Глава 29

На этот раз вход на Петровку охранял рыжеволосый и веснушчатый паренек в форме.

— Можно позвонить следователю Супроткину? Я принесла важное вещественное доказательство.

Военный сам набрал номер, но вскоре положил трубку.

— Его нет на месте.

— А старший следователь Хренов? — Я была согласна даже на него, не пропадать же моей кассете даром.

Веснушчатый опять произвел нехитрые манипуляции с телефоном, но результат был неутешительный.

— Его тоже нет.

— А почему это они не на службе? Что за безобразие! Время самое что ни на есть рабочее, час дня!

Боюсь, я была слишком эмоциональна. Наверное, поэтому паренек тоже вспылил:

— Девушка, разуйте глаза! Сегодня же суббота, выходной день!

Хм… Существует миф, будто следователи днюют и ночуют на рабочем месте. Мол, погибают, но не сдаются в неравной борьбе с преступностью. А оказывается, что у них, так же как и у каких-нибудь паспортисток, есть выходные дни. Наверное, только одна я, не зная устали и невзирая на календарь, ношусь по Москве в поисках истины.

— Ну ладно, а пакет-то им оставить можно?

— Смотря что там, — оживился паренек. Наверное, он уже предвкушал нечто сверхординарное, но я вытащила обыкновенную кассету. Разочарованный, он тем не менее одолжил мне ручку и листок. С их помощью я сочинила записку, немного сумбурно, но доходчиво объясняющую, что именно записано на кассете. Не забыла я указать номер отделения милиции, где в данный момент содержится Роксана, а также привести доводы, почему следует поспешить запротоколировать ее показания. Кассету с запиской я вложила в пакет, на котором написала: «Комната номер 467, капитану Супроткину». Веснушчатый обещал, что адресат получит сообщение сразу же, как только появится на проходной.

Ну что ж, с делом Артема я, кажется, разобралась. Павел Шилко, бывший работник турфирмы, действовал заодно с одной из нынешних сотрудниц «Модус вивенди», — по всей видимости, Мариной. Гендиректор был похищен в тот день, когда он планировал встретиться с моей подругой Катериной. И уже на следующее утро Самозванец занял его место. Надеюсь, милиция с должным почтением отнесется к свидетельским показаниям Роксаны, а также к моим умозаключениям.

Но вот в поисках убийцы Краснянского я, к сожалению, не продвинулась ни на йоту. Мои подозрения насчет Роксаны не оправдались. Придется все начинать сначала, и опять — с дома, где обитал мошенник. Когда я была там в прошлый раз, мне удалось пообщаться лишь с хозяином квартиры Петровичем. Несмотря на то что Петрович отличался редкой словоохотливостью, ничего полезного он мне так и не сообщил. Поэтому сейчас моя цель — поговорить с теми, кто какое-то время жил бок о бок с убитым, — с его соседями.

Порой наши соседи знают о нас больше, чем родственники или коллеги по работе. И причина заключается вовсе не в их маниакальном любопытстве. Все дело в неприлично тонких стенах наших домов. Вот я, например, никогда не видела своих соседей справа, поскольку они живут в другом подъезде. Зато я довольно часто их слышу и при случае могу поведать об этих людях массу довольно разнообразной и пикантной информации. В частности: это семейная пара, им под сорок и у них нет детей (предположительно потому, что когда-то жена по наущению мужа сделала аборт). С периодичностью раз в неделю у них вспыхивает скандал, основная причина которого — ревность жены и ее неудовлетворенность своей работой (она трудится овощеводом в теплице). Сексом они занимаются примерно два раза в неделю, и всегда почему-то в три-четыре часа утра, при этом жена стонет так громко, как будто ее зверски мучают. Надеюсь, продолжать не надо? Мысль и так ясна: уж если хочешь выведать про человека всю подноготную, смело звони в соседскую дверь.

На двери подъезда, где жил Краснянский, красовался новенький кодовый замок. И когда только успели поставить? Но подобное препятствие еще никого не останавливало. Я дождалась, когда из подъезда вышла девочка с собакой, и с уверенным видом жильца зашла внутрь. Обмануть девочку было просто, но — не пенсионерку! Пока я нерешительно мялась на площадке третьего этажа, раздумывая, в какую — левую или правую — дверь сначала позвонить, откуда-то снизу раздался грозный голос:

— Что вы тут ищете, девушка?

