В течение следующих двенадцати лет О'Мара свыкся с аномальной, но считавшейся нормальной повседневной работой сотрудника Отделения Межвидовой Психологии. Проблемы, возникавшие в госпитале на первых порах, были решены. Медицинский персонал и технические работники, независимо от того, к какому виду они принадлежали, изучили повадки друг друга и стали относиться к ним терпимо и уживались по соседству, хотя порой соседство и бывало шумным. О'Мара работал под минимальным руководством Крейторна, а то и вовсе без оного, поскольку, как любил говаривать майор, для него спокойнее и безопаснее было указать О'Маре на проблему, а затем прочитать отчет о ее окончательном решении, чем хвататься за сердце, узнавая о тех неортодоксальных методах, с помощью которых О'Мара достигал цели. За эти годы О'Мара не раз уходил в отпуск — точно по графику, и отправлялся туда, куда мог его довезти ближайший рейсовый звездолет, но заканчивал отдых всегда на одной и той же планете. Шеф больше не спрашивал его о том, как прошел отпуск, — он полагал, что по благоприятным психологическим результатам это и так ясно без всяких слов. А вот О'Мара по возвращении из очередного отпуска обратил внимание на то, что майор немного не в себе, что было для того крайне нетипично.

— Садитесь, лейтенант, — проговорил Крейторн голосом человека, собравшегося начать издалека. — За время вашего отсутствия отделению удалось продержаться, но не стоит и говорить, как я рад, что вы вернулись.

— Сэр, — нахмурился О'Мара, — вы пытаетесь помягче сообщить мне какие-то неприятные новости?

— Напомните мне, чтобы я никогда не садился играть с вами в покер, лейтенант, — отозвался Крейторн с улыбкой. Улыбка получилась угрожающе сочувственная. — Новость и хорошая, и плохая, все зависит от того, как на нее посмотреть. Я ухожу из госпиталя.

О'Мара молчал и старался не думать до тех пор, пока не поймет, о чем, собственно, думать.

— Не сказал бы, что я горю желанием уволиться отсюда, но офицер Корпуса Мониторов отправляется туда, куда ему прикажут. Кроме того, для меня перевод чреват значительным повышением в должности: на меня ляжет полная ответственность за психологическое тестирование добровольцев со всего Десятого Сектора Галактики. Это означает, что через три года я смогу стать командором флота, пусть и по административной линии.

— Примите мои поздравления, — сказал О'Мара со всей искренностью, но в ожидании плохой новости.

— Спасибо, — ответил Крейторн и после секундной паузы продолжал:

— Мы оба понимаем, что вы с падре Кармоди с работой в отделении не справитесь, поэтому к вам присоединится новый психолог-землянин по фамилии Брейтвейт. Я просмотрел его психофайл и могу без малейших сомнений утвердить его в должности. Безусловно, в плане межвидовой психотерапии он новичок, но человек приятный — правда чуточку излишне серьезен. Он умен, гибок, к работе относится с энтузиазмом и, как я, — Крейторн улыбнулся, — хорошо воспитан и безупречен в одежде. Думаю, вы с ним уживетесь, сумеете ознакомить его с азами нашей деятельности и быстро введете в курс дела.

— Понятно, — натянуто проговорил О'Мара. Майор снова улыбнулся и спросил:

— Что именно вам понятно?

— Мне понятно, что мне придется менять подгузники пронырливому молодому карьеристу до тех пор, пока он не начнет отдавать мне и всем остальным приказы таким тоном, словно он знает, о чем говорит. Сэр.

— А вы будете себя чувствовать неловко, — заключил Крейторн, — в роли строгого, но заботливого отца? Честно говоря, О'Мара, и я бы в этой роли себя неловко чувствовал, но вам придется этим заняться. Но это не все, чего я хочу от вас.

Во-первых, — продолжал Крейторн, — штата из трех психологов — а я включаю в число сотрудников падре, поскольку он во многом дает нам фору как психолог-практик, — едва ли хватит для работы в госпитале. Но пока большего нам ожидать не приходится, а потому, помимо той работы, которой завален ваш стол в приемной, и вам, и падре нужно будет как можно скорее запустить на полные обороты нового сотрудника. Прежде, чем я покину госпиталь, мне бы хотелось, чтобы вы научились носить форму если не с гордостью, то хотя бы не так, словно вы ее нацепили по забывчивости. Пока вы этому будете учиться, постарайтесь заодно избавиться от привычки разговаривать с почти кельгианской откровенностью со старшим медперсоналом, поскольку я буду лишен возможности извиняться за вас и действовать в роли дипломатического буфера. Поэтому ради того, чтобы я не волновался за вас, когда отбуду в Десятый Сектор, скажите, вы сделаете это?

— Я постараюсь, сэр, — безо всякой уверенности ответил О'Мара.

— Хорошо, — кивнул Крейторн. — Последние три дня, оставшиеся до моего отъезда, я буду очень занят улаживанием административных вопросов и прощаниями с нашими коллегами, но постараюсь навещать пациентов и проводить по возможности больше времени в отделении. — Он неожиданно усмехнулся. — Мне хотелось бы, чтобы вы за это время перенесли сюда всю вашу бумажную работу и начали пользоваться моим столом. Чем скорее сотрудники привыкнут к мысли о том, что вы новый Главный психолог госпиталя, тем лучше. У вас рот открыт.

