Глава XXXV. КУРЬЕРЫ

За эти дни Андре-Луи похудел и осунулся, но не от скудной пищи. Хотя голод в столице всё крепче сжимал свои тиски, тем, кто мог платить, поститься не приходилось. А барон, безусловно, принадлежал к числу людей, платить способных.

Андре-Луи истощило умственное напряжение и беспокойная работа, но больше всего — нетерпение, которое, казалось, пожирало его изнутри; нетерпение тем более сильное, что он не получал абсолютно никаких вестей от Алины де Керкадью. Андре пытался уверить себя что ею руководит благоразумие, что она боится доверить письмо кому-нибудь из случайных курьеров, которые курсировали между господином д'Антрагом и его парижским агентом шевалье де Помелем. Он успокаивал себя личными заверениями некоторых курьеров, которые видели мадемуазель де Керкадью в Гамме и утверждали, что у неё всё хорошо.

Потом произошёл любопытный эпизод с Ланжеаком, которого Андре-Луи по чистой случайности встретил в доме Помеля на Бург-Эгалите. Андре-Луи время от времени приходил с визитом к роялистскому агенту, чтобы узнать новости, и вышло так, что один из этих визитов совпал по времени с приездом Ланжеака, прибывшего непосредственно из Гамма. Молодой роялист впервые приехал в Париж после неудавшегося побега королевы из Тампля.

При виде Андре-Луи он заметно побледнел, глаза его расширились так, что Андре-Луи воскликнул:

— Что такое, Ланжеак? Я что, призрак?

— Боже мой! Именно об этом я себя и спрашиваю.

Теперь настала очередь Андре-Луи воззриться на него в немом изумлении.

— Вы хотите сказать, что все эти месяцы считали меня мёртвым?

— А что же ещё мне оставалось считать?

— Что ещё? Вот так новости! Но Верни последовал за вами в Гамм с разницей всего в несколько часов. Он вёз сведения о моём освобождении. Вы никогда не слышали об этом?

Лицо Ланжеака приняло странное выражение. Казалось, он чувствует себя неуютно. Под пронзительным взглядом Андре-Луи его глаза забегали, и только после долгой паузы он нашёлся с ответом.

— А, Верни! Верни задержался в дороге…

— Но добрался же он туда в конце концов, — нетерпеливо перебил Андре-Луи. Его всегда раздражала неспешность мыслительных процессов Ланжеака. Он никогда не скрывал от молодого роялиста, что считает его глупцом, на что Ланжеак отвечал свойственной всем глупцам злобой.

— О, да, — ответил он, фыркнув. — В конце концов, он туда добрался. Но к этому времени уже уехал я.

— Но вы же бывали в Гамме с тех пор? Вы только что приехали оттуда. И вы ни разу не слышали, что я остался в живых?

— Насколько я помню, вас ни разу не упоминали, — неторопливо проговорил Ланжеак. И, чтобы ещё больше досадить своему недругу, добавил: — Да и зачем бы им упоминать вас?

Андре-Луи раздражённо обратился к шевалье де Помелю, который с мрачным видом прислушивался к разговору:

— И он ещё спрашивает? Полагаю, в Гамме знают, что держит меня в Париже? Полагаю, они отдают себе отчёт в том, что я ежедневно рискую головой, пытаясь покончить с революцией и вернуть Францию дому Бурбонов? Им известно это, господин де Помель?

— О, конечно же, известно, — заверил Андре-Луи шевалье. — Они помнят и ценят это.

Тот разговор состоялся два месяца назад, в сентябре. Господин де Ланжеак задержался в Париже до падения Шабо и массовых беспорядков, которые за ним последовали. Когда разразился скандал, де Бац решил, что регенту следует отправить отчёт о событиях, и с этой целью они с Андре-Луи отправились к Помелю. Помель согласился с бароном и, поскольку Ланжеак был под рукой, предложил передать отчёт с ним. В этот момент члены Роялистского комитета в Париже несколько сомневались относительно местонахождения регента. Правда, точных сведений о том, что он оставил Гамм, не было, но долг обязывал его высочество отправиться в Тулон, где роялисты при поддержке британского флота и испанских войск оказывали решительное сопротивление республиканской армии. Это противостояние требовало присутствия представителя дома Бурбонов, во имя которого сражались монархисты, и, вероятно, принц уже выехал туда, чтобы лично возглавить войска. Но поскольку ничего определённого на этот счёт известно не было, Ланжеаку дали инструкцию отправиться сначала в Гамм, а оттуда последовать за регентом, если он к тому времени будет уже в пути.

