Безусловно, некоторые стороны римского правления вызывали сопротивление. Интеграция, мобильность, роскошь и коммерческая выгода были одной стороной «римской медали». На другой стороне были непокорность и уклонение от уплаты налогов, пассивное сопротивление и народный протест, часто нацеленные как на местную элиту, так и на римлян. Однако открытое вооруженное восстание против римских «оккупантов», похоже, было редкостью в первые два века новой эры. Некоторые храбрые, хотя в конечном счете обреченные бунтари против непреодолимой власти Рима становились национальными героями, будь то «Герман-германец» или Боудикка, чья царственная бронзовая статуя гордо стоит около Вестминстерского дворца на набережной Темзы. Крепость Масада, где в 73 г. иудейские повстанцы решили покончить жизнь самоубийством, но не сдаться после длительной осады, теперь является национальным памятником Израиля. Но это были исключения. Римская империя не кажется ареной восстаний.

100. Арка возле римского Форума, увековечившая победу Веспасиана и Тита над иудеями. Рельеф, украшающий проход в центре арки, изображает триумфальное шествие с менорой, высоко поднятой над головами, в качестве трофея, привезенного в Рим

Это впечатление может быть обманчивым. Римские властители кровно были заинтересованы изображать мятежи борцов за идею как предательство, беспорядки или бытовые преступления. Мы никогда не сможем узнать истинные мотивы так называемых бандитов, досаждавших римским наместникам по всей империи, или определить, где лежит граница между грабежом на большой дороге и идеологическим инакомыслием. Когда иудеи в Иерусалиме восстали в правление императора Клавдия после непристойной выходки в храме одного римского солдата, было ли это просто беспорядками? Или это можно назвать вспышкой зарождавшегося восстания, подавленного римскими властями провинции ценой тысяч жизней иудеев? Кроме того, охочие до военной славы императоры могли использовать удобный повод изобразить разгром внутреннего сопротивления как поход против иноземных врагов в традиционном стиле. Триумф в честь победы Веспасиана и Тита над иудеями в 71 г., то есть еще до окончания войны и взятия Масады, был увековечен аркой, на которой нет никаких намеков на то, что это была победа над вооруженными повстанцами – жителями империи, а не над внешним противником.

Мятежи, о которых у нас есть сведения, не были организованы борцами за идею или узколобыми националистами. Желание избавиться от римлян никогда не было похоже на движение за независимость в современном смысле. Равно как не были бунты проявлением классового или религиозного фанатизма. Религия часто поддерживала устремления недовольных и снабжала их ритуалами и символами, от мессианских ожиданий иудеев до человеческих жертвоприношений, которые Арминий предположительно устраивал в Тевтобургском лесу, но это не были религиозные восстания. Чаще всего они возглавлялись провинциальной аристократией, и такой поворот событий был сигналом, что в неформальном сговоре между местной элитой и римскими властями что-то пошло не так. Иными словами, мятежи были ценой, которую римляне платили за то, что слишком рассчитывали на сотрудничество. Восстания обычно вспыхивали из-за какого-нибудь подстрекательского или оскорбительного действия со стороны римлян, которое разрушало хрупкое равновесие сил.

Еврейское восстание, которое началось в 66 г., было вызвано разногласиями в правящих кругах Иудеи и взаимным недоверием между ними и римскими властями. Мощным толчком, спровоцировавшим восстание, стал приказ наместника подвергнуть избиению и распять нескольких евреев, которые в то же время были римскими гражданами. Большинство известных руководителей восстаний в других районах были тесно связаны с римской администрацией. Арминий, который наголову разгромил легионы Вара в 9 г., и Юлий Цивилис, который возглавил другое германское восстание в 69 и 70 гг., были римскими гражданами, а в прошлом – солдатами римской армии, и в то же время принадлежали к местной аристократии. Даже восстание Боудикки в Британии 60 г. имело те же черты.

Боудикка, или Будуика (мы не знаем точно, как писалось ее имя, вероятно, она и сама этого не знала) не была яростным противником Рима, но принадлежала к семье элиты, сотрудничавшей с римской властью. Она была вдовой Прасутага, вождя бриттов в Восточной Англии и союзника Рима (еще один Тиберий Клавдий Тогидубнус). Прасутаг завещал половину своих владений императору, а другую половину своим дочерям – мудрый шаг, направленный на сохранение мирных отношений. В данном случае, согласно римским авторам, искрой, которая вызвала восстание, было поведение римлян, которые вступали в права наследства. Они ворвались с намеренной, неприкрытой жестокостью, солдаты разграбили имущество Прасутага, изнасиловали дочерей, избили плетьми его вдову. В ответ Боудикка подняла своих сторонников и начала восстание.

