Глава 7

Изольда грохнулась в обморок. Я сначала решила, что манекенщица ломает комедию. Люди сегодня довольно толстокожи, вот вы лично много видели дам, которые бы лишались чувств? Однако, падая, хозяйка перевернула сервировочный столик, чайник «Мадонна» разбился, и ароматная жидкость разлилась по ковру. На белой шерсти наверняка останется коричневое пятно. Ни одна женщина в трезвом уме не пойдет на такие жертвы. Значит, Тряпкина действительно потеряла сознание.

Пока Сильвия приводила хозяйку в чувства, мы ринулись на второй этаж. Первой мчалась Дарья, ей в затылок дышала Колтунова, следом тяжело пыхтела Татьяна, я замыкала процессию. В холл второго этажа выходило много дверей, но Дарья уверенно метнулась направо к дальней комнате. И хотя дверь была распахнута настежь, писательница нерешительно остановилась на пороге. Зато Ленка Колтунова не постеснялась отпихнуть ее плечом и войти внутрь. Мы гуськом проследовали за ней.

Первое, на что я обратила внимание, – массивный письменный стол посреди комнаты. У меня в кабинете стоит такой же, только дерево более светлого оттенка. И только потом я увидела раскрытый сейф на стене и ноги. Голые мужские ноги, выглядывающие из-за стола.

Неожиданно за моей спиной возникла Влада.

– Что случилось? – спросила она.

Я молча посторонилась, чтобы девушка могла разглядеть тело своего отца.

Леонид Лисовик лежал на спине, нелепо вывернув голову и вытянув вперед руки, словно в отчаянной попытке схватить уходящую жизнь. Он был одет в клетчатые бриджи и свободную футболку. И хотя я догадывалась, что и то и другое куплено отнюдь не на Черкизовском рынке и стоит бешеных денег, тем не менее я не могла отделаться от впечатления, что на полу валяется какой-то пропойца в семейных трусах и майке с чужого плеча. Нет, я, конечно, не ожидала, что олигарх будет носить дома смокинг, но вид у Лисовика был совсем уж затрапезный. С его левой ноги соскочил тапок – кстати, самый обычный тапок из кожзаменителя, разношенный и потрескавшийся, – и я увидела, что пальцы у Леонида Назарьевича тоже самые обычные – кривые и волосатые, как у большинства мужчин. Очевидно, при жизни олигарх не часто делал педикюр, потому что ноготь на большом пальце был неприятно длинным и желтым, словно панцирь столетней черепахи.

Я покосилась на Колтунову, на ее лице застыло разочарованное и брезгливое выражение. Да уж, в смерти нет ничего эстетического, тем, кто жаждет зрелищ, лучше отправиться в театр. Однако на этот раз Ленкино нездоровое любопытство все-таки было вознаграждено.

Татьяна бросилась к сейфу и принялась в нем рыться.

К ней подскочила Дарья:

– Что там?

Писательница изо всех сил вытягивала шею, но широкая спина первой жены Лисовика закрывала обзор. В бессильной злобе Дарья ткнула Татьяну в бок:

– Чего ты копаешься?!

– Ищу завещание! – бросила художница, не отрываясь от своего занятия.

– А деньги там?

– Нет тут никаких денег.

– Как нет?! – Дарья перестала церемониться и оттолкнула конкурентку. Татьяна успела схватить толстую пачку документов, с которыми переместилась к столу. Через бывшего мужа она перешагнула, словно он был бревном.

Дарья молниеносно обшарила взглядом сейф и вскричала:

– Пропали деньги! Все!

– Сколько их было? – вскинулась Колтунова.

– Откуда мне знать? – с досадой огрызнулась писательница. – Много! Еще сегодня вот тут лежали пачки, теперь пусто!

– В какой валюте? – не унималась Ленка.

– Я не разглядела, да это и не важно. Главное, что теперь их нет. Кто-то украл деньги! Лёню убили, чтобы обчистить сейф!

– С чего вы взяли, что его убили? – вмешалась я. – Он мог умереть своей смертью.

– Это вам карты сказали? – фыркнула Даша. – С какой стати ему умирать? Он следил за своим здоровьем. Ясно, что его убили из-за денег.

– Следствие разберется. Кстати, как вы думаете, кто-нибудь уже вызвал милицию?

Мой невинный вопрос привел всех в замешательство.

– Черт! – выругалась Дарья. – Изольда наверняка вызвала. Как это все не вовремя! Только ментов нам не хватало! Ты нашла завещание?

– Пока нет, – ответила Татьяна, с дикой скоростью просматривая бумаги. – Есть акции, документы на собственность, а завещания нет.