Ланжеак стал собираться в дорогу. Перед отъездом Андре-Луи зашёл к нему и попросил оказать ему любезность — отвезти письмо мадемуазель де Керкадью. Письмо, главным образом, преследовало цель упросить девушку послать ему хотя бы несколько строк, написанных её рукой. Андре-Луи хотел, чтобы она сама подтвердила, что у них с крёстным всё благополучно.

Господин де Ланжеак волей-неволей принял это поручение, и у Андре-Луи не возникло никаких сомнений, что молодой человек его исполнил, поскольку стало известно, что вопреки настойчивой необходимости, требовавшей присутствия регента в Тулоне, его высочество ко времени прибытия Ланжеака в Гамм всё ещё находился там.

Задержка принца вызывала досаду у большинства его сторонников, но никого она не раздражала сильнее, чем графа д'Аварэ, человека честного и искренне привязанного к его высочеству. Мысль о том, что многие приписывают бездействие принца в этот критический час малодушию, не давала молодому графу покоя.

Возможно, малодушие и леность, действительно сыграли какую-то роль в нежелании уезжать из скучного, но безопасного Гамма. Но господин д'Антраг придерживался другого мнения, и оно отнюдь не радовало господина д'Антрага. Ему было ясно, что какими бы причинами ни объясняли бездействие регента, настоящая причина заключалась в его безрассудном увлечении мадемуазель де Керкадью. Господин д'Антраг, будучи циником по природе, не сомневался, истинное лекарство от этого недуга — в обладании объектом страсти. Поэтому он проявлял терпение. Но время шло. Интересы регента требовали его присутствия в Тулоне. Однако, если он, д'Антраг, даст Мосье совет, не откладывать более поездку, он, возможно, упустит шанс навсегда сместить госпожу де Бальби и окончательно одержать победу над д'Аварэ. Итак, д'Антраг разрывался между противоречивыми желаниями и проклинал в душе целомудренность мадемуазель де Керкадью, которая уже столько месяцев не поддавалась усердным ухаживаниям его высочества.

Чего, ради всего святого, хочет эта девица? Неужели у неё нет никакого чувства долга перед принцем крови? Её даже нельзя оправдать слащавыми сантиментами вроде обязательства перед этим плебеем Моро, поскольку она вот уже четыре месяца считает своего возлюбленного погибшим. И какая муха укусила его высочество что он так долго обхаживает предмет своей страсти? Если Мосье знает, чего добивается, почему он не идёт к цели напрямик? Ему нравится, когда его считают распутным. Так какого дьявола он не может вести себя соответственно?

Д'Антраг уже начал подумывать, не намекнуть ли Мосье, что он избрал ошибочную тактику, но дело это было столь деликатно, что хитроумный царедворец колебался. А тем временем д'Аварэ не оставлял регента в покое и буквально изводил его разговорами о долге и чести, которые требуют присутствия принца среди тех, кто готов отдать за него жизнь в Тулоне.

Таково было положение вещей, когда в Гамм прибыл Ланжеак с новостями из Парижа, где вовсю кипели страсти вокруг разразившегося в Конвенте скандала с Шабо. Ланжеак подробно описал события д'Антрагу, тот отвёл курьера к регенту и был единственным свидетелем беседы в длинной пустой комнате шале, в котором его высочество содержал свой сократившийся до предела двор. Брат регента, граф д'Артуа со своими слугами уехал в Россию, просить о поддержке императрицу.

В то утро его высочество пребывал в дурном расположении духа. Д'Аварэ больше обыкновенного настаивал на необходимости срочного отъезда в Тулон. Новости, которые привёз Ланжеак, отчасти рассеяли уныние принца.

— Ну наконец хоть какой-то сдвиг, — одобрительно проворчал он. — Признаюсь, я даже не ожидал такого от этого гасконского бахвала.

Возможно, Ланжеак следовал данным инструкциям, а может быть, в нём заговорило подобострастие придворного подхалима, но он поспешил вывести принца из заблуждения, указав на второстепенность роли барона.

— Это скорее работа Моро, нежели господина де Баца, монсеньор.

— Моро? — Выпученные глаза его высочества округлились в недоумении. Потом из глубин его памяти всплыло неприятное воспоминание. Принц нахмурился. — А, Моро! Стало быть, он всё ещё жив? — Выражение его лица не оставляло сомнений, что известие это ему крайне неприятно. «Тяжёлый человек», — подумал Ланжеак.

— Да, он поразительно живуч, монсеньор.

Его высочество, казалось, утратил интерес к разговору. Он кратко поблагодарил господина де Ланжеака и отпустил его.

Господин д'Антраг пошёл проводить посыльного в приготовленные для него комнаты. Нужно ли говорить, что любезность д'Антрага была вызвана не только вежливостью по отношению к гостю?

