Глава 26

Слова бабушки Феди не давали мне покоя. Какая ловушка может быть в психологическом центре «Доверие ради жизни»? Порывшись в папке с бумагами, я достала заявление Ленки Алябьевой в этот центр.

На фирменном бланке ГБУ СО МО «ЭСРЦН „Доверие ради жизни“» было напечатано: «Прошу оказать мне (моей семье) помощь в социальной реабилитации в связи со сложившейся трудной жизненной ситуацией». На чистой строке Ленкиной рукой приписано: «Прошу провести логопедические занятия с моим сыном».

Я недоумевала: что такого опасного в логопеде? И как расшифровывается устрашающая аббревиатура ОУСС ГБУ СО МО ЭСРЦН? Возможно, именно в этом заключена отгадка?

Я решила изменить свои планы и, вместо того чтобы поехать к Динаре Бадмаевой, отправилась в «Доверие». Тем более что идти далеко не пришлось, я только перешла улицу Ленина и прямо за универсамом «Дикси» обнаружила нужный дом.

– Как мне найти психолога Заболотную? – спросила я у старушки на проходной.

– Где-то здесь пробегала. Посмотрите в пятом кабинете.

Я понятия не имела, как выглядит Арина Викторовна, к счастью, в пятом кабинете сидела только одна женщина.

– Арина Викторовна?

Дама кивнула.

– Я к вам.

Сначала мне показалось, что Заболотной около сорока лет, но когда она встала из-за стола и заговорила, я поняла, что ей вряд ли больше тридцати. Просто психолог была очень полной, а полнота прибавляет возраст.

– Вы на прием? На три часа? А где ребенок? Учтите, я не консультирую бесплатно.

Понятно, в рабочее время дама подрабатывает частными консультациями.

– Я не на консультацию. По крайней мере, не сегодня. Впрочем, скоро мне, вероятно, понадобятся услуги психолога.

Мне удалось заинтересовать Арину Викторовну.

– А в чем дело?

– Видите ли, я – мама… – начала я и замолкла, поскольку совершенно не представляла, как вырулить разговор на характеристику, которую Заболотная дала Костику Алябьеву.

– Так-так, – профессионально ободряющим тоном сказала Арина Викторовна, – продолжайте.

– Моя дочь ходит в шестьдесят седьмой сад, в старшую группу…

Снова повисла пауза, которая ничуть не смутила психолога:

– Так…

Поколебавшись секунду, я решила действовать по возможности прямо:

– В общем, ко мне попала эта бумага. Это ведь ваша подпись?

Я протянула Арине Викторовне ксерокопию психологического портрета Костика Алябьева.

– Откуда это у вас? – удивилась Заболотная.

– От заведующей садом, я в хороших отношениях с Мариной Георгиевной. Видите ли, я как мать очень обеспокоена. Моя Алисочка ходит с этим мальчиком в одну группу. Возможно, я не совсем понимаю психологические термины, но звучит устрашающе: «стремление к аффилиации», «латерализация функций головного мозга не завершена», «недоразвитость переднего отдела мозжечка»… Я хочу знать, не опасно ли моей Алисочке общаться с этим мальчиком?

Выглядела я полной идиоткой, однако психолога это не удивило. Очевидно, такие полоумные мамаши составляли основной костяк ее клиентуры.

– Ой, не берите в голову! – махнула она рукой. – Эта бумага абсолютно ничего не значит!

– Ну как же, – упорствовала я, – мальчик действительно хулиганистый. Смотрит вызывающе, имеет свое мнение, может надерзить. А еще, знаете, – я понизила голос до трагического шепота, – он такой шустрый, все время куда-то бежит, руками машет, что-то придумывает. Не передастся ли его буйное поведение моей девочке? Она у меня такая хорошая, такая спокойная!

Я опасалась, не перегнула ли палку. Однако судя по реакции психолога, я была самой что ни на есть типичной мамашей в этом городе.

