Послесловие

В аптеке продавщица рассказывает, что самыми тяжелыми были 14, 15 и 16 марта, когда был самый большой ажиотаж.

– Смели весь йодомарин, – говорит она. – Вчера завезли, правда, новую партию йода по 25 миллиграммов упаковка, пока есть.

– Что с ним делают? – интересуюсь я.

– Да и наружно, и внутренне, – пожимает она плечами.

– И внутренне? – внутренне содрогаюсь я.

– Конечно. А вы что, не знаете: и перекись водорода пьют у нас. И ничего, живы.

Это главное из всего, что я услышал за это утро: слава богу, люди живы, несмотря на все принимаемые (в том числе внутренне) меры безопасности.

…На вопрос, является ли вчерашняя позиция члена партии Юрия Шувалова насчет того, что Владимир Путин всегда будет настоящим лидером партии (это заявление последовало после того, как один из присутствующих теперь в комнате, первый зампред Госдумы Олег Морозов, рассказал, что партия поддержит Владимира Путина, но если он решит в президенты не выдвигаться, то и Дмитрия Медведева), Сергей Неверов немедленно заявил:

– Это секрет!

– То есть это секретная позиция, – поправил товарища по партии председатель одного из комитетов Госдумы Андрей Исаев (категорически накануне поддержал Юрия Шувалова).

– Да просто пост, – неожиданно высказался господин Володин.

– То есть?

– Ну, просто Неверову очень хочется ответить, а сейчас пост в разгаре. А искушение – грех!

Вячеслав Володин прекрасно чувствовал себя среди бывших товарищей. Рискну предположить, что на мгновение он даже испытал чувство утраченной было любви к ним.

…Тут ему принесли, конечно, стакан с водой – Владимир Жириновский не первый раз с думской трибуны выступает, понятно, что без стакана не обойтись.

– А бутерброд будет? – громко спросил он. – Зюганову надо с красной икрой, мне – с черной… экономите на выступлении оппозиции?… Надо было перерыв сделать! Сейчас обеденный перерыв! У депутатов проблемы с пищеварением! По одному выходят из зала, потом возвращаются!

На этот раз жертвой лидера ЛДПР стал губернатор Московской области Борис Громов (не очень хороший знак для последнего):

– Сидит тихо, никто ничего не знает про него!..

С выступлением Владимира Жириновского стало понятно, что содержательная часть работы Госдумы в этот день стремительно заканчивается. Впрочем, под конец лидер ЛДПР неожиданно стал конструктивным: предложил отпраздновать 1 Мая, День солидарности трудящихся, не по «разным углам, как обычно», охаивая работу правительства или президента, а «всем вместе, на трибуне Мавзолея».

Конечно, с трибуны Мавзолея охаивать работу правительства или президента гораздо приятнее.

– Я веду борьбу, – предупредил Михаил Шмаков, – на международном уровне с настаиванием на равенстве полов!

И борьба эта носит изнуряющий характер.

Едва ли не веселее всех на after party был обладатель всех титулов в боксе, олимпийский чемпион Владимир Кличко. Я поинтересовался, о чем он столько времени беседовал с Владимиром Путиным.

– Понимаете, – ответила еще одна живая легенда, – у меня так же, как у Владимира Владимировича, папу звали Владимиром. Так что я ведь тоже Владимирович!

Господин Кличко был так рад сказанному, словно открыл для себя это обстоятельство сию секунду (или, может, российский премьер рассказал ему, что это значит, если папу зовут Владимиром).

Боксер добавил, что это был прекрасный вечер, один из лучших в его жизни: он познакомился сразу и с новым видом спорта, и главное – с Владимиром Путиным.

После этого у меня пропало желание спрашивать его, что он думает по поводу дневного ареста в Киеве Юлии Тимошенко.

Зачем портить человеку праздник?

– А что, – подумав, сказал Игорь Сечин, – я считаю, что мы ничем не отличаемся от народа и должны терпеть вместе со всеми.

Гостиный Двор был разделен на две почти равные части: пресс-центр и все остальное, то есть выгороженные помещения, в которых работали шесть секций форума, где члены партии вступили в несокрушимый блок с беспартийными, все они слились в единую человеческую массу, и от этого временами казалось, что в Гостином Дворе и в самом деле собрался народ: очень уж их было много.

