Может ли у рассказанной истории не быть другой версии? Самое подробное свидетельство вышло из-под стила Цицерона и отражает его точку зрения, таким образом, его видение ситуации будет всегда доминирующим. Но это не означает, что оно истинно во всех смыслах, или что это единственно возможный взгляд на вещи. На протяжении столетий людям хотелось понять, насколько тенденциозным было изложение Цицерона, и разглядеть между его строк альтернативные точки зрения и интерпретации. Сам Саллюстий дает красноречивую подсказку. Несмотря на то что его труд во многом основан на текстах Цицерона, перемещение знаменитого «доколе…» из уст последнего в уста Катилины могло напоминать читателям о том, что факты и их интерпретация, мягко говоря, неустойчивы.

Один из очевидных вопросов – были ли в речи под названием «Первая Катилинария» именно те слова, что Цицерон произнес перед собравшимися в храме Юпитера сенаторами 8 ноября. Трудно поверить, чтобы это полностью было выдумкой. Как бы ему могло сойти с рук распространение версии, не имеющей ничего общего с тем, что он сказал публично? Однако не менее очевидно, что его выступление записано не слово в слово. Если он перед сенатом говорил «по бумажке», опираясь на античный вариант PowerPoint, тогда тот текст, каким мы располагаем, представляет собой нечто среднее между тем, что он записал по памяти, и тем, что он намеревался сказать. Даже если бы он в храме Юпитера воспользовался подробными записями с полным текстом выступления, то, распространяя речь среди друзей, союзников и тех, на кого он хотел произвести впечатление, Цицерон наверняка попытался бы ее улучшить, «почистить хвосты», вставить несколько более удачных острот, которые могли не прийти в голову сразу, в тот день.

Многое зависит еще от того, в какой точно день началось распространение речи и почему. Как мы знаем из письма Аттику, Цицерон намеревался организовать копирование «Первой Катилинарии» в середине июня 60 г. до н. э., когда еще не затихли разговоры о неправомерности его решения казнить заговорщиков. Тогда было очень соблазнительно и удобно использовать речь в письменном виде для своей защиты, и он мог сделать для этого некоторые стратегически оправданные поправки и вставки. В самом деле, постоянное обращение к Катилине как к иноземному врагу (на латыни hostis) могло быть ответом Цицерона на нападки оппонентов: приравнивание заговорщиков к врагам государства означало, что они не находились под защитой римского закона и утратили гражданские права (включая право на судебное разбирательство). Хотя, конечно, это могло быть лейтмотивом уже устного варианта выступления 8 ноября. Нам это просто неизвестно. Но этот термин приобрел явный вес в окончательной версии речи, и я сильно подозреваю, что акцент на нем был сделан умышленно.

Все эти вопросы вынуждают нас активнее искать другие версии этой истории. Если отставить в сторону точку зрения Цицерона, есть ли возможность понять позицию Катилины и его последователей? Середина I в. до н. э. для нас освещена лучами цицеронова слова. Тем не менее всегда есть смысл попытаться прочитать его версию или чью-либо другую версию «против шерсти», расшивая трещинки в повествовании при помощи фрагментов других, независимых свидетельств, которые есть у нас в распоряжении. Может быть, другие обозреватели видели события под другим углом зрения? Были ли те, кого Цицерон выставил чудовищными злодеями, в действительности такими уж злодеями, какими их изобразил великий оратор? У нас есть некоторые основания усомниться в том, как все происходило на самом деле.

4. Эта серебряная монета была выпущена в 63 г. до н. э. На ней изображен римлянин, который голосует за какой-то законодательный акт и бросает табличку для голосования в счетный сосуд. Разная детализация рисунков на двух монетах связана с разным качеством штемпелей. Имя ответственного за тираж того года – Лонгиний – также нанесено на монету

Цицерон назначил Катилину на роль сорвиголовы, погрязшего в жутких долгах игрока, аморального человека. Но ситуация не могла быть такой однозначной. В 63 г. до н. э. в Риме существовали ограничения кредитования, были и другие экономические и социальные проблемы, которые Цицерон, возможно, не был готов признать. Еще одним достижением «великого консульства» Цицерона была отмена предложения о раздаче земли в Италии некоторым бедным горожанам. Иными словами, если Катилина вел себя как сорвиголова, это значит, что у него могла быть серьезная причина для этого и широкая поддержка простых людей, доведенных до отчаяния схожими обстоятельствами.

Откуда мы можем про это узнать? Экономику труднее реконструировать по прошествии 2000 лет, чем политику, однако некоторые неожиданные штрихи мы можем разглядеть. Информация, которую раскрывают нам сохранившиеся монеты, исключительно ценна, она свидетельствует как о жизни тех времен, так и об изобретательности современных историков и археологов, выжимающих из полученного материала максимум сведений. Римские монеты могут быть довольно точно датированы, потому что в этот период каждый год менялось их оформление и они «подписывались» ответственными за выпуск должностными лицами. Их чеканили, используя серии вручную созданных матриц или штемпелей, и на поверхности готовых монет до сих пор видны еле заметные отличия. Можно примерно подсчитать, сколько монет мог вычеканить один штемпель, ведь в процессе работы он затуплялся и терял способность оставлять четкое изображение. И если мы имеем достаточно большую выборку монет, можно оценить, сколько штемпелей могло понадобиться для изготовления одного выпуска монет. Таким образом, можно определить, сколько всего монет выпускалось в год: чем больше штемпелей, тем больше монет, и наоборот.

