Глава XXVI. ТРИУМФ ШАБО

— Думаю, теперь вы будете мне верить, Франсуа.

Андре-Луи и Шабо стояли в холле Тюильри, приёмном зале Конвента, у подножия лестницы, по которой год назад текла кровь, смывшая грехи деспотизма с бывшего обиталища тиранов. Теперь дворец принадлежал национальным освободителям. Один из них стоял сейчас рядом с гражданином Моро в тени статуи Свободы, символа юной Республики, попирающей мерзости дряхлого деспотизма.

В то утро Шабо взошёл на трибуну, чтобы потребовать отмены закона против корсаров. Он подготовил свою речь с помощью Андре-Луи. Это выдающееся творение воплотило в себе всю страсть Шабо к обличениям. Он обвинил всех, кого только можно было обвинить: реакционеров и иностранных агентов внутри страны, иностранные державы, всё ещё задыхающиеся под гнётом тирании, правительства враждебных государств, которые вооружают порабощённый народ и ведут его войной на детей Разума и Свободы. Бывший капуцин объявил священным долгом всех патриотов борьбу с гидрой деспотизма, где бы она ни поднимала свои чудовищные головы. Её необходимо разить в любое уязвимое место, обескровить до предела, дабы её зловонное дыхание не отравляло больше многострадальное человечество. Эта благородная миссия в то же время является актом самозащиты. Против неё могут возражать только подлые реакционеры и притаившиеся изменники. Он, Шабо, будет рад таким возражениям, ибо они раскроют тех, чьи головы созрели для национальной косы.

Страшная угроза подавила в зародыше все возражения со стороны коллег-депутатов.

Заложив таким образом прочный фундамент будущего успеха, Шабо перешёл к сути. Он указал на уязвимость врагов на море. Корабли Бурбонов, которые правят Испанией и Неаполитанским Королевством и поддерживают деньгами французских отпрысков своего дурного рода, постоянно курсируют по Средиземному морю. Плавают там и австрийцы, ещё одна угроза берегам Франции. Бороздят эти воды и папские суда с прислужниками церкви на борту, церкви, чьи тлетворные доктрины столетиями держали души людей в рабстве. Чтобы пойти на врага войной, чтобы повести против него крестовый поход — если можно воспользоваться этим зловещим образом в связи со столь возвышенной и благородной целью — группа просвещённых патриотов снарядила, вооружила и оснастила флотилию судов. Но эти корабли так и остались стоять в порту. Конвент решил, что их целью является грабёж, а грабёж — деяние антиобщественное и не заслуживает одобрения со стороны просвещённой Республики. О, сколько софистики в подобных рассуждениях! Как ловко в них использована тень зла, чтобы скрыть добрую суть! Вот пример вреда, который могут принести люди даже с добрыми намерениями, если узость взглядов мешает им видеть полную картину.

Остальная часть этой пламенной речи была выдержана в том же духе. Под конец Конвент до такой степени устыдился принятого им же закона, что даже склонен был обвинить Делонэ, который им этот закон навязал. Но Делонэ, учуявший, куда ветер дует, выступил с искренним признанием своей ошибки, едва только стих гром аплодисментов в адрес Шабо. Шумное одобрение высказывали не только законодатели, но и галёрка — мужчины и женщины из низов, парижский сброд, который в те дни набивался на балконы в зале Конвента, чтобы приглядывать за народными представителями и следить, надлежащим ли образом исполняют они свои обязанности.

Никогда ещё Шабо не переживал такого триумфа. Пройдёт немного времени, и о нём начнёт говорить весь Париж, подхвативший восхваления черни, которая разнесёт весть о его славе из зала Конвента по всему городу.

И Андре-Луи, благодаря которому и стал возможен этот триумф, имел полное право полагать, что депутат станет доверять ему в будущем.

Опьянённый успехом экс-капуцин являл собой не слишком привлекательное зрелище. Неопрятно одетый, с красным колпаком на всклокоченных волосах, с безумным блеском в глазах и пылающим лицом, он стоял перед Андре-Луи, высоко задрав подбородок и распрямив плечи, словно хотел казаться выше ростом.