Я обернулась на звук и сквозь дыру между лестничными пролетами разглядела на втором этаже… Нинель Митрофановну собственной персоной. Пожилая дама, воинственно тряся жидким пучком, быстро преодолевала расстояние, которое нас разделяло. Пенсионерка ничуть не запыхалась, хоть и тащила полное мусорное ведро. Наоборот — была бодра и рвалась с бой.

— Времена сейчас сами знаете какие, надо проявлять бдительность, — пояснила она. — Так вы к кому?

Есть такая примета: встретить человека с пустым ведром — к несчастью. Если рассуждать логично, то получается, что лицезреть ведро, полное мусора, напротив, — к большой удаче. Уж не знаю, сыграло ли это обстоятельство свою роль, но ответ пришел в мою голову сам собой.

— Козлюк и Крапивнер — кандидаты в депутаты от вашего округа. Я собираю за них подписи.

Нинель Митрофановна заметно поскучнела, но для проформы поинтересовалась:

— А от какой партии?

— Козлюк — от «зеленых», а Крапивнер — от… «голубых», — ляпнула я.

Эффект получился ошеломляющий. Пенсионерка поставила на пол ведро и разразилась гневной тирадой:

— Ишь чего «голубые» хотят — в правительство пролезть! Мыслимое ли дело, чтобы педофилы народом руководили!..

— Постойте, — удалось мне встрять, — педофилы — это же совсем другое, это уголовно наказуемое деяние…

Но пожилая дама лишь отмахнулась от меня:

— Да какая разница! Хрен редьки не слаще. Попробовали бы они в наше время открыто выступить — мигом бы очутились на лесоповале. Дожили! — Нинель Митрофановна перевела дух, а потом обрушила свой гнев на мою скромную персону: — Да и вы тоже хороши: зачем развратникам потакаете? Вдруг да кто-нибудь за них подпишется? Вам-то не стыдно будет, когда они в правительство попадут?

С волками жить — по-волчьи выть. Мобилизовав все свои актерские задатки, я смущенно потупилась и забубнила:

— Да я бы ни в жизнь, но уж очень деньги нужны. Дети голодные плачут, жить негде, угол снимаем, молоко вот подорожало, а тут еще болезни навалились, то корь, то краснуха, то грипп, на лекарства не напасешься, себе во всем отказываю, а что делать, надо как-то вертеться…

Эта галиматья растрогала сердце старухи, и она сменила гнев на милость.

— Ну ладно, дочка, давай, что ли, за «зеленого» подпишусь.

Тут я сообразила, что никакого бланка для подписи у меня нет. Опять пришлось выкручиваться:

— По отдельности нельзя, Козлюк и Крапивнер идут в паре. Но вам все равно спасибо за желание помочь. Вы, сразу видно, добрая женщина, таких сегодня мало.

И в сердце льстец всегда отыщет уголок. Нинель Митрофановна чуть не прослезилась от внезапно нахлынувшей любви ко мне.

— Ох и не говори, дочка! Из-за своей-то доброты я всегда и страдаю. Да вот взять хотя бы давеча: из жалости помогла человеку, а в ответ не получила никакой благодарности. Наоборот — чуть последнего здоровья не лишилась…

Я старалась поддерживать на своей физиономии искру заинтересованности, но с каждой секундой мне это давалось все труднее. Похоже, описание благодеяний Нинель Митрофановны затянется надолго. Нет, определенно я не умею манипулировать людьми, как профессиональный оперативник, напротив — это они вертят мною как хотят.

Пенсионерка между тем заливалась соловьем:

— Неделю назад у нас в доме тоже ходила одна женщина, собирала подписи для выборов. А я вообще-то этим политиканам не доверяю, даже когда голосовать хожу, то всегда отмечаю пункт «Против всех». Такая у меня принципиальная позиция. Но тогда я пожалела эту женщину: приличная, пожилая, бедно одета. Ладно, думаю, пойду на сделку с собственной совестью, подпишусь за ее кандидата. И что бы вы думали? Во-первых, она мне даже спасибо не сказала. А во-вторых, не прошло и получаса, как она выбежала из подъезда словно угорелая, пронеслась в миллиметре от меня, чуть с ног не сшибла. Я так перепугалась, что потом два дня с сердцем отлеживалась. Вот так-то: не делай людям добра, не получишь зла!

