Пациента Туннекиса перевезли из опустевшей послеоперационной палаты по безлюдным коридорам в операционную на каталке с дистанционным управлением и иммобилизировали на столе. К его овальному туловищу, похожему на тело слизня, были подсоединены датчики — тем самым он был подготовлен к операции так, что к нему не прикоснулась ни рука человека, ни вообще чья-либо конечность. Кермианину был введен анестетик местного действия, в результате чего он был успокоен и расслаблен, но оставался в сознании.

Находившиеся на расстоянии в десять уровней от операционной диагносты Конвей и Торннастор, Старший врач Приликла, лейтенант Брейтвейт и О'Мара внимательно наблюдали за изображением Туннекиса на большом лекционном экране. Первым заговорил О'Мара, адресуясь исключительно к пациенту.

— Туннекис, — заботливо, ободряюще проговорил он, — мы стараемся вылечить вас. Вам кажется, что вы телепатически глухи и немы, но это не так, по крайней мере — не совсем так. Вскоре после того, как вы поступили в госпиталь, вы, не ведая о том, начали непрерывно испускать бессмысленный телепатический крик — настолько громкий, неприятный и слышный на таком большом расстоянии, что нам пришлось удалить медиков и пациентов за пределы его слышимости. Вот почему о вас заботятся не врачи, а аппаратура с дистанционным управлением.

О'Мара услышал, как что-то негромко проворчал Конвей — по поводу того, что он, дескать, в значительной степени сглаживает истинное положение дел. О'Мара пропустил его замечание мимо ушей и продолжал:

— Однако, если вы способны использовать свой телепатический орган для крика, следовательно, эта способность у вас не окончательно утрачена. Это вселяет надежды, поскольку от способности кричать до способности членораздельно говорить и слышать вас, вероятно, отделяет всего один шаг. Вот почему два лучших врача нашего госпиталя намерены прооперировать ваш мозг и попытаться ликвидировать патологию. Во время операции вы будете в сознании, но боли не почувствуете, так как головной мозг лишен болевых рецепторов. Но некоторые изменения сенсорики в процессе операции все же возможны. Нам бы очень помогло ваше участие, и мы были бы вам очень благодарны, если бы вы сообщали нам об этих изменениях чувствительности и о том, как они сказываются на вашем психологическом состоянии. Туннекис, согласны ли вы на эту операцию и будете ли помогать нам в ее выполнении?

О'Мара знал, что операция будет сделана в любом случае, даже без согласия Туннекиса, но решил, что милосерднее внушить пациенту мысль о том, что его слово что-то значит.

— Я… я боюсь, — отозвался Туннекис, находящийся в немыслимой дали. Издав негромкое непереводимое шипение, он продолжал:

— Я боюсь этого места, боюсь ваших холодных, блестящих, щелкающих машин, которые что-то делают со мной, боюсь всех чудовищ в этой больнице, которые меня окружают, и вас тоже боюсь. Но больше всего я боюсь так жить дальше. Пожалуйста, сделайте что-нибудь! Я так хочу, чтобы этот черный, жуткий страх ко всему и ко всем прекратился.

О'Мара вспомнил о докторе Сердале, о своем последнем визите к нему. Невзирая на применение сильнейших успокоительных средств, Сердаль продолжал бредить, кричать и совершенно не владел собой. О'Мара думал о других сотрудниках, чей контакт с Туннекисом был не таким интенсивным и которые чувствовали себя пропорционально лучше. Он мог бы сказать Туннекису, что понимает его, потому что есть и другие, ощущающие тот же сильнейший, безотчетный страх ко всем окружающим, проявляющийся в форме маниакальной ксенофобии, но это бы только еще сильнее расстроило и без того напуганного и издерганного кермианина.

Поэтому О'Мара мягко проговорил:

— Мы хотим вылечить вас, Туннекис, и хотим устранить причину этого страха. Вы поможете нам?

Молчание, казалось, продлилось дольше нескольких секунд, зафиксированных хронометром, но вот наконец послышался ответ:

— Да.