К работе модератора секции «Гражданское общество», телеведущего Андрея Макарова, с самого начала ревниво относился другой, глава общественной организации автомобилистов «Свобода выбора» Вячеслав Лысаков (они также олицетворяли собой слияние «Единой России» и ОНФ – вплоть до взаимного поглощения). Он так хотел не потеряться в этом тандеме, что в какой-то момент господин Макаров сказал ему:

– Если дальше так пойдет, то мы с вами скоро будем вести свадьбы и корпоративы.

– Зависит от гонорара, – с достоинством ответил господин Лысаков.

– Это вы у ГИБДД научились таким словам, – успел ответить Андрей Макаров до того, как дал Вячеславу Лысакову слово для полноценного выступления, за которое ему, кажется, придется заплатить.

– Я горжусь тем, что был знаком с Ростроповичем, – рассказывал на открытии памятника маэстро Владимир Путин. – Не могу сказать, что был дружен, но были в очень добрых отношениях… Его друзья знают, что, когда он хотел перейти на «ты»… когда он хотел подружиться… он кое-что говорил на ухо. И я был одним из тех, кто это услышал…

Что же он говорил тем, с кем хотел перейти на «ты»? Что такое он выдумал, о чем до сих пор прежде всего помнит Владимир Путин?

Когда премьер и мэр Москвы уехали, я спросил у Татьяны Юмашевой, которая вместе с мамой очень дружила с Мстиславом Ростроповичем, что же такое он мог говорить людям, когда хотел перейти на «ты».

– А вы не знаете? – удивилась она. – Это многие знают! И я через это прошла. Он подходит, приобнимает тебя крепко и говорит: «Ну скажи мне: „Иди ты в…“».

Татьяна Юмашева даже слова этого произнести не смогла, его договорил за нее еще человек, оказавшийся рядом:

– Иди ты в ж…, говорил Ростропович!

– Он считал, – продолжила Татьяна Юмашева, – что после этого человеку будет гораздо легче перейти с ним на «ты». Он терпеть не мог, когда его называли Мстислав Леопольдович!

– И вы… сказали? – переспросил я.

– Не смогла, – вздохнула она. – Я спросила, нельзя ли без этого перейти на «ты». А он считал, что так будет проще. Но я еще два раза не смогла.

– А потом?

– Потом перешла. Но просто перешла, и все… без этого!.. – засмеялась она.

Кажется, больше никому Мстислав Ростропович не даровал милость обойтись без этой фразы.

Владимир Путин провел очередное заседание правительства. Перед началом заседания министры обсуждали, как правильно это заседание назвать. Один из них сказал, что заседание – последнее.

– Так нельзя, – поправил его другой министр. – Надо говорить – крайнее.

– Это как сказать… – задумчиво не согласился первый министр. – Для кого-то крайнее. А для кого-то – последнее.

Первый вице-премьер Игорь Шувалов на вопрос, что он успел сделать в новой должности, безмятежно ответил:

– Я уже дал первое указание!

– Какое?! – простонали сразу несколько журналистов.

– Все ускорить!

Так на наших глазах вчера закончилась эпоха перестройки (госаппарата) и началась эпоха ускорения (его же).

Владимир Путин предложил выключить диктофоны и камеры и присоединиться к присутствующим, да и выпить шампанского.

– Записывать можно? – робко спросил кто-то из журналистов.

– Запоминать надо, – подсказал господин Медведев.

Он же запоминает.

Бывший госсекретарь США, великий и ужасный, легендарный Генри Киссинджер, который зачем-то дискутировал с бывшим премьер-министром Евгением Примаковым на Петербургском форуме, позволил себе многое, кроме бабочки, которой до сих пор, можно сказать, злоупотреблял. Так, господин Киссинджер исчерпывающе объяснил ситуацию в Сирии.

– Что вы получили в Ираке? – перед этим спросил его господин Примаков. – Разруха, племенная вражда, «Аль-Каида» усиливаются. Мы хотим того же в Сирии?

– 95 % американцев, – вздохнул всем некрупным телом этот 89-летний человек, – не знают, где находятся эти страны. Если где-то начинается гражданская война, с огромной жестокостью начинается, то инстинктивно многие американцы думают, что надо срочно прекратить эти убийства. Вы спрашиваете, что произойдет после вмешательства в Сирию извне? Просто автоматически возникнет другая структура, другое государство. Сирия и так во многом искусственное государство, созданное после Второй мировой войны.