– Не берите в голову, – повторила Арина Викторовна, – я отлично помню этого Костика Алябьева. Он нормальный ребенок, может, шаловливый, ну так ведь вы же не ожидаете, что пятилетний мальчик будет сидеть в уголочке и вышивать крестиком? Естественно, он хочет побегать и не всегда слушается воспитателя, но грамотный педагог сможет найти с ними общий язык.

– Понимаете, как раз с грамотным педагогом в группе проблема. Воспитатель Евдокимова – она, как бы помягче сказать…

– Профессионально не пригодна, – подсказала психолог.

– Так вы в курсе?

– Я с ней беседовала, десяти минут хватило, чтобы составить мнение.

– Вот, может, ее следовало бы протестировать, а? На предмет профессиональной пригодности?

– Такого задания мне не давали.

Задания! Кто дал Заболотной задание тестировать именно Костика Алябьева? Причем с четким указанием выдать негативную характеристику? Только что в частной беседе она призналась, что отклонений от нормы у Костика нет. Я надеялась, что мне удастся разговорить Арину Викторовну, однако та, сообразив, что сболтнула лишнее, мгновенно сменила тему:

– Впрочем, если хотите, я могу позаниматься с вашей девочкой. В любом случае занятия с психологом благотворно скажутся на развитии ребенка: улучшится память, речь, общее эмоциональное состояние. По вторникам и пятницам в шесть часов вас устроит?

– Ой, нет, спасибо, – радостно заулыбалась я. – У меня есть знакомая, которая окончила факультет психологии МГУ, думаю, она нам поможет. Меня только этот Костик Алябьев беспокоил.

Поняв, что ей лично ничего не обломится, а доход уйдет к конкурентке, Заболотная злобно бросила:

– Ну как знаете. А по поводу Костика можете не беспокоиться, эта характеристика – простая формальность.

– Кстати, можно поинтересоваться, как вы определили, что у мальчика недоразвит мозжечок? Разве для этого не требуется сделать магнитно-резонансную томографию? Или, на худой конец, электроэнцефалограмму?

– Совершенно не обязательно, достаточно иметь большой профессиональный опыт, – важно отозвалась женщина-рентген.

– Еще вопрос: может ли пятилетний ребенок страдать старческим слабоумием?

Психолог распахнула глаза:

– Вы шутите?!

– Отнюдь. В вашей характеристике сказано, что у Алябьева «слабо выраженная сенильная деменция», а сенильная деменция – это ведь старческое слабоумие. А в чем, если не секрет, оно проявляется?

Заболотная загадочно уставилась в потолок, но не успела ничего ответить, в кабинет заглянула ее коллега.

– Ариша, ты завтра пойдешь на панихиду?

Арина Викторовна испустила тяжкий вздох:

– Ох, как не хочется! В субботу у меня генеральная уборка.

– Начальство велело всем быть, будут отмечать. Кто не придет, заставят отрабатывать.

– Придется идти. Во сколько начало?

– В восемь.

– О нет! – простонала психолог. – Кто придумал устраивать панихиду в такую рань? Теткам уже не поможешь, а нам мучение.

– Ладно, – улыбнулась коллега, – увидимся в соцзащите!

Я насторожила уши:

– Какая панихида? По Махнач и Прудниковой?

– Вы знаете? – удивилась Заболотная. – Ну да, весь город гудит, двойное убийство!

– Простите, а какое отношение ваш психологический центр имеет к соцзащите?

– Самое непосредственное, мы и есть соцзащита.

Я испытала легкий шок.

– То есть как?! Вы же ОУСС ГБУ СО МО… – Я сверилась с листком, чтобы правильно прочесть аббревиатуру.

– Мы социально-реабилитационный центр для несовершеннолетних, который обслуживает интересы соцзащиты. Наши подопечные – это дети из неблагополучных семей, состоящие на учете в отделе опеки и попечительства.

