Ураков
Он успел первым, полиции еще не было. И знакомец-администратор оказался на месте. «Есть в жизни счастье!» – пронеслось в голове Сергея Васильевича, когда перед ним в противоположном конце огромного холла замаячила знакомая блестящая лысина с аккуратно уложенным венчиком реденьких пегих волос.
– Сергей Васильевич, для вас – все, что угодно, – развел руками администратор, выслушав довольно сомнительную просьбу Уракова. – Только вы уж позаботьтесь, чтобы у меня не было неприятностей потом.
– Позабочусь, – пообещал Ураков. – А ты позаботься, чтобы тебе сразу сообщили, если наши подвалят. И пойдешь со мной.
Администратор быстро пошептался с парнем и девушкой, стоявшими на ресепшене, после чего сделал Сергею Васильевичу знак, мол, идемте к лифтам.
– Ужасный случай, просто ужасный, – причитал он, пока шли по длинному коридору на третьем этаже. – Горничная, которая его нашла, до сих пор в шоке, даже больничный взяла. Спокойный гость, беспроблемный, как говорится, никаких заказов из ресторана в номер, никаких проституток. И ведь молодой! Такая нелепая смерть… Наверное, он чем-то болел, как вы думаете?
– Вскрытие покажет, – отозвался Ураков. – Из номера ничего не выносили?
– Нет-нет, номер оплачен до первого декабря, мы как «труповозку» проводили с телом, так номер закрыли и больше ни-ни. Мало ли что, а вдруг родственники приедут… Ваши-то коллеги почти сразу уехали, сказали, что ничего особенного не видят, похоже на естественную смерть.
– Значит, полиция была?
– Ну а как же! Как только врачи смерть констатировали, сразу и полицию вызвали, мы правила знаем, внебольничные смерти, особенно если человек не старый… – Администратор задыхался, с трудом поспевая за быстро шагающим Ураковым. – Пришел какой-то молоденький пацанчик, похоже, покойника в первый раз в жизни увидел, ничего не осмотрел, только имя списал с паспорта и блевать побежал. Мы уж думали, ему тоже «Скорую» вызывать придется. Он позвонил куда-то, приехали еще двое, посмотрели, что-то в протокол позаписывали, с врачами поговорили, вызвали «труповозку», дождались ее, документы нашли и уехали.
– Бардак! – сердито воскликнул Сергей Васильевич, останавливаясь перед номером, из которого позавчера унесли покойника с документами на имя Игоря Пескова. – Но это как раз тот случай, когда бардак нам на руку. Открывай.
Администратор вставил карту-ключ, воровато оглянулся и толкнул дверь.
Это был самый обычный номер. И ни малейших признаков того, что помещение обыскивали или хотя бы просто добросовестно осмотрели. На рабочем столе ноутбук. Рядом с ним какие-то записи. В ванной – стандартный мужской набор туалетных принадлежностей. В шкафу – одежда. Ураков быстро пробежался по карманам пиджака, куртки, джинсов. А вот и паспорт. На имя Баулина Александра Андреевича. Он показал фотографию администратору.
– Этот?
– Да. Погодите… Так паспорт же забрали…
– Это другой, – пояснил Ураков и положил паспорт туда же, где взял.
Только предварительно сфотографировал все страницы.
– А паспорт на имя Пескова где был? Где вы его нашли?
– Сейчас вспомню…
Администратор наморщил лоб в попытках стимулировать память.
– В сейфе! Точно, в сейфе! Как только врачи смерть констатировали, я вызвал сотрудника, который знает универсальный код наших сейфов, потому что первым делом про документы подумали. Открыли, а там паспорт, как и ожидалось. Это ведь нормально, когда гости документы в сейфах хранят, правда? – вдруг обеспокоился он. – Или мы не имели права открывать?
– Имели, имели, – успокоил его Ураков. – Все в порядке. Значит, в вашей гостинице он зарегистрировался как Песков?
– Ну да. Мы и ксерокопию паспорта сделали, все как положено.
Сергей Васильевич закончил осмотр вещей и небольшого чемодана на колесиках и с выдвижной ручкой. Вернулся к рабочему столу, быстро сфотографировал каждый из листков, на которых мелким бисерным почерком были сделаны какие-то записи. Сложил все в прежнем порядке. Открыл мини-бар, сверил содержимое с лежащим сверху перечнем. Еще раз проверил корзину для мусора. Покачал головой.
