Мне осталось жить три дня. Три дня, а потом я умру. Сначала начнутся судороги, онемеют конечности, потом откажут легкие и сердце. Если не ввести противоядие, смерть гарантирована.

Они сказали, что осталось трое суток. Нет, вернее, уже два дня, девятнадцать часов и двадцать восемь минут. Двадцать семь минут… Больше всего на свете мне хотелось сейчас остановить время, но я могла только смотреть, как секундная стрелка нарезает круги по циферблату. Двадцать шесть минут. Двадцать пять…

Вечером я возвращалась от подруги домой. Погода была хорошая, и, несмотря на позднее время, я решила пройтись до метро пешком. Сегодня последний день мая, а такое ощущение, что наступил июль. Если и дальше так пойдет, размышляла я, то скоро пол-Москвы облачится в шорты и оголит животы… Неожиданно на меня напали сзади, заткнули платком с эфиром лицо. Я вдохнула – и потеряла сознание.

Очнулась на асфальте, рот залеплен скотчем, руки связаны, на голове целлофановый мешок.

Резко сорвали мешок – и я увидела, что лежу в подворотне, около мусорного бака. Надо мной склонились двое мужчин, их лица скрыты шелковыми шарфами. Один, что покрепче, деловито перевязал мое предплечье резиновым жгутом. У второго, более субтильного, в руках шприц. Он подносит шприц к моему локтевому сгибу, находит вену и вводит иглу. Жгут развязывают, и прозрачная жидкость медленно переливается в тело.

Меня резко бросило в жар, сердце забилось с удвоенной силой, и я впервые в жизни прямо-таки ощутила свою кровеносную систему, со всеми ее венами, артериями и капиллярами.

– Это медленно действующий, но смертельный яд, – говорит первый. У него легкий акцент, не пойму какой. – Три дня вы не будете чувствовать никаких симптомов, а потом в одночасье умрете. Начнутся судороги, онемеют конечности, откажут легкие и сердце.

От ужаса у меня заложило уши, слова доносились, словно через ватную стену. В голове метались мысли: «Кто эти люди? Что я им сделала? И ПОЧЕМУ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ЭТО СЛУЧИЛОСЬ ИМЕННО СО МНОЙ?!!»

– Существует противоядие, – второй мужчина показал ампулу с желтой жидкостью. – Мы дадим его вам, если через трое суток назовете шифр от домашнего сейфа господина Лисовика.

Я так энергично замотала головой, что она чуть не оторвалась.

– Вы готовы назвать шифр? – осведомился худосочный мужчина.

Я часто закивала.

Он отлепил скотч от моего рта.

– Я не знаю никакого Лисовика! – отчаянно заверещала я. – Это какая-то ошибка!

– Не верю, – ласково сказал здоровяк, – что в нашей стране найдется хотя бы один человек, который не знает, кто такой Леонид Лисовик.

Конечно, я слышала это имя. Олигарх, биржевой воротила, скупил все акции то ли металлургической, то ли сталелитейной промышленности. Но я-то какое имею к нему отношение?!

– А лично вам грех не знать собственного работодателя, – добавил второй.

– Я у него не работаю, я видела Лисовика только по телевизору!

– Замечательно, что даже перед лицом смерти вас не покидает чувство юмора. Но дело слишком серьезное, Сильвия, не надо так шутить.

– Я не Сильвия, я Людмила, посмотрите в сумке мои документы!

Первый вытряхнул содержимое сумки на землю.

– Паспорт во внутреннем кармане, – подсказала я.

Он вытащил красную книжицу и прочитал:

– Лютикова Людмила Анатольевна.

Второй подобрал с земли мое журналистское удостоверение:

– Черт!

– Извините, мы перепутали, – сказал здоровяк, развязывая мне руки. – Вы очень на нее похожи.

Второй помог мне подняться с земли. Я потирала затекшие кисти и тут заметила, что мужчины собрались уходить.

– Эй, подождите, а как же противоядие?

Они переглянулись, и худосочный сказал:

– У нас инструкция: ввести противоядие только тому, кто назовет шифр. Извините, ничем не можем помочь. Ампула только одна.

– Что же мне теперь, умирать?! Вы не можете меня так бросить!

– Мы люди маленькие, выполняем указания босса.

Они стремительно удалялись в сторону шоссе.

