В Доме Пашкова господин Путин встретился с писателями и публицистами.

– У нас встреча не под выборы? – исподлобья спросил премьера писатель-фантаст Роман Злотников.

Владимир Путин отмел предположение как фантастическое.

– А то в ней никакого смысла! – предупредил Роман Злотников.

Писатель-фантаст был уверен, что предвыборный характер встречи может радикально повлиять на итоги народного волеизъявления. На самом деле если бы у встречи был действительно предвыборный характер, то только в этом случае она действительно имела бы смысл.

– Роман Валерьевич, мне такие встречи под выборы не нужны, – сказал премьер.

Только убедившись в том, что встреча организована не под выборы, Роман Злотников немного успокоился (ключевое слово – «немного». - А. К.) и предложил «перестать раздавать всем сестрам по серьгам».

– Я пока ничего не раздаю, – сказал премьер.

Но писатель имел в виду, что правительство раздает деньги отдельно театрам, отдельно – кинематографу, отдельно – еще кому-то. Он требовал «не поддерживать разрушающиеся театральные здания», а «выстроить систему и работать в рамках этой системы».

– Так в чем ваш вопрос-то? – участливо спросил его премьер.

– Например, армия! – воскликнул писатель-фантаст. – Это же тренировочный лагерь! Через нее полстраны проходит! При всем уважении к женщинам… Так вот там пусть и читают! (До этого он, кстати, рассказал, как одну его книжку солдаты дочитали до черноты. – А. К.) Пусть тырят из библиотек!

– Так в чем вопрос-то? – снова спросил премьер.

– Разрешить тырить из библиотек, – разъяснил кто-то за столом.

– Насчет того, что не надо всем сестрам по серьгам, – это сложный процесс… – попробовал все же ответить господин Путин.

– Надо, чтобы работала система! – снова разволновался Роман Злотников.

– А как? – спросил премьер.

– Так оно само не случится!!! – вскричал писатель.

– Когда писатель говорит: «Поуправляйте нами получше!..» Ну подумайте, что вы говорите!.. – все-таки завершил диалог глухонемого с автоответчиком господин Веллер.

Премьер после этого приступил к ответам на вопросы трагического российского бытия и тем более сознания. Так, он напомнил, что страна еще недавно стояла «на пороге югославизации».

– А сейчас, – добавил он, – мы должны думать об интеллектуально-нравственном сопровождении (проекта «Россия». - А. К.).

В этом практическую помощь могут оказать, по его мнению, такие «квазигосударственные спонсоры, как банк ВТБ».

Писатель Сергей Минаев призвал премьера и других квазичиновников чаще рассказывать людям о том, что они читают.

– Люди воспринимают это как руководство к действию! – пояснил он.

– Я читаю роман Злотникова «Империя»! – отозвался господин Путин, взяв в руки один из томов, которые фантаст почти насильно вручил премьеру.

Вот они уже и сгодились.

Дарья Донцова, как уже известно, слишком близко к сердцу приняла высказанное премьером определение того, что делает она и ее коллеги по цеху, как «легкое чтиво».

– Фиг бы с нами, – пояснила она. – Но ведь за нами – наши читатели!..

И она вскользь обрисовала господину Путину тиражи своих книг.

Шантаж удался: премьер извинился за выражение, оговорившись, что имел в виду «легкое чтиво» в значении творчества Александра Дюма.

После этого Дарья Донцова предложила премьеру в целях популяризации книгоиздания появиться на открытии книжного магазина.

Премьер пояснил, что производители молока призывают, чтобы его почаще показывали со стаканом (молока) в руке.

– А производители мясной продукции – чтоб я почаще ел отечественное мясо, – вздохнул он. – А на самом деле надо думать об экономике этого дела. Электронная книга стоит 70 рублей, а бумажная – 300–400…

Гендиректор издательства «Эксмо» Олег Новиков наконец предложил:

– Не надо нам помогать! Только не мешайте!

– Хорошо! – согласился премьер.

А Татьяна Устинова высказалась «за свободу творчества с чистой совестью».

Премьера эта идея тоже устроила.