– Сколько водки должно быть?
– Две бутылочки.
– А джина? Коньяку?
– Всего по две.
Сергей Васильевич быстро подсчитал, поглядывая то в перечень, то в мусорную корзину: водка, джин, виски, коньяк, ром. Пять наименований по две бутылочки каждого, итого десять. Все пустые, все в корзине. И еще на прикроватной тумбочке пустая бутылка виски. Горничная убирает каждый день, пустую бутылку она бы выбросила, и мини-бар пополняется тоже ежедневно. Значит, бутылка опустела не раньше вечера накануне смерти. И ни одной бутылочки с крепкими напитками в мини-баре. Значит, выпил все, что было доступно. Ну ладно, можно допустить, что из бутылки человек отпивал по чуть-чуть в течение многих дней, и горничная ее не трогала. Но мини-бар-то!
Эх, в компьютер бы влезть! Но даже и пробовать нечего, наверняка запаролен, а взламывать пароли Сергей Васильевич не умел.
Зажурчала мелодия рингтона – администратору кто-то звонил.
– Бегу! – сказал он в трубку и виновато посмотрел на Уракова.
– Что, наши приехали? Валим! – скомандовал бывший замначальника УВД.
Еще раз окинул комнату взглядом: все как было, когда они вошли. Ничего не сдвинуто. Ну и хорошо.
* * *
Всего семь лет прошло, каких-то жалких семь лет, а уже все развалилось! Это же уму непостижимо: смерть постояльца гостиницы – и никакого серьезного отношения, ни малейших подозрений в том, что произошло убийство! Впрочем, чему удивляться? Зачем им убийство? Работать придется, раскрывать, а если не раскроешь – висяк образуется, начальство будет мозги выклевывать, душу выматывать. Куда проще подвести все под смерть от естественных причин и не париться. Но так открыто, так нагло… Второй паспорт не нашли – стало быть, номер не осматривали толком, даже бутылку, стоявшую на прикроватной тумбочке, не изъяли, а вдруг там следы каких-то веществ, наличие которых позволит говорить об отравлении? Как можно так работать? Непонятно. Когда он, Сергей Васильевич Ураков, был замом по розыску, такого никто не посмел бы себе позволить. Но провели реорганизацию, да не одну, пришли совсем новые люди с совсем другими интересами, целями и задачами.
Впрочем, может быть, он напрасно гонит волну на бывших коллег? Может быть, Песков действительно скончался от естественных причин, а коллеги уж до того ушлые, знающие и опытные, что сразу все поняли правильно и не стали распылять силы и средства… Ох, свежо предание, да верится с трудом. Правильнее предположить, что они приложили максимум усилий, чтобы замарафетить дело и быстренько спустить его на тормозах. Если они сейчас снова приехали в отель «Витязь», то исключительно для того, чтобы прояснить вопрос с личностью умершего, а вовсе не для того, чтобы отрабатывать версию насильственной смерти. Когда у человека два паспорта, есть все основания предполагать, что он скрывается от органов правопорядка и находится в бегах, и как красиво могло бы получиться: мы вам беглого преступника нашли, ай да мы! Почет нам и слава! Только он, к сожалению, умер от болезни… Трех зайцев убиваем одним выстрелом: и человека, находящегося в розыске, обнаружили, и тяжкое преступление в статистику не попало, и работать по нему не надо. Красота же!
Настроение у Сергея Васильевича от этих размышлений испортилось сильно. Он не питал особых иллюзий по поводу того, что творится теперь на его службе, но такого безобразия не ожидал. Нарушены все правила и инструкции, какие только можно!
– Бардак, – в сердцах проговорил он вслух, выруливая с проезжей части во двор, откуда можно было попасть к судебным медикам.
В Бюро судмедэкспертизы текучка была не меньше, чем в полиции, но один врач, которого Ураков знал с прежних времен, все-таки остался. К сожалению, в данный момент он был занят, проводил вскрытие. Придется ждать. Сергей Васильевич вернулся в машину, достал телефон, отправил Шаркову сделанные в гостиничном номере фотографии, потом стал их внимательно рассматривать и читать записи Пескова. У покойного и без того почерк очень мелкий, а уж на сделанной телефоном фотографии – и вовсе букв не видно. Раздвинул пальцами изображение. На экран помещалась только примерно треть строки, приходилось двигать картинку вправо-влево и вверх-вниз, чтобы прочесть.