– Стойте! – кинулась я вслед. – Сведите меня с вашим боссом! Я сама с ним поговорю!

– Это невозможно, – коротко бросил второй, даже не оглянувшись.

Я не отставала:

– Продайте ампулу, заплачу любую сумму! У меня есть деньги, я богатая женщина! Подождите, не уходите!

Я споткнулась о бордюрный камень и растянулась на асфальте, больно ударившись коленкой. А когда поднялась, мужчин уже и след простыл.

Добравшись до дома, я первым делом залезла в ванну. Воспоминание о чужих руках, шаривших по моему телу, было невыносимо. После часового отмокания в горячей воде немного полегчало. Закутавшись в банный халат, я забралась с ногами в кресло и принялась размышлять.

Итак, двое неизвестных ввели мне какую-то смертельную инъекцию. Если не принять противоядие, через три дня я умру. Взамен спасительной ампулы злоумышленники требуют шифр от сейфа Леонида Лисовика. Меня перепутали с некой Сильвией, которая работает у олигарха. Очевидно, девушка близко общается с Лисовиком, только в этом случае у нее есть шанс выведать шифр. Кто же она – секретарь, личный помощник, массажистка?

Все это могло бы показаться бредом сумасшедшего, если бы не вещественные доказательства – ссадина на моей коленке и отчетливый след от укола на локтевом сгибе. Кстати, худощавый субъект сделал укол в вену с завидной сноровкой. Либо он профессиональный медик, либо… Меня обожгла мысль: господи, да ведь он наркоман! Был ли шприц стерильным? Или меня вдобавок ко всему заразили СПИДом??!

Сердце бешено колотилось, грозя вот-вот разорваться. Так, стоп, надо успокоиться, иначе я не проживу и трех суток. Мелькнула мысль: а вдруг это розыгрыш? Такая вот глупая, абсолютно не смешная шутка. Но кому и зачем понадобилось меня разыгрывать? Явных недоброжелателей у меня нет, тайных – тоже. Я скромный журналист, работаю в газете по трудоустройству, политикой не интересуюсь, в государственные тайны не посвящена. Все мои знакомые – адекватные люди, им и в голову не придет шутить надо мной так жестоко. Разве что разыграть хотели неизвестную Сильвию, а я случайно оказалась на нее похожа?

Надежда меня окрылила. Да, точно, это розыгрыш! Можно забыть о нелепом происшествии и жить спокойно! Я резво вскочила с кресла, но не сделала и двух шагов, как у меня закружилась голова, и я рухнула на пол.

Я лежала на шкуре зебры, разглядывала лампочки на натяжном потолке и не могла подняться. Кружилась голова, тело охватила слабость. Такого со мной раньше не было. Несмотря на лишний вес, у меня крепкое здоровье. Ну, может, когда заноет зуб или кольнет пяточная «шпора», но давление всегда отличное, 120/70, как у спортсменки. И если сейчас я потеряла сознание, то этому есть одно объяснение: яд, введенный в мой организм, уже начал действовать.

А вот я бездействую. Утекают драгоценные минуты моей жизни, а я пока ничего не предприняла. Аведь можно хотя бы попытаться узнать информацию о Лисовике!

Осторожно поднявшись, я добрела до компьютера и подключилась к Интернету.

Поисковая система сообщила, что Леониду Назарьевичу Лисовику 51 год. Он родился в небольшом городке на Украине, отец был шахтером, мать – учительницей. Окончил московский Институт стали и сплавов, работал в НИИ, защитил кандидатскую диссертацию. В годы перестройки подался в кооператоры, но прогорел и ушел в истопники. Параллельно с работой в котельной писал стихи и даже издал сборник «Нарыв на сердце». Во время приватизации Лисовик неожиданно оказался у раздаточной кормушки и получил контрольный пакет акций сталелитейного завода. Потом завладел еще одним металлургическим гигантом в Челябинской области. Этому событию сопутствовал скандал в прессе, журналисты разнюхали, что приватизация завода прошла с нарушениями закона. Дальше его предприятия множились, как грибы после дождя. В настоящее время Лисовик занимает 118-е место в списке российских богачей. Живет в элитном коттеджном поселке «Высшая проба» на Рублевском шоссе. Женат третьим браком на бывшей манекенщице Изольде Тряпкиной, от которой имеет сыновей-погодков, трех и четырех лет. Коллекционирует бабочек.

