только от боли в спине, затылке, шее или ногах.

Я вся вспотела, Лина смотрела на меня своими голубыми глазами, озабоченно сморщив лобик. Папа разбудил меня, когда мы остановились перекусить, и мне пришлось идти с ними в кафе. В придорожной закусочной подавали сосиски с кетчупом в пакетиках и подгорелую картошку-фри. Я бы предпочла остаться в машине.

– Холодно, – констатировал папа.

– Тебе нужно поесть, – сказала мама.

Мы приехали к дедушке около семи вечера. Дорога к дому была расчищена от снега. Летом я обычно выгуливаю на ней дедушкиных собак. В трех километрах от дедушкиного дома есть киоск с хот-догами и супермаркет. Когда я была маленькой, бабушка хотела, чтобы я играла с соседскими детьми, но я отказывалась, потому что никого из них не знала. Вместо этого я ходила к киоску и обратно. Я покупала газеты для дедушки, а потом возвращалась за мороженым для себя. Вперед и назад. Эти хождения туда-сюда доводили собак до изнеможения. Дорожка была посыпана гравием, сквозь который пробивалась трава. Во время дождя на ней образовывались глубокие лужи с разноцветными бензиновыми пятнами на поверхности, куда приводнялись мухи. Теперь же с обеих сторон дороги возвышались двухметровые сугробы. Нам предстояло встречать второе Рождество без бабушки.

На крыльце теперь только дедушкиного дома стояла елка без украшений и две зажженные свечи.

В моей комнате дедушка затопил камин и положил в кровать грелку. Я легла не раздеваясь и заснула. Мама зашла ко мне два раза. Первый раз она переодела меня в чистую прохладную ночнушку, оставшуюся от бабушки. В другой раз дала выпить разведенную в воде таблетку со вкусом апельсина и миндаля, купленную в США. Я спала, спала и спала, пока другие делали пряничный домик (я поняла по запаху), наряжали елку (сквозь сон я слышала, как папа внес ее в дом, а мама отругала его за снег в прихожей), готовили тефтельки, запекали ветчину (снова аромат), мариновали лососину. Мама принесла мне хрустящий хлебец с лососем в комнату, но у меня не было сил есть.

Я все еще лежала под одеялом, когда дедушка пришел подбросить поленьев в камин, с ним вбежала одна из собак, забралась ко мне в постель и заснула, уткнувшись мордой мне в колено. Позже мама принесла поднос с чаем и бутербродами с сыром, но их я тоже съесть не смогла.

Я села в кровати, и, натянув одеяло до подбородка, ела ванильное мороженое на палочке и рассматривала рисунки Лины, которые она сделала на подарки. Доев мороженое, я свернулась клубком и снова заснула под звук голоса Лины, которая не заметила, что я ее больше не слушаю.

Только к рождественскому ужину я выбралась из постели. Полчаса провела в душе, два раза вымыла волосы и надела чистую одежду.

Мама сменила мне постельное белье. Я съела три порции сладкой рисовой каши с клубничным соусом.

Лина водила ложкой по каше, пока не наткнулась на миндаль и не пришла в дикий восторг.

– Где живет Дед Мороз, Майя? – спросила она с набитым ртом.

– Ну… – протянула я, не зная, что ответить. Через это мы уже проходили. Зачем снова этот вопрос. – Деда Мороза не существует.

– Я знаю, – вздохнула Лина, – но летающие олени? Где они живут?

Это Рождество с дедушкой встречали только мы. Мамины родственники решили праздновать со своими семьями, поскольку это было не «первое Рождество без бабушки» и они больше не чувствовали себя обязанными утешать дедушку. Но я была рада тому, что мы были одни. Без всех этих шумных родственников с детьми, которые постоянно устраивают ссоры и рыдают по любому поводу и бегут плакаться к взрослым, было тихо и спокойно.