— Верить вам? Причём здесь вера? Мне нужно только, чтобы ваши доводы были ясно изложены. Когда речь идёт об интересах народа, я всегда соображаю быстро, Моро. В этом моя сила. — И он гордо прошествовал дальше.

Из толпы, заполонившей холл, материализовался де Бац и приблизился к Андре-Луи. Он ткнул тростью в направлении удаляющегося Шабо.

— Гражданин представитель задирает нос.

— Sic itur ad astra, — отозвался Андре-Луи. — Так он и пойдёт, воздев глаза к звёздам, пока не рухнет в пропасть. И тогда он потянет за собой половину Республики.

К друзьям присоединился Делонэ. Депутат был не в духе.

— Вы двое всё роете и роете, словно кроты. Ну, и к чему это привело?

— Вы нетерпеливы, — упрекнул его де Бац. — Это серьёзный недостаток, Делонэ.

— Я беден, — сказал депутат. — А мне нужны деньги. Сомневаюсь, что Шабо когда-нибудь примет участие в ваших операциях. Так чего мы ждём?

— Ничего, — ответил Андре-Луи. — Вложите всё, что сможете добыть в корсаров братьев Фрей, и богатство не заставит себя ждать. Средиземноморские рейды получили благословение Шабо и Нации, стало быть, вкладывать в них деньги совершенно безопасно.

Депутат покинул заговорщиков, после чего к ним подошёл Юний Фрей, раскрасневшийся от удовольствия. Он решительно потребовал, чтобы друзья немедленно отправились под гостеприимный кров его дома на улице д'Анжу — отпраздновать радостное событие.

По пути туда они наткнулись на Шабо, который обратился к толпе, образовавшей очередь у лавки булочника. Гражданин представитель горячо проповедовал этим оголодавшим людям республиканские добродетели. Он уверял, что они страдают во имя благороднейшего дела, и это соображение должно поддерживать их в нелёгкие дни всеобщих бедствий. Только сила их духа способна сокрушить подлых врагов свободы, после чего непременно наступит царство всеобщего мира и изобилия.

Несмотря на голод, цветистое красноречие оратора воодушевило людей. Крики «Да здравствует Шабо!» едва не оглушили его друзей, приблизившихся к месту действия. Помахав голодной толпе красным колпаком, Шабо присоединился к компании. При мысли об обильной трапезе, ожидавшей его на улице д'Анжу рот депутата наполнился слюной.

Они вошли во внутренний дворик, прохладный и приятный в этот изнуряюще знойный день. Кусты и деревья росли здесь так густо, что дворик походил на маленький сад. В центре двора играл радужными струями фонтан, украшенный бронзовой статуей Свободы. Этой фигурой ультрареспубликанец Фрей заменил прежнего лесного божка.

За столом царило веселье. Шабо, возбуждённый успехом, много говорил и ещё больше пил. Его прекраснодушные речи до того растрогали братьев Фрей, что они бросились обнимать депутата, назвав его благороднейшим патриотом во Франции. Шабо с жаром ответил на объятия. Он настоял на том, чтобы обнять и Андре-Луи, своего вдохновителя. Воспользовавшись атмосферой братской республиканской любви, экс-капуцин обнял и малышку Леопольдину, которая восприняла это изъявление братских чувств с ужасом и долго сидела с опущенными глазами, пылая от стыда.

Юний, действуя по подсказке Андре-Луи, стал настойчиво предлагать Шабо вознаграждение.

— Будет только справедливо, если вам достанется часть благ, которые получит Нация, благодаря вашему заступничеству за корсаров. Мы с братом хотим вложить за вас пятьсот луи в это предприятие.

Представитель с величайшим достоинством отверг предложение.

— Благородный поступок заслуживает такого определения лишь в том случае, если его совершили бескорыстно.

— Деньги, которые предлагают вложить за вас благородные Фреи, за шесть месяцев умножатся десятикратно, — вступил в разговор Андре-Луи.

Шабо произвёл в уме быстрые подсчёты. Пять тысяч луи составили бы для него маленькое состояние. Искушение было велико. Шабо вспомнил прелестную Декуань, которая проскользнула у него между пальцами только потому, что он не мог привязать её к себе золотыми верёвками. Подумал о косоглазой сварливой Юлии Бержер, заменяющей эту красотку, о неизменно щедром угощении в гостеприимном доме братьев Фрей, о тех голодных бедняках у булочной, которым он сегодня проповедовал стойкость и силу духа.