– Конечно! – обрадованно сказала Татьяна Устинова. – А мы ж и есть совесть! Мы ж писатели!..

«…блин!» – так хотелось добавить.

– Надо сделать русский язык более модным! – продолжил преподаватель Андрей Рослый. – А то показывают в интернете, как волонтеры подходят к людям на улице и спрашивают, почему Булгаков застрелил Лермонтова из автомата. И люди серьезно отвечают!

– Почему застрелил? – задумался и Владимир Путин. – Потому что автомат быстрее стреляет! Особенно чем пистолет XIX века…

– Вот и вы ответили… – вздохнул Андрей Рослый.

Владимир Путин открывал форум Общероссийского народного фронта, посвященный проблемам образования. В зале новой Библиотеки имени Лермонтова было огромное количество людей: учителей, доверенных лиц президента, членов ОНФ с мест. Президент поделился с ними впечатлениями о посещении Тархан и непосредственно о Михаиле Лермонтове:

– Это был сложный человек, но это был гений. И это был наш гений!

Зал взорвался такими бешеными аплодисментами, как будто до сих пор полной уверенности в этом не было.

На встрече Всероссийского литературного собрания писатель Сергей Шаргунов горячо говорил о несправедливости наказания участников демонстрации на Болотной. Владимир Путин не в первый раз уже объяснял, что сидят они по делу, ибо притронулись к полицейским.

– Мне как потомку каторжника можно сказать? – неожиданно вступил в разговор Дмитрий Андреевич Достоевский из кресла в президиуме.

Федор Достоевский, по его словам, в свое время осознал, что «по праву получил четыре года».

– И в конце концов мы получили человека, во много раз возросшего! – воскликнул Достоевский. – После тюрьмы он становится гением!.. Вы не смейтесь!.. И ежели люди, пройдя через это (тюрьму. – А. К.), придут к этому (к гениальности. – А. К.), – это хорошо!

Зал шумел, разделившись на две части. Она аплодировала, другая гудела.

– Да хотите, я как есть скажу?! Они пиарятся там в тюрьмах!

Кто-то онемел. А сказала Наталья Солженицына:

– Я вам возразила бы… Я в какой-то момент очень радовалась, что наша пенитенциарная система стала свободней и лучше… Но недавно убедилась, что система стала даже более людоедской! Управление отдали начальникам колоний, они превратили людей в рабов…

– Достоевскому на каторге было гораздо хуже, – возразил ей, в свою очередь, Достоевский. – Два раза в год расковывались кандалы… Вы представляете себе, что это такое?!

Глядя на сцену, где сидели все эти люди, легко верилось в то, что слышалось оттуда. Потому что только мрачное воображение беспощадного художника могло создать такой достоверный и такой абсурдный диалог в этом спектакле.

В то, что это может происходить не на сцене, а в жизни, не верилось никак. Достоевский против Солженицыной. Человек, становящийся гением в кандалах, и, можно сказать, уникальная возможность стать таким же гением. Не совсем таким же, потому что у нас сейчас в кандалы не куют, но все же мало не покажется…

Владимир Путин говорил о литературе как о миссии и о ненормативной лексике в ней как о том, чего нельзя исключить:

– Правда, говорят, что для того, чтобы добавить выразительности, нужно еще использовать и неформальную лексику. Толстому не нужно было добавлять лексику такую, – пожал он плечами. – Чехову – тоже не нужно, Бунину не нужно было. Но вам виднее, литераторам. Может быть, чтобы вам быть ближе к народу, и можно допустить, только, по-моему, не в рамках закона, не надо в закон вписывать.

И я не понял: что, опять все можно?!

То есть закон, ограничивающий или разрешающий мат, просто не нужен.

И в самом деле не нужен.

Речь президента Путина на открытии памятника Расулу Гамзатову была полна безграничного уважения к Расулу Гамзатову и выглядела так, словно ее написал сам Расул Гамзатов. «В его имени, – говорил президент, – и звон сабли, и мудрость стихов! В его стихах – великие традиции предков, сила и величие гор, равнин, трагическая и великая история Кавказа!»

