Конец монархии был одновременно началом свободы и вольной Римской республики. Слово «царь» отныне и вовеки будет римлянам противно, несмотря на то что столько основополагающих институтов уходят корнями в период царей. Известно немало дел, когда обвинение в намерениях править подобно царю разрушало политическую карьеру. Даже вдовца несчастной Лукреции безжалостно отправили в ссылку, ибо он был родственником последнего римского монарха и тоже носил родовое имя Тарквиний. Во внешней политике цари были также первыми кандидатами на звание главных врагов. В течение последующих нескольких столетий особое удовольствие для народных масс представляло зрелище поверженного иноземного царя, ведомого во всем пышном царском наряде во время триумфального шествия под градом насмешек, камней и комков грязи. И уж конечно, не было конца насмешкам в адрес персонажей, у кого в фамильном прозвище (cognomen) оказывалось слово с «царским» корнем (например, Рекс, Регул).

Иногда падение дома Тарквиниев – что, как считается, произошло в конце VI в. до н. э. – римляне называют новым рождением Рима: город начал жизнь заново, в качестве «республики» (на латыни res publica обозначает «общее достояние», «общее дело») с серией новых мифов и легенд о его основании. Одно традиционное сказание, например, гласит, что великий храм Юпитера на Капитолийском холме, здание, ставшее главным символом власти Рима и образцом для воспроизведения в других римских городах, был освящен в первый год нового режима в Риме. Правда, обет о его возведении был дан еще при царях и, говорят, строили его этрусские мастера, но правда и то, что украшало фасад храма имя посвящающего, одного из лидеров новой Республики. Какой бы ни была истинная хронология строительства и освящения, которую до конца восстановить невозможно, величественный храм был виден отовсюду и воспринимался как ровесник Римской республики и символ ее истории. Много веков соблюдалась ежегодная традиция вбивать гвоздь в стену храма не только для того, чтобы обозначить очередную дату Республики, но и физически соединить ее время с «телом» знаменательного храма.

Характерно, что даже естественные очертания пейзажа Рима связывались с первым годом возникновения Республики. Многие жители наряду с геологами знали, что остров посреди русла Тибра в центре города по геологическим меркам – недавнее природное образование. Его происхождение и поныне не установлено в точности, одна из догадок относит его появление в самое начало республиканского правления, когда в воды Тибра было брошено все зерно, произраставшее на личном участке Тарквиния. Уровень воды в реке был невысок, гора зерна постепенно, накапливая ил и мусор, превратилась в остров. Выходит, очертания города окончательно сформировались только после свержения монархии.

Управление страной тоже приобрело новые черты. Сразу после бегства Тарквиния Гордого Брут и Коллатин (муж Лукреции ненадолго составил пару Бруту до неизбежного изгнания) стали первыми римскими консулами. Эти двое должны были стать самыми важными официальными лицами, определяющими судьбу государства. Унаследовав большую часть царских забот, консулы управляли политической жизнью в родном городе и отправляли армию на войну; в Риме не сложилось формального разделения властей на хозяйственные и военные. В этом смысле не было противопоставления царскому стилю правления, а просматривалось его продолжение. Один греческий исследователь римской политической системы во II в. до н. э. обнаружил в институте консулов элементы римской монархии, а Ливий обратил внимание, что инсигнии консулов (знаки отличия) и атрибуты власти (фасции) были почти такими же, как у предшествующих царей. Но консулы воплотили также несколько ключевых и безусловно немонархических принципов нового политического режима. Во-первых, они выбирались с помощью народного голосования, а не той половинчатой системы, при которой народ пассивно одобрял выбор царя. Во-вторых, они могли занимать должность только в течение одного года, и одной из обязанностей консулов было проведение выборов своих же последователей. В-третьих, они управляли государством совместно, в паре. У Римской республики были два основополагающих постулата: ограниченность времени правления и коллегиальность власти (за исключением чрезвычайных ситуаций, когда всю власть могли вручить одному правителю). Как мы увидим, на протяжении столетий эти догмы провозглашались все чаще и чаще, а выполнялись все реже.