О'Мара молча закрыл рот. Он был слишком изумлен и доволен для того, чтобы сказать хоть слово.

Крейторн встал, наклонился через стол, крепко пожал руку О'Мары и сказал:

— Я знаю, вы терпеть не можете эти нелепые формальности, но, вероятно, у меня последняя возможность сказать вам именно то, что я о вас думаю. Примите мои самые теплые поздравления, О'Мара. Вы честно заслужили повышение в должности, и должен вам сообщить, что кандидатов на этот пост со стороны Корпуса Мониторов было несколько, но руководители госпиталя не пожелали и слышать ни о ком, кроме вас. — Крейторн обошел вокруг стола, не отпуская руки О'Мары. Отпустил он ее только для того, чтобы указать на освободившийся стул. — Садитесь, — сказал он, — пока он еще не остыл.

Самая большая сложность в течение первых нескольких недель после отъезда майора Крейторна и появления в отделении лейтенанта Брейтвейта для О'Мары заключалась как раз в том, чтобы не забывать: он должен больше сидеть на этом стуле, чем бегать по госпиталю и разговаривать с сотрудниками — кандидатами в пациенты отделения. Теперь никто не посылал лейтенанта О'Мару к ним. Если только дело не доходило до того, что разнервничавшиеся доктора не принимались кусать собственные хвосты или еще каким-то образом сбрасывать накопившееся напряжение прямо в палатах, они должны были испрашивать разрешения на прием у новоиспеченного майора О'Мары. Непросто О'Маре было и убедить себя в том, что теперь он — Главный психолог госпиталя, и играть эту роль, ведь он и за тысячу лет не смог бы научиться вести себя так, как вел себя его предшественник.

О'Мара очень старался. Он заставлял себя почаще улыбаться, и это упражнение было поистине мучительным для непривычных к нему лицевых мышц. Но даже если это и удавалось, то ему казалось, что всякий способен невооруженным глазом увидеть в его улыбке неискренность, попытку притворяться дипломатом, в то время как им и близко не был. Ему казалось, что другим видны его неуверенность в себе, недовольство взваленной на него ответственностью, а самое худшее — неспособность выполнять работу в новой должности. Это было не так. Работа была О'Маре по плечу, но при одном условии — он должен был делать ее по-своему.

Говорить одно, а думать другое ему никогда особо не удавалось, а при том, что разум его по-прежнему населяла Маррасарах, всякая дипломатия просто исключалась. Об этом следовало узнать всем сотрудникам госпиталя без исключения, независимо от того, к какому виду они принадлежали, и какие чувства питали к О'Маре. Вызвав своих подчиненных в кабинет, О'Мара порадовался тому, что теперь не обязан ни перед кем расписываться в своих намерениях лично.

Сдвинув брови, он смотрел на вошедших. Хрупкий, мягкохарактерный падре Кармоди и полный сил, розоволицый, подтянутый, одетый в форму с иголочки Брейтвейт, который все время напоминал О'Маре бывшего шефа, хотя у Брейтвейта волосы были гораздо темнее и пышнее. Видимо, совесть у них обоих была чиста, поскольку ни тот, ни другой не нервничали, а просто чего-то ожидали, хотя и не без опасения. В Отделении Межвидовой Психологии сотрудники привыкли на всякий случай ожидать худшего.

— Успокойтесь, — посоветовал подчиненным O'Mapa. — Я собираюсь всего лишь проинформировать вас кое о чем. Речь пойдет не об увеличении вашей рабочей нагрузки. Садиться не нужно. Вы не задержитесь здесь надолго, поэтому не стоит тратить энергию на усаживание и последующее вставание. — O'Mapa положил тяжелые, мозолистые руки на крышку стола, поднял глаза к подчиненным и продолжал:

— Мой предшественник, майор Крейторн, в госпитале был известен как человек добрый, мягкий и очень чуткий. У меня нет ни одного из вышеперечисленных качеств. В последние несколько недель после его отъезда я старался их имитировать, но судя по тому, как народ реагирует на этого нового — вежливого и тактичного О'Мару, имитация прошла безуспешно. Поэтому я решил прекратить все эксперименты такого рода.

Несомненно, — продолжал он, — я буду продолжать заниматься терапией пациентов — вернее говоря, сотрудников с расстройствами эмоциональной сферы с тем, чтобы они не превратились в настоящих пациентов. Как вам известно, это мне неплохо удается. Но я не буду, повторяю — не буду, разыгрывать добренького дядюшку ни с кем, независимо от вида и ранга, если не сочту, что состояние того или иного индивидуума оправдывает мягкий подход. Старый, мрачный O'Mapa вернулся. Это понятно?

Падре кивнул и сказал:

— Вот и славно.

Брейтвейт тоже кивнул, но не так уверенно. Будучи новичком, он еще не успел познакомиться с прежней ипостасью О'Мары и, естественно, беспокоился о том, что ему сулит будущее в этой связи.