Владимир Путин едет в Ясную Поляну, его ждет чаепитие с авторами программы развития Тульской области. Зачем все это? Поддержать врио губернатора Алексея Дюмина на выборах? Так за него и так проголосуют. Видимо, самому интересно…

В Ясной Поляне Владимира Путина встречает директор музея-усадьбы Екатерина Толстая, праправнучка. Она ведет его по знаменитой аллее, а на обочине стоит экскурсия, и девушка-экскурсовод, пытаясь не замечать, что мимо идет президент, начинает объяснять: «Дубы и липы – это те дубы и липы, которые появились здесь уже при нем…»

Екатерина Толстая рассказывает про Льва Николаевича; каким он был. Как старался хозяйничать, растил цикорий, жарил его, чтобы потом продавать, но все время пережаривал… И что свиней тоже пытался разводить, «но свиньи умирали все у него…».

– Но он пытался… – вздыхает Екатерина Толстая.

– Так на что же жил? – спрашивает президент.

– Доход приносило в конце концов литературное творчество…

– И хватало? – то ли с сомнением, то ли с сочувствием переспрашивает президент.

– Нет… – признается она. – И тогда уже продавали лес…

Они заходят в дом, здесь еще только врио губернатора и полпред Александр Беглов и больше вообще никого, здесь очень мало места.

Екатерина Толстая рассказывает, как Лев Николаевич любил сидеть вот в этом вольтеровском кресле, а потом пили чай, и во главе стола сидела Софья Андреевна, и играли в шахматы…

И как Третьяков заказал Крамскому портрет, и как вышло так, что тот написал сразу два…

– Это очень известный портрет, – замечает Владимир Путин.

– Глаза невероятные! – радуется Екатерина Толстая. – Удивительный взгляд!

– И мощный, – подтверждает президент.

– Хотя сам Лев Николаевич этот портрет не любил…

– Да?… – с недоверием переспрашивает господин Путин.

Если ему самому понравился, то вряд ли он Льву Толстому мог не понравиться, хороший ведь портрет-то…

– Я так иногда анализирую… – говорит Толстая. – Думаю… У Льва Николаевича была великая потребность в чем-то… в любви, наверное… А вы знаете, что две его тетушки стали его опекуншами?…

И она рассказывает, как это произошло. И как Мария Николаевна стала ему матерью, но не захотела стать женой его отцу…

– Но почему? – Владимир Путин не согласен, он не понимает, почему эта женщина так повела себя.

– Она считала, – задумчиво говорит Толстая, – что любовь – это такой сосуд…

– Могла и выйти… – перебивает ее президент, только что погрузившийся, казалось, в какие-то совсем свои мысли…

– Не могла! – возражает Толстая.

– Но почему?

И я вижу, что из нее уже так и рвется: «Потому!..»

Потому что с ним сейчас говорит Толстая, которая, видимо, знает почему, только и сама до конца объяснить не может.

Они заходят в кабинет Льва Толстого, и Толстая рассказывает президенту, что Лев Толстой и Федор Достоевский никогда не встречались.

– Достоевский не приезжал к нему? – интересуется президент.

– Нет, – пожимает она плечами. – Но взаимно интересовались друг другом. Последняя книга, которую читал Лев Николаевич перед уходом из дома, – вот, видите, она лежит, «Братья Карамазовы»…

И она показывает фотографию кабинета того времени и говорит, что все, абсолютно все здесь сейчас точно так же, как тогда…

Владимир Путин мельком смотрит на фотографию, рассеянно оглядывает кабинет, а потом безразлично говорит, глядя куда-то в проем двери:

– А столик-то где?

– Какой столик? – с недоумением переспрашивает она.

– Столик… – повторяет он. – На фотографии вот тут столик стоит. А здесь, в кабинете, его нет. Где столик-то?

Она даже не верит, что он это сказал, и даже отступает на шаг, и, по-моему, с некоторым даже испугом говорит:

– Да, правда… Переставили столик-то… Вон там он, слева сейчас поставили…

– Не на своем месте… – констатирует Владимир Путин.

