История про Ромула и Рема и интригует, и ставит вопросы, и обозначает ключевые точки римской цивилизации. Так, по крайней мере, ее воспринимала элита. Если судить по оформлению монет или по темам поп-культуры, то широкое распространение этих сюжетов становится очевидным, несмотря на то что голодным крестьянам недосуг было разбираться в тонкостях похищения сабинянок. Но и без того запутанная картина основания Рима братьями-близнецами осложняется наличием альтернативных версий зарождения великого города. Ромул и Рем были не единственными претендентами на роль основателей. У главной темы имелись и побочные вариации, которые могут показаться весьма своеобразными. По одной греческой легенде, на сцену выходит знаменитый Одиссей, герой одноименной эпопеи Гомера, сын которого от волшебницы Цирцеи по имени Ром стал настоящим отцом-основателем Рима. Предполагалось, что остров Цирцеи находился недалеко от берегов Италии. Это была искусно придуманная, хотя и маловероятная, версия, представляющая Рим как греческую колонию с соответствующей родословной.

Не меньший след в истории и литературе Рима оставила легенда о троянском герое Энее, покинувшем Трою после войны с греками, описанной в «Илиаде» Гомера. Эней вынес своего отца и сына из пожара и отплыл к берегам Италии, где судьба определила ему возродить Трою на итальянской почве. Ему удалось сохранить некоторые троянские традиции и спасти талисманы разрушенного города.

В этой легенде не меньше загадок, проблем и неопределенностей, чем в истории с Ромулом, не менее остро стоят вопросы, где, когда и почему возник этот миф. Ситуация кажется еще более запутанной, несмотря на изобилие деталей в великой поэме Вергилия «Энеида», составленной из 12 книг. Поэма, написанная во время правления первого римского императора Августа, стала одним из самых читаемых литературных произведений во все времена. Это книга о судьбе именно Энея. Она подарила западному миру много замечательных художественных и литературных образов и сюжетов, включая историю трагической любви Энея и Дидоны, царицы Карфагена; по пути из Трои (на побережье современной Турции) в Италию волны выбросили Энея в Северной Африке. Когда Эней, внимая зову судьбы, покинул Дидону, чтобы доплыть до Италии, царица покончила с собой, взойдя на костер. «Помни меня! Помни меня!» – звучит ее запоминающаяся ария в опере XVII в. Генри Перселла. Проблема в том, что не всегда можно легко определить, какой сюжетной линией мы обязаны Вергилию (во всяком случае, свидание с Дидоной придумано им), а какая часть унаследована от более ранних традиционных сказаний.

Фигура Энея как основателя Рима, безусловно, появилась в литературе и мифе задолго до I в. до н. э. Есть случайные упоминания о нем в этой роли у некоторых греческих авторов V в. до н. э. Известно, что во II в. до н. э. посольство с греческого острова Делос для заключения союза с Римом в своей хвалебной речи не упустило возможность напомнить римлянам, что Эней останавливался на их острове по пути на запад. Историк Дионисий Галикарнасский был убежден, что видел могилу Энея или, по крайней мере, памятник ему в городе Лавиниуме, недалеко от Рима, который, как он отмечал, «очень стоит посмотреть». В народе было распространено представление, что в храме Весты на римском Форуме среди прочих драгоценностей находилась статуя Афины Паллады, которую привез Эней из Рима. Здесь кстати будет заметить, что в том самом храме служила, по легенде о Ромуле, весталка Рея Сильвия: она должна была поддерживать вечный священный огонь. Во всяком случае, так говорится в одном римском сказании. По всему эллинскому миру встречались конкурирующие между собой хранители знаменитого кумира богини, которые утверждали, что подлинник находится именно у них.

11. Мозаика IV в. на полу бани в старинной римской вилле в Лоу-Хэме (Южная Англия) изображает сцены из «Энеиды» Вергилия, например прибытие Энея в Карфаген, Дидона и Эней на охоте или любовь карфагенской царицы и троянского героя, изображенная здесь предельно лаконично

Само собой разумеется, что история Энея является не меньшим мифом, чем история Ромула. Однако многие римские ученые ломали головы над сопоставлением этих двух легенд «основания» и тратили силы на совмещение их в историческом контексте. Был ли Ромул сыном Энея или, может быть, его внуком? И если Ромул основал Рим, то как Эней мог сделать это в первый раз? Основная неприятность была связана с большим временн́ым перерывом между VIII в. до н. э. – принятой у римлян датой возникновения города – и XII в. до н. э., к которому обычно привязывается падение Трои (если считать это историческим событием). К I в. до н. э. удалось привести все это в некоторое соответствие при помощи мудреного генеалогического древа, соединяющего Энея и Ромула, с «правильными» датами: Эней виделся основателем не Рима, а Лавиниума; его сын Асканий – основателем Альбы Лонги, города, откуда впоследствии изгнали Ромула и Рема, после чего они основали Рим. Для замощения пропасти во времени между Асканием и 753 г. до н. э. была выведена на историческую сцену непонятная и даже по римским стандартам нереалистичная династия царей Альбы. Это была версия, которой придерживался Тит Ливий.

Ядро всей легенды про Энея поддерживает или даже усиливает идею Ромула о Риме как пристанища для беглецов. Если Ромул призывал иноземцев в свой новый город, то Эней и его друзья сами были пришельцами. Это парадокс римской национальной идентичности. Подобное начало государства составляет разительный контраст со многими легендами об основании древних греческих городов, например Афин, появление которых неразрывно связано с родной землей. В то же время различные версии, описывающие рождение Рима, всячески подчеркивают роль иностранцев. В одном из эпизодов «Энеиды» герой посещает место будущего города и застает там поселение ранних предков римлян. Кто же они? Это некий народ с царем Эвандром во главе, выходцем из Аркадии на греческом Пелопоннесе. Идея все время одна: какой миф ни возьми, первые жители Рима всегда окажутся родом из других мест.

Идея сборища скитальцев наиболее ярко проявилась в рассуждениях Дионисия Галикарнасского об этимологии названия итальянских племен. Греческим и римским интеллектуалам всегда нравилось разбираться в словообразовании, что, им казалось, давало ключ к пониманию не только происхождения слова, но и его изначального смысла. Им иногда удавалось докопаться до истины, но часто их уводили в сторону фантастические ошибки. Эти заблуждения порой сами за себя говорят, как и в этом случае. В начале своего трактата Дионисий рассказывает еще об одном более примитивном племени, которое населяло территорию будущего Рима, – об «аборигенах». Происхождение этого слова, казалось, ясно как божий день: речь идет о людях, которые жили на этом месте «изначально» – ab origine. Надо отдать ему должное: Дионисий рассматривает эту версию как возможную, но предпочтения его на стороне предположения, что название племени получилось не от латинского origo, но от errare – «бродить, блуждать», и, соответственно, слово звучало иначе: «аберригины». Эти люди, пишет Дионисий, были «бездомными скитальцами, не проживавшими ни в какой земле постоянно, как на родине». Странная на первый взгляд позиция многих серьезных ученых мужей, отвернувшихся от очевидной правдивой трактовки в пользу рискованной затеи объяснить название «аборигены» глаголом «блуждать» через сомнительное изменение написания слова, связана, безусловно, не с ограниченностью их умственных способностей. Здесь очевидна укорененность в их сознании представления о том, что Рим всегда был текучим образованием, живым потоком, и что римляне всегда были «в движении».