– Акции давай сюда, – писательница схватила ценные бумаги.

Во мне поднялся протест: безутешная вдова от горя лишилась чувств, а эти алчные бабы делят чужое наследство. Безобразие!

– Эй, дамы, вам не кажется, что вы лезете не в свое дело? – спросила я.

Никто из бывших жен не отреагировал.

Неожиданно меня поддержала Влада:

– Правда, мам, к чему этот обыск? Вы и так знаете, что все достанется вам.

– Кому достанется? – не поняла я.

– Всем женам: маме, Даше и Изольде.

– Почему?

– Потому что так хотел Леонид Назарьевич, это и в завещании написано.

– Завещание сначала надо найти! – прикрикнула на Владу мать. – Чего стоишь столбом, помогай!

– Ну уж нет, ваши денежки – сами и разбирайтесь, – девушка развернулась и вышла из комнаты.

Мне хотелось последовать за ней, но я побоялась оставлять Татьяну и Дарью наедине с документами. Да и Колтунова проявляла живейший интерес к добру покойника. Втроем они перерыли весь кабинет, все ящики стола, книжные шкафы, однако завещания не нашли.

Больше всего меня поразила даже не их наглость. В конце концов, когда на меня саму свалилось наследство от незнакомого человека и пришлось побороться в суде за имущество с его семьей, я поняла, что в таких вопросах имеет значение не просто наличие завещания, но отдельные слова в нем, буквы и даже запятые! [6] Так что правильно девушки делают, что заранее суетятся. Нет, сейчас меня изумляло другое: троица не обращала никакого внимания на труп! Лисовик все так же простирал руки в пустоту, его взгляд невидяще смотрел в потолок, а дамы деловито сновали мимо, досадливо морщась, если покойник попадался на пути, и приходилось отклоняться от курса, чтобы не задеть холодное тело.

Колтуновой пришла мысль заглянуть под кожаный диван. С торжествующим криком она вытащила оттуда потрепанную бумажную папку с тесемками. Между первой и второй супругами возникла небольшая потасовка за право посмотреть ее содержимое, победила Татьяна. Но уже через несколько секунд художница разочарованно бросила папку на пол. Веером рассыпались листы, исписанные аккуратными столбиками.

– Это его стихи, – она кивнула в сторону бывшего мужа, – очевидно, неопубликованные.

Я подняла один листок, взгляд выхватил фразу – «Каждый умирает в одиночку…». Поразительно, до чего же она уместна в данном контексте!

В комнату влетела Влада:

– Там «скорая» приехала и менты, сейчас поднимутся сюда! Вы нашли завещание?

Дарья покачала головой, вид у нее был крайне раздосадованный.

– Может, оно хранится у юриста? – предположила девушка.

Татьяна вытерла пот со лба и убежденно сказала:

– Ничего, найдем!

По лестнице затопали шаги, и через секунду в кабинет вошли медики – две женщины средних лет. Их сопровождали трое мужчин, одетых в штатское. Я сразу поняла, что они из милиции. Даже если бы мы встретились при других обстоятельствах, например в магазине детских игрушек, я все равно признала бы в них оперативников. Слишком долго я общалась с Русланом Супроткиным…

– Майор Голованов, – представился один из милиционеров, – Юрий Михайлович.

Невысокого роста, коренастый, с большой круглой головой, он был похож на молодого бычка. Хотя майор уже наверняка разменял пятый десяток, в его глазах горел задорный огонек. Без сомнения, он был здесь главным.

– Посторонних прошу освободить помещение, – приказал майор.

– Я не посторонняя! – возмутилась Дарья. – Яжена!

– Тогда можете остаться. Остальных прошу удалиться.

– Я тоже жена! – воскликнула Татьяна.

Голованов удивленно вскинул брови.

– Вообще-то вдова рыдает на первом этаже, – заметил другой оперативник. – Это самозванки.

– Мы не самозванки! – возмутилась писательница. – Мы жены, только бывшие!

Майор преувеличенно галантно обратился к нам с Колтуновой:

– А вы, простите, тоже бывшие супруги господина Лисовика?

– Нет… – растерялась Ленка.

– Тогда марш отсюда! – рявкнул оперативник. – Это всех касается! И до специального разрешения дом никому не покидать!

Мы послушно затрусили вниз.

Ковыляя на высоченных «шпильках», Дарья шипела:

– Да как он смеет! Ничтожество, хам, быдло! Я ему покажу, кто здесь хозяин жизни!

А я подумала, что хозяин жизни лежит сейчас на полу в кабинете и уже никому ничего не сможет показать.