– Извините… – шепчет Толстая.

Глаза ее, по-моему, широко раскрыты. Или мне так кажется. Нет, мне не кажется. Она теперь слабо улыбается, переходит в другую комнату и рассказывает, что Лев Николаевич много занимался спортом…

Тут Александр Беглов замечает две пустые бутылки из-под вина, стоящие под стеклом, и интересуется, на своем ли они месте. Можно было, конечно, и обойтись без этого-то.

– Обратите внимание, – вмешивается господин Путин, – я по-простому, про материальные ценности… А про бутылки, это сразу он! Случайно, думаете?! Удивляется, почему не сдали…

У Владимира Путина сейчас хорошее, по всем признакам, настроение…

– А вот, – продолжает Толстая в соседней комнате, – медвежья шуба, которой укрывался Лев Николаевич, а вот его рубаха, толстовка, собственно говоря, я хочу потом подарить вам полную ее копию…

И она показывает теперь кабинеты Черткова с его пишущей машинкой…

– И как этот Чертков к нему пробрался-то? – нервно спрашивает Владимир Путин. – Как его назвать-то? И не секретарь даже…

– Да нет, он хотел стать ему другом, – вздыхает Толстая. – Как-то пробрался, мы до сих пор до конца не понимаем… Говорил ему, что Софья Андреевна – мещанка, а Лев Николаевич – великий человек…

В следующей комнате она показывает книгу пословиц, которой пользовался Лев Николаевич.

– Видите: не реви раньше смерти! – показывает она президенту строчку в книге.

Президент наклоняется к книге – и вдруг обрадованно поворачивается к Алексею Дюмину:

– О! «Не пугай сокола вороной».

Алексей Дюмин кивает.

– Тебе тоже полезно будет!

Алексей Дюмин перестает кивать.

Но господин Путин на этом не успокаивается:

– Возьми на вооружение! Это тебе хороший предвыборный лозунг будет!

Алексей Дюмин улыбается, но осторожно. Он-то, как никто другой, понимает, что Владимир Путин не шутит. Потому что, как никто, понимает, когда он шутит.

– Ясно, – говорит наконец врио губернатора.

В конференц-зале МИА «Россия сегодня», где шла презентации книги немецкого журналиста Хуберта Зайпеля «Путин. Логика власти» неожиданно зашел Владимир Путин. Вообще-то он приехал, чтобы поздравить коллектив МИА с юбилеем, а в конференц-зал попал, безусловно, случайно.

Немец начал подписывать книгу (я тоже успел), и тут-то, конечно, и вошел президент. Они очень удивились, увидев друг друга. Президент мельком посмотрел на книгу, спросил на немецком, сколько времени Хуберт Зайпель ее писал («Почти два года…» – «О-о-о…») и сколько она будет стоить (и сам и ответил: «Видимо, один рубль…» – так он оценил прежде всего добавленную стоимость, которую сам вложил в ее создание).

Я спросил у президента, читал ли он книгу «Путин. Логика власти» (он мог бы уже полгода тому назад сделать это на немецком).

– Нет, – пожал плечами Владимир Путин. – Я вообще никаких книг про себя не читал.

– Что, вообще ни одной? – есть случаи, когда скромность бывает воинствующе ложной.

– Ни одной, – покачал он головой, с некоторым даже, такое впечатление, сожалением, а потом понял, о чем вопрос (в 2000 году вышла первая книга про Владимира Путина «От первого лица», в которой я участвовал вместе с Натальей Геворкян и Натальей Тимаковой).

– Ну, та, которую мы с вами писали?… – вдруг оживился Владимир Путин. – Зачем же я буду ее читать? Ведь я ее надиктовывал!

Нет, он не вкладывал в слово «надиктовывал» никакого отрицательного смысла. Но и положительного тоже. Проблема была в том, что он не надиктовывал.

– «Надиктовывал» – это слишком сильно сказано, – я не мог не произнести этого. – Мы же разговаривали.

– Да, согласен, – Владимир Путин кивнул с обрадовавшей поспешностью.

Вот и о литературе поговорили.