– А логопед? Он тоже работает с теми, кто состоит на учете?

– Не всегда, для этого необходимо быть на патронажном обслуживании центра.

– Что это значит – патронажное обслуживание?

– Не забивайте голову пустяками! – отмахнулась Заболотная. – Вас это никогда не коснется, это относится только к социально неблагополучным семьям!

В этот момент в кабинет постучали. За дверью стояла женщина с девочкой, очевидно, они пришли на платную консультацию. Арина Викторовна мгновенно стала белой и пушистой.

– Всего доброго, надеюсь, я смогла вам помочь, – с милой улыбкой сказала она, слегка подтолкнув меня к выходу.

Я села на стул в коридоре, достала Ленкино заявление в «Доверие ради жизни» и еще раз его перечитала. Я чувствовала: ловушка где-то здесь, но где?!

И тут меня словно током ударило: да вот же! Прямо по пословице: смотрю в книгу, а вижу фигу! Сколько раз я брала в руки этот листок и только сейчас заметила в самом низу текст, напечатанный очень мелким шрифтом. Вглядевшись, я прочитала:

Это что еще за абракадабра? В какие компетентные органы Ленка согласилась передать свои персональные данные? Уж не в соцзащиту ли?

Меня осенило: ситуация здесь такая же, что и с кредитными договорами. В кредитных договорах, которые банки предлагают нам подписать, самая главная информация та, которая напечатана мелким шрифтом. Там указан реальный размер выплат по кредиту, сумма переплаты, комиссионные банка за внесение наличных, размер штрафа за просрочку и прочие неприятные моменты, которые, будь они напечатаны крупно, заставили бы клиента задуматься: «А нужен ли мне этот кредит или обойдусь без него?»

Здесь – то же самое. Вся эта туфта про логопеда не имеет никакого значения, она для отвода глаз. Главное – подписав эту бумагу, Елена Алябьева согласилась с последним абзацем. Она добровольно признала себя социально неблагополучной и автоматически встала на патронажный учет в отдел опеки и попечительства!

«Патронажный» – это значит, что в любой момент к тебе домой имеет право заявиться инспектор Махнач, пересчитать комплекты детского белья, заглянуть в холодильник и, если увиденное ей не понравится, отнять ребенка.

Теперь я поняла, почему это заявление о занятиях с логопедом лежит первым в личном деле Алябьевой. Оно развязывает руки продажным чиновницам. Если мамаша сама назвала себя неблагополучной, лишить ее родительских прав можно в одну секунду!

Ленка Алябьева конечно же не понимала, что подписывает. Должно быть, она, как и я, просто не заметила мелкий текст, а если все-таки прочитала его, то не поняла. Специально так хитро написано, чтобы обычный человек не сообразил, в чем суть. «В целях защиты законных интересов своего несовершеннолетнего ребенка…» – никому же и в голову не придет, что государство будет «защищать» ребенка от собственной матери!

В общем, теперь ясно, как было дело. Ленка Алябьева конфликтует с заведующей детским садом Бизенковой, выступая против плохой воспитательницы. И тут совершенно случайно в детский сад приходит психолог Заболотная, тестирует Костика Алябьева и выдает матери «страшную» характеристику, испещренную непонятными терминами. Ребенку срочно требуется помощь психолога, а заодно и логопеда! Ленка конечно же впадает в панику и подписывает договор с психологическим центром «Доверие ради жизни». Только вот никаких занятий с логопедом не будет, через неделю опека заберет у нее сына. И все бумаги составлены так, что комар носа не подточит!

Я поразилась: что за моральное чудовище эта Бизенкова! Как можно отобрать ребенка у матери только потому, что она недовольна воспитательницей?! И почему заведующая так рьяно защищает поломойку Евдокимову? Родня они, что ли?

Весь цинизм ситуации просто не укладывался у меня в голове.