Господин Киссинджер легко решал судьбы стран, про которые инстинктивно могут подумать американцы.

– Не вижу никакого конфликта интересов по этому поводу между Россией и США, – продолжил господин Киссинджер. – Ядерная война между Россией и США сейчас непредставима. Я не могу представить себе даже причину, по которой могла бы возникнуть такая угроза.

Потом господин Примаков с азартом говорил, что «двадцатка» (G20) гораздо лучше, чем «восьмерка» (G8).

– Но это не мировое правительство, – заключил господин Примаков.

– Я не знаю, по какому телефону звонить в ЕС, – отвечал господин Киссинджер. – По крайней мере, такую фразу мне приписывают так давно, что я и сам уже верю, что когда-то произносил ее. Так вот, кажется, Европа создала валютный союз без идейной бюджетной политики…

Дискуссия «пикейных жилетов» в шестом павильоне продолжалась.

Президент Израиля Шимон Перес в своей речи рассказал, что его «охватывает ужас», когда он думает о том, «что могло стать» с евреями.

– Что стало бы со всем миром, если бы не Красная армия взяла Берлин, а нацистам удалось бы захватить Москву.

Действительно, такой вариант развития событий как-то даже в голову не приходил. Но евреи привыкли считать все нюансы…

После этого Шимон Перес перешел к политической части своего выступления и заявил, что он уверен: «Россия, победившая нацизм, не допустит подобных угроз. Ни иранской угрозы, ни продолжения кровопролития в Сирии».

Это был вежливый удар под дых: возразить ведь нечего.

Остается просто продолжить.

В фойе президентского дворца появился бизнесмен Михаил Гуцериев. На его деньги построен российский центр науки и культуры в Вифлееме.

На вопрос, почему он строил этот центр, Михаил Гуцериев ответил предельно откровенно:

– Сказали, я и построил.

– Веление души… – поспешил уточнить стоявший рядом православный священник, выразительно глядя на господина Гуцериева.

– Веление души? – удивленно переспросил тот. – По велению души девушкам бриллианты дарят. А у нас так: сказали построить – я и построил.

Уверенный в своей протокольной мощи спецпосланник ООН в Сирии Кофи Аннан тем не менее подкреплял эту мощь и уверенность в завтрашнем дне большой золотой печаткой на указательном пальце левой руки. Носить такую печатку, очевидно, важно для него: на Ближнем Востоке, где ему приходится бывать по работе, ценятся такие знаки отличия.

– События опережают ход переговоров? – осторожно предположил подошедший собеседник.

– Да эта резолюция Совбеза!.. Если прямо сказать…

Но Сергей Лавров все-таки нашел в себе силы не сказать прямо.

– Вам физкультура в школе нравилась? – спрашивали олимпийскую чемпионку Алию Мустафину.

– Я на нее ходила, – отвечала она.

Учителя, собравшиеся в этом же зале, ждали другого ответа. Впрочем, ученики – именно этого.

На саммите АТЭС с японским премьером вышла не лучшая в его жизни история. Трудно сказать, как он оказался не просто в международном пресс-центре, где чужие не ходят, а и в одном лифте с корреспондентами и операторами из нескольких стран, а в основном, конечно, из России. Очевидно, его привело сюда не желание пообедать, а просто человеческое любопытство. Проблема состояла в том, что остальные-то зашли в лифт именно для того, чтобы пообедать на 11-м этаже пресс-центра.

Премьер-министр вошел первым, охрана, кроме одного человека, учтиво осталась снаружи. Но лифт не поехал, а вместо этого сработала сигнализация, свидетельствующая о перегрузке, причем сигнализация здесь в лифтах настолько тревожная, что мурашки по коже бегут всякий раз, даже если ты знаешь, что ничего плохого совершить еще просто не успел.

Премьер посмотрел на журналистов. Журналисты на премьера. Он сначала не хотел выходить. Вернее, он, кажется, не понимал, почему они не уступают место ему. Ну вот если бы Владимир Путин в Японии зашел в японский лифт, наполненный японцами, и сработала бы сигнализация, разве потребовалось бы ему выходить? Они бы сами испарились из этого лифта.

Но это был совсем другой, можно сказать, противоположный случай. Все молчали, даже не потупившись. На лицах отечественных журналистов ясно читалось: «Это наш саммит!» В конце концов японский премьер, виновато улыбнувшись и делано вздохнув, вышел из лифта.

