В зале суда воцаряется тишина. Почти как в церкви, когда кто-то только что божественно спел, но никто не отваживается аплодировать. У Сандера репутация лучшего адвоката по уголовным делам в стране. И только сейчас я понимаю, что эта репутация заслуженная. Мой адвокат хороший рассказчик. И он умеет убеждать.

Блин слишком самонадеян, может, поэтому ему и не дают выступать в суде. Люди ошибочно думают, что достаточно сделать вид, что ты уверен в том, что говоришь, на сто процентов, чтобы люди тебе поверили. Но на самом деле это не работает. Самонадеянные люди не внушают доверия. Политикам стоит усвоить, что избиратели предпочитают вопросы, а не утверждения. Нам нужен реальный человек, который, может, и не эксперт в этом вопросе, но способен предложить решение проблемы. «Я не уверен, что все получится, но все равно хочу попытаться».

Сандер делится с публикой своими сомнениями, вовлекает их в свой мыслительный процесс. Говорит: «Мы задались вопросом, а правда ли это?», и всем становится любопытно. Он говорит: «Мы решили сами провести расследование», все думают, что это отличная идея, хотя раньше считали, что проделывать то, что уже сделала полиция, – пустая трата времени и денег». А когда Сандер рассказывает, что «результаты нас удивили», или «мы пришли к выводу», все просто расцветают. И даже если были уверены в его неправоте, поддаются искушению расслабиться и допустить мысль: «А что, если в его словах есть доля правды?»

Атмосфера в зале суда сейчас совсем другая. Журналисты напряженно работают, подавая публике свежую информацию, которая позволит взглянуть на все события под другим углом. Они уже и забыли, как эти события выглядели раньше, хотя сами сочинили эту историю. Председатель суда очень часто смотрит на меня, не понимаю почему. Раньше он так не делал.

Мои смс уже не играют той роли, что раньше, думаю я. Впервые мне кажется, что тот факт, что я помогала нести сумку и что в моем шкафчике нашли бомбу, не такой уж и решающий. Впервые утверждение «очевидно, что ты хотела взорвать школу», начинает звучать нелепо. Все эти мысли проносятся у меня в голове. Я успеваю подумать, что публика поменяла свое мнение обо мне, что они больше не видят во мне монстра.

Он заслуживает смерти. Он нам не нужен. Я лучше сдохну, чем снова с ним увижусь.

Можно ли произносить такие вещи вслух, если не желаешь человеку смерти? Сандер считает, что можно. Это не преступление – сказать бойфренду, что ты ненавидишь его отца. И что бы я ни сказала Себастиану, он бы все равно убил отца, все равно сделал бы то, что сделал. То, что должно было случиться, все равно случилось. Может быть, он прав, успеваю я подумать. Может быть?

– В таком случае мы благодарим господина адвоката и заканчиваем на сегодня, – заявляет судья и начинает собирать разложенные перед ним документы. Я смотрю на других судей. Тех, что никогда не задают вопросов, только украдкой посматривают на меня, когда думают, что я не вижу.

– Завтра обвиняемая изложит свою версию событий.

Сандер кивает. У меня перехватывает дыхание. Моя очередь. Моя очередь рассказывать.

Судья смотрит на часы.

– Да, на сегодня заседание закончено. – Он тянется за портфелем и убирает внутрь свои записи. – Если вы больше не хотите ничего добавить. Как я понял, у вас была проблема с планом допроса истца?

Лена Перссон прокашливается.

Судья смотрит на нее. Она выпрямляет спину и уверенно кивает, обрадованная тем, что ей напомнили, что до вердикта еще далеко. Мне не хочется об этом думать.

Сандер сделал свое дело, теперь моя очередь. Но если присутствующие здесь сомневаются в том, что я та, какой меня представила Лена Перссон, то у нее есть все шансы убедить их. И время тоже у нее есть.

Лена Перссон наклоняется к микрофону и постукивает по нему. Как только я закончу свой рассказ, снова придет очередь прокурора менять пластинку. Потому, что есть один свидетель, который опровергнет слова Сандера. Который напомнит всем, что я убила свою лучшую подругу, который скажет, что я взяла орудие намного раньше, чем утверждает защита, и что я целилась не в Себастиана, а в Аманду, и что эта смерть не была нечаянной.

Лена Перссон начинает говорить.

– Как я уже рассказала суду, один свидетель не мог присутствовать на процессе на этой неделе, поэтому мне пришлось поменять свидетелей местами. Свидетели осведомлены и согласны с изменениями в расписании. Я вызываю свидетеля в понедельник в десять часов, согласно правилам суда. Полагаю, на заслушивание уйдет целый день.

Я вижу краем глаза реакцию Блина. Он явно не рад, боится, что мы проиграем процесс. Я вспоминаю, что один из надзирателей сказал мне в самом начале, когда мы шли из комнаты для допросов в камеру: «Ты в курсе, что Сандер никогда не выиграл ни одного процесса? Все они такие, эти звездные адвокаты. Они берутся за дела самых кошмарных клиентов, в виновности которых ни у кого нет сомнений, потому что любят безнадежные процессы. А потом проигрывают. И Сандер тоже. Он проигрывает как никто».

Разумеется, Блин в курсе. Он знает, что когда знаменитый адвокат берется за заранее проигрышное дело, то не потому, что надеется на победу, а потому что хочет показать, что готов проиграть ради принципа: Все имеют право на защиту, даже самые последние мерзавцы».

Публике нравится слушать Сандера, видеть профессионала в действии. Но результат будет один, и он неизбежен. Я сделала то, что сделала, и тому есть свидетели. У меня есть право на лучшего адвоката в Швеции. Но у меня нет права на оправдание. Судья кивает и стучит молотком по столу. Удар отдается эхом у меня в голове. «Ты заслуживаешь смерти».

– Тогда решено. Мы заслушаем Самира Саида в понедельник в десять часов. До свидания.