Я настолько тщательно следила, чтобы на моем лице не проступила скука, что не сразу заметила, как к нам присоединилась еще одна собеседница — Ольга Сергеевна, та пожилая дама, что с короткой стрижкой. В отличие от своей соседки она спустилась сверху.

— Нинель Митрофановна, это вы о чем?

— Да о той женщине, что приходила к нам неделю назад подписи собирать. Пожалела я ее, говорю, а в ответ — шиш с маслом получила. Хорошо еще, хоть жива осталась. А вы-то как, подписались за ее кандидата?

— Не видела я никакой женщины и ничего не подписывала, — решительно ответила Ольга Сергеевна. — Наверное, вы, голубушка, как всегда, что-то путаете.

Не знаю, нарочно или случайно Ольга Сергеевна бросила перчатку Нинель Митрофановне, но только сцепились они в словесной перепалке не на жизнь, а на смерть. Пока рядом со мной ругались две фурии, я, конечно, не могла приступить к намеченному плану — опросу непосредственных соседей Краснянского. Поэтому пришлось согласиться на роль зрителя и занять место в первом ряду партера.

Однако по мере того, как спор старух обрастал подробностями, во мне пробудился интерес к предмету их разговора. Выяснилось следующее: в день убийства Краснянского, приблизительно с трех до четырех часов, по подъезду ходила женщина, которая собирала подписи за кандидата в депутаты. Нинель Митрофановна, живущая на втором этаже, пожалела женщину и подписалась. А Ольга Сергеевна, обитающая на четвертом этаже, уверяет, что к ней в квартиру никто не звонил, хотя пенсионерка весь день провела дома в хозяйственных хлопотах и лишь к вечеру вышла во двор, чтобы обсудить жуткую новость про убийство жильца с третьего этажа.

Решение головоломки напрашивалось само собой: женщина не дошла до четвертого этажа, потому что ее что-то спугнуло на третьем. Что? Конечно же, зрелище мертвого тела Краснянского! А что, если агитаторша даже наткнулась на убийцу, который выходил из квартиры с руками, обагренными кровью? Тогда понятно, почему она сломя голову кинулась на улицу и чуть не сбила с ног Нинель Митрофановну. Я обязательно должна найти эту женщину! На Петровке она даст свидетельские показания с описанием настоящего убийцы, и Настю отпустят! Страшно представить: подруга уже пять дней мается в СИЗО. Неужели она наконец вернется домой, к сыну и маме?

— Что это был за депутат? Какая партия? — схватила я за руку Нинель Митрофановну.

Та, разгоряченная словесной баталией, не сразу меня поняла, поэтому мне пришлось еще раз прокричать вопросы в самое ее ухо.

— Какая партия? — вышла из оцепенения пенсионерка. На ее челе отразился след глубоких раздумий. — Ну… вроде… Партия Жопы.

У меня отвисла челюсть.

— Партия Жопы? Не может быть такой партии.

— Да я и сама знаю, что не может! — окрысилась пожилая дама. — Но почему-то только это слово на ум и приходит!

— Ну ладно. А эта женщина оставила вам какую-нибудь рекламу? Ну, календарик, бывает, дарят или схему метро…

— Да ничего она мне не дарила! Я же говорю: никакой благодарности… — оседлала своего любимого конька Нинель Митрофановна, но тут же осеклась: — Впрочем, нет, вру — был листок с какой-то харей, гладкий такой, цветной. Я еще подумала: «Господи, и на что только они деньги тратят?! Лучше бы нам пенсию прибавили!»

— А где, где этот листок? — От нетерпения я едва не подпрыгивала на месте.

— Да откуда мне все упомнить! Наверное, так до сих пор в коридоре на трюмо и лежит.

Уж не знаю, каким чудом мне удалось очаровать вздорную старуху, но через пару минут мы втроем стояли в тесном коридоре в квартире у Нинель Митрофановны и искали листок. Победила Ольга Сергеевна, которая обнаружила его в одинокой резиновой калоше, невесть как затесавшейся среди летней обуви.