Я потом спросил у журналиста из этого лифта, больше всех возмущенного тем, как вели себя его коллеги, почему он сам не вышел из лифта.

– Я? – с недоумением переспросил он. – Да я вообще в углу стоял!

– Вообще, – сделал неожиданное признание глава Конституционного суда Владимир Зорькин, выступая на Всероссийском съезде судей, – справедливый суд – это мечта всех людей!

Судя по всему, недостижимая.

После того как волгоградские власти приняли решение по праздникам называть свой город Сталинградом, жизнь в нем изменилась (по крайней мере внутренняя). Но главное, жители города по-новому (или, наоборот, по-старому) идентифицировали себя. Они теперь были сталинградцами, хотели они этого или нет.

На городских перекрестках стояли девушки в красноармейских дубленках, или, вернее, в тулупах, и регулировали движение. От этого в Сталинграде были сильнейшие пробки.

У подножия Мамаева кургана работали военно-полевые кухни МЧС, но еду (гречневую кашу с подливой) давали попробовать только в первые минуты после появления кухонь: сотрудники МЧС убеждались, что гречка людям нравится, и прекращали ее выдачу, а на вопрос «почему?» отвечали односложно и торжественно:

– Бережем для ветеранов.

Аргумент был неубиваемый, или, вернее, расстрельный.

В начале Родительского съезда выступил Сергей Кургинян с зажигательной речью на 43 минуты, из которой прояснилось многое, если не все.

– Я понимаю, что рождение моей внучки – это тоже кремлевский проект, – признался Сергей Кургинян. – Смрадная перестроечная ложь опять клубится на наших площадях!.. Новые перестройщики ведут себя столь же лживо и нагло, как их предшественники!.. Я вижу, что к нам пришел глава кремлевской администрации Сергей Борисович Иванов!..

Он не ошибся.

И теперь Сергей Кургинян заговорил, можно сказать, по существу:

– Белоленточные диссиденты лгут как сивые мерины, выдавая «акт Магнитского» за благородную реакцию высокоморальных американцев на здешние безобразия…

Казалось, он вот-вот скажет уже про антимагнитский закон, но ему никак не удавалось сосредоточиться на проблемах детей. Еще несколько минут Сергей Кургинян разоблачал преступную деятельность господ Магнитского и Браудера на территории России и США.

– Белоленточники никогда не получат в нашей стране монополию на протест! Патриотический оппозиционный протест был и будет! Страна принадлежит народу, и народ готов ее защищать!

Было очевидно, что Сергей Кургинян готов возглавить этот протест, а вернее, мысленно давно его возглавил.

То есть на самом деле в Колонном зале происходил съезд патриотической оппозиции, а не рассерженных родителей.

– Оппозиционный патриот, если он не хочет стать идиотическим патриотом, должен воевать против уличных белоленточных диссидентов. Мы поддерживали и поддерживаем любые патриотические действия государства! – воскликнул Сергей Кургинян.

Вряд ли это была та речь, ради которой в зале через несколько минут появился президент России (хотя ничего, конечно, нельзя исключать), обычно избегающий крайностей, тем более таких, которые находятся за гранью здравого смысла.

Но на этот раз он сам предпочел стать крайним (его участие не планировалось еще утром, к моменту начала работы съезда. Но не удержался).

Юрий Петров, директор Института российской истории РАН, говоря о достижениях последнего времени, отметил, как хорошо, что «многие вещи были учтены в новом Законе „Об образовании“ в Российской Империи».

И ведь не оговорился…

В выступлении заместителя главы Всемирного русского собора Валерия Ганичева со всей силой прозвучали «скрепы».

– Подчеркивание русского языка и русской литературы – это вопрос нашей духовной безопасности, это важнейшая скрепа нашего единения! – воскликнул он. – Пора понять, что русский язык – это величайший дар, дарованный нам сверху (в отличие, видимо, от других языков. – А. К.). Для человека, который плохо знает русский язык, – это позор и бесчестие!.. Да, мы не позволили выковырять букву «ё» из нашего алфавита! (В слове «алфавита» ударение было сделано, конечно, на втором слоге. – А. К.)

Валерий Ганичев сделал, кроме прочего, одно радикальное предложение:

– Надо внести в лицензию всем СМИ, чтобы вещание происходило без чуждой интонации!.. И Яшин был не голкипер, а лучший в мире вратарь!