О'Мара испустил вздох облегчения, прозвучавший подобно взрыву, и отвел взгляд от экрана. Брейтвейт был доволен, но спокоен, Торннастор взволнованно притоптывал ногой, Приликла, реагируя на чье-то эмоциональное излучение, слегка подрагивал, а Конвей хмурился и покусывал нижнюю губу. О'Мара вздохнул потише.

— Конвей, — сухо проговорил он. — Я все вижу. Вы думаете о том, что в наших действиях что-то глупо. И?..

— Я был слишком занят в последнее время для того, чтобы поблагодарить вас, как подобает, а также для того, чтобы ознакомить вас с самой последней информацией, — поспешно проговорил Конвей. — Вы были совершенно правы, заставив нас встряхнуться и заново пересмотреть случившееся с Туннекисом. Орлигианин, офицер-медик с базы на Керме, когда-то занимался криминалистикой. Он подверг инцидент с Туннекисом скрупулезнейшему криминалистическому анализу и произвел микроскопическое исследование улик на месте преступления — то есть, прошу прощения, происшествия. Он отправил нам результаты точнейших анализов всех материалов, из которых изготовлен автомобиль Туннекиса, в том числе — краски, которой она покрыта изнутри и снаружи, и состава обивки салона. Причем к результатам анализов, проделанных после удара молнии, он приложил результаты тех же анализов для интактного автомобиля и данные полного медицинского обследования здорового кермианина. Но верный путь нам указали именно вы, сэр, и…

— Лесть на меня не действует, — резко прервал Конвея О'Мара. — Давайте-ка ближе к делу.

— Дело в том, — взволнованно продолжал Конвей, — что ничего подобного тому, что приключилось с Туннекисом, раньше на Керме не происходило, поскольку техника там развита слабо и автомобили — одно из последних нововведений. Кратковременный резкий подъем температуры и воздействие электрического разряда молнии привело к образованию токсических паров внутри салона машины. Токсические вещества попали в дыхательную систему, а затем — в головной мозг пациента. Я ошибочно решил, что единственными травматическими повреждениями являются небольшие ссадины на поверхности тела Туннекиса. Но теперь я знаю, что все иначе, и Торннастор изготовил специфическое средство для детоксикации пораженного участка головного мозга пациента. Я уверен… вернее говоря, я готов высказать сдержанный оптимизм по поводу благоприятного исхода.

О'Мара на миг пристально посмотрел на Конвея и сказал:

— Вы явно собираетесь сказать: «Но».

— Но работа предстоит очень тонкая, — продолжал Конвей, — и я бы предпочел воздержаться от применения аппаратуры с дистанционным управлением и хотел бы оперировать, так сказать, вручную. Я целиком и полностью осознаю риск, сопряженный с длительным воздействием ментального контагиона Туннекиса, но не думаю, что операция будет долгой. Сэр, я должен быть там.

— И я, — почти в унисон добавили Торннастор и Приликла.

О'Мара некоторое время молчал. Он гадал — как это ощущается по-настоящему, не со слов Сердаля и других пострадавших, пытавшихся описать свое состояние… что можно почувствовать, когда высшие уровни сознания исчезают и ты начинаешь все с большей подозрительностью и страхом воспринимать всех сотрудников госпиталя иных видов, кроме твоего собственного. Он думал о том, как бы такие чувства испытал он сам в отношении тех, кого знал, уважал и любил столько лет. О'Мара собрался с мыслями — покуда у него еще были мысли…

— И я, — буркнул он. — Понадобится хоть кто-то, кому хватит ума выдернуть вилку из розетки, если окажется, что мы перекрыли лимит времени. — Он посмотрел на Приликлу. — Но не ты, маленький друг. Ты будешь залетать в операционную каждые пятнадцать минут, следить за нашим эмоциональным излучением и сообщать о результатах осмотра. Все остальное время ты будешь держаться на безопасном расстоянии. Ты сумеешь увидеть, что что-то не так, задолго до того, как это почувствуем мы. И как только ты заметишь хотя бы малейшие признаки огрубления интеллекта, нечуткого, нетактичного или антисоциального поведения, ты должен будешь велеть бригаде охранников немедленно вывести нас из операционной, что бы мы ни говорили и как бы ни протестовали. Понятно?

