Res Gestae с самого начала задумывались как перечень успехов, ретроспективный парад достижений, которые призваны стать образцом для подражания. Автор воздерживается от малейшего намека на трудности, конфликты или споры, кроме краткого упоминания давно лежащих в могиле врагов времен гражданской войны. Это произведение с его навязчивой чередой глаголов в первом лице («я заплатил», «я построил», «я дал») и соответствующих местоимений (в нем почти сто раз встречается «меня», «мне», «мной», «обо мне» и «мой», «моя», «мое», «мои») оказалось эгоцентричнее всех римских публичных документов, написанных до него. Настоящий стиль автократа, который, похоже, принимает свою личную власть как должное. Однако это лишь одна сторона истории Августа, увиденная с позиции успеха и после более 40 лет у власти. Когда он вернулся в Италию в 29 г. до н. э., все еще будучи Октавианом, со свежим примером Юлия Цезаря перед глазами, все выглядело иначе. Цезарь стал его пропуском к власти и законному положению, как и к пресловутому титулу «сын бога», но одновременно Цезарь был предупреждением о той судьбе, которая может ожидать нового правителя. Быть сыном убитого диктатора – сомнительное благо. Главный вопрос в эти первые годы был прост: как изобрести форму правления, которая угодит сердцам и умам людей, рассеет недобитую во время войны оппозицию и позволит правителю остаться в живых?

Частично ответ заключался в языке власти. По очевидным для Рима причинам Август не назвал себя царем. Также он разыграл тщательно продуманный спектакль отказа от титула «диктатор», дистанцируясь от примера Цезаря. История о том, что однажды протестующая толпа забаррикадировала сенаторов в доме сената и угрожала сжечь его дотла вместе с ними, если они не провозгласят Августа диктатором, только прибавляла его отказу больше блеска. Вместо этого он решил определить все свои полномочия в рамках обычных республиканских должностей. Для начала это значило регулярное избрание консулом, 11 раз с 43 по 23 г. до н. э. и в двух отдельных случаях позднее. Затем, с середины 20-х гг. до н. э. он устроил так, чтобы его наделили рядом формальных полномочий, заимствованных у традиционных римских политических постов, но не самими постами: он принял «власть трибуна», не будучи трибуном, а также «права консула» без формального избрания на должность.

Это очень отличалось от традиционной республиканской практики, особенно когда Август нагромоздил многочисленные титулы и должности друг на друга: власть трибуна дополнительно к правам консула была неслыханной; не менее странным казалось быть жрецом не одного, а всех крупных римских храмов. Несмотря на последующие обвинения в лицемерии, едва ли Август использовал эти удобные, старомодные титулы, чтобы притворяться, будто возвращается к политической системе прошлого. Римляне в массе свой были достаточно наблюдательными, чтобы не заметить автократию, скрывающуюся за фиговым листом «прав консула». Хитрость заключалась в том, что Август ловко поставил традиционные слова и выражения на службу новой политике, оправдывая и обосновывая новую вертикаль власти систематической реконфигурацией старого языка.

А еще его правление представлялось неизбежным, как часть естественного и исторического порядка, часть мироустройства. В 8 г. до н. э. сенат постановил (кто знает, под каким нажимом), что месяц секстилий, следующий за июлем Юлия Цезаря, следует переименовать в август, и таким образом Август стал частью естественного течения времени, чем и остается до наших дней. Лишь за год до этого наместник провинции Азия думал в том же направлении, когда уговаривал местное население гармонизировать свой календарь с жизненным циклом императора и начинать гражданский год в день рождения Августа. 23 сентября, утверждал этот правитель (его слова дошли до наших дней в надписи на камне), может «по справедливости считаться равным началу всех вещей… потому что [Август] придал другой вид целому миру, тому миру, который бы увидел свой конец… если бы он не родился». В Риме, возможно, язык не был столь непомерно велеречивым и льстивым, но даже там мифы и религия могли послужить полезным подкреплением для положения Августа. Его притязания на происхождение напрямую от Энея помогали представить императора как воплощение римской судьбы, предопределенного нового основателя Рима.