Записи оказались странными. Или занятными… Это как посмотреть. На каждом листке – название медицинского препарата и его описание. Причем названия на латинице, ни одного русского. Судя по тому, что листки находились рядом с компьютером, господин Песков искал в Интернете информацию об этих лекарствах и тщательно ее выписывал. Причем выписывал не все, что содержится в инструкции, а в основном то, что касается взаимодействия данного препарата с другими лекарствами и с алкоголем.
Что можно предположить? Первый вариант: человек болеет, принимает лекарства по назначению врача, но при этом не желает отказаться от привычки употреблять спиртное; его запугали тем, что сочетать алкоголь с лекарствами нельзя, но он решил все узнать самостоятельно и проверить, можно все-таки или нельзя. Вариант, конечно, глуповатый и на правду не очень похож. Откуда у человека в сорок или сорок с небольшим лет столько болезней, чтобы нужно было принимать так много препаратов, да еще таких сильных? Хотя все бывает, конечно…
Вариант второй: есть намерение кого-то отравить. И Песков готовится к совершению преступления, подбирает препараты, которые можно подмешать жертве в спиртное. Вот это больше похоже на правду. Но почему он выбрал именно эти препараты? Насколько Сергей Васильевич знал, есть множество лекарств, прием которых вместе со спиртным может привести к летальному исходу, и названия таких препаратов на слуху, они известны. Однако ни одного знакомого названия в записях Пескова не было.
А если Песков ограничен определенным перечнем? Тогда нужно заводить двигатель и возвращаться к Филиппу Хмаренко. К человеку, у которого в гостиной на столике стоит огромное множество флаконов и коробочек с разными таблетками и каплями. Не зря же Хмаренко так испугался, услышав имя Игоря Пескова. Знает кошка, чье мясо съела. Знает Хмаренко, что у Пескова на него мог вырасти огромный острый зуб. Только он этого Пескова никогда не видел, потому и не узнал, поверил, что нового знакомого, пишущего книгу о галеристах, зовут Александром Баулиным.
Больше всего на свете Сергей Васильевич Ураков в бытность руководителем не любил самодеятельности. Инициативу приветствовал, но требовал согласованности действий. «Инициатива – поощряема, – любил повторять он подчиненным. – Инициатива, не согласованная с начальством, наказуема».
Поэтому двигатель-то он завел, но прежде чем начать движение, перезвонил Шаркову.
– Картинки получил? – спросил он, когда генерал ответил.
– Получил.
– Прочитал?
– Пока нет. Что там?
– Там разные пилюльки и информация из Интернета об их совместимости с алкоголем и друг с другом. Хочу вернуться к Хмаренко и проверить, не его ли это пилюльки. Надо? Или тебе и так все понятно?
– Надо, Серега. Ты уж извини, что я тебя загрузил. Но тут дело деликатное.
– Твой Песков собирался отравить Хмаренко, что ли?
Ответ Валерия Олеговича прозвучал уклончиво:
– Пока рано судить, но вполне возможно. Хотя у меня есть основания полагать, что Песков хотел совершить суицид, чтобы подставить Хмаренко.
– Ишь ты, как круто! Ну, допустим, он его и вправду совершил. Только в чем подстава – не пойму. Помер в своем номере, ночью, от Хмаренко его отделяли несколько километров и несколько часов, записки не оставил. Ох, Валерка, темнишь ты чего-то… Ну ладно, не первый день на свете живу, понимаю, что просто так ты бы меня помочь не просил. Коль попросил – стало быть, очень надо. А если попросил именно меня, а не того, кто сейчас на моем месте в кабинете штаны просиживает, значит, дело тонкое и хитрое. Поэтому вопросов больше задавать не буду. Съезжу к Хмаренко, все узнаю, отзвонюсь.
До улицы Мурашова Ураков доехал быстро. А вот дверь ему долго не открывали, пришлось нажимать кнопку домофона несколько раз, пока из динамика не раздался голос Вагизы.