Закончил Валерий Ганичев тем, что раньше в Советском Союзе была великая школа перевода:

– Один якут мне говорил: «Я всегда думал, что Пушкин – это великий якут!» Вот какая была школа перевода.

А не то что были такие якуты.

Встреча президента и главы Следственного комитета (СК) вот-вот должна была начаться (Владимир Путин потом поздравил СК с двухлетием, и, по-моему, от души). Александр Бастрыкин только что провел коллегию своего ведомства, где, кроме всего прочего, рассказал о своей идее учредить институт финансовой полиции.

Предварительного разговора с журналистами, конечно, не предполагалось. Между тем стоило оторвать глаза от гаджета, из которого можно было узнать именно про финансовую полицию и полюбоваться Александром Бастрыкиным в чудесной парадной форме, как я увидел перед своими глазами самого Александра Бастрыкина в этой генеральской форме. Словно сошел, как говорится, с обложки.

Странно было бы не поговорить с ним после этого.

– Про финансовую полицию – это правда? – поинтересовался я.

– Конечно. Это уже не новая моя идея. Если говорить о прошлом… Была такая налоговая мил… Отставить! – резко приказал себе Александр Бастрыкин. – Полиция! Так, кажется, называлась?

– И кому будет подчиняться финансовая полиция, как вам кажется? – спросил я.

– Я думаю, что в подчинении президента, – предположил господин Бастрыкин. – Вот в Италии есть такая.

– Но что-то они не победили коррупцию.

– Но они все-таки… мафия! – с долей, казалось, какого-то уважения произнес Александр Бастрыкин. – Мафия вообще бессмертна! А вы знаете, что есть один путь победить мафию – создать свою мафию.

– А-а, вот в чем дело! Вот в чем ваша идея, – понял я.

– Вижу: догадались! – одобрительно кивнул глава Следственного комитета. – Так вот, в Италии она все-таки действует. Национальная полицейская гвардия, по-моему, называется.

Он неожиданно вздохнул:

– Эх, красивая у них форма! Даже красивее, чем у меня!

Я присмотрелся. Нет, этого не могло быть. Генеральская форма его была ослепительно хороша.

Я сказал ему об этом. Александр Бастрыкин очень оживился:

– А вы знаете?… По секрету… Это форма милиции 50-60-х годов прошлого века… Если фильмы старые посмотрите… Только там стоечка вот так идет… наверх…

Он с удовольствием показал, как именно.

– Я вспоминаю детство… Когда я был шести-семилетним ребенком, в Ленинграде милиция ходила в такой форме. Потом уже серая появилась.

Действительно, эта форма была красно-синей.

– Так это ваша собственная идея? – спросил я.

– По цвету – да… – признался он. – Ну и все остальное… Вот эти погоны – моя идея… Хотелось, чтобы у нас в Следственном комитете были офицеры.

– А не кто?

– Понимаете, – поделился Александр Бастрыкин совсем уж сокровенным, – в прокуратуре госсоветники, а у нас должны быть, я понял, генералы и офицеры. Ну а откуда первоначально эта форма, вы знаете, да? Царская, потом 43-й год, Сталин… Погоны эти – тоже моя идея!

На плечах его золотом сияли погоны.

– Ну да. Валентин Юдашкин потом военным перевесил погоны на груди, как известно… – сказал я.

– Юдашкин к нам приходил… – взгрустнул Александр Бастрыкин. – Я его внимательно выслушал. Посмотрел его образцы. То, что он нам предложил… Ну, это стюард на борту Air France!

– То есть не задалось у вас с Юдашкиным, – понял я. – Вернее, у Юдашкина с вами.

– Да, – подтвердил он. – Отказался я. Решил более военизированную форму сделать.

Разговор про форму, я понимал, мог быть бесконечным. Слишком важна эта тема для тех, кто служит. Решает все.

На вопрос, окажет ли кипрский кризис влияние на развитие российского топливно-энергетического комплекса, Игорь Сечин ответил:

– Этот вопрос выходит за рамки моей зарплаты.

Но дал понять, что кризис на этой зарплате не отразится.

Как министр сельского хозяйства Николай Федоров обратил внимание прежде всего на то, что египтяне очень заинтересованы в поставках зерна и растительного масла из России.

