На языке обитателей этой планеты она называлась «Керм», что, собственно, и означало как в письменной, так и в устной речи — «планета». Письменной и устной речью кермиане пользовались нечасто, но масштабы их телепатического излучения ограничивались общением с себе подобными. Это излучение они не распространяли на входящих с ними в контакт представителей видов, владеющих техникой для космических полетов, в том числе — и на служащих Корпуса Мониторов, которые, с согласия кермиан, разместили на их планете культурно-исследовательский центр. Согласие на его размещение кермиане дали, но настояли на том, чтобы он находился в необитаемой области. Дело в том, что особи этого вида на близком расстоянии улавливали мысли любых существ, и это вызывало у них постоянное, крайне неприятное нарушение психической устойчивости. В результате база пребывала в состоянии добровольного ментального карантина, и все общение с кермианами осуществлялось по звуковым и видеоканалам.

Физиологическая классификация кермиан обозначалась аббревиатурой ВБГМ. Первая буква — "В" означала наличие телепатического дара у существ, во всем остальном обычных теплокровных кислорододышащих. Масса тела у кермианина равнялась приблизительно массе тела взрослого землянина, но только это, кроме, конечно, высокого развития интеллекта, у них и было общее. Внешне они напоминали огромных темно-коричневых слизней, которые передвигались с помощью разросшихся мышц нижней поверхности тела. На макушках у кермиан росли три коротких стебелька, каждый из которых заканчивался четырьмя пальцами. Они были начисто лишены природных средств нападения и защиты.

Этот вид добрался до вершины древа эволюции исключительно за счет использования телепатического дара, который применяли как для того, чтобы избегать опасности, так и для того, чтобы ее создавать для их естественных врагов, дабы те, в свою очередь, избегали их. Будучи слишком слабыми для драк и слишком медлительными для бегства, кермиане научились управлять мышлением хищников, которые представляли для них непосредственную угрозу. Умели они и натравливать хищников друг на друга, и исчезать с мыслительной и сенсорной карты врагов. Со временем кермиане расширили границы своего влияния и стали заставлять былых врагов работать на них. Они сохраняли сбалансированную экологию, флору и фауну своей планеты и в конце концов взяли под свою защиту братьев своих меньших, с помощью которых достигли нынешнего уровня цивилизации.

Диагност Конвей, излагавший краткий экскурс в историю кермианской культуры, на миг умолк и обвел взглядом О'Мару, Брейтвейта, Торннастора, Приликлу, после чего вновь посмотрел на О'Мару. Когда он заговорил вновь, в голосе его зазвучали озабоченные нотки.

— Медицинская наука на Керме пребывает в зачаточном состоянии, — сказал он. — В тех случаях, когда возникают состояния, угрожающие жизни, тамошние доктора мало чем могут помочь пациентам, помимо ментального утешения. В телепатическом сообществе не может быть тайн между врачом и пациентом, а это означает не только невозможность утаить плохие новости, но и неизбежность ощущения врачом страданий пациента. В этом плане кермиане очень похожи на тельфиан ВТХМ. Как и у них, умирающий кермианин по доброй воле избирает отшельничество и уносит себя вместе со своей болью и страданиями за пределы телепатической достигаемости своих сородичей, дабы те не делили с ним ужасы предсмертной агонии.

Когда офицер Корпуса Мониторов, возглавляющий командование базой на Керме, узнал о болезни Туннекиса, — продолжал Конвей, — он предложил ему лечение в Главном Госпитале Сектора. Пациент был полностью осведомлен о риске и о том, что многое нам придется узнавать от него уже в процессе операции. Состояние пациента было исключительно тяжелым, хотя и теперь, как и раньше, оно не угрожает его жизни. Однако состояние Туннекиса нельзя приравнять к страданиям кельгианина с отмершей шерстью. Как бы то ни было, операция прошла неудовлетворительно, и в данное время Туннекис нуждается в психологической помощи.

Конечности Приликлы, возлежавшего в кресле, имеющем форму чаши, начали подрагивать в ответ на сильное эмоциональное излучение, сгустившееся в кабинете. Торннастор прочистил все свои глотки, издав при этом звук охрипшего охотничьего рога.