— Кстати, о Моро, — сказал он, когда вывел курьера из комнаты регента, — Лучше вам никому не упоминать о том, что он жив. Этого требуют государственные интересы. Вы меня понимаете?

— Никому? — переспросил Ланжеак. Его глуповатое лицо приняло бессмысленное выражение.

— Именно так, сударь. Никому.

— Но это невозможно. Я привёз мадемуазель де Керкадью письмо от него. Если она всё ещё в Гамме…

— Письмо ничего не меняет, — перебил д'Антраг. Вы отдадите его мне. Я прошу вас об этом от имени его высочества. И забудьте, что привезли письмо. — Устремив многозначительный взгляд на озадаченного Ланжеака, он повторил: — В государственных интересах, которые я не вправе вам объяснить.

Возникла пауза. Потом Ланжеак пожал плечами, вручил д'Антрагу письмо и дал требуемое обещание. Возможно, недружелюбное отношение к Андре-Луи помогло ему сохранить безразличие.

Граф д'Антраг вернулся к принцу.

— Этот Моро снова прислал письмо, — сухо объявил он.

— Письмо? — Регент поднял глаза. Его взгляд не выражал никаких чувств.

— Мадемуазель де Керкадью. Я принёс его сюда. Едва ли мы можем допустить, чтобы его вручили адресату. Тогда стало бы известно и о других письмах.

Его высочество быстро сообразил, что подразумевает д'Антраг.

— Чёрт бы побрал вас с вашими советами! Что из всего этого выйдет? Если этот субъект в конце концов останется в живых, ваши махинации с письмами откроются. Как в таком случае мы будем выглядеть?

— Мои плечи выдержат этот груз, монсеньор. Вашему высочеству совершенно ни к чему раскрывать своё участие в маленьком обмане, продиктованном исключительно милосердием. В конце концов, крайне маловероятно, что Моро уцелеет. Рано или поздно удача ему изменит.

— Ха! А если нет?

Смуглое худое лицо графа, изборождённое, несмотря на относительно небольшой возраст, глубокими морщинами, осталось непроницаемым. Тёмные глаза смотрели твёрдо.

— Ваше высочество желает выслушать моё мнение?

— Вы же меня слышали.

— На вашем месте, монсеньор, — отчеканил д'Антраг веско, — я бы устроил так, чтобы новость о спасении Моро, даже если она и достигнет когда-нибудь ушей мадемуазель де Керкадью, пришла слишком поздно, чтобы иметь какое-либо значение.

— Бог мой! Что вы имеете в виду?

— Только то, ваше высочество, что на мой взгляд вы были чересчур терпеливы.

Казалось, регент был шокирован.

— Терпение в таких вопросах не всегда означает галантность, — осторожно заметил д'Антраг. Оно не льстит женщинам, которые, скорее простят излишнюю пылкость. Благоразумие поклонника подразумевает, что предмету поклонения недостаёт очарования.

— Чёрт побери, д'Антраг! Какой вы, оказывается, низкий человек.

— Ради вашего высочества я готов стать кем угодно, лишь бы это служило вашим интересам. Но где же здесь низость? Насколько я помню, прежде вы не колеблясь прибегали к решительным действиям, и, как должен показывать вашему высочеству прошлый опыт, ни одна женщина не может перед вами устоять. Почему же вы колеблетесь теперь? Тулон ждёт вас с нетерпением, а вы никак не можете решиться и уехать. Я прекрасно понимаю причину вашего нежелания покинуть эти места. Чего я не могу понять, так это зачем вы рискуете всем ради этой — ваше высочество простит мне такую вольность — этой безрассудной страсти.

— Тысяча чертей, д'Антраг! — Взорвался его высочество. — Теперь и вы заговорили как д'Аварэ, который только что битый час читал мне проповедь о моём долге.

— Вы ошибаетесь, сравнивая меня с д'Аварэ, монсеньор. Д'Аварэ не понимает ваших трудностей. Он предлагает вам выбирать из двух зол. Либо вы изменяете своему долгу, либо своим чувствам. Я указываю вам выход. Отправляйтесь в Тулон, но возьмите мадемуазель де Керкадью с собой.

— Ах, легко вам давать советы! Но поедет ли она?

Д'Антраг продолжал гипнотизировать взглядом своего господина. На тонких губах графа появилась тончайшая улыбка, которая странным образом подчеркнула жёсткое выражение его лица.

— При определённых обстоятельствах, безусловно, поедет, — со значением сказал он после долгой паузы.

Принц отвёл глаза. Он не мог больше выносить взгляда своего министра.

— А Керкадью? — спросил он. — Как быть с ним? Что, если он… — Его высочество не мог подобрать слов, чтобы закончить предложение.

Д'Антраг пожал плечами.