– Я вообще давно заметил эту закономерность: чем сильнее революционные настроения в стране, тем больше люди…

Он помедлил, подбирая слово.

– Едят? – подсказал я.

– Да, едят! – обрадовался Николай Федоров. – Есть такая закономерность.

– А кто эти египетские генералы с такими большими красивыми погонами? – спросил я у Николая Федорова.

– Один, – рассказал он, – участвовал в переговорах. Это командующий противовоздушной обороной Египта (еще одна тема переговоров стала понятнее. – А. К.). А второго не знаю… Это его адъютант, наверное! Видите, какая цепь на мундире!.. А, у него, наверное, ядерный чемоданчик! – догадался Николай Федоров.

Я не хотел знать такую возмутительную тайну: она могла слишком дорого стоить.

Ведь до сих пор Египет не только отрицает наличие ядерного оружия, а даже никто и не намекает, что оно у Египта есть.

У самого входа в главный российский храм после всех кордонов, которых было по обыкновению много, прямо возле последней рамки металлоискателя была размещена большая плазменная панель – очевидно, чтобы прихожане, дошедшие (если не сказать пробившиеся) сюда по приглашениям и оказавшиеся в очереди, не испытывали себя гневом. Транслировали запись обращения патриарха Кирилла. Обращение было эмоциональным по содержанию и очень доступным по форме. Патриарх говорил про пользу Великого поста:

– В это время мы ограничиваем самих себя, – говорил патриарх, – воспитываем свою волю, одерживаем над собой победу. Ведь если мы не сможем ограничить себя в пище, то что же мы сможем во всем остальном?

Между тем, словно в подтверждение его слов, случай проверить себя и при желании одержать над собой победу предоставлялся прямо сейчас. Для этого надо было отойти от рамки металлоискателя метров на двадцать. Здесь работал киоск «Крошка-картошка».

Зрелище это было удивительное. Когда где-то ожидается приезд первого лица государства (а тем более двух первых лиц), предприятия общепита вымирают на много сотен метров вокруг и в мирное-то, так сказать, время. А из-за витрины «Крошки-картошки» за всеми кордонами в пасхальный вечер, когда пост, мягко говоря, не закончился, в шаговой доступности (то есть идти секунд тридцать) от входа в храм Христа Спасителя струился приветливый свет.

Я, понимая, что «Крошка-картошка» дана нам здесь во искушение (в обычное время киоск тоже стоит здесь, но не нагружен, конечно, таким сакральным смыслом), подошел поближе с некоторой опаской и пригляделся. Сэндвич с мясом здесь стоил 70 рублей, с куриной грудкой – 91 рубль.

После ливня, который обрушился на город и закончился только десять минут назад, отчего-то особенно хотелось есть. Но я помнил только что прозвучавшие слова патриарха (их, безусловно, слышали и продавцы, потому что трансляция была организована на высоком уровне и звук разносился на всю Волхонку) и смог ограничить себя в пище. Правда, не удержался от вопроса:

– Но ведь пост еще продолжается? – спросил я у продавцов, немолодых мужчины и женщины. – И я вижу, не все справляются…

Дело в том, что у прилавка, как и у рамки металлоискателя, была небольшая очередь.

– А у нас есть и постное меню, – ответила мне искусительница. – Вот грибной наполнитель к картошке, пожалуйста…

Выйдя из храма после службы, я снова увидел очередь у «Крошки-картошки». Теперь в ней пришлось бы постоять. Тут делался по крайней мере недельный план.

Подойдя к метро, я увидел юную пару, которая напряженно христосовалась у входа и не могла остановиться.

А главное, не хотела.

В пресс-центре «Ленэкспо» глава оргкомитета «Сочи-2014» Дмитрий Чернышенко и вице-премьер России Дмитрий Козак представили медали зимней Олимпиады в Сочи.

– Дмитрий Николаевич, – обратился Дмитрий Чернышенко к господину Козаку, когда тот, бурно выговорившись, закончил свое краткое приветственное слово. – Не уходите!

– Медаль хотите мне дать?

– Конечно! – кивнул Дмитрий Чернышенко. – Вот, выбирайте любую, какая вам подойдет! Вот олимпийская, а вот паралимпийская!

Дмитрий Козак вежливо улыбнулся. На паралимпийскую медаль он по всем признакам претендовать был не намерен.

– А во сколько обходится содержание однокомнатной квартиры в Грозном? – спросил кто-то из журналистов Рамзана Кадырова.