По верху листка крупными буквами был написан лозунг: «ЗА БЛАГОПОЛУЧИЕ!» Ниже красовалась упитанная физиономия мужика с маленькими глазками и оттопыренными ушами. Фотография не оставляла никаких сомнений: за свое личное благополучие мужик будет бороться до последней капли народной крови. Под физиономией шла подпись: «Продажный Данила Никифорович — кандидат в депутаты от ПХЖ (Партия Хорошей Жизни)».

Меня начал душить смех, и я, не прощаясь со старухами, тихо выползла на лестничную площадку, где уже смогла расхохотаться в полный голос. Наверное, мое странное поведение еще долго будет предметом сладостных сплетен и пересудов на лавочке перед домом. Но по-другому я поступить не могла: стоило бросить взгляд на физиономию кандидата, а также прочесть немногочисленные надписи, как истерический смех накатывал с новой силой.

Я всегда была убеждена, что в политику лезут, как правило, люди недалекие, с искаженным восприятием себя, действительности и своего места в этой самой действительности. Но перед выборами маразм, очевидно, крепчает. Никакой другой причиной объяснить появление подобной листовки невозможно.

Некто каким-то образом надыбал кучку денег и решил основать новую партию. Законно? Абсолютно. Но ведь головой-то думать надо? Или наличие миллионного счета в банке автоматически освобождает от этой обязанности? Ну ладно, допустим, что у кандидата в депутаты действительно фамилия Продажный. Что же теперь делать, не менять же. Хотя я бы сменила. Про рожу мужика тоже говорить не будем: физиономия — дело сугубо личное, какой Бог наградил, такую большинство из нас с вами до конца жизни и носит. Но вот название партии — это уж извините-подвиньтесь! Понимать надо, кто у тебя электорат! В данном случае — русский народ, у которого для букв «П», «Х» и «Ж» уже давно, на протяжении сотен лет, зарезервированы другие ассоциации. Две первые буквы ненавязчиво, но мгновенно относят россиянина к женскому и мужскому органам деторождения, а последняя — к части тела, которая присутствует у обоих полов, так сказать, на заднем плане. Именно она, родимая, и пришла в голову Нинель Митрофановне, когда она вспомнила букву «Ж». А что, у вас другие ассоциации?

Отсмеявшись вволю над рекламой, я решила проверить свою версию: на самом ли деле визит в квартиру Краснянского спугнул собирательницу подписей? Мне пришла в голову мысль представляться работником агитационного штаба ПХЖ. Мол, идет выборочная проверка честности наших сотрудников, а посему ответьте, пожалуйста, на вопросы: «Заходил ли к вам на прошлой неделе представитель нашей партии? Подписывали ли вы подписной лист? Большое спасибо!»

Данные, которые мне удалось собрать, моей версии не противоречили, но и не подтверждали ее. На первом этаже старичок ответил мне через дверь, что в прошлую пятницу к нему действительно приходила агитаторша, но он ничего не подписывал. Какую партию представляла женщина, он не помнит. На втором этаже, в квартире по соседству с Нинель Митрофановной, подросток сказал, что он подписал своих родителей за какого-то кандидата в депутаты, предъявив их паспорта. Сами предки в тот день находились на работе. Я оставила подростка в весьма затруднительном положении, ибо даже на лестнице было слышно, что родители приступили к допросу с пристрастием. На повестке дня стояло два вопроса: во-первых, почему сынок открывает дверь незнакомым людям, а во-вторых, зачем он разглашает конфиденциальную информацию, содержащуюся в родительских паспортах?

Но третий, четвертый и пятый этажи оказались «пустыми». Либо жильцов не было дома, либо они отвечали, что в пятницу днем находились на работе, поэтому ничего ни о каких сборщиках подписей сказать не могут. Получалось, что моя гипотеза основывается только на словах Ольги Сергеевны. Но ведь старушка — свидетель ненадежный: она могла заснуть, не услышать звонка в дверь, да и просто из вредности говорить наперекор Нинель Митрофановне! Ладно, как бы там ни было, отправлюсь-ка я сейчас в избирательный штаб Партии Хорошей Жизни и постараюсь встретиться с той самой собирательницей подписей.

Адрес штаба я обнаружила на обратной стороне физиономии гражданина Продажного: оказалось, что мне необходимо проехать всего лишь две остановки на метро.