— Положение вождя великой Нации ко многому обязывает, гражданин представитель. А вам до сих пор не хватало средств, чтобы обеспечить себе условия жизни, подобающие человеку такого звания. К вашим блистательным качествам, к столь возвышенному бескорыстию и всепоглощающему патриотизму нет нужды добавлять спартанскую добродетель умеренности.

Опьяневший Шабо снова бросился всех обнимать. При этом пыл его всё возрастал, и, поскольку малышка Леопольдина оказалась последней, ей достались самые жаркие объятия. Она едва не заплакала от смущения и выбежала из комнаты, чтобы, как выяснилось позже, броситься к Андре-Луи.

Когда Андре-Луи и де Бац уходили, Леопольдина появилась из-за лавровых деревьев во внутреннем дворике. Девушка была бледна и заметно дрожала.

— Господин Моро, — позвала она, не заметив в расстроенных чувствах, что обратилась к Андре совсем не в патриотическом духе.

Андре-Луи застыл. Де Бац бросил на девушку беглый взгляд, приподнял густую бровь и тактично отошёл к калитке.

— Я хотела сказать вам, сударь, — она замялась, начала снова, запнулась опять. — Надеюсь, вы… вы не думаете, что я… одобряю… вольности гражданина Шабо.

— Гражданин Шабо — большой человек в государстве, — сказал Андре-Луи, едва ли понимая, что говорит.

— Какое это имеет значение? Будь он хоть самим королём, для меня ничего не изменилось бы.

— Я верю вам, мадемуазель. — Андре-Луи тоже забыл правила, по которым они жили. Он помолчал и очень ласково добавил: — Вы не обязаны ни в чём передо мной отчитываться.

Леопольдина подняла на него застенчивый взгляд. Затем веки её затрепетали, и кроткие карие глаза снова опустились.

— Я хотела, чтобы вы об этом знали, господин Моро.

Никогда ещё Андре-Луи не чувствовал себя настолько растерянным. На лестнице за его спиной вдруг зазвучал громкий и хриплый голос пьяного Шабо. Девушка в ужасе бросилась бежать и снова исчезла среди лавров. Андре-Луи, благодарный Богу за вмешательство, быстро двинулся к калитке.

Ждавший снаружи де Бац встретил друга пытливым взглядом.

— Оказывается, не только политика приводит тебя на улицу д'Анжу, mon petit, — сказал он насмешливо.

Андре-Луи, перед умственным взором которого в тот момент стоял прекрасный образ Алины де Керкадью, отвечал несколько раздражённо.

— Вы ошибаетесь. Я не склонен к пошлости. Возможно, девочка почувствовала это. Откуда мне знать? — Он вдруг вышел из себя. — Прибавим шагу, — сказал он резко. — Это животное Шабо нас догоняет. Идёт с набитым брюхом уговаривать голодных простофиль затянуть пояса во славу погибающей от голода Республики.

— Сколько горечи! А ведь сегодня день твоего триумфа.

— Триумфа! Триумф низости над глупостью. Эти гнусные елейные евреи с их жадностью и лицемерием! Шабо, Конвентская крыса! Делонэ, готовый продать родину, чтобы купить себе женщину. А мы заискиваем и лебезим перед ними, чтобы одурачить и поскорее столкнуть их в пропасть.

— Если они такие гнусные, какими ты их представил, твоя совесть должна быть спокойна. Кроме того, у нас есть цель, которая оправдывает любые средства. Разве ты не согласен?

— Об этом я себя и спрашиваю.

— Ради Бога, Андре, какая муха тебя укусила? До сих пор правильность твоих расчётов временами почти ужасала меня. Ты собираешься сдаться?

— Сдаться? — Андре-Луи устроил себе быстрое испытание совести. — Нет. Просто моё нетерпение растёт. Жду не дождусь дня, когда мы отправим всю эту свору в Консьержери.

— Тогда тебе остаётся только продолжать начатое. Клянусь, этот день недалёк.