В рождественский сочельник выпало рекордное количество снега (с тех пор как осадки начали измерять), и интернет и телевидение пропали. Мы слушали музыку на проигрывателе, ели обед в кухне, потому что там теплее, а потом смотрели фильм, выбранный папой, в гостиной. Я заснула, а проснувшись, обнаружила, что моя голова лежит у мамы на коленях. Она гладила меня по голове. Я зажмурилась и наслаждалась ее прикосновением. Лина научила меня игре в карты, которую она сама придумала, а папа пошел чистить картошку. Остальные пошли на прогулку (пока светит солнце). Холодный воздух обжигал горло. Когда мы вернулись, я затопила камин в кухне и получила похвалу, потому что дедушка с папой считали, что растопить печку сложнее, чем изобрести пенициллин.

Но пока мы гуляли, дедушка сунул мне конверт в карман, погладил по щеке и улыбнулся. Это была награда за хорошие оценки. Он дарил мне деньги в зависимости от моей успеваемости. На этот раз конверт был пухлым. Как всегда. Я хорошо справлялась в школе.

Хорошо справлялась.

– Спасибо, – изобразила я губами.

У дедушки был радостный вид, и мне тоже стало радостно от его улыбки, потому что он продолжал улыбаться, несмотря на то что бабушки больше не было с нами.

На уроках философии мы говорили о чувствах, о том, что лежит в их основе, и о том, что существует шесть базовых негативных эмоций и только одна позитивная – радость.

Я подняла вверх руку и сказала, что все боятся одинаково и что все понимают, что значит, когда человек говорит, что ему стыдно. Самые яркие эмоции, которые помогают нам выживать, негативные.

У меня мурашки бегут по коже, когда вспоминаю, как пыталась показать, что я чувствую сильнее и глубже других. Я думала, что знаю, что такое гнев. Думала, я способна утратить контроль. Но – сюрприз – я ошибалась. Слопать два багета с маслом и сыром не значит утратить контроль. Испытывать галлюцинации под воздействием наркотиков, заниматься сексом под кокаином и говорить, что я чуть не умерла от удовольствия – это полная херня. Я ничего не знала. Ничего. Я ничего не знала о том, что такое – желать смерти. На похоронах я была только раз в жизни. Мне никогда не было по-настоящему страшно, по-настоящему одиноко. Я никогда не хотела умереть. Никогда не чувствовала себя так, словно все рушится. Способная Майя. Всегда в первых рядах, всегда с поднятой рукой. Я знаю ответ. Нет, ты ничего не знаешь. Ничего.

Теперь, после всего, что произошло, я знаю, что базовые эмоции – неинтересные и безвкусные, они – безумец с издевательским смехом.

Я тоже иногда смеюсь, но мой смех истерический. Реакция на стыд, страх, боль, ненависть. Все разные чувства смешались в одно, краски превратились в шестнадцать нюансов белого. Если смешать желтое и синее, получится зеленое. Дружба? Ревность? Нежность? Любовь? Сочувствие? Счастье?

Больше всего я скучаю по счастью, вмещающему все эмоции сразу, с массой радости и щепоткой удивления.

Счастье – это совершенная смесь, но только ни у кого нет рецепта. В те рождественские дни у дедушки я была счастлива. Я смеялась, и говорила маме вещи, не задумываясь, только потому, что она хотела их услышать. Лина получила рацию в подарок, и заставила меня идти по снегу, чтобы проверить, на каком расстоянии она принимает сигнал.

Проверив, мы построили снежную крепость, зажгли в ней свечу, потом делали ангелов на снегу и кидались снежками в озеро.

После прогулки я ела марципан в шоколаде. Это было даже вкусно. И хлебцы с ветчиной с горчицей – нет ничего вкуснее. Дедушка велел мне слушать внимательно, когда Юсси Бьёрлинг пел о слезах и несчастной любви.

За три дня мне если и было грустно, то всего пару мгновений, страшно мне не было ни разу, это Рождество было по-настоящему счастливым. Ночь накануне Рождества, Рождество и второй день после Рождества.

А потом все кончилось. Если смешать все цвета в палитре в один, сначала получится грязно-коричневый, а в конце черный. На четвертый день мама разбудила меня в семь утра. Звонил Клаес Фагерман. Они с мамой говорили минут десять. Он извинялся за ранний звонок, мама извинялась за то, что меня разбудила, но мне нужно ехать в психиатрическое отделение Дандерудской больницы, поскольку Себастиан пытался покончить с собой.