Эта концепция, безусловно, присутствует в эпической истории Энея у Вергилия с очевидными параллелями между императором и легендарным героем-основателем. Но также это явно заметно в скульптурной программе нового Форума Августа. Там были крупные статуи как Энея и Ромула, так и Августа, стоящего в триумфальной колеснице в центре площади. Окружающие его портики и аркады были полны десятков других статуй, изображающих известных людей Республики – от Камилла и нескольких Сципионов до Мария и Суллы, каждая с коротким текстом, резюмирующим притязания того или иного на славу. Очевидное послание заключалось в том, что все течение римской истории вело к Августу, который наконец-то встал во главе государства. История Республики не была предана забвению; она превратилась в безобидный фон для могущества Августа, уходящего корнями в само происхождение Рима. Или, другими словами, Август взял бразды правления тогда, когда прежние политические механизмы Рима пришли в упадок. Было широко известно, что он родился в 63 г. до н. э., в год заговора Катилины. Светоний даже утверждает, что Октавий-отец задержался дома из-за рождения сына и поэтому опоздал на одно из больших выступлений Цицерона в сенате в связи с заговором. Насколько нам известно, сенат 23 сентября не собирался. Независимо от того, является ли эта история придуманной, ее цель – представить один и тот же день как конец республиканской политики, явленный в моральной испорченности Катилины, и одновременно начало жизни императора.

Однако также играла свою роль и гораздо менее возвышенная прагматичная политика. Искусство, религия, миф, символ и язык, от поэзии Вергилия до скульптурного великолепия нового Форума, использовались для укрепления нового режима. Но Август также предпринял вполне практические шаги для укрепления своего положения, гарантировав, что армия будет верна ему и только ему, отрезав своих потенциальных противников от поддержки солдат и простых людей и трансформировав сенат из аристократии борющихся между собой династий и возможных соперников в аристократию «выслуги». Классический «браконьер, ставший лесником», Август постарался гарантировать, что никто не сможет последовать примеру его собственной юности, то есть собрать частную армию и завоевать государственную власть.

Он захватил монополию на военную силу, но его режим не был похож на военную диктатуру наших дней. По нашим понятиям в Риме и Италии этого периода удивительно мало солдат. Почти 300 000 римских воинов находились на безопасном расстоянии, возле границ римского мира и в зонах текущих военных кампаний, и лишь весьма небольшой контингент, включая силы безопасности под названием Преторианская гвардия, базировался в Риме, который оставался демилитаризованной зоной. Но Август занял такой пост, который ранее не занимал ни один римлянин: главнокомандующий всеми вооруженными силами, который назначал высших офицеров, решал, где и против кого должны воевать легионы, и по определению объявлял все победы своими, кто бы ни командовал на деле.

Также он обезопасил свое положение, разорвав узы зависимости и личной преданности между армиями и индивидуальными командующими во многом благодаря простой и практичной пенсионной реформе, которую можно признать одной из самых значительных новаций всего его правления. Август установил единообразные условия армейской службы, закрепив стандартный срок в 16 лет (вскоре увеличенный до 20) для легионеров и гарантировав им после службы выходное пособие за счет государства примерно в 12 годовых окладов или эквивалент в земельном выражении. Такое решение раз и навсегда покончило с упованием солдат на своего генерала, от которого они прежде получали все это. Подобная зависимость армии от полководца в вопросе обеспечения своей пенсии несколько раз за последнее столетие Республики приводила к тому, что личная лояльность командиру оказывалась выше верности Риму. Другими словами, после сотен лет существования полугосударственной-получастной армии Август полностью национализировал римские легионы и отстранил их от политической жизни. Преторианская гвардия продолжала быть политической силой (просто из-за ее близости к центру власти в Риме), и это представляло некоторую проблему, но все же легионеры, дислоцированные в пригороде Рима, за последующие два века сыграли главную роль в коронации императоров лишь во время двух коротких периодов гражданской войны – в 68 и 69 гг. и затем в 193 г.

Эта реформа – самое дорогостоящее из всех мероприятий Августа, и она была почти непозволительной роскошью. Если только он не допустил грубой ошибки в вычислениях, сам размер издержек на реформу свидетельствует, насколько приоритетной она была в его глазах. При приблизительном подсчете с использованием известных нам цифр заработка военных ежегодная зарплата в сочетании с выходным пособием по всей армии достигала около 450 млн сестерциев. Это, при еще более грубом подсчете, составляет более половины всех налоговых поступлений империи. Имеются явные признаки того, что, даже принимая во внимание огромные резервы государственной казны и императора, найти деньги было непросто. Безусловно, именно этим были обусловлены жалобы мятежных солдат на границе с германцами после смерти Августа: они возмущались, что их держат на службе дольше положенных 20 лет или дают в качестве земельного надела бесполезный кусок болота вместо удобной пашни. Тогда, как и сейчас, самая простая тактика государства, желающего сократить пенсионные расходы, – повышение пенсионного возраста.