— Да, друг О'Мара, — ответил эмпат.

Торннастор быстро топнул попеременно тремя ногами и повернул один глаз в сторону Конвея. У пожилых тралтанов всегда страдал слух, и потому его «тихий» шепот услышали поголовно все.

— Нетактичное, нечуткое поведение, — прошептал Торннастор. — Как, интересно, можно его определить, как патологическое, когда речь идет об О'Маре?

Операционная номер сто двенадцать была в полной боевой готовности. Конвей, Торннастор и О'Мара вошли и быстро заняли свои места. Микрохирургические инструменты, сканер с высоким увеличением, видеокамера, модифицированный кристаллический раствор, приготовленный в Отделении Патофизиологии, — все было несколько раз проверено и перепроверено заранее, поэтому теперь можно было без проволочек приступать к работе.

— Постарайтесь расслабиться, Туннекис, — ободрил пациента О'Мара. — На этот раз мы знаем, куда отправляемся, поскольку уже однажды там побывали. Участок проникновения инструментов будет анестезирован, а внутри мозга болевых ощущений не будет. Говорите со мной, когда пожелаете, и не волнуйтесь. Вы готовы?

— Да, — ответил Туннекис. — Наверное.

На большом операционном экране снова возникло увеличенное изображение с видеоискателя крошечной видеокамеры из арсенала микроинструментария Конвея. Инструменты были введены во внутреннее ухо Туннекиса, преодолели барабанную перепонку, и перед ними открылся путь к телепатическому органу. Обливаясь потом, Конвой старался заставить свои руки в редукционных перчатках двигаться как можно медленнее. Инструменты преодолели несколько заполненных жидкостью и связанных между собой туннелей, желто-розовые стенки которых поросли пучками стебельков с кристаллическими цветами. Цветы покачивались, как от легкого ветерка, из-за движения инструментов.

Даже на неопытный взгляд О'Мары, вид у этой растительности был нездоровый.

— Здесь полный беспорядок, — сказал Конвой, словно услышал мысли О'Мары. — Во время проведения первой операции мы совершили ошибку в том, что подвергли анализу и заменили жидкость и кристаллические структуры, не зная того, что они загрязнены токсическими веществами — смесью паров металла и пластика, которые пациент вдохнул после того, как в его автомобиль попала молния. Затем токсическая смесь с током крови попала из легких в головной мозг. Торннастор сделал пациенту инъекцию лекарственного средства, нейтрализующего токсическую смесь. Однако мы не можем просто откачать загрязненную жидкость и заменить ее некоторым объемом чистого раствора в том случае, если после откачивания возникнет коллапс или иное повреждение структуры головного мозга. Поэтому мы произведем то и другое одновременно и будем постепенно разбавлять и заменять нынешнюю, загрязненную токсинами жидкость нормальным раствором минеральных солей и микроэлементов, в котором кристаллы смогут расти, как в привычной, хоть и неизбежно слегка токсичной среде.

Как вы видите, здесь имеется два четких вида кристаллов…

Первый вид представлял собой маленькие, приземистые, почти бесцветные кристаллические цветы, почти незаметные на верхушках — рецепторах стебельков. Другие цветы были крупные, бордовые, они висели на концах стебельков подобно крошечным изуродованным кочанам краснокочанной капусты. У О'Мары не возникло сомнений в том, какие из цветов повинны в распространении психической инфекции в госпитале, а Конвей снова подтвердил его догадку.

— Судя по всему, телепатическими рецепторами являются более мелкие, менее развитые цветы, — продолжал Конвей, — а более крупные, разросшиеся в загрязненной токсинами жидкости со времени предыдущей операции, представляют собой передатчики, которые издают непрерывный телепатический крик — тот самый, из-за которого у нас и возникло столько хлопот. Эти цветы придется отделить от стебельков и удалить вместе с загрязненной жидкостью. Проклятие, да их тут уйма! Как у нас со временем? И как себя чувствует пациент?