На фотографиях Лисовик выглядел моложе своих лет. У него было худое лицо треугольной формы, с высоким лбом и заостренным подбородком, который физиономисты сочли бы показателем хитрости и коварства. На одном из фото Леонид Назарьевич держал в руках бабочку в стеклянной коробке. Подпись гласила, что это парусник-алкиной (Atrophaneura alcinous Klug), исчезающий вид, некогда распространенный на Дальнем Востоке. Даже на этой фотографии, сделанной кем-то из друзей или родственников, Лисовик не улыбался, а настороженно смотрел в объектив.

В Интернете также обнаружился поэтический сборник «Нарыв на сердце». Я прочитала несколько стихотворений. Несмотря на пессимистическое название, общий настрой поэзии был бодрый. Красной нитью проходила мысль: да, любовные волнения и прочие тревоги оставляют на сердце раны, но это намного лучше, нежели существование, лишенное всяких эмоций. Такая жизненная философия абсолютно не вязалась с угрюмой внешностью Лисовика. Вот еще одно подтверждение тому, что чужая душа – потемки.

У меня затеплилась надежда: а может, прямо обратиться к Лисовику? Сказать: «Так и так, выручайте, товарищ миллиардер, моя жизнь в ваших руках, назовите шифр от сейфа». Ведь он поэт, хоть и бывший, должно же в нем остаться что-то человеческое! Но неожиданно до меня дошло: преступники не сказали, как с ними связаться. Даже если я каким-то чудом и раздобуду шифр, то все равно умру! Как ни крути, смерть неминуема!

Отчаяние охватило меня. Каждая клеточка моего тела протестовала против смерти. Глупость какая-то, я не могу умереть! Кто угодно, только не я! Нет, конечно, я знаю, что не вечна, что когда-нибудь покину этот мир… Вот именно – когда-нибудь, через много-много лет, будучи древней старушкой с седыми кудельками, окруженной толпой почтительных правнуков. Но не сейчас! Сейчас я не хочу. Я не готова. Мне еще так много надо сделать!

Я подошла к окну. Никогда еще вечерняя Москва не казалась мне такой прекрасной. Фонари бросали таинственный отблеск на мостовую, одинокие машины с легким шорохом проплывали по шоссе. В окнах напротив горел свет. На балконе пятого этажа компания молодых людей курила и смеялась. На четвертом этаже счастливая парочка отмечала при свечах какое-то событие, может быть, годовщину встречи. На третьем этаже девушка ходила по комнате с младенцем на руках. Она была похожа на Сикстинскую мадонну Рафаэля.

Слезы навернулись мне на глаза. Не может быть, чтобы все закончилось! Это так несправедливо! Я ведь и пожить-то толком не успела! Какие грандиозные планы у меня были: выйти замуж, родить троих детей, стать популярной писательницей… Неужели этому не суждено сбыться?!

Я сложила руки и стала молиться:

– Господи, я знаю, что грешна. Я люблю вкусно покушать, ленюсь и редко посещаю церковь. Но ведь я не самый плохой человек на земле, правда? Почему же я должна умереть во цвете лет? Господи, обещаю Тебе, я буду хорошей! Каждый день буду ходить в церковь, выучу все молитвы и ни минуты не проведу в праздности. Только сделай так, чтобы никакого укола не было! Давай я сейчас закрою глаза, а когда отрою, то пусть время вернется на пять часов назад. Я выйду от подруги, пешком не пойду, возьму такси, и не будет никакой подворотни. Ну, пожалуйста! Ведь Ты можешь все!

Я зажмурилась и словно наяву представила, как выхожу из квартиры подруги. Я даже почувствовала запах в подъезде – смесь сигаретного дыма и кошачьей мочи. Вот я спускаюсь в полутемном дребезжащем лифте на первый этаж, оказываюсь на улице, где уже приветливо светит «шашечками» такси. Сажусь на переднее сиденье, называю адрес, и машина плавно трогается с места. В салоне играет радио, хриплый мужской голос поет шансон. Водитель, усатый мужчина лет пятидесяти, заводит разговор о дороговизне бензина, потом переключается на политику. На его правой руке видна побледневшая наколка – «САША».

Картинка была такой яркой, что я не сомневалась в ее реальности. Но, открыв глаза, обнаружила, что по-прежнему нахожусь в своей гостиной. Со стены злорадно ухмылялась африканская маска.