Год в римском календаре получал имена консулов, правивших в это время. Само собой разумеется, римляне не пользовались той современной системой летоисчисления, принятой на Западе, которой я придерживаюсь в этой книге. Читатель может вздохнуть с облегчением – ее я и буду придерживаться впредь, чтобы не запутаться. В античности выражение «VI в. до н. э.» не значило бы ничего. Римляне отсчитывали годы «от основания города», во всяком случае с той поры, когда смогли договориться о единой дате этого события, но обозначали год именами правивших в тот год консулов. Тот год, что мы называем «63 г. до н. э.», был для них «консульством Марка Туллия Цицерона и Гая Антония Гибриды». Или, например, вина, произведенные в год, «когда Опимий был консулом» (121 г. до н. э.), принадлежали к выдающемуся винтажу. Ко времени правления Цицерона был составлен более или менее полный список всех консулов от начала Республики, который был выставлен на всеобщее обозрение на Форуме вместе со списком полководцев-триумфаторов. Именно благодаря этому списку и удалось установить точное время окончания монархии, так как оно должно совпадать со временем правления первого консула.

Иными словами, Республика не была просто политической системой. Это было сложное переплетение и взаимодействие политики, хронологии, географии и городского пейзажа Рима. Календарь привязывался к правлению консулов, года считали по гвоздям, вбитым в стену храма, освященного в первый год нового политического режима, даже остров посреди Тибра был, в прямом смысле, продуктом свержения царей. Под всем этим лежит один фундаментальный принцип, а именно – свобода, или libertas.

Афины V в. до н. э. завещали миру понятие «демократия», после того как последний тиран был свергнут и были установлены в конце VI в. до н. э. демократические институты. Хронологическое совпадение с событиями в Риме не было упущено из вида историками, которым страстно хотелось представить развитие обеих стран параллельным и синхронным. Республиканский Рим завещал миру не менее важное понятие «свобода». Первым словом Второй книги «Истории» Ливия о существовании Рима после монархии было слово «свободный», и в первых нескольких строках книги слова «свобода» и «свободный» встречаются восемь раз. Идею о том, что республика была построена на libertas, провозглашает вся римская литература, и эхо различных радикальных течений подхватило ее в дальнейшем и в Европе, и в Америке. Вряд ли можно назвать совпадением, что в лозунге Великой французской революции «Свобода, равенство, братство» (Liberté, égalité, fraternité) liberté занимает первое место; или что Джордж Вашингтон говорил о возвращении Западу «священного огня свободы», или что разработчикам Конституции США пришлось отстаивать свои идеи под псевдонимом Публий, заимствованным у Публия Валерия Публиколы, еще одного из ранних римских консулов. Но как точно определить понятие «свобода»?

В течение следующих 800 лет Рим давал противоречивые ответы на этот вопрос. За это время Республика сменилась властью единоличного правителя, и политические дебаты свелись к обсуждению, насколько libertas может быть совместима с автократией. Чья свобода была поставлена на карту? Каковы были наиболее эффективные способы ее защиты? Как можно было разрешить противоречия между различными пониманиями свободы римскими гражданами? Все или почти все римляне считали себя поборниками libertas так же, как сегодня большинство из нас считает себя поборниками «демократии». Однако постоянно возникали серьезные разногласия в понимании, что же значит «свобода». Мы уже видели, что во время ссылки Цицерона его дом был разрушен и на его месте устроено святилище богини Либертас. Не каждому бы это понравилось. Сам Цицерон рассказывал, что во время спектакля о Бруте, первом консуле Республики, зрители устроили овацию, когда один из персонажей произнес слова: «Туллий, который был опорой свободы граждан». В пьесе подразумевался на самом деле Сервий Туллий, и речь шла о том, что у республиканского понятия свободы была предыстория, связанная с правлением «хорошего» царя. Однако Марк Туллий Цицерон, возможно, небезосновательно, принял аплодисменты на свой счет.

Подобные противоречия составляют отдельную важную тему, рассматриваемую в главах этой книги. Прежде чем я начну исследовать историю Рима первых веков Республики – гражданские войны внутри страны, битвы за «свободу» и военные успехи по отношению к соседям в Италии, – мы должны внимательнее присмотреться к моменту рождения Республики и возникновения института консульства. Естественно, начало это окажется не столь гладким, каким его дает традиционное изложение, что мы уже и видели.