— Вы работаете уже полчаса, — сообщил Приликла, бесшумно влетевший в операционную. — Прошлого моего визита вы не заметили, поскольку были слишком заняты. Зарегистрировав оптимальные уровни эмоционального излучения, я молча удалился.

— Полчаса? — недоверчиво переспросил Конвей. — Вот, оказывается, как быстро летит время, когда его проводишь за приятным занятием.

— Конвей! — резко произнес O'Mapa. — Вы сделали на редкость нетактичное замечание в присутствии пациента, пребывающего в полном сознании и скорее всего не способного понять человеческого сарказма.

— Нетактичное замечание? — встревоженно переспросил Конвей. — Я… уже подцепил эту инфекцию?

— Я так не думаю, друг Конвей, — вмешался Приликла. — Твое эмоциональное излучение, как и у всех здесь присутствующих, несколько искажено страхом, но этот страх носит диффузный характер и может быть вызван опасениями за самочувствие пациента. Друг Туннекис также ощущает сильный страх, но в данных обстоятельствах это вполне объяснимо. К тому же он всеми силами старается сдерживать свой страх.

— А сарказм я понимаю, — добавил Туннекис, — от кого бы он ни исходил, поэтому извинения излишни.

Операция шла медленно, утомительно и, казалось, бесконечно. Конвей осторожно орудовал микроинструментами, разрушая и отсоединяя от стебельков крупные бордовые цветы, которые только казались крупными из-за колоссального увеличения. Затем он удалял их вместе с жидкостью через тоненькую трубочку. O'Mapa, наблюдая за этим процессом, думал, что он напоминает работу не слишком исправного подводного пылесоса. Однако вместе с обломками кристаллов удалялись отмеренные дозы загрязненной токсинами жидкости, которую Торннастор тут же заменял чистой, в которой, как надеялись врачи, начнут расти новые кристаллы. Медленно, но верно содержание токсинов уменьшалось, и уже, похоже, несколько цветков обоих видов выросли и присоединились к голым стебелькам. Конвей обливался потом. Торннастор следил за движениями инструментов всеми четырьмя глазами. Приликла наведывался в операционную еще четыре раза, но прилетал и улетал без комментариев. Только при седьмом посещении он наконец подал голос:

— Бригада охранников находится на безопасном расстоянии, — сообщил он, ровно паря в дверном проеме. — Но они могут прибыть сюда через три минуты. Я должен напомнить вам о том, что вы пробыли в непосредственной близости от пациента уже почти два часа, и…

— Нет, черт побери! — не дал эмпату договорить Конвей. — Мы уже почти закончили. Я не стану прерывать операцию.

— Я тоже, — подхватил Торннастор.

— Общее эмоциональное излучение здесь… — начал было Приликла, но Конвей снова прервал его.

— Торннастор, — сказал он, — если наш друг-эмпат позовет тяжеловесов-охранников, вы сможете закрыть дверь своим могучим телом? Они ни за что не осмелятся напасть на Старшего диагноста госпиталя, даже если наш администратор даст им такой приказ. Договорились?

— Договорились, — без колебаний отозвался Торннастор.

— Ваш администратор, — решительно заявил O'Mapa, — прикажет им не совать сюда носа.

Конвей бросил на О'Мару, а затем на Приликлу озадаченный, но довольный взгляд и, прежде чем вернуться к прерванной работе, сказал:

— Прошу вас, выслушайте меня. Я здесь никого не боюсь, да и нигде, если на то пошло. И никакой у меня нет ксенофобии… — На миг в его голосе появилось сомнение. — …если только не считать ее первыми симптомами то, что я только что сорвался и накричал на старого друга. Но с психикой у меня, похоже, все в порядке. Как себя чувствует пациент?

— Как себя чувствуешь ты, друг Конвей, я знаю точно, — сказал Приликла, — а друг Туннекис напуган, озадачен и очень смущен.