— Администратор, — сказал тралтан, — Конвей слишком строг к себе. Он, а вернее — мы с ним — оперировали на совершенно неизведанной хирургической территории, не располагая абсолютно никакими знаниями об анатомии и обмене веществ пациента. По причинам религиозного и экологического свойства кермиане не позволяют чужакам физического вторжения в тела их покойников, не разрешают и обследовать кермианских животных. Будем надеяться на то, что со временем, на фоне расширения культурных контактов с жителями Керма, ситуация в этом плане изменится. Пока же мы были вынуждены получать знания непосредственно в процессе операции. Так что ситуация для Главного хирурга была далеко не идеальная.

— Это все мне известно, — снова вступил в беседу Конвей, — но у меня такое ощущение, что я все здорово осложнил и в итоге, О'Мара, подкинул вашему отделению пациента с жесточайшим расстройством психики, дабы вы попробовали спасти то, что от нее осталось. Пациенту изначально было нечего терять, поэтому я счел риск приемлемым.

Дрожание лапок Приликлы на миг усилилось, но утихло, как только Конвею удалось взять под контроль свои эмоции. Он продолжал:

— Но почему вас интересуют подробности наших хирургических «подвигов», когда заботить должны только последствия операции для психики пациента? Меня эти последствия вовсе не радуют, поскольку, откровенно говоря, я не ведал, что творил.

О'Мара быстро взглянул на Брейтвейта.

— Это ваш пациент, лейтенант.

Брейтвейт глубоко вдохнул и, ухитрившись сохранить уважительность, проговорил:

— Сэр, именно потому, что и я не ведаю, что творю, я и попросил собрать этот консилиум. Я надеюсь, что хоть что-нибудь в общей клинической картине — не знаю, что — может подсказать путь к исследованию.

— А когда не знаешь, что именно ищешь, — сказал Конвей, — приходится рассматривать все подряд. Верно?

Брейтвейт еще и кивнуть толком не успел, а Конвей уже поднялся и быстро шагнул к большому настенному экрану напротив стола О'Мары. Он набрал комбинацию клавиш, и на экране возникло увеличенное во много раз изображение нидианина.

— Медицинский архив, — проворчал нидианин.

— Пациент Туннекис, — отрывисто проговорил Конвей. — Родина — планета Керм. Черепно-мозговая операция, уникальная методика, оперирующий хирург — диагност Конвей, ассистенты — диагност Торннастор и Старший врач Приликла, операционная сто двенадцать. Прокрутите всю операцию, кроме выхода из наркоза и перевода в послеоперационную палату.

— Сэр, — возразил нидианин, — этот материал помечен вами как сверхсекретный. Его можно открывать только для членов операционной бригады и ни в коем случае нельзя использовать в обучающих целях и для просмотра посторонними лицами. Вы хотите снять эти ограничения.

— Естественно, — ответил Конвей. — Но мне бы хотелось, чтобы запись передавалась только сюда. Включайте.

На большом экране тут же возникло четкое, яркое изображение операционной номер сто двенадцать. Пациент Туннекис лежал на столе, привязанный к нему крепкими ремнями. Голова кермианина была покрыта колпаком, который заодно служил опорой для сканера с постоянным фокусом, наведенного на область чуть выше закрытых глаз. Из одного уха пациента торчала короткая полая трубочка для введения зонда, а над операционным полем был подвешен двусторонний видеоэкран. Ниже экрана, с той стороны, где расположился Конвей, был установлен небольшой, прочно закрепленный пульт дистанционного управления зондами. Торннастор и Конвей склонились над пациентом, а Приликла, еле заметно шевеля крылышками, завис над ними.

— Данный пациент, — произнесла экранная версия Конвея, бросив кратчайший из возможных взглядов в сторону видеозаписывающего оборудования, — был единственным пассажиром небольшого автоматизированного наземного транспортного средства, в которое случайно попал разряд молнии. Система безопасности автомобиля заземлила разряд через наружную обшивку автомобиля, поэтому пациент не был травмирован. Однако через несколько часов после этого у пациента наступило прогрессирующее ухудшение телепатической функции, а через пять дней он стал телепатически глух и нем. Хирургические вмешательства для ликвидации подобной дисфункции на родине пациента не производятся, не производятся они и нигде в Галактической Федерации, но нас попросили о помощи. Пациент готов?

— Да, друг Конвей, — сказал Приликла. — Уровень эмоционального излучения характерен для глубокого наркотического сна.

Конвей кивнул, и изображение на настенном экране разделилось на две части. На первой из них была видна голова пациента крупным планом и пальцы Конвея, осторожно вводящие трубочку в ушную раковину Туннекиса, на второй — изображение с экрана сканера.