– Филиппу Владимировичу стало плохо, – объясняла женщина, впустив Уракова в квартиру. – Ему совсем нельзя волноваться, ни капельки, моментально давление подскакивает, и приступ аритмии начинается. Очень он расстроился из-за Саши… Или как его теперь правильно называть? Игорем? Я ничего не понимаю, ничего… И за Филиппа Владимировича очень боюсь, он такой нездоровый человек! Он только с виду такой мощный, а на самом деле у него целый букет тяжелых заболеваний. Сейчас я его уложила, все уколы сделала, он задремал. А мне так страшно! Слышу – домофон, понимаю, что нужно подойти, спросить «кто?», а ноги будто к полу приросли. Стою как каменная, двинуться не могу, думаю: вдруг это полиция насчет Саши… Или Игоря…
– Давайте будем называть вашего знакомого Сашей, вам ведь так привычнее, – предложил Ураков. – И Филиппа Владимировича беспокоить не станем, пусть отдыхает. Думаю, что на мои вопросы вы и сами сможете ответить. Скажите, Саша на бессонницу не жаловался?
Вагиза посмотрела изумленно.
– А откуда вы…
– Среди его вещей оказалось довольно много препаратов, помогающих при проблемах со сном, – пояснил он. – Персен, мелаксен, Формула сна, пустырник, валериана.
– Да, – женщина кивнула, – он жаловался на бессонницу, говорил, что в аптеках без рецепта ему всякие лекарства предлагали, он покупал, но ничего не помогало. Я ему посоветовала обратиться в платную клинику, попросить врача выписать рецепт на что-нибудь более сильное, у него же полиса в нашем городе нет. То есть не было…
– И он обратился?
– Да, ему выписали препарат, на мой взгляд – неплохой, но он не помог. Саша говорил, что и по две таблетки принимал, и по три – все без толку. Засыпать – засыпает, но через час просыпается и мается уже до самого утра.
– Саша не пытался попросить снотворное у вас?
– У меня? – Вагиза вздернула густые темные брови.
– Я имел в виду – у Филиппа Владимировича. Наверняка ведь у него тоже проблемы со сном, и снотворное у вас есть, я думаю.
Она тяжело вздохнула, удрученно покачала головой:
– Конечно, проблемы есть, серьезные, многолетние. Но Филипп Владимирович очень давно подсел на клофелин, сначала ему прописали от гипертензии, лет двадцать назад, а он обратил внимание, что спит от него хорошо. Вот так и принимает все годы. Я как медработник понимаю, что это плохо, несколько раз пыталась отучить его, заставляла принимать другие препараты, но ни в какую. Без клофелина уже не может. Так часто бывает.
– А если Саша все-таки попросил снотворное у вашего мужа, тот мог дать ему клофелин?
– Боже упаси!
Вагиза всплеснула руками, лицо ее исказилось в гримасе отвращения.
– Это кем же надо быть, чтобы просто так дать человеку клофелин! Да еще человеку, который выпивает!
«Чистая наивная душа, – с усмешкой подумал Сергей Васильевич, глядя на жену Хмаренко. – Ты бы, само собой, никому клофелин не дала. А твой муж вполне мог. Впрочем, зачем ему это? Если он не знал, что писатель Баулин на самом деле Игорь Песков, то какой резон ставить его жизнь под угрозу? Филипп либо не дал бы таблетки, либо строго-настрого предупредил бы, что с алкоголем сочетать нельзя ни в коем случае. Допустим, таблетки дал и про алкоголь предупредил. Почему Песков пренебрег предупреждением? Принял клофелин и запил изрядным количеством спиртного. Хотел уйти из жизни? Возможно. Но в чем тогда смысл беспокойства Валеры Шаркова? Почему он говорил о желании подставить Хмаренко? Нет, не так все просто… Что-то там еще есть…»
– Вагиза, вы позволите мне посмотреть, какие препараты принимает ваш муж?
– Пожалуйста, смотрите.
Она пожала плечами и указала на столик в углу комнаты.
– И что вы хотите там высмотреть? Снотворное?
Ураков не ответил, достал телефон, открыл фотографии и принялся разглядывать флаконы, сверяя названия с теми, что были в записях Пескова. На флаконах Филиппа Хмаренко не было ни одного названия, написанного кириллицей. И из двенадцати названий стоящих на столике лекарств восемь повторялись в записях. Похоже, покойный Игорь Песков зафиксировал, чем лечится господин Хмаренко, и изучал взаимодействие этих препаратов с алкоголем. Занятно.