— Туннекис, — торопливо проговорил Конвей, — что происходит?

— Я не знаю, что происходит, — сердито отозвался Туннекис. — У меня в сознании мелькают картины и звуки. Они бессвязны, разобщены и… их не описать словами. Что… что вы только что со мной сделали?

— Сейчас не время объяснять — получится слишком долго, — ответил Конвей, — но я намерен продолжать делать с вами то же самое столько времени, сколько сумею. — Не вынимая рук из редукционных перчаток и не отрывая глаз от операционного экрана, он взволнованно проговорил:

— Реакция пациента не беспочвенна. Мы начинаем получать результаты.

— Друг Конвей, я тоже не знаю, что происходит, — отметил Приликла. — Судя по тем таблицам, которые мы разработали относительно связи между расстоянием от пациента и действием телепатического контагиона, у всех вас уже должны были появиться ярко выраженные изменения в эмоциональном излучении и поведении. Однако все выглядит иначе: за одним-единственным исключением, симптомы у вас минимальны. Я могу приписать это только тому, что вы являетесь носителями нескольких мнемограмм. Мнемограммы — записи прежних знаний и воспоминаний доноров, не подвержены ментальному влиянию в настоящем времени и потому способны служить неким якорем для вашего собственного сознания. Вы, диагносты, обладающие несколькими партнерами по разуму, сохраняете психическую устойчивость за счет мыслей и чувств доноров мнемограмм. Но это позволяет вам выиграть лишь немного времени. Сколько именно — сказать не могу, поскольку уже отмечаю у вас симптомы ментальной инфекции. Вам скоро придется уйти.

— А один из нас, — изрек Конвей, не отрывая глаз от операционного экрана, — не диагност. Администратор, ради вашей собственной ментальной безопасности вы должны немедленно покинуть операционную. Как только вы уйдете на безопасное расстояние, вы сможете вести беседу с пациентом по коммуникатору и следить за тем, чтобы сюда не ворвались охранники.

— Нет, — только и сказал О'Мара.

Приликла был единственным в госпитале, кто знал, что у О'Мары тоже есть партнерша по разуму — один-единственный ментальный якорь по имени Маррасарах, которая могла застраховать О'Мару от безумия, но могла и не справиться с этим. Но эмпат дал психологу клятву хранить молчание. О'Мара считал, что ему должно хватить разума одной волевой и уравновешенной кельгианки в качестве спасительного якоря. Он понимал, что эмпату видны его сомнения, но Приликла улетел, не сказав ни слова.

Сомнения О'Мара ощущал в самой глубине сознания.

Он следил за работой Торннастора и Конвея и пытался с переменным успехом искать успокоительные слова для Туннекиса, чье смущение, страх и отчаяние стали подобны плотному, почти осязаемому туману, сгустившемуся в операционной. О'Марой овладело сильнейшее желание как можно скорее уйти отсюда — хотя бы для того, чтобы отдышаться. Он то и дело ловил себя на мысли о том, не тратят ли врачи время понапрасну, и чем дальше, тем больше ему казалось, что все так и есть. Существо по имени Туннекис страдало потому, что стало жертвой нелепого несчастного случая, после которого ему не смог помочь ни один из его сородичей. Теперь кермианин награждал безумием врачей госпиталя, пытавшихся спасти его. В таких вопросах следовало расставлять приоритеты. Кем был Туннекис? Всего лишь огромной слизнеподобной омерзительной тварью, которая пожирала сознание О'Мары, жутким чудовищем, которое нельзя было ни отправить домой, ни оставить в госпитале. Решение было очевидным и простым, и О'Мара обладал достаточной властью для того, чтобы привести его в исполнение. Он скажет этому самоуверенному молодому выскочке Конвею и этому тупице, толстокожему слону, который ему ассистирует, что противный кермианский слизень ровным счетом никому не нужен, и велит немедленно прекратить операцию.