Как обычно бывало в случае таких восстаний, за кратковременным успехом бунтовщиков и террором римлян рано или поздно следовала сокрушительная победа римлян. Добровольцы Боудикки мгновенно разрушили три римских города в новой провинции, сожгли их дотла и убили жителей с особой жестокостью. Один римский историк, как можно предположить, смешивая свои фантазии с женоненавистничеством и патриотизмом, описывает, как повстанцы Боудикки вешали женщин противника, отрезали им груди и зашивали их в рот, чтобы выглядело, «будто они их ели». Как только вести об этом достигли наместника провинции, который в это время вел боевые действия за 400 км отсюда в Уэльсе, он развернул армию и уничтожил повстанцев. Тацит приводит явно завышенную и маловероятную цифру британских потерь в 80 000 против всего лишь 400 римлян. Боудикка приняла яд, и, согласно одной невероятной легенде, была похоронена где-то под платформой № 10 железнодорожной станции Кингс-Кросс в Северном Лондоне.

Нам остается только догадываться, каковы были цели Боудикки. Ее действительная история окружена древними и современными мифами. Для римских авторов она была одновременно символом ужаса и восхищения. Королева воинов, мужеподобная красавица, Клеопатра варваров: очень высокого роста, мужского телосложения, с пронизывающим взглядом и резким голосом, с копной рыжих волос, спадающих до бедер, – так она была описана спустя столетия кем-то, кто никак не мог знать, как она на самом деле выглядела. В Британии за последние несколько столетий она превратилась в национальную героиню, и ее особо неприглядные черты сочли выдумкой римской пропаганды. Ее также превратили в символический прообраз Британской Империи, которая в урочный час превзошла Древний Рим. «В места, что Цезарь и не знал, / Придут твои сыны», – гласит надпись на пьедестале ее статуи у Темзы: от империи – к еще большей империи.

101. Статуя Боудикки (или Боадицеи в латинском варианте) Томаса Торникрофта на набережной Темзы в Лондоне. Это прекрасное изображение королевы воинов, однако с точки зрения археологии почти все детали неверны, включая колесницу с жуткими косами-лезвиями, прикрепленными к колесам. Хотя работа над статуей была начата в 1850 г., она не была представлена публике до 1902 г. в связи с долгими дискуссиями по поводу места ее установки

До нас не дошли высказывания Боудикки или других участников восстаний. Ближе всего к таким описаниям, которыми мы можем воспользоваться, является многотомная история Иосифа Флавия, который был участником восстания против римлян и создал субъективное описание этого восстания, закончив его взятием Масады. При этом писал он свой труд в удобном кабинете в Риме. Был ли он предателем, эмигрантом или прозорливым политиком, Флавий получил это жилье при поддержке императора Веспасиана, и все же его труд весьма пристрастен. Работы Тацита и других римских авторов приводят длинные речи наиболее известных противников римского правления. В таких речах Боудикка разоблачает аморальную роскошь римской «цивилизации» и изнеженность римлян, сожалея об утраченной свободе (libertas) бриттов – утрате, символом которой было изнасилование ее дочерей. В Германии Юлий Цивилис воодушевлял своих последователей, сравнивая римское правление с рабством, а не с союзом, и приводил примеры несправедливых требований, налагавшихся имперской властью. В написанной Тацитом биографии его тестя приводятся впечатляющие слова, которые один из врагов Рима произнес в речи перед началом битвы с Агриколой, бросая вызов римскому правлению и его сущности. Римляне, утверждает он, – это грабители мира, ненасытные в стремлении к господству и прибыли. И в словах, которые до сих пор впечатляют, он суммирует суть римской империи: «…и создав пустыню, они говорят, что принесли мир» («solitudinem faciunt, pacem appellant»).

Местные мятежники, скорее всего, не произносили таких изысканных фраз накануне битвы. Маловероятно, чтобы римские историки, которые вложили слова в их уста, знали, что именно они говорили по такому случаю. Их привела бы в ужас мысль о необходимости жить при реальной Боудикке. Зато они знали, какими могли быть претензии к римской власти и какими словами их выразить. Жаль, конечно, что мы не можем прочитать текстов, выражающих мысли самих инакомыслящих провинциалов, но старания римских авторов вообразить, каково быть противником их родной римской власти, представляются тем более ценными: римская культура и власть такими усилиями понять и были замечательны. В конце I в. историк Саллюстий, оглядываясь назад, назвал разрушение Карфагена и Коринфа в 146 г. до н. э. поворотным моментом, с которого начинается упадок Рима, и он попытался воссоздать представления царя Югурты о римлянах (как о жадных до власти, коррумпированных и неразумно противостоящих монархии). Спустя примерно столетие Тацит и другие авторы пытались вообразить причины, побуждавшие провинциалов восставать против власти Римской империи. Никто не смог предъявить более жестких претензий, чем те, что римские писатели вложили в уста мятежников.