– Где вы приобретаете лекарства? – спросил Сергей Васильевич.
– Нам из-за границы привозят. Филипп Владимирович не верит в отечественную фармацевтическую промышленность и тем более не верит нашим аптекам, он считает, что у нас продается много поддельных лекарств. В общем-то все эти препараты ему выписали в Европе, где он долго лечился, вот он там в первый раз все закупил, а потом, когда что-то заканчивалось, ему уже привозили. В России почти у всех этих препаратов есть отечественные аналоги, но Филипп Владимирович не хочет рисковать.
– А клофелин как же? Тоже из Европы?
– Что вы, нет, конечно. Клофелин я ему здесь покупаю.
– И где же он?
Ураков указал на столик с лекарствами, клофелина среди них не было.
– Да вот же!
Вагиза подошла поближе и взяла со столика флакон без этикетки.
– Понимаете, к Филиппу Владимировичу часто приходится вызывать докторов, и он не хочет, чтобы они видели, что он принимает клофелин. Когда-то им это было безразлично, я имею в виду, в те времена, когда клофелин широко применяли и часто выписывали. А теперь появилось много препаратов нового поколения, не таких опасных, и врачи категорически протестуют, если больные продолжают принимать клофелин, тем более когда у них, как у Филиппа Владимировича, так много разных заболеваний. Однажды, примерно год назад, мы вызывали «Скорую», приехала молодая девочка, очень резкая, увидела клофелин, начала Филиппу Владимировичу выговаривать, как школьнику, а потом схватила таблетки и сунула в свой чемоданчик. Сказала, что выбросит на помойку и чтобы мы не смели больше к нему прикасаться. Филипп Владимирович тогда страшно разозлился, в том флаконе был весь его запас, около пятидесяти таблеток по ноль-пятнадцать, а он без них не спит уже много лет. Пришлось мне тогда срочно бежать в поликлинику, искать знакомых врачей, просить рецепт. В общем, ничего страшного, конечно, проблема решаемая, но Филипп Владимирович сказал, что больше таких концертов наблюдать не желает, и с тех пор пересыпает клофелин из заводского флакона вот в этот, без этикетки.
«Все занятнее и занятнее, – подумал Ураков. – Что же там у Валерки Шаркова за ситуация?»
– Вагиза, мне бы нужно задать пару вопросов вашему мужу, но я не хочу его беспокоить. Может быть, вы посмотрите, не проснулся ли он, и если проснулся, сами спросите? Вопросы очень простые: не спрашивал ли Саша, что находится в этом флаконе, и не говорил ли Филипп Владимирович Саше о том, что в этом флаконе клофелин?
Она посмотрела недоверчиво и переспросила:
– И все? Больше ничего?
– Больше ничего.
Вагиза кивнула и вышла. Ураков дождался, когда ее шаги стихнут в противоположном конце длинного коридора, и сделал несколько фотографий, стараясь, чтобы названия всех препаратов получились в кадрах четко и крупно. Флакон без этикетки сфотографировал тоже. Оглянулся на оставленную открытой дверь, высыпал в ладонь клофелин, быстро пересчитал таблетки. Тридцать одна. Ссыпал их назад во флакон, поставил на место.
Когда жена Хмаренко вернулась, Сергей Васильевич с самым заинтересованным видом разглядывал единственную фотографию, висящую на стене. На фотографии красовался крупный ухоженный ротвейлер с мощной грудной клеткой и блестящей шерстью.
– Филипп Владимирович сказал, что Саша спрашивал про флакон, он это хорошо помнит. Как-то разговор зашел о том, что Филиппу Владимировичу приходится принимать очень много всяких препаратов и строго по часам, в общем, вокруг этого. Тогда Саша и спросил про флакон.
Ураков подумал, что если эта женщина еще раз назовет своего мужа по имени-отчеству, он закричит. Или даже завизжит. Манера некоторых дам именовать своих супругов подчеркнуто уважительно приводила его в бешенство. Да, Хмаренко старше жены почти на четверть века, да, он состоятельный человек и облагодетельствовал небогатую одинокую сиделку, но должна же быть мера!