Глава Чечни некоторое время думал над этим вопросом, а потом вдруг просветлел лицом.

– А черт его знает, во сколько оно обходится! – воскликнул Рамзан Кадыров.

Потом он еще на несколько секунд задумался, поняв, видимо, что ответ получился нечетким:

– Не знаю! Ведь у меня двухкомнатная!

И он, не удержавшись, сам с удовольствием расхохотался.

Строители железнодорожного вокзала в Сочи стояли полукругом в несколько рядов перед стойкой с микрофоном и сосредоточенно подталкивали друг друга к этой стойке.

– Девчонки! – крикнул наконец один из начальников строительства. – Хватит! И грудь уберите куда-нибудь!

– Почему? – рискнула спросить одна девушка (то есть не «куда?», а именно «почему?»).

– Выпирает! – исчерпывающе разъяснил ей начальник.

Она горько вздохнула, от чего выпирать стало на мгновение еще побольше.

Один из участников прошлой «восьмерки», куда Владимир Путин не поехал, рассказывал мне про одно из таких плотных заседаний, на котором присутствовали только лидеры стран и шерпы. Мировая общественность замерла в ожидании, что сделают эти могущественные люди для планеты за дверями, закрытыми так плотно, а они, только начав, по предложению немецкого канцлера Ангелы Меркель прервались и с облегчением пошли смотреть футбол с «Баварией». А мировая общественность в это время так и гадала: да что же там они решат, в конце концов?! А там смотрели футбол и спорили только по этому поводу. Прервал дискуссию Барак Обама: зашел в комнату, где все прильнули к голубому экрану, и извиняющимся тоном сказал, что уже маленько неудобно.

Конечно, это же был не американский футбол, а европейский.

В Москву приехал новый президент Венесуэлы Николас Мадуро.

– Мы, – поделился он, – приземлились в Москве всего два часа назад и уже успели убедиться в том, что получаем здесь такое же внимание, какое получал наш президент Уго Чавес!

Очевидно, что Николасу Мадуро пока по большому счету ничего в жизни и не нужно.

После этого высказывания Николас Мадуро с трудом подавил зевок, предварительно посмотрев на действующего президента Ирана Махмуда Ахмадинежада, который зевнул первым. А уж когда на зевающего президента Венесуэлы поглядела министр энергетики Нигерии, шансов у нее не было: зевнула.

– Образ жизни москвичей, – заметил наблюдательный губернатор Московской области Андрей Воробьев, – предполагает посещение природы и обратно.

Самое сильное впечатление на территории полигона Полигон Хмелевка под Калининградом, где проходили совместные российско-белорусские учения, произвел храм. Он был выстроен и сдан в эксплуатацию специально к учениям. Храм был полностью обернут в маскировочную сетку. И только крест вызывающе сверкал на неожиданном солнце.

– Да, – подтвердил стоявший у входа в храм отец Константин. – Сборно-разборный щитовой мобильный храм. Разработан специально для многоразового использования.

– А что же, – спросил я, – крест не покрыли сетью? Прямо блестит!

Крест тоже, по-моему, был сборно-разборным.

– Не укрыли, – согласился отец Константин. – Действительно, только это и оставалось сделать.

Маскировка храма была ему не по душе.

– Был такой термин «принудить к миру», – размышлял председатель Координационного центра мусульман Северного Кавказа Исмаил Бердиев (термин был приведен в действие в Южной Осетии в августе 2008 года вместе с режимом чрезвычайного положения. – А. К.). – Так это надо почаще! И Коран разрешает

Потому что не запрещает.

Журналист Николай Сванидзе признался:

– У меня есть ощущение, что началось нечто похожее на антимигрантскую истерику.

Чтобы прекратить ее, надо, по его мнению, вести планомерную пропагандистскую работу:

– Если народу объяснять, что такое хорошо и что такое плохо, то народ-то не дурак, он поймет!

Николай Сванидзе знает народ как мало кто другой и изучает его пристально.

– Почему нельзя есть и одновременно вести переговоры? – переспросил, выходя из президентского дворца, министр иностранных дел России Сергей Лавров. – Нас в МГИМО именно этому и учили: разговаривать с набитым ртом.

По-видимому, даже спецсеминары были (это вообще полезно: в такой ситуации плохо прожеванные слова, в отличие от хорошо усвоенной еды, имеют обратную силу).