— Господин де Керкадью ставит долг по отношению к особам королевской крови превыше всего. Меня бы удивило, если он не привил то же чувство долга своей воспитаннице. Но, если у вас есть какие-то сомнения, монсеньор, если присутствие господина де Керкадью вас стесняет…

— Ещё как! Чертовски стесняет. Что ещё, по вашему, до сих пор удерживало меня? В чём ещё кроется причина моего долготерпения, которое вы считаете достойным сожаления?

— В таком случае всё легко уладить, — спокойно сказал д'Антраг и объяснил, каким образом. Пусть регент объявит о своём отъезде в Тулон. В конце концов, его нельзя больше откладывать. Принц поедет через Турин и Легорн. Ему нужно будет отправить срочное донесение принцу де Конде в Бельгию, а тем временем господин де Ланжеак, постоянный курьер его высочества, уедет с поручением куда-нибудь ещё. Единственный человек из окружения регента, которого его высочество может освободить от поездки в Тулон — господин де Керкадью. Он и повезёт письма Конде. Племянница едва ли сможет сопровождать дядю. Присутствие кузины Керкадью, госпожи де Плугастель, устраняет всякие трудности в этом отношении.

Регент погрузился в задумчивость. Он сидел, опустив голову и упираясь подбородком в грудь. Багровое лицо отчасти утратило румянец. Соблазн, предлагаемый дьявольским искусителем, был настолько велик, что у принца перехватило дыхание.

— А потом? — спросил он.

Граф д'Антраг позволил себе цинический смешок.

— Я ещё допускаю, что предварительные меры могут вызывать трудности у вашего высочества. Но чтобы монсеньор испытывал затруднения впоследствии?

Вот так и вышло, что Ланжеак, едва ли успевший отдохнуть после путешествия, в тот же день снова сел на лошадь и уехал из Гамма. На этот раз ему поручили договориться о смене лошадей на протяжении всего пути до Тулона, куда его высочеству предстояло отправиться на следующий день. Едва лишь курьер отбыл, как граф де Прованс обнаружил, что ему срочно необходим ещё один посыльный. За неимением других кандидатур пригласили господина де Керкадью и возложили эту миссию на него. Не в правилах сеньора де Гаврийяка было уклоняться от исполнения долга — в чём бы он ни заключался — перед своим принцем. Ему наказали вручить несколько писем де Конде, а по исполнении поручения вернуться в Гамм и ждать дальнейших распоряжений регента.

Если Алина и тревожилась за дядю, она ничем не выдала своего беспокойства. А в отношении себя девушка не испытывала тревоги вовсе. Она подождёт возвращения дяди в Гамме. Всё её внимание было сосредоточено только на том, чтобы должным образом экипировать господина де Керкадью для поездки.

И маленький двор его высочества, и немногие эмигранты, обосновавшиеся в деревне, испытали огромное облегчение. Наконец-то Мосье принял правильное решение и спешит в Тулон.

Единственным человеком, которого не устраивал поворот событий был граф де Плугастель. Он воспринял как личную обиду решение регента послать в лагерь принца де Конде господина де Керкадью. Сеньор де Гаврийяк был на девять лет старше графа и уступал ему в физической силе и выносливости. Более того, господин де Плугастель привык ездить по поручениям принцев и часто выступал в роли их посланника. Он разыскал д'Антрага и высказал графу свои претензии.

— Честно говоря, я нахожу, что всё это очень странно. Мне хотелось бы знать, чем я заслужил неудовольствие его высочества.

— Неудовольствие! Мой дорогой Плугастель! Как раз напротив. Мосье так высоко вас ценит, что желает оставить при своей особе в час кризиса.

Плугастель просиял.

— Значит, я буду сопровождать его в Тулон?

— Едва ли это возможно, как бы сильно ни желал его высочество вашего присутствия. Вы должны понимать, что свиту Мосье в этой поездке придётся сократить до необходимого минимума.

Плугастель снова нахмурился.

— Господин д'Антраг, мне кажется, что вы сами себе противоречите. Мосье не посылает меня с поручением, хотя я имею опыт в такого рода делах. Вместо меня он отправляет человека, который едва ли приспособлен к тяготам далёкого путешествия, особенно в эту декабрьскую погоду. По вашим словам, его высочество делает это из желания оставить меня при своей особе. И всё же, когда самое большее через два дня он отправится в Тулон, я должен буду остаться здесь.

— Это кажущееся противоречие, — вкрадчиво объяснил д'Антраг. — У его высочества в отношении вас свои планы. Большего я не могу вам сказать. Если вы не удовлетворены, расспросите самого Мосье.

Плугастель ушёл ещё более расстроенный, чем пришёл. Он отправился в гостиницу — мучить графиню своими недоуменными тирадами.