– И что ответил ваш муж?
– Сказал, что это снотворное. Просто снотворное. Но очень хорошее.
– То есть слова «клофелин» он точно не произносил?
– Нет-нет, я же вам объясняла: Филипп Владимирович зарекся кому бы то ни было говорить о том, что он принимает это лекарство. Саша хотел узнать название снотворного, жаловался на бессонницу, хотел купить в аптеке, но Филипп Владимирович сказал, что этот препарат ему привозят из-за границы и в Нанске его все равно купить невозможно. Тогда Саша попросил дать ему одну-две таблеточки, чтобы выспаться хотя бы один раз.
– И ваш муж…
– Разумеется, отказал. Сослался на то, что препарат очень дорогой и неизвестно, когда его в следующий раз привезут, каждая таблетка на вес золота, и пусть Саша не обижается, но он не даст. Вы не подумайте, Филипп Владимирович не жадный человек, он щедрый и добрый, но он же понимал, что Саша обязательно выпьет, он ведь и не скрывал, что выпивает каждый вечер, не только у нас, но и перед сном, и в комбинации с клофелином это может оказаться смертельным.
«Да не только может, но и оказалось, похоже», – произнес мысленно Ураков.
– И как Саша отреагировал? Не обиделся?
– Но разговор же был не при мне. Хотя я ни разу не замечала, чтобы между Филиппом Владимировичем и Сашей возникало какое-то напряжение. Они всегда так хорошо разговаривали, выпивали, Филипп Владимирович по чуть-чуть, Саша – побольше, конечно.
– Сколько таблеток клофелина в день принимает ваш супруг?
– Обычно две, на ночь. В упаковке банка на пятьдесят таблеток, и ее хватает чуть меньше чем на месяц.
– Две? Не многовато? Тем более в максимальной дозировке…
– Многовато, – согласилась Вагиза грустно. – Вы правы. Но за столько лет развилось привыкание. Филипп Владимирович начинал, как и все, с половинки, и за два десятка лет дошел до двух таблеток.
Она развела руками, давая понять, что в этом вопросе повлиять на упрямого супруга ей не удается никак.
– Когда в последний раз вы пересыпали клофелин из заводского флакона в ваш?
Вагиза задумалась.
– Вроде бы… Сейчас скажу точно… Филипп Владимирович сказал, что у него осталось во флаконе две таблетки и нужно открыть новую упаковку… Это было…
Внезапно лицо ее снова сделалось недоверчивым и боязливым.
– А почему вы об этом спрашиваете? Какое значение имеет, когда я пересыпала таблетки?
– Ответьте, пожалуйста, – мягко попросил Ураков. – А я потом объясню вам причину своего интереса.
– Это было ровно неделю назад, – твердо сказала Вагиза.
– То есть семь дней тому назад во флакон, в котором оставались две таблетки, вы добавили еще пятьдесят?
– Ну да, я так и сказала.
– И за семь дней ваш муж использовал четырнадцать из них?
– Должно быть, так. Если только не добавил в какой-то день еще одну, пока я не видела. Это очень опасно, я бы не разрешила, если бы заметила. Но Филипп Владимирович так поступает нечасто, только когда разнервничается и давление сильно подскакивает. Я запрещаю, ругаюсь с ним, объясняю, что так делать нельзя, но он не слушает…
Ладно, пусть так, пусть Хмаренко употребил за семь дней не четырнадцать, а пятнадцать таблеток. Ну, пусть даже шестнадцать! Должно было остаться тридцать шесть. А их всего тридцать одна. Маловато. Либо Вагиза ошиблась на два-три дня, либо Песков поверил в ложь и украл таблетки, которые считал снотворными.
– Мне очень жаль, Вагиза, но придется еще раз побеспокоить вашего супруга, – с виноватым видом произнес Сергей Васильевич. – Боюсь, что Саша позаимствовал у вас клофелин, думая, что это просто снотворное. И мне нужно совершенно точно знать, сколько таблеток должно быть во флаконе. Мне нужно понимать, в какой день вы пополняли флакон и не принимал ли ваш муж больше двух таблеток.
Вагиза молча кивнула и снова вышла, но вернулась на этот раз почти сразу.
– Зайдите к Филиппу Владимировичу, – холодно произнесла она. – Он отказывается со мной разговаривать, требует вас.