Похожую логику мы видим на внутреннем фронте в постепенном упадке, а потом и отмене народных выборов. Эти меры прежде всего задуманы не ради уничтожения остатков римской демократии, хотя такое следствие было неизбежным: главным образом это был хитроумный способ вбить клин между потенциальными соперниками императора и любой масштабной народной или партийной поддержкой. Свободные выборы как раз и порождали взаимную зависимость между видными политиками и народом в целом. Как только амбициозные личности стали полагаться в получении должностей и других продвижений по службе на кивок императора, а не на народное голосование, они больше не нуждались в массовой поддержке людей, им не было необходимости наращивать группы последователей, да и сама институциональная структура, в рамках которой они могли это сделать, исчезла. Намерением Августа было, как более или менее четко провозглашает Res Gestae, монополизировать народную поддержку, удалив сенаторов на безопасное расстояние от простых людей.

И все же, несмотря на свою автократическую власть, Август нуждался в сенате. Никакой единоличный правитель не правит в одиночку. По сравнению с бюрократией всех современных, да и некоторых древних государств Римская империя не отличалась тяжеловесной администрацией. Но даже там кому-то было нужно командовать легионами, управлять провинциями, заведовать запасами зерна и воды и в целом быть представителем императора, который не мог делать все. Как часто бывает в случае изменения режима, новая гвардия некоторым образом вынуждена полагаться на тщательно реформированную версию старой гвардии, иначе (как мы видели в новейшей истории) результатом может стать анархия.

Фактически Август купил согласие и услуги сенаторов, гарантируя им почести, уважение и в некоторых случаях новые полномочия. Были разрешены многие из прежних сомнительных вопросов, обычно в пользу сената. Ранее постановления сената имели лишь совещательную силу и в крайнем случае их можно было проигнорировать, что и сделали Цезарь и Помпей в 50 г. до н. э., когда сенат повелел им сложить оружие. Теперь решениям сената дана сила закона, и постепенно, вместе с распоряжениями императора, они стали главной формой римского законодательства. Завершилось разделение между сенаторами и всадниками, начатое Гаем Гракхом в 120 г. до н. э. Было произведено формальное размежевание и для «сенаторского класса» установлен новый денежный порог в миллион сестерциев против 400 000 для всадников. Сенаторский статус сделали наследственным в трех поколениях. Это значило, что сын и внук сенатора могли наслаждаться всеми привилегиями статуса, даже если они никогда не занимали должности. Также были увеличены и другие привилегии, наряду с усилением запретов. И то и другое свидетельствовало об особом достоинстве сенатора: с одной стороны – гарантированные места в первом ряду на всех публичных представлениях, с другой – полный запрет на выступление в качестве актера.

В результате сенат превратился в ветвь административной власти императора. Введение Августом пенсионного возраста для сенаторов – лишь один намек на этот факт. Также сенаторы потеряли некоторые из своих самых важных и традиционных знаков славы и статуса. Веками кульминацией римских амбиций, мечтой каждого командующего, даже до смешного невоинственного Цицерона, было отпраздновать триумф, проехав по улицам в наряде бога Юпитера со своими трофеями, пленниками и торжествующими войсками. Когда 27 марта 19 г. до н. э. Луций Корнелий Бальб, бывший оруженосец Юлия Цезаря, отпраздновал победы, которые он одержал для нового режима Августа над несколькими могущественными берберскими племенами на краю Сахары, это была последняя триумфальная процессия обычного сенатора-генерала. Впредь триумф назначался только императору и его близким родственникам. Делиться с кем-либо славой и почетом, приносимыми триумфом, не отвечало интересам автократии, и это стало еще одним бросающимся в глаза признаком того, что со старой республикой покончено.

Это еще один случай, когда радикальное изменение практики было представлено как в некотором роде неизбежность. Отдавая дань славному прошлому – именно как прошлому, – Август заказал выставить в римском Форуме опись всех триумфальных генералов, от Ромула до Бальба (см. с. 128). Бо́льшая ее часть дошла до наших дней, раскопанная в качестве маленьких фрагментов мраморной мозаики, которую, по легенде, сложил в XVI в. Микеланджело для украшения Палаццо деи Консерватори на Капитолийском холме. Список был расположен на четырех панелях, и благодаря тщательным расчетам резчиков по камню триумф Бальба записан в самом низу последней панели, не оставив свободного места для последующих имен. Так было сделано явно не только ради симметрии: выставляя эту опись, Август давал понять, что не прерывает традицию, а она сама пришла к естественному завершению. Для новых триумфов нет места.