— Вместо того чтобы вскрывать черепную коробку и добираться до поврежденного участка через ткани головного мозга, о сенсорных функциях которых мы не имеем ни малейшего представления, — продолжал Конвей, — мы приблизимся к операционному полю через существующий канал — в данном случае через одно из двух слуховых отверстий. В результате может возникнуть односторонняя аудиоглухота, однако этого можно и избежать, поскольку процедура восстановления структуры внутреннего уха намного более проста, чем процедура, к которой мы сейчас приступаем. Увеличить изображение в шесть раз. Вхожу…

Пальцы Конвея осторожно вставили тоненькую трубочку в ухо кермианина, но смотрел он на увеличенное изображение, где трубочка казалась куском водопроводной трубы со сглаженными краями, который рывками проталкивали в сужающийся туннель из живой плоти.

— Ближе к месту операции мы не можем подобраться без риска причинить пациенту тяжелые повреждения, — наконец объявил Конвей. — Теперь начнем вводить инструменты.

В трубочку было вставлено несколько проводков, которые выглядели тонкими даже при большом увеличении. Один из проводков был крошечным световодом с высокой яркостью, к другому крепился круговой видеодатчик, к остальным — разнообразные режущие и хватательные инструменты почти микроскопических размеров. Проводки тянулись из прозрачной коробки, внутри которой располагалась пара металлических операционных перчаток. Медленно и осторожно Конвей отнял руки от проводков и просунул их в перчатки.

— Увеличение повысить до двухсот раз, — распорядился он. — Скорость движения инструментов понизить на пятнадцать процентов.

Даже самые мелкие движения кистей рук и пальцев Конвея за счет искусственного замедления выглядели неуклюжими, плохо скоординированными конвульсивными подергиваниями.

— Понизить скорость движения до ста пятидесяти, — сказал он.

Движение зонда с режущей головкой стало более плавным и уверенным. Он преодолел барабанную перепонку и проник в лежащие за ней ткани. За ним в узкий коридор устремились световод, крошечный видеодатчик и инструменты для взятия тканей и жидкостей для анализа. В прорытом Конвеем туннеле стало тесновато.

— Отмечается незначительное повреждение коллатеральных тканей, — проговорил Торннастор. — Однако малые размеры инструментов сводят его к минимуму и делают приемлемым.

— Это новая территория, — негромко отозвался Конвей. — И мы не знаем, что здесь приемлемо. Ага, мы у цели.

Раздвоенная картинка на экране сменилась сильно увеличенным изображением с головки видеодатчика, зонд с которым, казалось, перемещался по лабиринту связанных между собой и полузатопленных пещер. В ярком свете были видны их причудливо изогнутые стенки — розовые с желтоватыми прожилками, поросшие чем-то наподобие странных растений, плотные пучки стебельков кое-где были увенчаны кристаллическими цветами — от бледно-голубых до темно-красных, почти черных. Большинство стебельков были пусты, а на некоторых кристаллики цветов были обломаны, отчего они выглядели деформированными. Крошечные обломки кристаллов покачивались в жидкости на дне «пещер», волнуемой продвигавшимися инструментами.

— Мне понадобится проба жидкости для анализа, — сказал Торннастор. — А также образцы этих плавающих обломков — по всей видимости, это обломки кристаллической ткани. Неплохо было бы также взять и несколько целых кристалликов, если вам удастся отделить их от стебельков. И сами стебельки с целыми цветами мне тоже нужны.

— Хорошо, — сказал Конвей. — Увеличить изображение до двухсот раз.

С помощью соответствующих инструментов было забрано микроскопическое количество жидкости, содержащей обломки кристалликов. Затем резак и щипчики, похожие на гигантские наземные машины, принялись собирать необходимые патофизиологу стебельки и кристаллические цветы.

— Для анализатора достаточно, — сказал Торннастор. — Однако жидкость представляет собой не просто физиологический раствор. На анализ уйдет некоторое время.

— Я чувствую твою тревогу, друг Конвей, — прозвучал голос Приликлы, — но она неоправданна. Эмоциональный статус пациента остается неизменным даже на подсознательном уровне, а это самый точный индикатор в тех случаях, когда что-то идет не так, как надо. Инвазивная процедура настолько тонка, что, на мой взгляд, пациент ничего не почувствовал бы, даже если бы не был под наркозом.