И вдруг О'Мару охватил страх. Так страшно ему не было еще никогда в жизни. Страх был бесформенный, не конкретный, но жуткий, и вдобавок к нему примешивалось чувство полного отчаяния. Он не хотел принимать решение и отдавать приказы, потому что знал: Конвей, который ухитрялся всегда все делать по-своему, откажется повиноваться. А Торннастор обхватит его своими длинными бородавчатыми щупальцами и растопчет слоновьими ножищами — только мокрое место останется. О'Маре хотелось убежать и спрятаться от всего и всех жутких чудовищ, населявших это кошмарное место. Даже Приликла, такой нежный и хрупкий, безгранично дружелюбный, сейчас казался ему ужасным существом, бесстыдно забирающимся в его разум и откапывающим там самые глубокие и постыдные чувства, о которых не следовало знать никому, а эмпат только и ждал случая всем о них разболтать. «Я — ничтожество, — с горечью, страхом и отчаянием думал О'Мара. — Я не нужен никому и даже самому себе».

Он ухватился за край операционного стола с такой силой, что костяшки его пальцев побелели, и вскрикнул, не осознавая, как дико прозвучит его крик:

— Маррасарах, прошу тебя, помоги мне!

Конвей свирепо зыркнул на О'Мару.

— Что за идиотские выходки, О'Мара?! Здесь нельзя так орать, идет очень тонкая операция. И что еще за Маррасарах? Да ладно, не отвечайте, только стойте тихо и не мешайте нам.

Крошечный участок клеток мозга О'Мары, не задетый ураганом страха и отчаяния, захлестнувшим его разум, зафиксировал оскорбительные слова и резкий тон, совершенно несвойственный Конвею. Значит, и его тоже задела распространяемая Туннекисом инфекция. Неожиданно Конвей выкрикнул еще громче О'Мары:

— Проклятие, моя голова!

Конвей стиснул зубы, лицо его исказила гримаса боли, но он не выдернул рук из операционных перчаток. Мало-помалу он расслабился.

Страх и отчаяние О'Мары тоже, неизвестно почему, начали отступать. Он озабоченно спросил:

— Что с вашей головой?

— Глубокое нелокализованное покалывание между ушами — будто кто-то у меня в мозгу шомполом вертит, — ответил Конвей и внезапно вернулся к обычной сдержанности и тактичности. — Сэр, — сказал он, — мне доводилось и прежде испытывать подобное ощущение. Это Туннекис пытался установить телепатическую связь с нетелепатами. Ощущение длилось всего одно мгновение. Вы тоже почувствовали? Вы слышали, что он сказал?

— Нет, — ответил О'Мара.

— Я тоже ощутил покалывание под черепной коробкой, — ответил Торннастор, сохраняя лексикон истинного клинициста, — но не между ушей, которые, как вам известно, у особей моего вида расположены не там, где у вас. Покалывание сопровождалось беспорядочным ментальным шумом, но ничего членораздельного я не услышал. Что он сказал?

Конвей не отрывал глаз от экрана. Продолжая работать, он быстро говорил:

— Он сказал очень многое за считанные секунды. Я вам потом, все расскажу. А сейчас до конца операции осталось около двадцати минут, после чего всем можно уйти, но мы могли бы пробыть здесь весь день, если бы потребовалось, и это ничем бы не грозило нашей психике. На какое-то время я сошел с ментальных рельсов, чувствовал себя полной никчемностью, всех и всего боялся и воспринимал с подозрительностью. Я прошу прощения за все, что я сказал. Наверное, и вы тоже испытали подобные чувства. Но теперь мы вернулись в нормальное состояние и наши беды — все наши беды — позади. Мы можем заново заселить эвакуированные уровни. Туннекис теперь лишен телепатической глухонемоты и чувствует себя хорошо.

— Как ни неприятно мне выражать несогласие с коллегой, друг Конвей, — заключил Приликла, влетев в операционную и запорхав над операционным столом, — однако я вынужден заметить, что вы сильно недооцениваете ситуацию. Друг Туннекис излучает чувства облегчения, благодарности и сильнейшего счастья.