— Поскольку я занимаю определенное положение, — продолжал O'Mapa, — просто грех не попытаться им злоупотребить. Мое отношение к пациентам будет варьировать в зависимости от их состояния. А вот с сотрудниками, друзьями, которых у меня немного, с коллегами по работе и всеми прочими, кого я считаю психически здоровыми или хотя бы квазинормальными, я имею полное право расслабляться и давать волю своему мрачному, саркастичному и вспыльчивому характеру.

Я отлично знаю, что работы у вас по горло, — добавил он, — и если вы будете здесь стоять и таращиться на меня, ее у вас не убавится.

O'Mapa успел расслышать, как перед выходом из кабинета падре негромко сказал Брейтвейту:

— Расслабьтесь, лейтенант, он считает нас квазинормальными. Неужели вы не поняли, что это — комплимент?

На комплименты такого рода в адрес своих подчиненных O'Mapa не скупился и впредь, а падре и Брейтвейт о своем новом шефе были вольны судачить сколько угодно, в том числе и с другими сотрудниками. Вскоре все, с кем О'Маре приходилось общаться, мало-помалу успокоились и даже стали находить некоторую прелесть в мрачности и саркастичности Главного психолога. Его подчиненные трудились на славу, убеждая всех и каждого в том, что то, что с психологической точки зрения кажется черным, на самом деле — белое. В кабинет О'Мары попадали только те, у кого действительно было что-то не в порядке с психикой, а те, у кого проблемы были полегче, предпочитали обращаться к добродушному и участливому падре или к Брейтвейту, если уж, подумав хорошенько, не решали разобраться со своими заморочками самостоятельно. Это как нельзя лучше устраивало О'Мару — он всегда придерживался той точки зрения, что нет лучшей помощи, чем самопомощь.

Недели и месяцы складывались в годы. O'Mapa постепенно привык к своему новому статусу. Привычка большей частью заключалась в том, что он этот статус просто-напросто игнорировал и относился к сотрудникам всех рангов совершенно одинаково Он откладывал свое повышенное жалованье и брал все отпуска, которые ему полагались в соответствии с новым чином, но порой возвращался печальным и сердитым, а не отдохнувшим. Однако, согласно слухам, страдания этого «Железного Человека» можно было уподобить разве что такому техническому термину, как «слабость металла», поэтому никому и в голову прийти не могло, что у Главного психолога могут быть какие-то эмоциональные проблемы. Если кто-нибудь из вежливого любопытства спрашивал О'Мару о том, где он побывал и понравилось ли ему там, он не отвечал ни слова, но делал это так, что больше его уже об этом не спрашивали.

Но бывали времена, когда О'Мара не мог вести себя невежливо даже с теми, кем восхищался, и кого считал почти друзьями. У Торннастора, назначенного Главным диагностом Отделения Патофизиологии и Патоморфологии, хотя тот и предпочитал иметь дело с живыми особями и консультировать врачей относительно их лечения, а не исследовать трупные ткани, накопилось много проблем. Проблемы эти были не его собственными, поскольку, невзирая на обладание одновременно шестью мнемограммами, Торннастор оставался самым просвещенным и эмоционально устойчивым существом в госпитале. Однако он нуждался в том, чтобы обсуждать с О'Марой эмоциональные проблемы своих сотрудников, конфликты между ними, возможные ксенофобические реакции, а порой просил о психиатрической помощи пациентам, к чьему состоянию примешивался психологический компонент. Был еще Старший преподаватель Мэннен (кстати, его ученики поговаривали о том, что у него симбиоз с его любимой собакой), который непрестанно переживал за психическую устойчивость и профессиональное будущее практикантов. Особую тревогу у Мэннена, как и у самого О'Мары, вызывали земляне, мужчина и женщина, образцовые стажеры, подающие блестящие надежды в плане работы в многовидовой медицине. И Мэннена, и О'Мару мало утешало то, что эти двое вряд ли будут сами виноваты, если на пути к вершинам медицинской иерархии натворят бед самим себе, своим коллегам и целой череде не столь гениальных начальников.

Мэннен не хотел, чтобы О'Мара что-то менял в психике двоих сильных, здоровых, талантливых людей, даже имея право на это. А когда О'Мара по настоянию Старшего преподавателя провел беседы с обоими практикантами, он понял, что ему этого вовсе не хочется. Некоторые личности только выигрывали от того, что оставались такими, какими были. Тем не менее сложившаяся ситуация диктовала необходимость тщательного наблюдения и опосредованного контроля.

О'Мара не испытывал никаких этических ограничений, решив распространить на эту парочку влияние, не имевшее ничего общего с психотерапией. Влияние это заключалось в пересмотре графика дежурств данных практикантов. В конце концов, делалось это только ради их же блага.

Из самых лучших побуждений — хотя О'Мара только себе самому признавался в том, что они оба ему очень нравятся и что он восхищается их работой, — он должен был позаботиться о том, чтобы практиканты Мерчисон и Конвей на какое-то время были разлучены.