Раздался еле слышный шелестящий звук — видимо, это Конвей облегченно вздохнул. Затем он сказал:

— Спасибо за поддержку, маленький друг. Видимо, ты почувствовал, что я в ней нуждаюсь. Но сейчас мы видим перед собой органический телепатический приемник-передатчик, который поврежден и бездействует. А я в школе даже портативный радиоприемник собрать не мог.

Торннастор, оторвав один из своих глаз от анализатора, нарушил затянувшуюся паузу.

— Интересно, — глубокомысленно изрек он. — Жидкость представляет собой сложный раствор металлических солей, в основном — солей меди, с небольшой примесью других минералов, точное процентное содержание которых еще предстоит установить. Впечатление такое, что кристаллы, обладающие едва заметной радиоактивностью, растут в жидкости и присоединяются к пучкам стебельков только тогда, когда достигают окончательной степени роста. Стебельки, помимо того, что они имеют чашеподобные углубления для присоединения кристаллов на кончиках, служат защитным покровом для нервной сети головного мозга. Но в принципе в основном они служат для закрепления и поддержки кристаллов.

Жидкость мы можем репродуцировать, — продолжал Торннастор, — затем можем поместить в нее фрагменты поврежденных кристаллов, вырастить их и облучить соответствующей дозой радиации. Патофизиолог Мерчисон наблюдает за параллельным анализатором в лаборатории и говорит мне о том, что кристаллы формируются настолько быстро, что этот процесс можно завершить в течение часа. За это время мы можем перекусить.

— Что? — ошарашенно вопросил Конвей.

— Друг Торннастор — массивное существо, нуждающееся в частом потреблении энергии, — заметил Приликла, — но сейчас он просто пытается снять эмоциональное напряжение шуткой.

Изображение телепатического органа Туннекиса на экране оставалось неизменным, а разговор хирурга и патофизиолога приобрел такую терминологическую плотность, что О'Мара, как ни силился, не в состоянии был уловить его смысл даже двумя своими разумами. Он очень обрадовался, когда вновь выращенные кристаллы в среде роста были доставлены в операционную и путем медленной инъекции были введены в церебральную жидкость.

И тут даже О'Маре стало ясно, что возникли проблемы.

Свежевыращенные кристаллы упорно отказывались присоединяться к стебелькам. Конвей увеличил изображение в несколько раз и, обливаясь потом и стараясь работать как можно более аккуратно и точно, пытался захватывать кристаллики и подсоединять их к стеблям — увы, тщетно. Эмоциональное излучение в операционной стало настолько интенсивным, что Приликла, дрожа всем телом, был вынужден опуститься и сесть. Наконец Конвей покачал головой, овладел собой настолько, что эмпат перестал дрожать, и оторвал взгляд от операционного экрана.

— Чашечки-рецепторы на концах стебельков по размеру и форме соответствуют нововыращенным кристаллам, — сказал он негромко, — а это означает, что либо выращивание кристаллов прошло не так, как нужно, либо была ошибочно составлена среда для их роста, либо имело место и то, и другое. Поэтому кристаллы либо отторгаются, либо пока не готовы присоединиться к стебелькам. Я надеюсь — вернее, я проявляю безнадежный оптимизм и хочу верить, что дело в последнем и просто должно пройти какое-то время для того, чтобы процесс присоединения начался. В свете вышесказанного, и если ни у кого нет других идей, я предлагаю немедленно закончить операцию в надежде на то, что пациент выздоровеет сам, как это часто бывает.

Конвей отключил настенный экран. В кабинете О'Мары воцарилась мертвенная тишина. Конвей развернулся к собравшимся.

— Дальше там только окончание операции и мои общие инструкции медперсоналу послеоперационной палаты, — сказал он. — Честно говоря, мне не очень-то по душе слушать, как я приношу извинения. Пациент Туннекис не выздоровел. Мало того — его эмоциональное состояние требует помощи психиатра. Он попал в медицинское учреждение, славящееся тем, что здесь делают невозможное возможным, но увы, это не всегда получается. Боюсь, пациент Туннекис как был, так и остался телепатически глухонемым.

Конвей молча сел. Торннастор и Приликла молчали. О'Мара был потрясен до глубины души и очень порадовался тому, что молчание нарушил обычно сдержанный и немногословный лейтенант Брейтвейт.

— Диагност Конвей, — проговорил он очень вежливо, — я с вами совершенно не согласен.