Но для нас, остальных, первые недели в школе были чудесными. А первый день учебы – самым счастливым. То, что младший сын Фагермана будет учиться в одном с нами классе, было круто не только для Аманды, все ученики только об этом и говорили. Слухи о том, что ему предстоит повторить год, расползлись немедленно, и все лето гадали, в какой класс он попадет. Теперь, когда все стало известно, взгляды всех вокруг обратились на меня.

Урок начался, а Себастиана все не было видно. Мы с Амандой вошли в класс и сели на наши обычные места. Кристер не спрашивал, что мы делали летом. Правила школы запрещали задавать такие вопросы. Так что никаких сочинений в стиле «Как я провел лето», потому что у некоторых семей не было денег на отпуск и они могли решить, что они отщепенцы. Все дети должны были чувствовать себя равноправными членами общества. Никто не должен быть чужим или другим. Это худшее, что может случиться со школьником. Это и автомат с газировкой в школьной столовке.

Родители и учителя обожают бессмысленные клише, которые помогают им создать имидж заботливых и ответственных взрослых. Но мы и без этого вопроса были в курсе, кто и где провел лето.

Кристер приложил все усилия, чтобы найти другой предмет для беседы. Он не стал комментировать загар Аманды, дреды Алис («Боже, это мама меня заставила, вечером я от них избавлюсь»), сломанную руку Якоба (которую он сломал, катаясь на водных лыжах, все это знали, даже Кристер).

И он не стал комментировать то обстоятельство, что София скинула за лето двадцать килограмм, хотя все его мысли по этому поводу были написаны у него на лице. Учитель говорил обо всем, кроме этого. Спрашивал, прочитали ли мы «какую-нибудь интересную книгу». Самир, единственный, был в состоянии ответить на этот вопрос. Выпрямив спину, он назвал аж три книги. Кристер сделал вид, что знает, о каких книгах речь, но больше ничего не спрашивал, так что полагаю, никогда о них и не слыхал.

– Ты всего три книги за лето прочитал? – поинтересовалась я с иронией.

Самир криво улыбнулся. Он всегда так делал, когда я над ним подшучивала. И запустил руку в густые волосы. Иногда он накручивал локон на палец, когда о чем-то думал. Мне казалось, что у него палец отсохнет в такой неудобной позе. Я улыбнулась. Мы с Самиром всегда так себя вели: ссорились, спорили, обсуждали, смеялись. Я была рада, что после каникул ничего не изменилось.

– Конечно, нет, – ответил он. – Я только назвал три самые лучшие. Чтобы дать тебе возможность рассказать, как ты провела лето…

– Никаких книжек про лошадей или про месячные, если ты об этом.

– Но ты читала что-то про подростков, умирающих от рака, которые втюрились друг в друга?

Аманда вздрогнула, как от электрического тока.

– Я тоже читала! – воскликнула она. – Ужасно грустная книга. Никогда столько не плакала в моей жизни.

Мы с Самиром переглянулись. Мы знали, что Аманда не читала книгу. Она только видела кино. Но мы ничего не сказали. И тут в классе появился Себастиан. Странно опаздывать на урок в первый день учебного года. Так нам показалось тогда. Через пару недель мы уже находили странным, если он появлялся вовремя.

– Извините, – пробормотал он.

Кристер кивнул.

Себастиан сел рядом со мной. Аманда, без лишних слов, пересела за другую парту.

Делая это, она хлопала глазами и изображала, что играет на скрипке. И я буквально кожей чувствовала, как постепенно до каждого в классе доходит. Осознание распространялось от первого ряда, где сидели мы с Самиром, до последнего, где сидела Мела с пирсингом в носу и черным лаком на ногтях. Все поняли, что мы пара, и аура Себастиана, вызывавшая любопытство и восхищение, перешла и на меня тоже. Впервые я была в центре внимания. Мне однажды попалась на глаза статья об одной знаменитости, которая в детстве часто переезжала. Она говорила, что в каждом новом классе дети играли одни и те же роли: самая популярная девочка в классе (стерва), ее лучшая подруга (еще стервознее), ботаничка, самая худшая на физкультуре, и девочка, с которой никто не хочет дружить. Выбор ролей был ограничен. И начиная новую школу, она была вынуждена выяснять, какая роль свободна, чтобы ее занять и играть на протяжении всего учебного года.

Я всегда играла одну и ту же роль. Прилежной ученицы, не самой популярной, но и не самой отстойной, на короткой ноге с крутыми девчонками, но не крутой, меня никто не чмырил, и я никого не чмырила. Мне и в голову не приходило, что у меня когда-нибудь будет другая роль, но именно так и получилось. И эта роль затмила даже чудесную трансформацию Софии из толстушки в анорексичку. Себастиан взял мою руку под партой, и щеки у меня зарделись.

Кристер задал новый вопрос, но я его не слушала. Он смотрел на меня, ждал ответа. Я повернулась к Самиру в надежде, что он поможет мне ироничным комментарием, чтобы я догадалась, что нужно ответить, но он на меня не смотрел. Он смотрел на блокнот перед собой, согнув руку так, словно собирался что-то записать. Самир единственный записывал за учителем в первый день школы после каникул. Он вцепился в ручку, настоящую перьевую ручку со сменными чернилами. Костяшки пальцев побелели. Но он ничего не писал. Я была вынуждена сознаться:

– Простите, я не расслышала вопрос.

Кристер рассмеялся. Видимо, понял, что мои мысли далеко, и что после такого лета лучше не задавать глупых вопросов. Он повернулся к Себастиану:

– Себастиан, ты читал что-нибудь интересное летом?

Смеялся не один Самир, но я слышала только его смех, злой, безрадостный.