Накануне Олимпиады в Сочи патриарх Кирилл подарил спортсменам иконы с образом Христа Спасителя.

– Ну если и это не поможет… – покачал головой один из немолодых, повидавших всякое спортивных чиновников.

– Тогда будем решать хирургически, – кивнул ему коллега.

Господин Янукович давал жесткие рекомендации российской власти, как она должна сейчас вести себя:

– Призываю Россию помочь разобраться с подонками-бандеровцами, но без введения войск…

То есть в арсенале России остаются еще порча и сглаз.

Я поинтересовался у Евгения Велихова, как он относится к тому, как в активно работающем CERN зарегистрировали бозон Хиггса (на CERN деньги почему-то дают все).

– Зарегистрировать можно только жену, – отреагировал академик.

– Но он существует, бозон Хиггса? – уточнил я.

– Как же он не существует, если на него потрачены десятки миллиардов долларов?! – удивился академик.

Убедил.

Господина Рахмона, как и всех остальных на саммите ШОС, беспокоило создание исламского халифата, который «может иметь влияние на наш регион, хотя не имеет никакого отношения к исламу».

Да, президент Таджикистана умеет быть парадоксальным.

Глава Чечни Рамзан Кадыров объяснил, что санкции России нипочем, так как «у нас очень сильное экономически государство».

Он подумал и добавил:

– Нас стараются напугать этими санкциями.

Он еще немного подумал:

– Но у нас сильная военная составляющая.

Кто-то спросил Рамзана Кадырова, неужели он думает, что наше государство экономически сильнее стран Европы и США.

– Европы?! – переспросил он и в сердцах ответил: – Да у них вообще экономики нет!

– А что у них есть?

– У них есть наглость, – разъяснил он. – А у наглости есть свой предел.

Судя по всему, у Рамзана Кадырова есть терпение, а у этого терпения тоже есть свой предел. И вот он наступил.

Рассказывают, что в Национальном центре управления обороной Российской Федерации с окончательной инспекцией накануне его открытия был министр обороны Сергей Шойгу и вдруг наткнулся на многочисленные телефоны Panasonic в кабинетах. Был расстроен, то есть в ярости. Приказал устранить. Выход, конечно, был найден: на всех телефонах надпись Panasonic аккуратно заклеили табличкой с надписью «Воентелеком».

Это и есть на сегодня яркий пример импортозамещения.

Глава Федерации независимых профсоюзов России Михаил Шмаков счел своим долгом сообщить:

– Когда уже невозможно санировать экономику, надо санировать тех, кто руководит этой экономикой!

Согласились.

– Что есть нано и что не есть нано? – обращался к присутствующим на съезде Российского союза промышленников и предпринимателей со своим, если не ошибаюсь, вечным вопросом Анатолий Чубайс.

Зал подавленно молчал. Но и сам Анатолий Чубайс не рискнул дать ответ на этот вопрос. Если подходить к такому ответу по-честному, а по-другому Анатолий Чубайс не привык, этот ответ сам по себе может занять уж не меньше восьми лет.

– А вообще, – оживился глава Федеральной службы по военно-техническому сотрудничеству Александр Фомин, – поставки вооружений – это, как ни странно, очень миролюбивое направление!

Даже ему самому было странно услышать это от себя.

Педагог Нахимовского училища объяснил молодым людям (на вид им от 7 до 11 лет), что нужно отвечать президенту, если он начнет задавать вопросы:

– Ну, вы знаете, что говорить: «Так точно!» и «Никак нет!»

Возможный диалог Верховного главнокомандующего с нахимовцами был таким образом раздавлен в зародыше.

– Двигатель, – сообщил президент группы ГАЗ Вадим Сорокин, – это вершина творчества человечества! Возьмем хотя бы поршень!..

Лучше не надо.

Я спросил, как Наталья Поклонская оценивает свои шансы пройти в Госдуму.

– На все воля божья, – потупившись, сказала она.

Значит, и она понимает, что голоса избирателей в этом сакральном деле ничего не решают.

Слово взял Владимир Жириновский. Он сообщил, что XIX век был веком победы над Наполеоном, что XX – над Гитлером…

– А XXI теперь станет веком победы!.. – вскричал он.

– Над Путиным! – с восторгом воскликнул дядька рядом со мной и тихонько добавил: – Ой…

Решил, что погорячился.