Согласно всем этим выкладкам, чеканка монет в Риме в конце 60-х гг. до н. э. резко сократилась, общее количество монет в обращении уменьшилось по сравнению с предыдущими годами. Восстановить причины такого явления невозможно. Как и во всех европейских государствах вплоть до XVIII в. или еще более позднего времени, в Риме не было денежно-кредитной политики как таковой, равно как и государственного органа, которым такая политика могла бы разрабатываться. Однако результат очевиден. Проиграл ли в азарте свое состояние Катилина или нет, ему могло просто не хватать наличности, равно как и многим другим римлянам; а те, кто уже имел долги, столкнулись с кредиторами, жаждущими в условиях дефицита денег получить обратно займы.

Все это, скорее всего, лишь сопровождало более давние экономические проблемы, что могло подтолкнуть бедных и неимущих жителей Рима к восстанию или присоединению к тем, кто обещал радикальные перемены. Громадное неравенство между бедными и богатыми, нищенские условия проживания для большинства населения и, если не голод, то постоянное недоедание большую часть года – вот некоторые штрихи к исторической зарисовке Рима того времени. Невзирая на пренебрежительное описание Цицероном сторонников Катилины как распутников, негодяев, бандитов и нищих, логика его собственного изложения, а также работ Саллюстия подсказывает другой вывод. В них прямо или косвенно говорится, что Катилина лишился поддержки, когда стало известно, что он намеревается поджечь город. Если это так, то не стоит представлять себе сторонников Катилины нищими, которые «были никем и станут всем» благодаря «мировому пожару» (т. е. римскому). Более вероятно, что это скромные несчастные бедняки, которым было за что держаться и что терять в родном городе.

Цицерону, безусловно, было выгодно сгустить краски при описании опасности, исходящей от Катилины. Ведь, несмотря на успехи в политике, его положение на вершине римского общества было весьма шатким. Ему приходилось уживаться с представителями аристократических семей, которые, подобно Катилине, были прямыми потомками основателей Рима или даже богов. Семья Юлия Цезаря, например, гордилась своим происхождением от богини Венеры, а другая семья, как ни странно, утверждала, что ведет родословную от мифической Пасифаи, жены царя Миноса, которая от необычной связи с быком произвела на свет чудовище Минотавра. Чтобы упрочить свое положение в этих кругах, Цицерону хотелось, несомненно, вызвать какую-нибудь сенсацию во время своего консульства. Эффектная победа над воинственными варварами была бы идеальна, это как раз то, о чем мечтали многие римляне. Рим всегда был страной воинов, и самый верный путь к славе лежал через победы на военном поприще. Но все это было чуждо Цицерону: он обрел свою известность в судах, а не на войне, не сражаясь с опасными или менее удачливыми иноземцами. Ему требовалось «спасти отечество» каким-то другим способом.

5. На этом надгробии IV в. изображен простой способ чеканки монеты. Заготовка укладывается между двумя штемпелями, нижний из которых лежит на наковальне. Мужчина слева ударяет тяжелым молотом по этому «бутерброду», отпечатывая рисунок на заготовке. Судя по щипцам в руке ассистента справа, заготовка предварительно была нагрета в печи, чтобы легче чеканился рисунок

Некоторые римские комментаторы заметили, что кризис играл на руку Цицерону. В одном анонимном памфлете, ошибочно принятом за произведение Саллюстия и потому сохранившемся, недвусмысленно сказано, что Цицерон «обернул тяготы государства себе во благо» и даже более того – что его консульство стало причиной заговора, а не спасением от него. Вопрос, проще говоря, состоит не в том, действительно ли Цицерон преувеличивал опасность заговорщиков, а в том, насколько сильно он это делал.

Самые отчаянные скептики наших дней полагают всю историю с заговором плодом воображения Цицерона. Тогда человек, назвавшийся «коллекционером оружия», им и являлся, обличительные письма были подделкой, депутация галлов оказалась сборищем обманутых консулом простаков, а слухи о готовившихся убийствах – проявлением паранойи. Такая радикальная точка зрения кажется маловероятной. В конце концов, было сражение между сторонниками Катилины и римскими легионерами, лицом к лицу, которое никак нельзя считать выдумкой. Более правдоподобным кажется, что Катилина – прозорливый радикальный политик или беспринципный террорист – отчасти был доведен до отчаянных мер консулом, который явно лез в драку и пекся о собственной славе. Цицерон мог просто убедить себя, независимо от наличия свидетельств, что Катилина представлял серьезную угрозу для безопасности Рима. Насколько нам известно из более современных сюжетов, так проявляется политическая паранойя в сочетании с эгоистическим интересом. Мы ни в какой версии не можем быть до конца уверенными. История с «заговором» всегда будет прекрасным примером классической дилеммы интерпретаций: были ли действительно «красные под кроватью», т. е. революционеры повсюду, или этот кризис был хотя бы отчасти плодом воображения консерваторов? Все это должно побуждать нас искать и рассматривать в истории Рима, равно как и в истории других стран, обратную сторону медали, что и представляется одной из задач книги «SPQR».