В 49 г. до н. э. Цицерону пришлось принять непростое решение. Он прекрасно понимал, что выбирать не из кого, большой разницы между Цезарем и Помпеем нет. Однако после нескольких недель раздумий он нарушил свой нейтралитет в гражданской войне. Цицерон присоединился к помпеянцам и отплыл в их лагерь в Северной Греции. Его политический вес был не столь велик, как у двух главных действующих лиц этого противостояния, но все же Цицерон пользовался достаточным авторитетом, чтобы ни одна из сторон не желала видеть его своим врагом. Тем не менее некоторые привычки Цицерона изрядно раздражали помпеянцев. Нелегко было соратникам переносить его манеру с вечно угрюмой миной на лице отпускать плоские шуточки, якобы пытаясь разрядить обстановку. «Что же ты не прибережешь его в опекуны для своих детей?» – возражал он тому, кто предлагал явно негодного кандидата на должность военачальника на том основании, что у него «прекрасный характер и редкое благоразумие». Когда же настал день битвы при Фарсале, Цицерон воспользовался тактикой Полибия и сказался больным. После поражения он не отправился с верными помпеянцами из Греции в Африку, а вернулся прямо в Италию дожидаться амнистии Цезаря.

Письма Цицерона этого периода (а их около 400) рассказывают обо всем понемногу: о безвкусице и об ужасах гражданской войны, о сумятице, недоразумениях и критике за спиной, о личных притязаниях и о серьезных последствиях этого (равно как и любого) конфликта. Эти письма послужили противоядием от искусно составленных и ангажированных «Записок о гражданской войне» Цезаря, написанных вслед «Запискам о Галльской войне», и от той напыщенной риторики и разговора о высоких принципах, которые до сих пор возобновляются при обсуждении войны между цезарианцами и помпеянцами. Цицерон показал нам неприглядную сторону гражданской войны.

Отчасти колебания Цицерона в 49 г. до н. э. были связаны не с двойственным его отношением к происходившему, а с его до нелепости амбициозными ожиданиями. Он перед этим недавно вернулся из Киликии и в нетерпении ожидал решения сената о награждении его триумфом за успешную схватку с местным племенем. Правила предусматривали, чтобы он не вступал в город и не распускал свою официальную свиту до принятия этого решения. Цицерон волновался за свою семью, не знал, оставлять ли жену и дочь в Риме. Будут ли они ему полезны там? Будет ли им там хватать еды? Произведет ли плохое впечатление, если они останутся, когда другие богатые дамы покидают город? В любом случае, чтобы сохранить шанс на триумф, выбора не было, кроме как несколько месяцев болтаться в окрестностях Рима, испытывая всякие неудобства и стеснения от официальных телохранителей, которые продолжали таскать с собой ветки с поникшими лавровыми листьями как почетный знак его маленькой победы. В конце концов ему пришлось принять неизбежное: у сенаторов были дела поважнее, чем его «пустяки», как он это иногда называл. Цицерон оставил надежду на триумф и присоединился к Помпею.

Даже когда он вернулся после нескольких месяцев, бесславно проведенных на передовой, он продолжал натыкаться повсюду на душевный надлом, неуверенность, всплески насилия, которыми неизбежно были наполнены будни гражданской войны. Были ссоры с братом Квинтом, который, по всей видимости, стремился снискать расположение Цезаря, очерняя Цицерона. Были подозрения насчет убийства в Греции его друга, известного противника Цезаря, которого во время послеобеденной драки насмерть закололи ударами в живот и под ухо. Была ли это бытовая стычка из-за денег, как предполагал Цицерон, поскольку было известно, что убийца много задолжал? Или к этой смерти каким-то образом был причастен Цезарь? Да и кроме насилия правильно разыграть свою партию и сохранить хорошие личные отношения с тем, кто оказался в итоге победителем, было нелегко.

Но ничто не могло быть более тягостным, чем обед для Цезаря, когда несколько лет спустя Цицерону пришлось развлекать диктатора на одной из своих вилл на берегу Неаполитанского залива, где многие богатые римляне обустроили себе роскошные места отдыха. Он с отвращением описывает всю суматоху в письме к Аттику конца 45 г. до н. э., ставшем одним из самых ярких зарисовок неофициальной жизни Цезаря (и любимым эпизодом из карьеры Цицерона для Гора Видала, обратившегося к этому сюжету много столетий спустя). Цезарь разъезжал с эскортом из не менее 2000 солдат, что было ужасной обузой даже для самого радушного и терпеливого хозяина: «Вот тебе гостеприимство или постой», – пишет Цицерон. Ко всему этому еще надо прибавить невоенное сопровождение из толпы рабов и вольноотпущенников. Цицерон пояснил, что он использовал три столовых только для высших чинов свиты и распорядился насчет обслуживания гостей рангом пониже, пока Цезарь побывал в бане и у массажиста, перед тем как возлечь за обеденным столом, как полагалось по римской традиции. Цезарь выказал хороший аппетит, отчасти благодаря принятой порции рвотного: периодическое очищение желудка было распространенной процедурой детоксикации среди богатых римлян. Затем Цезарь насладился изысканной беседой о литературе и «ни о чем важном» (см. цв. вклейку, илл. 14).

Как его собственные рабы и обслуга справились с этим нашествием, Цицерон не обмолвился или, может быть, не заметил, но в конце он поздравил себя с тем, что вечер удался, хотя не удержался от реплики: «Однако гость не тот, которому скажешь: прошу сюда ко мне, когда вернешься. Достаточно один раз». Утешать могла только мысль, что ублажить Помпея, если бы тот победил, было бы задачей не менее хлопотной.

Письма Цицерона показывают, что испытания, связанные с войной и приемом в своем доме диктатора, были только частью тех бед, которые навалились на него в это время. Между пересечением Рубикона Цезарем и его убийством в мартовские иды 44 г. до н. э. семья и домашний очаг Цицерона развалились. За эти пять лет он развелся с Теренцией, которая была ему женой на протяжении 30 лет, и вскоре женился вновь. Ему было 60, его невесте – 15, их брак продлился всего несколько недель, и он отослал новую жену обратно к матери. Тем временем его дочь Туллия развелась с третьим мужем, Публием Корнелием Долабеллой, ярым поклонником Цезаря. На момент развода Туллия была беременна и умерла в начале 45 г. до н. э. вскоре после рождения сына, который пережил ее ненамного. Ее предыдущий ребенок от Долабеллы родился недоношенным и тоже умер всего нескольких недель от роду. Цицерон был поглощен горем, что явно не помогало налаживанию отношений с молодой женой: он уединился в одной из своих самых отдаленных усадеб, чтобы в тиши обдумать план, как увековечить память дочери. Вскоре он придумал наделить ее божественным статусом, обеспечить ей, как это называлось тогда, «апофеоз».