Ураков следом за ней прошел по длинному коридору в самый дальний конец квартиры, где находилась комната, в которой лежал Хмаренко. В комнате было почти совсем темно, горел только ночник, шторы задернуты, сильно пахло лекарствами. Если утром, сидя в инвалидном кресле, Филипп Владимирович казался сильным широкоплечим красавцем зрелого возраста, то сейчас он выглядел слабым умирающим стариком. Выглядел он настолько больным, что у Уракова даже мелькнула мысль: «Не жилец…»
– Что вам нужно? – проскрипел Хмаренко.
И голос этот был ни капли не похож на тот сочный сильный голос, который слышал Сергей Васильевич всего несколько часов назад.
– Почему вы задаете свои вопросы? Вы больше не служите в полиции, и у вас нет никакого права…
– Права нет, – мирно согласился Ураков. – А мозги есть. И сострадание к больному инвалиду тоже есть, уж простите за прямоту. Ваш приятель-писатель умер. Вы – его единственный контакт в Нанске, единственная связь. Если заподозрят убийство, то вас истерзают. Вас не оставят в покое, особенно с учетом того, что на вас кое-кто точит зуб, о чем я вам сообщил сегодня утром. У меня есть не только мозги и сострадание к вашему положению, но и возможности, вы же понимаете. Если я сейчас найду информацию, которая подтвердит, что имело место самоубийство или несчастный случай, то вас никто больше не тронет. Максимум – один раз допросят, очень доброжелательно. Если же я такую информацию не найду, то вам придется ощутить все прелести следствия по делу об убийстве. Я вам не угрожаю, наоборот, просто хочу помочь.
– Ладно, – Уракову показалось, что Филипп стиснул зубы. – Спрашивайте, что вы там хотели.
– Вы помните, в какой день обновляли клофелин во флаконе?
– Мы фильм смотрели… Там было что-то про таблетки, и я вдруг вспомнил, что накануне принял лекарство и заметил, что осталось только две таблетки. Сразу сказал Вагизе, она открыла новую упаковку и пересыпала.
– Что за фильм?
– Название не помню. Какой-то французский.
– По какому каналу?
– Спросите у Вагизы, она помнит, я такие вещи в голове не фиксирую.
В ответе Хмаренко зазвучало раздражение, грозящее перейти в открытую злость. Сергей Васильевич почувствовал, что пора сворачиваться. Остался последний вопрос.
– Сколько таблеток клофелина вы принимаете ежедневно?
– Две.
– Строго две? Всегда? Или бывают исключения?
– Бывают, но очень редко. В последнее время не было.
– Я могу с уверенностью исходить из того, что после вскрытия новой упаковки вы принимали четко по две таблетки в день? – строго спросил Ураков.
– Да. По две.
Сергей Васильевич вернулся к Вагизе. Женщина с непроницаемым лицом сидела за столом, спина прямая, подбородок вздернут.
– Вы выяснили все, что хотели?
Похоже, она обиделась то ли на мужа, то ли на гостя. Но тратить время на выяснение отношений он не мог.
– Еще не все, – улыбнулся Ураков. – Я попрошу вас вспомнить, какой именно фильм и по какому каналу вы смотрели, когда Филипп Владимирович вспомнил про таблетки.
– Вы что, проверяете меня? – надменно и недовольно спросила она. – Я же сказала: это было ровно неделю назад. И нечего меня проверять, я опытная медсестра, я всю жизнь даю больным лекарства и делаю уколы, и ни разу не перепутала ни время, ни препарат, ни дозировку.
– Извините. И все-таки нужно вспомнить. Пожалуйста.
В его тоне не было просительности. Зато была невероятная жесткость.
Спустя еще пять минут Сергей Васильевич Ураков покинул квартиру супругов Хмаренко. Вагиза не только вспомнила название фильма и логотип канала в углу экрана, но и принесла журнал с телепрограммой. Можно было убедиться, что все сходится: ровно неделя, по две таблетки в сутки. Не хватало семи таблеток.
Сев в машину, посмотрел на часы: на разговор с Шарковым – максимум три минуты, и он прекрасно успевает забрать внучку из музыкальной школы и отвезти в приют для бездомных животных. Ай да молодец, все успел!
